Ксения Букша
   Питерские каникулы


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Ксения Букша,2002
     Email: da7da(а)mail.ru
     Date: 18 Aug 2004
     Изд. "Амфора", 2004
---------------------------------------------------------------



     Ксения Букша, Петербург, 2002



     Вейся дымка золотая, придорожная,
     Ой ты радость молодая - невозможная!
     Советская песня



1

     Я доездился до такой степени, что пиво не лезло мне в  глотку, а валеты
спали с дамами.  Голова кружилась от зелени,  которая четыре дня проносилась
мимо  меня, и  от жары.  Я ехал  в  Петербург  поступать  в  высшее  учебное
заведение. Мы вообще-то питерские,  но  мой папаня лоханулся в свое время, и
родился я в городе  Каменный угол. Над ним месяцами висит  облако сернистого
газа. Несмотря на это, мой организм  ничем не болел - ни мочеиспусканием, ни
даже срывом, - и, стало быть, осенью  меня ожидало ужасное несчастье. У меня
не было никакой  отмазы. Поступить надо было во что бы то  ни стало. Правда,
того, во что может "стать", у папаши тоже не было.

     Наконец, поезд вырвался на финишную  прямую. Мы поняли это  потому, что
водитель  кобылы, выпендриваясь, наддал по газам, и  оставшийся  отрезок  мы
промчались с  дикой  бешеной скоростью,  грохоча и  разлетаясь  по  железным
мостам.
     - Перед начальством старается, - заметили женщины.

     Бабушка пришла  меня встречать  и  всю дорогу шла, вцепившись в  сумку,
отчего нести было втрое тяжелее.
     - Ну, и куда же ты будешь поступать? - ласково спросила она.
     - Куда-нибудь,  -  говорю,  -  поступлю. Во  много мест,  куда повезет.
Сейчас, сама знаешь, поступить трудно. Лишь бы не в армию.
     - Да, да! - согласилась бабушка испуганно.

     Ни фига-то она  не понимала  в этой жизни, иначе  ее  бы давно  инфаркт
хватил.

     В Питере тоже было очень жарко, просто сдохнуть как жарко; над каналами
поднимался пар, от  этого  пара пахло  грязью  и чем-то неприятно  живым.  В
парках  все  было  разрыто  в  жирную  зелень  и мясные  бугры.  По  дорогам
возюкались комбайны, скрежетали и  царапали  асфальт железными лапами.  Мы с
бабушкой спотыкались о вывороченные камни и мешки с цементом. В горле у меня
пересохло,  а пива прикупить было нельзя,  и  это  меня  бесило,  приводя  в
состояние  полного отупения, обалдения и  равнодушия ко всему  миру.  Оно не
прекратилось и в квартире у дяди, хотя там было  приятно: темно и прохладно,
окна за  марлевыми  занавесочками выходили на  мрачный  двор.  Дядя  и  тетя
собирались на юг, метались, складывали сумки и поверхностно спрашивали меня,
какого хрена я приперся.

     - А ты физику-то помнишь? - прищурилась на меня тетя.
     Я ей, кажется, не нравился.
     - Помню, - отвечал я сумрачно.
     - Ну, вот и  молодец, - сказал дядя издевательски, взял сумки и побежал
на поезд; а мы с бабушкой остались вдвоем.

     Вечер, по ощущениям, еще не начался, солнце  стояло совсем высоко, и  я
решил сделать вылазку за пивом.

     Я вышел. Все высокие дома, рыжие, бурые и грязно-желтые, были освещены.
Жара и  запах  горелой  резины разливались  в  воздухе. Веяло водой.  Кругом
валялись  огромные бетонные кольца и железные цацки, запорошенные песком. По
всему по этому прыгали одуревшие от жары люди и девушки.
     - Эх, люблю Питер, - сказал я, купил пива и выпил.

     Сразу жизнь стала поживее, и я пошел домой, по дороге обдумывая, как бы
мне начать учить физику. Однако после пива какая физика. Сели  мы с бабушкой
телевизор смотреть.  А  там  шла передача "Глаз  народа". Обсуждалась  такая
тема: почему у нас вечно такая лажа.

     Одна баба вышла и говорит:
     - Надо, чтобы иномарки в Россию не  ввозили, тогда будут покупать наши,
и все будет хорошо.
     Другой мужик с места кричит:
     - Ни  хрена! -  кричит.  -  Все  будет  плохо,  потому что  наши быстро
ломаются,  и если  на них еще  и ездить,  они совсем  сломаются, и  придется
ходить пешком.
     Третий, писатель непонятно какого пола,  Валя Койко его зовут, выскочил
и заблеял:
     - Ой, ну ребята, разве это вообще важно. Важны отношения между полами.

