т нас, правильно?
     - Да, Сицилия справа от нас и немного южнее, и на большом, очень большом расстоянии.
     Некоторое время мы молчали. Я думала о своем брате, но ничего о нем не сказала. Что можно было сказать? Наконец Ионид нарушил молчание:
     - Так что у тебя в мыслях?
     - Будущее. Мое будущее. Все вопросы. Где? Как? Что?
     - Как ты, вероятно, помнишь, есть две пифии. Одна, царствующая Пифия, высокодостойная госпожа. Она слепа, но лишь к этому миру, по которому мы движемся спиной вперед. Вторая госпожа помоложе. Она не... не такая, как слепая госпожа. Но бог дозволяет себе говорить через кого ему угодно. Нет заслуги в том, чтобы быть оракулом, пифией. Они такие, какие есть, царствующая госпожа дряхла, высокодостойна и, я бы сказал - святая. Какова та, что моложе, ты узнаешь сама, так как - символически - ты будешь ее служанкой. Разумеется, для выполнения настоящей работы у нас есть рабы. Не такие, как твоя бойкая скотинка, но рабы, рожденные в храме. Право, мне иногда кажется, что они знают о нем больше, чем мы! Каждый из богов, множества, множества богов, имеет своего жреца, своего слугу. Вместе они составляют все души, и я их попечитель, или я тебе это уже говорил? По-видимому. Впрочем, таково мое единственное право на славу. Ты хорошая слушательница, моя дорогая, и раздразниваешь худшее во мне, то есть болтливость. Ты будешь жить в собственных покоях, в том, что мы называем дворцом пифий. У тебя будут собственные слуги. Я научу тебя обязанностям и умениям, сопряженным с положением, которое ты, надеюсь, когда-нибудь займешь.
     - Каким, Ионид?
     - Ты научишься слушать и произносить в точности слова бога.
     На меня будто мир обрушился.
     - Бог да смилуется надо мной! Нет! Ионид...
     Он повысил голос:
     - Речь идет о полуподжаренной рыбе и о ребенке, который выздоровел на пороге смерти.
     - Ионид, прошу тебя! Это была ошибка! Люди раздули...
     - Да, разумеется, это была ошибка. Две ошибки. Но ты совершенно права. Ты, - он странно пожал плечами, будто поежившись, - девственница. И у тебя есть... то, что у тебя есть. Ты невежественна, и такое твое невежество придает тебе сходство с провидицей.
     - Но ради чего? Ради чего?
     - Посмотри туда, на все это. Ахайя на одном берегу залива, Этолия здесь. Это были Спарта и Аргос. Вон там - сияющие Афины, Фивы, острова - столько названий, столько истории... но Афины - деревня. Она полна поддельных людей, занимающих поддельные посты. Этолия - поля и пастбища, а Дельфы... Дельфы, в которые цари посылали посольства, о доступе куда молил Александр... Сократ... о, дитя! Я расскажу тебе! Видишь, там, справа от нас, да, это Сицилия. Но кроме того и куда ближе - ужасное будущее. Опасность, куда более грозная, чем от царя царей.
     - Почему у тебя такое лицо? Что-то жуткое!
     - О да! Они жуткие. Они - римляне.
     Шарф соскользнул с моей головы и повис на шее.
     - Но что могу сделать я? Я же ничего не знаю ни о чем об этом.
     - Ты? Ты можешь помочь спасти Элладу. Спасти Афины и возродить Дельфы.
     Еле-еле я удержалась, чтобы не прыснуть от смеха. Совсем не от счастливого смеха. Этот странный мужчина, который теперь, видимо, был моим опекуном, с каждым мгновением становился все более странным и непредсказуемым. Он словно бы сворачивал с прямой скучной дороги жизни, в которой события грядущего дня обычно легко предсказать по событиям дня нынешнего. Мое сознание сделало прыжок в сторону воспоминания об одном нашем рабе, и к тому же домашнем рабе, рабе кротком даже по меркам нашего дома, где жизнь была даже еще более размеренной, чем движение парома. Но однажды он, необъяснимо почему, принялся плясать и смеяться и не останавливался, так что наконец его пришлось связать; так он и умер. Что-то, нечто сумело завладеть им. После его смерти нам не обобраться было хлопот с очищением всего дома, так как подобное сеет страх. И вот теперь этот достойнейший и важный мужчина наклоняется ко мне и роняет мощные названия: Эллада, Этолия, Ахайя - будто играет камешками, подобранными на пляже. Наверное, он прочел что-то в моих глазах, хотя тогда мне казалось - как и теперь, - что способность читать что-то по лицу, будь то чувства, мнения, намерения, сильно преувеличиваются. Кроме того, хотя меня разбирал смех, мне было страшно. Во всяком случае, это он сумел увидеть и сдержался.
