его осенила мысль, да такая, что он
даже перестал работать на секунду. Несколько банок проехали мимо по
конвейеру, и надзиратель подскочил и дал ему подзатыльник, обругав на чужом
языке. Вальди поспешно принялся наверстывать упущенное, но думами был
далеко. Он даже не замечал, как работал, и с удивлением услышал гудок -
конец смены. К этому моменту он уже был королем Валдении.

Это была громадная страна, больше родного Серена, в ней жили сто человек,
не меньше. Вальди вспомнил старую сказку о пряничном домике, и в Валдении
все дома стали пряничными. Люди ели, просто отламывая куски от стен, а
стены тут же выращивали на этом месте новый свежий пряник. Там текла
молочная река-кисельные берега, и все приходили вечером на берег и ели
кисель, запивая молоком. Там повсюду были разбросаны консервы в банках, и
никто не следил, уносишь ли ты их домой.

Вальди засыпал очень быстро, а спал тяжело. Всю ночь ему снилась какая-то
чушь, наутро он ничего не помнил, но просыпался разбитым и заплаканным.
Сейчас ему снилась зима, он бежал ночью по незнакомому городу, от холода и
усталости все тело ныло, холодный воздух резал легкие. Он бежал уже очень
долго, может, триста лет, и ему было уже совсем близко, вот сейчас за угол.
Оттуда здесь подворотня? Здесь никогда не было подворотни, он точно это
помнил. Вальди страшно: неужели он заблудился? Мешкать нельзя, и он вбегает
в подворотню, и первый же его шаг отдается страшным грохотом под пропахшими
мочой сводами. Бум-бум-бум-бум!

Бум! Бум! Вальди рывком сел в постели и сморщился от боли в виске.
Грохотали в дверь, он слышал испуганные голоса мамы и Фрида, потом щелкнул
замок, и до Вальди донеся голос толстого Рауля, торговца, державшего в
поселке лавку. Говорили, что, когда пришли оккупанты, Рауль говорил им, у
кого что можно отобрать. Вальди не очень верил, Рауль всегда улыбался и
угощал Вальди в лавке, правда, Вальди очень этого не любил.

Он сунул ноги в старые тапки Фрида, которые Фриду были больше не нужны, и
побежал в коридор. В дверях действительно стоял Рауль, за спиной у него
раскачивались тени двух оккупантов.

- Через пять минут быть на площади. Всем. - сказал Рауль, развернулся и
ушел, как будто видел их в первый раз.

На площади собиралась толпа, которую оккупанты строили в кольцо вокруг
маленького фонтана, засыпанного снегом. Вальди, топая валенками, шел рядом
с Фридом и думал: вот у меня мерзнут руки даже сквозь рукавицы, и я тру их
одну о другую. Что, если у Фрида тоже мерзнут руки? Тут ему стало так жалко
Фрида, что он чуть не заплакал. Вот бы у человека заново вырастали ноги, -
подумал он. С этого момента дела в Вальдении обстояли именно так.

Ждали долго, Вальди чувствовал, что его ноги просто промерзают, он так себе
и представлял - как они превращаются в ледышки, сначала ступни, потом выше,
выше... он представил себе, как у него будет промерзать голова, сначала
заледенеет подбородок, потом губы.. Тут он подумал, как глаза превратятся в
две серые ледышки, и ему стало страшно. Он попытался думать о чем-нибудь
другом, но все время представлял себе, как у него промерзают глаза, и от
ужаса его бросало в пот на морозе.