     Тут меня бабушка спрашивает:
     - Егор, а ты у нас мужчина?
     Мне стало жутко.
     -  Эй, -  говорю,  - бабушка, это  нехорошо.  Мы  ведь с  тобой близкие
родственники.
     - Тьфу ты, - плюнула бабушка. - Язык у тебя поганый.

     А  передача разгорелась, точнее, ее ведущая умело поджигала.  Интересно
так  стало. Я  уже сам сижу, оторваться  не  могу.  Заинтриговал  меня  этот
вопрос: почему же у нас всюду такая лажа? И меня переклинило. С утра встал и
спрашиваю бабушку:
     - А ты-то сама как думаешь на этот счет?

     Бабушка так жеманно крошки с подола халата  стряхнула, прическу подняла
и говорит гордо:
     - Потому что дерьмократы Советский Союз развалили.
     - Нет, не поэтому, - возразил я. - При  Советском Союзе тоже была лажа,
и даже хуже.
     - Ну, если ты  такой умный, -  вскричала бабушка, -  то иди и  в партию
вступай!
     - Да где же я ее найду-то!
     - Да  до фига тут  партий! - кричит  бабушка. - Вон  любую  выбирай, от
красных до рыжих!
     - Да ладно, - говорю я, - я в институт приехал вступать, а не в партию.
Давай-ка  мне справочник  "Желтые страницы", я  буду  сидеть и  по  телефону
звонить.

     Сижу я в кресле, звоню по телефону, сам пиво пью. А пиво я приноровился
в кефирный пакетик переливать. Бабушка заходит - о, внук кефирчик попивает и
в институт собирается. Идиллия.

     Ну,  и  постепенно  начинаю прикалываться  над  всем происходящим.  Мне
весело.
     - Але, - говорю, - а у вас в институт за взятки поступают или по блату?
     А с той стороны, видать, студентка на телефоне сидит.
     - И  за взятки,  - пищит  смешливо, - и по  блату! А  если  мозги есть,
можешь и сдать!
     - Есть  мозги,  - говорю, - даже  много, но сдавать я их не  собираюсь,
самому пригодятся.
     - А ты откуда?
     - Я с Диксона, - вру  я. - У нас солнце состоит из сыра, а из  животных
водятся только шарики от пинг-понга.
     Хрюкотание.
     - А... а как они размножаются? такие гладкие? Им неудобно?
     -  Ну ты блин пошлая! -  говорю я. - Все мысли на одно! Размножаются...
очень просто.  Выроют глубокую  узкую ямку, залезут вдвоем и  трутся друг об
друга.  В  урожайные  годы у  нас  даже  пельмени  в  тарелке друг на  друга
залезают. А уж мужики - звери.

     И все  в  этом духе. Часы тикают, я  названиваю,  даты экзаменов всяких
записываю. Листаю себе справочник, от пива уже в сон клонит. И тут натыкаюсь
на страничку: "Политические партии".

     Ну, на хрен мне не нужны политические партии, подумал я.  Ну просто  до
такой степени не нужны. И никому они не нужны. Самая ненужная вещь на свете,
подумал  я. А  с  другой  стороны:  если куча народу  этим  занимается,  то,
наверное, они ловят от этого какой-то  кайф? Тут  я вспомнил, что говорила о
политике испанская королева  Изабелла. Она  говорила  так (тут я увидел ее):
"Дочь моя, политика - это еще более захватывающее занятие, чем любовь".

     Вообще-то  я не очень образованный, даже местами  серый. Но у меня есть
несколько любимых персонажей в  истории,  от которых я  просто фанатею. Вот,
например, королева Изабелла - редкая, надо сказать, стерва.

     А что,  подумал я, -  может, ты и права,  Изя,  может,  сублимируем,  а
может,  там  с  кем-нибудь  как  раз  и познакомимся. Чисто  для  прикола  -
вступлю-ка я в какую-нибудь партию! Питер! лови момент!

     Но тут начались трудности.

     Партий  было - три с  лишним страницы,  но такой, как мне надо,  я  все
что-то  не  находил. Все они  были  какие-то сомнительные. Как вы, например,
представляете себе партию  под названием "Партия  за самоотречение вплоть до
обрезания?"  Или "Партия Старый Кот"? Оттянешься  там? Вот и я так не думаю.
Все партии,  которые  начинались с  буквы  "К",  я  вообще  не рассматривал:
"Красные перцы" там были, и "Крутые яйцы", - но все сплошь коммунисты.