     - Пока еще рано. Что ты можешь знать обо всех этих вопросах? Ты хотя бы слышала про римлян?
     Я задумалась. Мой брат? Он говорил при мне о Риме и Карфагене. В Сицилии были сражения.
     - Совсем мало. Мой брат...
     - Деметрий.
     - Ты знал его?
     - Я знаю о нем. И это вовсе не так удивительно, как, возможно, кажется тебе. Дельфы знают почти все, юная госпожа. А вон там ты можешь увидеть самые верхние здания под Сверкающими Скалами.
     К чему описывать Дельфы? Весь мир знает, как они лепятся к склонам горы Аполлона. Мы уже подъезжали к месту, где дорога выводит в долину с речкой, струящейся по ее дну. Люди говорят про воздух в Дельфах. И редко упоминают страх, который овладевает вами при виде них - словно омытых, прекрасных и смертоносных. Повсюду таятся боги, но позволяют ощутить себя, будто в любой миг с блеском молнии и ударом грома ты войдешь в соприкосновение с присутствием, с целью, с силой. Я видела Коринф по ту сторону залива, но ни разу не была там. А потому Дельфы были для меня первым городом, маленьким и странным. Я попыталась погасить себя.
     - Не опускай шарф на глаза, Ариека. Тебе следует привыкать.
     Повсюду были толпы, и, привлеченные видом наших воинов, они словно бы множились вокруг нашей процессии. Теперь воины сменили торжественный шаг с копьями на плечах и пустили в ход древки. Они отгоняли толпу, и начались крики, толкотня, ругань. Мужчины просовывали руки и касались нашей повозки. Видимо, они считали, что это принесет им удачу. Женщина протянула нитку голубых бус от дурного глаза, и, как всегда послушная, я прикоснулась к ним пальцем. Она торжествующе завопила, то есть я допустила ошибку. В мгновение ока толпа превратилась в ревущее стадо и навалилась на воинов. Люди рвались вперед, протягивая бусы, браслеты, амулеты, даже палки, чтобы я прикоснулась к ним. В задних рядах женщина поднимала младенца над головой, лишь бы я взглянула на него. Мужчины и женщины падали. Один мужчина удерживался на ногах давлением справа и слева, но лицо у него было в крови, а глаза закрыты. Возница свирепо хлестнул лошадей, и наша повозка покатила быстрее. Мало-помалу толпа и ее вонь остались позади. Перед нами были открытые ворота. Мы въехали в них, и, оглянувшись, я увидела, что они закрылись. Наша повозка теперь ехала медленно в тени высоких деревьев и даже еще более высоких обрывов за ними. Я услышала плеск и смешки воды. Ионид испустил глубочайший вздох облегчения.
     - Идем. Позволь, я помогу тебе спуститься. Твоя служанка останется с твоей поклажей.
     Здание из белого камня с колоннами и портиком. Ионид повел меня вверх по невысоким ступеням к огромной двустворчатой двери. Створки бесшумно растворились вовнутрь, и мы вошли в прохладу огромного зала. В дальнем конце стояла гигантская статуя бога. Лицо у него было тоскливым и красивым и безбородым, как у бога Александра, но это был бог Аполлон. С треножника перед ним поднималась прозрачная струйка курящихся благовоний. Он был одет на этот день в хламиду и плащ. Я последовала за Ионидом туда. Мы взяли по горстке благовоний и высыпали их на тлеющие угли. Струйка дыма сгустилась. Запрокинув лицо и воздев руки, Ионид что-то прошептал богу. Потом он провел меня за истукан, и перед нами открылась дверь. Голос Ионида стал обычным.
     - Справа покои старшей госпожи. Слева покои, как ты могла догадаться, младшей госпожи. А ты будешь жить вот тут.
     Раб открыл перед нами еще одну дверь. Поменьше.
