зиться с тобой. Ты
ведь  был совсем  малыш.  (Пауза; потом, ото  всей  души стараясь  оправдать
брата.) Ты  был слишком мал для всего. Для того чтобы  разумно распоряжаться
деньгами, которые мы, как последние глупцы, начали тебе давать слишком рано,
слишком мал,  если вспомнить строгость мамы, мою слабость, да и мое неумение
подойти к тебе. Уже  в два  года  ты отбивался от чудищ  -- своей гордыни  и
своего неистовства, и  ты не  повинен в этом... Мы,  мы обязаны были тебя от
них спасти. Но мы не только не сумели этого сделать, но еще обвиняли во всем
тебя. Отпустили тебя  на фронт в полном одиночестве... Солдатик... ты и  для
солдата был  слишком мал,  один на перроне вокзала с винтовкой,  с заплечным
мешком, с противогазом, с двумя котелками на боку!
     ГАСТОН (пожимает плечами).  Полагаю, что усатые, грозные  на  вид воины
тоже были такими же солдатиками, от которых требовали непосильного...
     ЖОРЖ (кричит, в голосе его  слышится боль).  Да,  но ведь  тебе-то было
всего восемнадцать! И  после изучения древних  языков и картинных  биографий
завоевателей от тебя первым делом потребовали чистить кухонным ножом окопы.
     ГАСТОН  (смеется,  но смех  его  звучит  неестественно).  Ну  и что  ж?
По-моему, сеять смерть -- наилучший для юноши способ войти в соприкосновение
с жизнью.
     Входит МЕТРДОТЕЛЬ.
     МЕТРДОТЕЛЬ. Герцогиня просит мсье пожаловать в  большую гостиную, когда
мсье будет готов.
     ЖОРЖ (подымаясь). Оставляю  вас одного.  Но  прошу  вас, что бы вам  ни
наговорили об  этом Жаке, не надо его слишком ненавидеть... По-моему, он был
просто несчастный мальчик.
     (Уходит.)
     МЕТРДОТЕЛЬ остается с Гастоном, помогает ему одеться.
     ГАСТОН (спрашивает его в упор). Метрдотель?
     МЕТРДОТЕЛЬ. Мсье?
     ГАСТОН. Вы когда-нибудь кого-нибудь убивали?
     МЕТРДОТЕЛЬ. Мсье, очевидно, шутит. Ведь если  бы  я кого-нибудь убил, я
бы не состоял на службе у мадам.
     ГАСТОН. Даже на войне? Ну,  скажем, выскочили вдруг из укрытия во время
второй волны наступления и напали на врага?..
     МЕТРДОТЕЛЬ. Я  проделал войну  в  чине капрала интендантской  службы  и
должен сказать, мсье, что у нас, каптеров, случалось, не так-то много оказий
убивать.
     ГАСТОН (бледен, стоит неподвижно, очень тихо). Вам повезло, метрдотель.
Потому что убивать кого-то, чтобы самому остаться в живых,-- страшное дело.
     МЕТРДОТЕЛЬ  (не зная,  принять  ли  эти  слова за шутку или  нет). Мсье
правильно говорит, страшное! Особенно для жертвы.
     ГАСТОН. Ошибаетесь, метрдотель. Тут все дело  в  силе воображения.  И у
жертвы подчас гораздо меньше  воображения,  чем у убийцы.  (Пауза.) Иной раз
она лишь тень в снах убийцы.
     МЕТРДОТЕЛЬ. В таком случае она не особенно страдает, мсье.
     ГАСТОН.  Но зато убийце дана привилегия испытывать страдания  за двоих.
Вы любите жизнь, метрдотель?
     МЕТРДОТЕЛЬ. Да, как все.
     ГАСТОН.  Так вообразите,  для  того чтобы остаться в живых самому,  вам
пришлось бы навеки бросить какого-то юношу в небытие. Восемнадцатилетнего...
Спесивца, мошенника, но все  же... несчастного парня. Вы стали бы  свободны,
метрдотель, стали  бы самым свободным человеком  в мире,  но, чтобы получить
эту свободу, вам необходимо было бы оставить за собой  этот невинный трупик.
Как бы вы поступили?