     Потом, после  тягостных раздумий,  я  вычеркнул  все партии, в  которых
значилось слово  "Русь"  или "Россия". Я,  конечно, тоже  не люблю, когда на
рынке только и слышно что "гыр-гыр-гыр", но вот, например, зубной врач у нас
армянин, и вполне достойный человек.

     В  общем,  после  всех  этих  исключений  осталось  две   партии.  Одна
называлась  "Дыборосс",  а другая  - "Выдембор".  У  обеих  было  молодежное
отделение,  и оттяжные названия,  и свой  депутат, и штаб-квартира. Я решил,
что  выбирать из них  не буду, а вступлю  и  туда, и туда  - в конце концов,
какая мне разница.

2

     Штаб-квартира   дыбороссов   находилась   на   седьмом  этаже  большого
угловатого  дома.  Этот   дом  местами   порос  травой,  которая   от   жары
закручивалась  и  змеилась.  Я  долго  шел  вверх  по  квадратной  мраморной
лестнице,  а два дыборосса стояли сверху,  хихикая, и мимо меня  пролетал их
пепел.
     - Вот, хочу к вам в партию вступить, - сказал я, представ перед ними.

     Дыбороссы рассмеялись. Один был парень года  на два старше  меня, -  но
он-то  не  знал,  что  я младше,  потому  что я как  шкаф  трехстворчатый  с
антресолью. У  этого парня везде жгло, а больше всего,  видимо, под черепом.
Вторая была девушка неземной красоты.  У нее было лицо все высокое,  она как
бы носила на макушке блюдечко - и носик, и скулы кверху, и пушистый  хвостик
кверху, и губки тоже.

     - Миша, - сказал дыборосс. - И Катя.
     - Очень приятно, - сказал я. - Егор.
     -  А  почему  ты решил в  партию  вступить? -  спросила Катя, стряхивая
пепел, а сама поглядывает.
     - Да так, - говорю, - вот восемнадцать стукнуло, решил записаться.
     Это я, как Гайдар, годов себе прибавил.
     - А то хожу, чмо беспартийное, - добавил я.

     Миша и Катя переглянулись.
     - Ладно, - говорит Миша, - а чего тогда к нам? Почему не к коммунистам?
Или не к бритоголовым?
     -  Нет,  -  отвечаю,  - шановны  панове,  то не  можно,  то  не  жечно.
Коммунисты - они все какие-то  левые. А  голову побрить я  всегда успею. Вот
провалю экзамены в институт, и побреют меня. Так что я к вам.
     - А вот чего ты все-таки у нас ищешь? Карьеру хочешь сделать?
     Въедливая  какая, чего ищу, чего ищу. Не  люблю, когда  девушки  курят,
между прочим.
     - Я ищу,  -  говорю я,  - где бы  пожертвовать собой  за святое, правое
дело, между прочим. И хочу узнать, почему у нас всюду такая  лажа. А карьеру
пусть делает зафаканый истеблишмент.
     - Вау! - закричал Миша. - Наш человек!
     Катя  хмыкнула,  потушила  сигаретку   и  пошла.  Наверное,  я   ей  не
понравился.

     Отвели  меня  в  кабинет. Там сидит  под портретом  Старовойтовой  дама
средних лет и чай с блюдечка дует.
     - Это наш старый член, - указал Миша. - Сан Саныч.
     - Как Сан Саныч? - удивился я.
     - Александра  Александровна, -  пояснила  дама спокойно,  -  сложно для
произнесения.  Возьми  эту бумажку, отрок, - это устав партии, - и подпишись
внизу.

     Я взял, и только хотел подписаться, как меня вдруг сомнение взяло.
     -  Ага, - говорю, - я  подпишусь, а  потом  окажется, что я  вам  денег
должен.
     - Так ты прочитай.
     - А если я не умею?! - обиделся я.
     Сан Саныч плечами пожала, Катя фыркнула, а  Миша от  радости, что новый
член  такой приколист,  на  столе на голову встал.  Я  сразу понял,  что  он
хип-хоп и брейк-данс могет.
     - А  если  не умеешь, - выкрикнул он,  вертясь  на макушке, - то  тогда
рискни, приятель! подпиши, не читая, а потом посмотрим!
     Я подписал. Миша встал обратно на ноги и стал скакать от радости.
     - Сан Саныч! - крикнул он. - Наливай нам водки!
     - Хрен  вам водки с утра, - возразила Сан Саныч, - таким маленьким. Вот
завтра у нас будет акция,  комсомольский праздник. Вот и выпьете, а сейчас -
ни-ни.