     Свет заливал комнату. Снаружи над городскими крышами был дикий склон горы, но погруженный в глубокую тень. Раб открывал ставни окна напротив первого. Я обернулась посмотреть. Когда ставни распахнулись, в комнату обрушился свет, избыток света, не прямого света от солнца Аполлона, но исходящего отовсюду - слепяще отражаясь, как я теперь поняла, от зданий из белого камня, которые, казалось, взлетали, сыпались вверх, вверх, а не вниз, будто они покидали землю и вспархивали кипящей птичьей стаей в небо. Когда мои глаза свыклись и вернулось ощущение расстояний, я увидела, как различны здания, разукрашенные, будто женщина драгоценностями, изящными красочными узорами, которые танцевали по архитравам и капителям или пылали в тени колоннад. А позади всего этого, будто поддерживая синее-синее небо, вставала отвесная стена Сверкающих Скал.
     - О, как красиво!
     - Вот это мы, греки, умеем, пусть и ничего больше. Ну, юная госпожа, поздравляю с первым днем твоей свободы. Добро пожаловать в твой дом.
     По-моему, я улыбнулась прямо ему.
     - Благодарю тебя, Ионид Писистратид.
     Я обвела взглядом прохладную тень комнаты. Ни тюфяка, ни табурета, ни сундука. Ионид засмеялся:
     - Нет, не эта комната. Она просто твоя прихожая. Идем.
     Раб поспешил через комнату и открыл еще одну дверь.
     - Иди и осмотри свои покои, Ариека. Я останусь тут.
     Мне немножко смешно, когда я вспоминаю свое изумление и восторг, - приемная, спальня с ложем, в сравнении с которым тюфяк, на котором я привыкла спать, казалось, больше подходил для собаки, чем для девушки! Была даже комната, предназначенная для отправления нужд, и я воспользовалась ею с некоторым облегчением, так как с рассвета прошло много времени. Имелась и комната для служанки, поменьше и попроще, но все-таки гораздо более удобная, чем та, которую мои родители считали подходящей для меня. Во всех комнатах я видела предметы, назначения которых не знала, как не знала и их названий. Словно отгадав мое желание, раб, пока я уединилась, открыл все ставни, и комнаты озарял прохладный предвечерний свет Дельф. Воздух освежал, и теперь я поняла, что хотя мой новый дом стоял возле реки, так что о нем нельзя было сказать "вверху, в горах", тем не менее воздух здесь был заметно более свежим. А зимой - так и очень холодным, подумала я, и тут в первый раз заметила металлические чаши в каждой комнате. Это были жаровни. Даже служанка самой младшей пифии будет жить в удобствах и тепле. В переднюю я вернулась бегом. Ионид засмеялся:
     - Скоро привыкнешь. А пока расскажи мне, в каком ты восторге.
     - Да! Очень-очень!
     - А теперь, если ты свободна... как я полагаю, потому что твоя официальная госпожа в этот час спит (а если сказать правду, то и в очень многие другие часы), если, как я сказал, ты свободна, есть еще комната, которую я хочу тебе показать. Пойдем.
     Мы вернулись в большой зал, но свернули в боковую дверь позади Аполлона. Лестница вела вниз, довольно темная лестница. Потом еще дверь, и мы вышли через нее в чересполосицу света и теней колоннады, протянувшейся вдоль этой стены здания. Затем по ступеням поднялись в отдельно стоящее здание. Широкие распахнутые двери, а за ними передний зал и еще двери. Мы вошли. Я решила, что это храм.
     Комната была огромной. Статуи в глубине не было, только открытые окна. Собственно, вверху всех стен виднелись проемы, в которых прохаживались и ворковали голуби. Под ними на стенах крестами пересекались деревянные доски, образуя что-то вроде гнездовых ящиков. Но голуби ввели меня в заблуждение. Углубления предназначались не для гнезд.
     - Ну, вот мы и пришли, юная госпожа. Ты не знала? Козы дают молоко. Цари дают золото. А что делают поэты? Мы называем ее книгохранилищем. Можешь пользоваться ею, когда пожелаешь, раз ты умеешь читать. Да, мы и это знали. С незапамятных времен и по сей день у авторов в обычае посылать копию своего труда в храм. Некоторые из них... ну, у нас есть экземпляры всех пьес, когда-либо ставившихся здесь. Так с чего бы нам начать?
     Теперь, когда я перестала смотреть на стены в ярусах из того, что не было гнездовыми ящиками, я увидела вокруг ряды сидений, а также большие ларцы на ножках. Пустого пространства между ними было мало. Ионид проскользнул к среднему - в самом центре большого зала.
     - Гомер, если не ошибаюсь.