     МЕТРДОТЕЛЬ. Признаться, мсье, я никогда такими  вопросами не задавался.
Но, должен сказать, никогда не следует оставлять за собой трупа, если верить
детективным романам.
     ГАСТОН  (расхохотавшись). Но если никто, кроме самого  убийцы, не может
увидеть  этого трупа?  (Подходит  к метрдотелю,  любезным  тоном.) Так  вот,
метрдотель. Готово! Он у ваших ног. Видите его?
     МЕТРДОТЕЛЬ  глядит себе  под ноги, отскакивает в сторону, озирается и в
страхе убегает, насколько ему  позволяет чувство собственного достоинства. В
коридор стремительно входит ВАЛЕНТИНА. Врывается в комнату ГАСТОНА.
     ВАЛЕНТИНА.  Это  правда, что  мне  сказал Жорж?  Ты  им  еще  ничего не
говорил? Я не хотела первой входить в  твою  комнату  нынче утром, я думала,
они вот-вот придут объявить мне добрую весть. Почему ты ничего не сказал им?
     ГАСТОН молча смотрит на нее.
     Не своди  меня с ума!  Видел  ты  вчера  в зеркале этот  шрам или  нет?
Уверена, что видел.
     ГАСТОН (по-прежнему глядя па нее, тихо). Я не видел никакого шрама.
     ВАЛЕНТИНА. Что ты говоришь?
     ГАСТОН. Говорю, что очень внимательно осмотрел всю спину и не обнаружил
никаких шрамов. Вы, очевидно, ошиблись.
     ВАЛЕНТИНА  (с минуту  ошеломленно  глядит  на  него, потом  понимает  и
кричит). Ох, как я тебя ненавижу! Ненавижу!
     ГАСТОН (очень спокойно). Думаю, что так лучше.
     ВАЛЕНТИНА. Но отдаешь ли ты себе отчет в том, что собираешься сделать?
     ГАСТОН. Да. Я собираюсь отречься от своего прошлого и его персонажей --
включая себя самого. Возможно, именно вы моя семья, моя любовь, правдивейшая
моя биография. Да, но только... вы мне не нравитесь. Я отрекаюсь от вас.
     ВАЛЕНТИНА.  Да ты  безумец!  Ты  чудовище! Нельзя  отречься  от  своего
прошлого, нельзя отречься от себя самого...
     ГАСТОН.  Я, безусловно,  единственный  человек  в мире, которому судьба
дает возможность воплотить, в жизнь  мечту, заветную  мечту любого из нас. Я
взрослый мужчина, но если я захочу,  то  могу  стать  неискушенным как дитя!
Было бы просто грешно  не воспользоваться таким  преимуществом. Отрекаюсь от
вас. И так со вчерашнего дня накопилось слишком много вещей, которые следует
забыть.
     ВАЛЕНТИНА.  А  моя  любовь,  как  ты  с  ней  поступишь?  Ее  ты  тоже,
разумеется, не желаешь знать?
     ГАСТОН. В данную минуту от этой любви  осталась лишь ненависть, которую
я  читаю  в  ваших  глазах.  Конечно,  только человека,  потерявшего память,
способен удивить такой лик  любви! Но так или иначе он меня устраивает. Я не
хочу  видеть иного.  Я  любовник,  который не  знает любви  своей любовницы,
любовник, не помнящий ни первого поцелуя, ни  первых слез, любовник, который
не находится в плену воспоминаний, который завтра же все забудет. А это тоже
достаточно редкая удача... И я ею воспользуюсь.
     ВАЛЕНТИНА. А если я буду рассказывать повсюду, что узнала этот шрам...
     ГАСТОН.  Я  уже  прикидывал  и  эту возможность. С точки  зрения любви:
думаю,  что  прежняя Валентина уже давно бы это сделала, а то,  что вы стали
благоразумнее, весьма  утешительный  знак...  С точки зрения закона:  вы моя
свояченица и  уверяете, что вы моя любовница... Какой суд согласится вынести
столь важное решение на основании весьма  подозрительной и путаной альковной
мелодрамы. Кстати, кроме вас, о ней никто не заикнется.