     На том мы и  разошлись, то есть, я разошелся,  а старые члены остались.
Только я,  однако,  спустился до пятого этажа - скок,  скок,  легкими шагами
догоняет  меня  Катерина. В  такую  жару пахло от  нее только  свежестью. Не
дезодорантом, а как от младенцев - молоком и карамельками.
     - Ты в какую сторону идешь?
     Вот, думаю, блин. Специально привяжется и будет прикалываться. Ясно как
белый день. Все они такие.
     - В другую, - нажал я.
     Катя расхихикалась, как придурочная, и пальцем грозится:
     - Нехорошо так относиться к товарищам по  партии. За это  бывает высшая
мера.
     - А я не  боюсь, - говорю я. - Меня уже один раз  приговорили  к высшей
мере,  а  я  охрану прирезал,  народ  поднял,  купил  корабль  и  сбежал  на
Мадагаскар. Стал там королем...
     - Ага, - подхватила Катя. - Беневский твоя фамилия.
     Вот,  думаю, блин. Почувствуйте момент. Это как если, например, древний
грек встречает древнего грека где-нибудь в Сибири. Этого Беневского,  может,
кроме меня, пара человек во всей  России и знают. Ну, десяток. Родная  душа,
можно сказать. Я весь покраснел, слился с жаркой природой.

     А  мы между тем вышли на Исаакиевскую  площадь. Там дуло ровным золотым
дыханием,  там  купол собора, как  яйцо,  округлялся  вверх, и весь Исаакий,
тяжелый, с ситечками на фронтонах, стоял, словно каменный торт. Нева журчала
и блестела за машинами.
     - Ну ладно, - говорю, - я пошел.
     -  У  нас завтра  акция, - напомнила  Катерина. - В десять утра начало.
Придешь?
     - Конечно, приду! - пообещал я, и мы расстались.

     Очень  уж  было  жарко,  или я  не привык, что Питер  такой  большой  и
роскошный город,  - а только я все время  оборачивался. Я боялся,  что  Катя
пойдет за мной и увидит, что я направляюсь в штаб партии "Выдембор".

3

     Если  к месту  обретения  дыбороссов надо было  долго идти  вверх, то к
выдемборцам  - вбок.  Их  штаб-квартира  находилась  в  самом конце какой-то
туповатой и кривоватой улицы. Такие  улицы  в  Питере, насколько я  понимаю,
встречаются довольно редко; надо  же мне было на второй день напасть на одну
из них. Я плелся по ней долго-предолго, то  мимо психушки, то мимо школы, то
мимо памятника поэту Майкопскому,  а чаще всего мимо стройки. Вся эта  улица
поросла  крепкими  узловатыми  тополями,  у  которых  каждый лист  был,  как
тропический  лотос.  Машины  по этой  улице  не  ездили, но стояли стройными
рядами.

     Наконец, я дошел до розовенького  двухэтажного домика под номером не то
сто три, не то сто восемь, прошел сквозь двор - там тоже что-то росло и тоже
что-то строили.  Здесь  же,  прямо на  дверях, висела залихватская табличка:
"Выдембор".

     - А кто это к нам пришел, - умильным голосом сказали за дверью.
     -  Это я,  - гаркнул  я. - Егор! Гайдар,  практически!  Пришел  к вам в
партию вступать!

     Дверь  открылась.  На пороге  стоял  босой мужик. Он  был ниже меня  на
голову, но весь мякенький и гладкий. В волосах у него запуталась стружка.
     - Мы тут ремонт делаем, - объяснил он кокетливо.
     - Да  уж  я вижу,  - сказал  я суровым  тоном. - Ох, не закончите  вы к
трехсотлетию!
     - Конечно,  -  подхватил  мужик, приглашая  меня  внутрь. - Конечно, не
закончим! Начальник-то у нас - водопроводчик. Трубы починил, а остальное  не
умеет.
     - Да, трубы - это еще не все! - поддержал я. - Главное - это система!
     Мужик меня усадил за стол и восхищенно полюбовался.
     - А что же мы будем пить, - сказал он.

     Только  я  рот  раскрыл,  как  из  соседней  комнаты  выбежал  какой-то
кривоногий герцог с афишами под мышкой и закричал:
     - Коля,  а ну марш отсюда! Если ты тут ремонт делаешь, это еще не  дает
тебе права распоряжаться!
     - Да я что, я ничего, - виновато развел руками мужик и испарился.
     - Чего он тебе втюхивал? - спросил кривоногий герцог.
     - Что начальник у вас водопроводчик, - донес я. - Что к трехсотлетию не
управимся.
     -  Ну, это правда, - махнул рукой  герцог. - Он у нас из сантехников во
власть пришел. А к трехсотлетию... сам посуди!
     - Да, - опять поддакнул я - и промахнулся.
     Кривоногий  герцог проковылял вокруг  меня,  с маху  уперся  волосатыми
руками в край стола и провещал страшным голосом:
     - А что это ты мне все время поддакиваешь? А ну, отвечай, кто ты таков?