     Он откинул две половинки крышки. Внутри на деревянной поверхности лежал отчасти развернутый свиток.
     - Можешь прочесть мне первые слова?
     - Я... "Гнев, богиня, воспой"...
     - Да. Очень хорошо. Нет. Разумеется, это не копия самого Гомера! Скорее всего он не умел писать, во всяком случае буквами. Но вот что я тебе скажу. Эту копию прислал нам сюда много поколений тому назад мой предок Писистрат. Ты о нем не слышала, ведь ты этолийка. Но он был главным человеком в Афинах и решил, какой список Гомера самый лучший, а потом прислал нам этот список. Разумеется, нельзя сказать, что это его почерк. Наверное, работа писца, а то и десяти или двенадцати писцов, чтобы создать то, что мы называем изданием. Но видишь эту пометочку сбоку? Мы их называем схолиями, и я думаю, нет, я почти уверен, что эту пометку сделал брат Писистрата... тот, который подделывал предсказания нашего оракула. Он был большой негодник, но очень умный. Здесь, как видишь, он пометил описку. Ну, о "Илиаде" достаточно. А вот твоя любимая, одна из двадцати четырех песен "Одиссеи". Тебе найдется что здесь почитать, верно? Затем Арктиний - то, что мы называем "малой Илиадой". Сам я не думаю, что она получила такое название из-за того, что короче гомеровской, но из-за того, что много ей уступает. Ты и это прочтешь, я полагаю. Еврипид. "Ион". Ты слышала про Иона? Он не был моим предком, но занимал то же положение, что я здесь. Еврипид написал трагедию... экземпляр тут довольно потрепанный, служил для суфлирования, и он разрешил нам сохранить его. История довольно жестокая, и я думаю, возможно, она тебе не понравится. Софокл. Эсхил. Но оригиналов их всех у нас, знаешь ли, нет. Царь Птолемей прислал посольство с просьбой одолжить ему оригиналы, чтобы он смог снять копии для своего великого книгохранилища в Александрии. А получили мы назад копии. Это было очень скверно. По-настоящему скверно. Вот тебе пример того, как влияние Востока развращает порядочных греков. Разумеется, Птолемей - первый - был всего лишь македонцем, а это не совсем... Что у нас тут? Ах да, лирики. Пиндар и, думается, его учитель Симонид, а также Бакхилид, Эринна - она была девушкой вроде тебя. А вон там у нас совсем одна... Взгляни!
     Еще один книжный ларец на ножках. Ионид открыл половинки крышки, и я заглянула внутрь. Там, конечно, лежала книга. А еще простое золотое кольцо с продетым в него пучком волос мышиного цвета. А еще старое гусиное перо, обтрепанное, в черных пятнышках.
     - Десятая Муза, юная госпожа. Сапфо с Лесбоса, того острова, на берег которого выбросило голову Орфея, после того как Безумные Женщины растерзали его в клочья. Думаю, Сапфо станет твоей особенной подругой. Нет, не думай, что познакомишься с ней во плоти. Она умерла сотни лет назад, но какая разница? Она была благородной девушкой, вроде тебя, очень чувствительной, очень, я думаю, страстной, хотя счастливей всего чувствовала себя с девушками, как я счастливей всего с... ну, полагаю, ты сама догадаешься. Персей! Ты не можешь уделить нам немного времени?
     Между двумя ларцами появился молодой человек, которого я прежде не заметила.
     - Ионид. Милостивая госпожа.
     - Это Персей, моя дорогая, наш бесценнейший раб. Неужели ты так никогда не примешь свободу, Персей?
     - И покину книгохранилище, Ион? Никогда! Чем могу помочь тебе?
     - Ты не расскажешь юной госпоже - ты про нее знаешь, - не расскажешь ей про книгу и остальное?
     - Ну-у. Перо, как указано в надписи, это перо Сапфо. Кольцо принадлежало ей, и, конечно, считается, что волосы тоже ее... не слишком примечательные для Десятой Музы, верно? Ну, так говорят, она была маленькой и невзрачной - серенький малютка соловей Лесбоса, назвал ее Алкей. Какое из ее стихотворений вы пожелали увидеть?
     - Не думаю, что у нас есть на это время, Персей. Просто расскажи нам ее историю.