     ВАЛЕНТИНА (побледнела, стиснула зубы). Хорошо, можешь  гордиться. Но не
воображай, что  твое поведение так уж необычно для мужчины, если отбросить в
сторону шумиху  вокруг этой идиотской потери  памяти... Более того, уверена,
что в  глубине души  ты  кичишься своим поступком. И впрямь, как лестно  для
самолюбия мужчины  отказать женщине,  которая  ждала так долго! Ну так  вот,
прости меня за то,  что я сделаю тебе больно, но запомни... во время войны у
меня были и другие любовники.
     ГАСТОН (улыбаясь), Спасибо. Но мне не больно...
     В  конце  коридора  появляется МЕТРДОТЕЛЬ с ЛАКЕЕМ. По их мимике видно,
что они с умыслом явились вдвоем, чтобы легче справиться с ГАСТОНОМ.
     ЛАКЕЙ (с порога). Герцогиня Дюпон-Дюфор просили передать мсье, чтобы он
поторопился  и соблаговолил поскорее выйти в  большую  гостиную,  потому что
уважаемые семьи мсье в нетерпении.
     ГАСТОН не двигается с места. Слуги уходят.
     ВАЛЕНТИНА (вдруг  разражаясь  хохотом). Твои уважаемые  семьи, Жак! Как
глупо,  но я не могу удержаться от смеха...  Потому что об  одном  ты забыл:
если ты  откажешься остатьться у нас, тебе придется пойти к тем, добровольно
или  силком.  Будешь  спать  на простынях  их  покойника,  донашивать старые
фланелевые жилеты их покойника, его старые шлепанцы, благоговейно хранящиеся
на полке шкафа...
     Уважаемые  семьи в нетерпении... Ну  что же,  иди, иди --  ты, человек,
боящийся  своего  прошлого,  иди  любуйся  физиономиями  этих  обывателей  и
мужиков, иди  спрашивай, какое  прошлое,  полное расчетов и мелкой алчности,
они тебе припасли...
     ГАСТОН. Во всяком случае, вас им будет трудно обогнать.
     ВАЛЕНТИНА.   Ты   так  уверен?  Эти  полмиллиона  украденных   франков,
растраченных  на  веселые  пирушки, возможно,  покажутся  тебе  пустяками по
сравнению с их историями о  соседях за стеной, о шерстяных носках... Так иди
же, иди,-- раз ты от нас  отказываешься,  ты обязан  показаться другим своим
семьям... (Тащит его за собой.)
     ГАСТОН (упирается). Не пойду.
     ВАЛЕНТИНА. Вот как! Что же ты намереваешься делать?
     ГАСТОН. Уехать.
     ВАЛЕНТИНА. Куда?
     ГАСТОН. Странный вопрос! Да куда угодно.
     ВАЛЕНТИНА. Ты  опять  заговорил, как  больной.  Ведь мы,  люди  твердой
памяти, знаем,  что на вокзалах приходится выбирать  направление,  и  дальше
того пункта,  до которого взят билет, не уедешь.  У тебя выбор  только между
Блуа  и  Орлеаном.  Будь  у тебя деньги, понятно,  весь мир был  бы для тебя
открыт! Но у тебя и гроша в кармане нет, что же ты будешь делать?
     ГАСТОН. Срывать ваши планы. Пойду  пешком,  прямо  лугами в направлении
Шатодэна.
     ВАЛЕНТИНА. Значит, отвернувшись от нас, ты почувствуешь себя свободным?
Но для жандармов ты просто сумасшедший, убежавший из приюта. Тебя задержат.
     ГАСТОН. Я буду уже далеко. Я хожу быстро.
     ВАЛЕНТИНА (кричит ему в лицо). Да неужели ты думаешь,  что  я не подыму
тревоги, если ты хотя бы переступишь порог этой комнаты!
     Он вдруг подходит к окну.
     Не смеши меня, окно слишком высоко, и вообще это ничего не решает...
     ГАСТОН поворачивается к ней как затравленный зверь.
     (Глядя  на него, тихо.) Возможно, ты отделаешься от нас, но твои  глаза
по-прежнему будут  выдавать  твои  мысли,  и этого ты не отделаешься... Нет,
Жак,  если  даже ты  сейчас меня  убьешь,  чтобы выиграть  лишний час и уйти
незаметно, все равно тебя поймают.