     Я почесал в затылке. Жарко тут у вас, братцы, рассудил я. У нас и то не
так жарко.  Однако  надо было отвечать, не  срамить  родной Каменный  угол и
науку пацанского стеба.
     - Я, - ответил я гордо, - правый лев, отстаиваю отсутствие отстоя, а за
права готов даже отсиживать!
     - А любишь ли ты Чубайса? - спросил хитро кривоногий герцог.
     - Чубайса?? - изумился я. - Обожаю. Я скучаю по нему.
     Чубайсом, или просто Баксом, звали нашего рыжего кота.
     - Скучаешь, - хмыкнул кривоногий герцог. - Нечего по нему скучать. Он и
на своем месте  хорош. Хотя он, конечно, профессионал. Не  то  что нынешние:
совсем мышей не ловят.
     - Ловят, - сказал я наперекор.
     Я допер, что кривоногий любит плюрализм, и чтобы спорили. И тут угадал.
     - Молодец, - сказал кривоногий герцог, - отлично.

     Тут  дверь  распахнулась,  - оттуда повеяло прямо-таки  жаром,  как  из
печки,  - и вошли,  оживленно  беседуя,  еще два члена. Одна  была  молодая,
годами чуть старше меня (но это, опять-таки, мог знать только я), другой был
примерно ровесник герцогу, и держался как начальник, или как добрый конь.

     -  Так! -  зарычал  он. - Приветствую! Я - здешний главарь, звать  меня
Пармен! Это Варя, знакомься.
     Варя улыбнулась, причем я увидел край ее языка.
     - А это наш идеолог Герман, - главарь  указал на герцога, - он, правда,
все пропивает, но от этого только сильнее блещут его добродетели.
     Варя  села  на  край  стола  и стала  болтать  ногами.  Она вообще была
непосредственная девица.
     - Мы пиво пить будем? - спросила она.

     Вопрос был в струю, но лица Германа и Пармена вытянулись в стручки.
     - Ох, Варя, - простонали они. - Нам же сегодня Москву встречать. Что он
про нас подумает.
     - А гостя угощать? - изумилась Варя.
     - Знаешь, вот у нас послезавтра акция будет, - вспомнил Пармен, - пусть
гость приходит, заодно посмотрим его в деле.
     - Да! - согласился кривоногий  герцог Герман. -  А то принимаем  всяких
предателей, а потом в крепости почем зря сидим.
     - А я тоже в крепости  сидел,  -  похвалился я. - Только не в этой, а в
Шлиссельбурге.
     - За что? - поинтересовалась Варя.
     - За что,  - махнул рукой я. - Приплели, что  я зятю какие-то там земли
не  так  продал, и что на  работу не  ходил.  А на самом деле у  нас  власть
некондиционная, и я хотел довести ее до кондиции.
     - До кондиции, -  хохотнул Пармен. - Как же, помню.  Царица Нюрка тогда
правила. Точно?

     Вау, думаю, какие в Питере все культурные. Все, что нам историк в школе
под строгой  тайной рассказывал - все  знают. Прямо обидно  даже.  Неужели у
меня теперь нет ничего сокровенного?

     - Ну  ладно, -  говорит  Герман, -  значит,  будешь  у  нас работать  в
качестве кондиционера.  Это  нам сейчас,  сам  видишь,  позарез нужно. Жара.
Приходи послезавтра на  акцию. В  десять  утра. Первый раз  взносы можешь не
приносить.
     - А я и не собирался, - сказал я, да и пошел.

     Только прошел домиков пять, слышу сзади топот, и Варька меня догоняет.
     - Эй! - кричит. - Эй, ты!
     Я не отзываюсь.
     - Ну, как тебя там!
     Я не отзываюсь.  Варька забежала вперед, -  ноги у нее были пыльные, но
сама она вся свежая, как клубника, и  что-то было в ней очень  справедливое,
как будто она дождь за три дня чуяла.
     - Ну, короче, ты, короче, чего, не местный?
     -  Не местный,  - сказал я  достойно,  -  сами ми не  здешные.  А  что,
собственно?..
     - Да у тебя что, уши отсохли? - кричит Варька.

     И тут я дотумкал.
     - А-а! - кричу. - Земеля! Ура-а!
     - Я вэээбще-то питерская, - важно поправилась Варька, - одначе...
     - У-у-у!  -  завопил