     - Ну, она в конце концов влюбилась в мужчину, рыбака, который не сумел бы отличить альфы от беты. Не то чтобы это имело хоть какое-то значение. Но он ее покинул. Она для него была слишком некрасивой. Он предпочитал пухленьких. И она бросилась с обрыва в Левктре. Он продал книгу и кольцо, которые она ему подарила. Бедная девушка пыталась приворожить его этим кольцом. Ну а волосы... нет, не думаю.
     - Вот так, юная госпожа.
     - Прости меня, Ион. Я очень занят.
     - Вернись к своим книгам о книгах про книги! Мы удовлетворимся творцами. Ну-с, юная госпожа, я хочу, чтобы ты проводила тут столько времени, сколько пожелаешь, и, поверь, времени у тебя будет много. Вон в том конце - проза. Гистий, Геродот и тот субъект, который проплыл вокруг Африки, забыл его имя... начальник флота Александра. Сотни книг, без преувеличения - сотни. Но особенно я хочу, чтобы ты читала поэзию. И особенно гекзаметры. Я хочу, чтобы ты научилась говорить гекзаметрами. Ну а пока у тебя только одна обязанность - читать, читать, читать! - Внезапно он понизил голос. - Ариека! Послушай, леечка, в чем дело? Ты свободна, свободна, свободна! Здесь, в этом здании, в твоем распоряжении величайший дар человечества тебе, величайшее изобретение! Без него мы все еще могли бы выцарапывать на глиняных кирпичиках бычьи головы и горшки с ушами! Алфавит, дитя мое, и возблагодарим бога за финикийцев!
     Но я расплакалась и не могла совладать со слезами. Хотя была ли я печальна, или счастлива, или испугана, или всецело преосуществлена, сказать не могу.

III

     Ко второй госпоже меня привел Ионид. Она оказалась совсем не такой, какой мне представлялась Пифия. Возлежала на ложе, совсем как мужчина, опираясь на локоть. Первое, что в ней сразу бросалось в глаза, была неимоверная толщина. Она была даже толще моей няньки. Брыли у нее свисали так, что казалось, они вот-вот сползут на землю. Ноги у нее были босыми, и я впервые в жизни увидела накрашенные ногти. Такого же цвета, как ногти на ее руках. Правда, я о таком слышала. Моя мать называла накрашенные ногти как один из признаков "непотребной женщины", то есть женщины, о чьем занятии вслух не говорят. Подразумевала она "подругу", "гетеру", хотя, если не ошибаюсь, есть даже еще более грязное занятие. Я не знаю - или не знала, - как оно называется.
     - Подойди поближе, дитя. Боги, ты и правда дитя. Тебе четырнадцать? Пятнадцать?
     - Пятнадцать, милостивая госпожа.
     - Сядь, дитя. Нет, не в это кресло. Тебе ведь не хочется сидеть неудобно, ведь так? Попробуй этот табурет. Ведь лучше, верно? Должна сказать, колесницы и прохожих на улице тебе не остановить, но у тебя приятный голос. Ты поешь?
     - Не знаю, милостивая госпожа.
     - Не будь дурочкой. Ты не можешь не знать!
     Она была достаточно ласкова, но настойчива.
     - Детские песенки. И только. Ну и деревенские песни. Две-три, как все.
     - Несколько нот очень полезны. Разумеется, можно обойтись и бурканьем. А иногда вопль. Если сочтешь нужным.
     - Милостивая госпожа?
     - Ну, просто птенчик, верно, Ионид? Где ты ее нашел?
     - Я думаю, нам следует побывать у первой госпожи.
     - Так идите. Это все, дитя.
     - Милостивая госпожа...
     - Ну...
     - Когда ты желаешь, чтобы я начала?
     - Что начала?
     - Служить тебе.
     - Ты здесь, дитя, не для того, чтобы служить мне, но чтобы служить богу. Ведь говорить положено именно так, верно, Ион?
     - Ей пока еще мало что сказано. Теперь мы можем удалиться?
     Милостивая госпожа тяжело перекатилась на спину, уставилась в потолок и словно бы подчеркнуто перестала нас замечать. Ионид поклонился и сказал:
     - Так мы прощаемся.
     Я последовала за ним к двери напротив. Он прижал палец к губам и открыл ее. За ней к стене прислонялся привратник. При виде нас он сразу встал прямо. Ионид кивнул и повел меня дальше. Большая приемная первой госпожи была все еще погружена в сумрак - ставни оставались закрытыми. Впереди я еле-еле разглядела сидящую на стуле фигуру. Казалось, она