     ГАСТОН опускает голову, забивается в угол.
     К  тому же ты  знаешь,  что  не только одна  я тебя  преследую  и  хочу
удержать при себе. А  все женщины, все мужчины... Вплоть до  респектабельных
покойников,   которые  смутно  догадываются,  что  ты  хочешь  улизнуть   не
попрощавшись...  Нельзя убежать от всех, Жак. И желаешь  ли ты того или нет,
придется тебе кому-то принадлежать или вернуться в приют.
     ГАСТОН (глухо). Что ж, вернусь в приют.
     ВАЛЕНТИНА. Не забывай, что я  целый  день работала белошвейкой в  твоем
приюте! Я, конечно, видела, как  ты весьма поэтически окучиваешь  салат,  но
видела  также, как  ты  выносишь горшки,  моешь  посуду,  видела, как  грубо
отталкивали тебя  санитары, когда  ты клянчил у них щепотку табаку... С нами
ты разыгрываешь гордеца,  разговариваешь бог знает  как, издеваешься, но без
нас ты просто беспомощное дитя, которое не имеет права выйти без провожатого
на улицу и прячется по уборным, чтобы покурить.
     ГАСТОН (выслушав ее слова, машет рукой). А  теперь уходите. У  меня  не
осталось даже грана надежды: вы сыграли свою роль.

     ВАЛЕНТИНА  молча  уходит.  ГАСТОН  один,  устало   оглядывает  комнату,
останавливается перед зеркалом, долго смотрит на  себя. Не  отрывая глаз  от
своего изображения, вдруг хватает со стола  какой-то предмет и  изо всех сил
швыряет его в зеркало, которое разбивается на куски. Он  садится на кровать,
обхватив  голову  руками.  Тишина.  Потом  слышится  тихая  музыка,  сначала
грустная,  потом  мало-помалу,  вопреки  Гастону,  вопреки  всем   нам,  она
переходит  в мажор. Через некоторое  время мальчик в форме ученика Итонского
колледжа, отворяет дверь в переднюю, внимательно осматривается, потом плотно
прикрывает  дверь и на  цыпочках  пробирается  по  коридору.  Открывает  все
попадающиеся на пути двери  и оглядывает каждую комнату. Подходит  к комнате
Гастона, та же игра. Останавливается перед Гастоном, который, удивленный его
неожиданным появлением, поднимает голову.

     МАЛЬЧИК.  Простите, пожалуйста, мсье. Не  могли бы  вы мне сказать... Я
ищу то местечко.
     ГАСТОН (возвращается к действительности). То местечко? Какое местечко?
     МАЛЬЧИК. Местечко, где можно посидеть спокойно.
     ГАСТОН (понял, глядит на мальчика, потом невольно добродушно  хохочет).
Поди найди его!.. Представьте себе, что я тоже в данную минуту ищу укромного
местечка, где можно посидеть спокойно.
     МАЛЬЧИК. Я вот думаю, у кого же тогда нам спросить?
     ГАСТОН (по-прежнему смеясь). Действительно, у кого?
     МАЛЬЧИК.  Во всяком случае,  если вы будете  сидеть здесь, вряд ли  вам
удастся его найти. (Замечает осколки зеркала.) Ой, это вы разбили зеркало?
     ГАСТОН. Да, я.
     МАЛЬЧИК. Тогда понимаю,  вы  боитесь,  что  у  вас  будут  из-за  этого
неприятности. Но,  поверьте, лучше было  бы вам сразу сказать. Вы  взрослый,
вам ничего за это не будет. Но, знаете ли, говорят, это приносит несчастье.
     ГАСТОН. Да, говорят.
     МАЛЬЧИК  (направляется  к  двери). Пойду  посмотрю,  нет ли в  коридоре
слуги... Как только он  мне покажет, тут же вернусь и объясню вам,  где  оно
находится...
     ГАСТОН глядит на него.
     Где находится то местечко, которое мы оба ищем.
     ГАСТОН  (с  улыбкой  подзывает  его   к  себе).  Послушайте-ка...  Ваше
местечко, где можно посидеть спокойно, гораздо легче найти, чем мое. Вот оно
ваше, пожалуйста, в ванной комнате.
     МАЛЬЧИК. Большое спасибо, мсье. (Входит в ванную комнату.)
     В музыке постепенно начинает звучать  насмешливая тема. Через несколько
секунд мальчик возвращается. ГАСТОН по-прежнему сидит неподвижно.
     А теперь мне нужно вернуться в гостиную. Это сюда?
     ГАСТОН. Сюда. Вы со всеми этими семьями?
     МАЛЬЧИК. Да. Там  полно  людей всякого  сорта, они  пришли чтобы узнать
какого-то  беспамятного  с  войны.  Я  тоже  для  этого  приехал.  Мы быстро
собрались  и  прилетели  на  самолете,  потому  что,  говорят, тут  какие-то
махинации. Только я, знаете ли, не особенно понял. Надо спросить дядю Джоба.
А вы летали на самолете?
     ГАСТОН. А из какой вы семьи?
     МАЛЬЧИК. Мэденсэлей.
     ГАСТОН.  Мэденсэли...  Ах да... Мэденсэли -- англичане. Как сейчас вижу
папку.  Степень родства:  дядя... я  как  будто даже сам  переписывал это. У
Мэденсэлей, значит, есть дядя...
     МАЛЬЧИК. Да, мсье, есть...
     ГАСТОН. Верно, дядя Джоб... Так вот, скажите  дяде Джобу, что если  мне
позволено дать ему совет -- пусть не слишком надеется насчет племянника.
     МАЛЬЧИК. Почему вы так говорите, мсье?
     ГАСТОН. Потому что слишком  много  шансов, что вышеупомянутый племянник
не узнает дядю Джоба.
     МАЛЬЧИК.  Ему и  не  нужно его  узнавать,  мсье.  Вовсе  не  дядя  Джоб
разыскивает своего племянника.
     ГАСТОН. Ага, значит, у Мэденсэлей есть еще один дядя?
     МАЛЬЧИК. Конечно, мсье... Правда, это немножко смешно. Дядя Мэденсэл --
это я!
     ГАСТОН  (ошеломленно). Как  --  вы? Вы, очевидно, хотите сказать -- ваш
отец?
     МАЛЬЧИК. Нет-нет. Я сам. Вы  понимаете, маленькому мальчику не особенно
весело быть дядей взрослого. Я тоже долго ничего  не понимал,  только  потом
разобрался. Мой дедушка,
     когда  был  совсем  старый,  народил  еще   детей,  --  поэтому  так  и
получилось. Я родился на двадцать шесть лет позднее своего племянника.
     ГАСТОН  (искренне хохочет и сажает мальчика к  себе на колени). Значит,
вы и есть дядя Мэденсэл?
     МАЛЬЧИК. Да, я. Но не нужно смеяться, я здесь ни при чем.
     ГАСТОН. А кто же тогда дядя Джоб, о котором вы говорили?..
     МАЛЬЧИК.  Он  старинный друг  папы, а теперь мой  адвокат по  всем  эти
историям с наследством. Но так как мне неловко  называть его "дорогой мэтр",
я и зову его дядя Джоб.
     ГАСТОН. Но как же так получилось, что  вы  один представляете всю семью
Мэденсэлей?
     МАЛЬЧИК.  Это все из-за той  ужасной  катастрофы. Может, вы  слышали  о
кораблекрушении "Нептунии"?
     ГАСТОН. Слышал. Давно уже.
     МАЛЬЧИК. Так вот, вся наша семья совершала путешествие на "Нептунии".
     ГАСТОН (восторженно глядит на него). Значит, все ваши родные погибли?
     МАЛЬЧИК (любезным тоном).  Не надо, знаете, так на меня глядеть. Это уж
не так грустно. Я был  совсем  бэби, когда произошло  кораблекрушение...  По
правде сказать, я даже не заметил.
     ГАСТОН (спускает его  с колен, глядит на него, потом хлопает по плечу).
Ну,  малолетний   дядюшка  Мэденсэл,  вы  великая  личность,  хотя  даже  не
подозреваете этого!
     МАЛЬЧИК. Знаете, я уже хорошо научился играть в крикет. А вы играете?
     ГАСТОН.  Я  вот  чего  не пойму,  зачем  дядя  Джоб  приехал из  Англии
разыскивать  племянника для своего маленького  клиента. По-моему,  племянник
только осложнит дело...
     МАЛЬЧИК. Вы  же не знаете наших дел с наследством. Это очень сложно, но
я  так понял: если мы не найдем нашего племянника, большая часть  моих денег
ускользнет от нас. А это очень досадно для  меня,  потому что среди  прочего
наследства там  еще  есть красивый дом в Суссексе и  великолепные пони... Вы
любите ездить верхом?
     ГАСТОН (мечтательно улыбается).  Значит,  дядя  Джоб  очень хочет найти
вашего племянника?
     МАЛЬЧИК.  Еще бы! Для меня... и для себя тоже.  Потому  что гувернантка
мне сказала  -- только он мне сам не говорил -- он получает проценты со всех
моих дел.
     ГАСТОН. Чудесно. А какой он, дядя Джоб?
     МАЛЬЧИК (глаза его просветлели). Скорее, пожалуй, кругленький, а волосы
седые...
     ГАСТОН. Нет, я не то имел в виду. Впрочем, боюсь, что этих  сведений вы
мне дать не можете. Где он сейчас?
     МАЛЬЧИК.  Курит  трубку  в саду.  Он  не  захотел сидеть  с  другими  в
гостиной.
     ГАСТОН. Хорошо. Можете свести меня к нему?
     МАЛЬЧИК. Конечно.
     ГАСТОН звонит. Входит лакей. .
     ГАСТОН.  Передайте,  пожалуйста,  герцогине  Дюпон-Дюфор,  что  я  хочу
сделать ей одно важнейшее сообщение, вы поняли? Сделать важнейшее сообщение.
Пусть она соблаговолит прийти сюда.
     ЛАКЕЙ. Важнейшее сообщение.  Мсье  может  положиться  на меня. (Уходит,
повторяя взволнованно про себя.) Важнейшее.
     ГАСТОН  (ведет мальчика к противоположной  двери).  Пройдем  здесь. (На
пороге останавливается.) Скажите, а вы уверены, что все ваши родные умерли?
     МАЛЬЧИК.  Все. Даже ближайшие  друзья, потому что  всех-всех пригласили
поехать.
     ГАСТОН. Превосходно! (Пропускает его вперед и уходит.)
     Снова  слышна  насмешливая  мелодия.  Сцена  некоторое  время  остается
пустой, затем входит герцогиня в сопровождении лакея.
     ГЕРЦОГИНЯ. Как, он хочет меня видеть? Но ведь он же знает,  что  я сама
его жду вот уже четверть часа. Он вам сказал: сообщение?..
     ЛАКЕЙ. Важнейшее...
     ГЕРЦОГИНЯ (видя, что комната пуста). А где же он?
     В комнату торжественно входит ГАСТОН вместе с дядей Джобом и мальчиком.
     В оркестре тремоло или что-то в этом роде.
     ГАСТОН.   Разрешите,   герцогиня,   представить  вам   мэтра   Пиквика,
поверенного семьи Мэденсэлей, а вот и единственный представитель этой семьи.
Мэтр Пиквик  только что  сообщил мне  потрясающую вещь:  он  уверяет, что  у
племянника его клиента на два сантиметра ниже левой лопатки был легкий шрам,
никем до сих пор не обнаруженный. Узнал же он о существовании этого шрама из
письма, случайно попавшегося в книге.
     ПИКВИК. Письмо это, мадам,  я предоставлю в распоряжение  администрации
приюта сразу же после своего возвращения в Англию.
     ГЕРЦОГИНЯ. Но  вы сами-то, Гастон,  раньше не видели этого шрама? Никто
никогда не видел?
     ГАСТОН. Никто.
     ПИКВИК. Но  он такой крошечный, мадам, и не  удивительно, что его никто
не заметил.
     ГАСТОН  (снимая пиджак).  Проведем  эксперимент  --  нет  ничего проще.
Желаете посмотреть? (Снимает рубашку.) ГЕРЦОГИНЯ подносит к глазам лорнетку,
мистер Пиквик  надевает огромные  очки. П