Кольцо людей стояло молча, в середине стояли несколько оккупантов с
винтовками, тоже плотным кольцом, спиной друг к другу. Изредка где-то в
морозном воздухе повисал плач ребенка шиканье матери. Внезапно раздался
звонкий, громкий лай, такой неожиданный, что оба кольца вздрогнули и
зашелестели, каждое на своем языке. Большой лохматый пес Вессеров прибежал
на площадь от их дома и теперь радостно тявкал, пританцовывая перед
хозяином. Господин Вессер шепотом ругал его, повторяя: "Тихо, тихо! Сидеть,
Паг, сидеть!", и косясь на оккупантов. Один из людей с винтовками медленно
повернулся, аккуратно - так Фрид целился в тарелочку в тире - навел мушку,
грохот, и Паг лежит, спокойный, темной точкой с тонюсеньким красным
хвостиком между двумя кольцами людей, как на картинке в учебнике
математики. Кто-то закричал, и Вальди понял с удивлением, что кричит мама.
Толстяк в кольце посередине медленно перевел дуло в направлении мамы,
лениво так и неспешно, давая понять, что вот прямо сейчас он, конечно, не
выстрелит, но и ждать долго не будет. Вальди даже не понял, что произошло
за этим, но почему-то он стоял перед мамой одной рукой cхватившись из-за
всех сил за ее рукав, а другой зажимая ей рот. Мама cхватила его и изо всей
силы прижала к себе, так, что холод металлических пуговиц ее шубки проник
сквозь плотное вязание шапки Вальди в висок. Оккупант движением дула
показал - стань, мол, на место. Мама за руку оттащила Вальди на место и так
стояла, не выпуская его руки и глядя на утоптанный снег.

Внезапно в том месте, где на площадь выходила улица Лотта, произошло
какое-то движение. Растолкав стоящих винтовками, на площадь вышли двое, за
ними с заплывшим багрянцем глазом шел мэр и еще двое людей. Одного Вальди
знал - его звали Дутер Лаграсс, до войны Фрид ходил играть с этим человеком
на бильярде, они и Вальди тоже учили, у него неплохо получалось. Второго
Вальди по имени не знал, но часто видел возле мэрии садящимся в автомобиль.
Автомобиль был самый новый в их городе, черный и блестящий, как ботинок.
Замыкали шествие еще два оккупанта и Рауль.

Мэра и двух других подтолкнули дулами, и они спустились на покрытое снегом
мелкое дно фонтана. Эти трое стояли боком в Вальди, он видит только
Дуттера, утиравшего рукавицей разбитый нос, и оттопырившийся на толстом
животе мера подол пальто. Один из оккупантов, человек с короткой седой
бородкой и усталым лицом, видимо, офицер, подозвaл к себе Рауля и брезгливо
что-то говорил, помогая себе жестами, и Вальди успел удивиться - откуда же
торговец знает их язык? Потом офицер сгреб Рауля за воротник и коротко
что-то спросил, Рауль затряс головой, - мол, да, да, офицер его отпустил.
Рауль стал перед фонтаном и сказал скороговоркой, глядя куда-то поверх
голов стоящих:

- эти люди замышляли бунт против власти поэтому они заслуживают смерти
достаточно подозрений на кого-нибудь и его ждет та же участь эти люди будут
сейчас расстреляны Дальше все происходило очень спокойно. Четверо с
винтовками выстроились, стрельнули, трое в бассейне упали.

Ночью Вальди был в Вальдении, пил, ел и не думал ни о чем. Он наслаждался
мыслю, что здесь никогда не произойдет, просто НЕ МОЖЕТ произойти ничего
плохого. Он придумал себе подругу, очень красивую девочку по имени Мая,
которая никогда не боялась жуков и хорошо лазила по деревьям. Теперь ему
было, с кем поговорить (мама и Фрид, почему-то понимал Вальди, не лучшие
варианты), и он говорил с Маeй на ночь, пока не засыпал. Теперь ему не
снились кошмары, а снилась его страна, его новые друзья и Мая. Ему стало
еще труднее просыпаться, он не хотел уходить теперь от своих снов, ему
каждый раз казалось, что когда его будят утром, кусочек его сердца остается
там, в его стране. Он стал раздражителен, в любую свободную минуту
забивался в угол и становился властителем своей страны.

После расстрела заговорщиков на заводе повысили норму, очень сильно, и
ввели правило: никто не уходит, не выполнив норму. Люди падали у станков.
Вальди плелся домой и падал на кровать, уже закрыв глаза. Он уходил
засветло, и поэтому совершенно не видел маму и Фрида. Иногда он не видел их
по нескольку дней подряд. Впрочем, это не очень волновало его. Со дня
расстрела он обнес границы Вальдерии стеной высотой 300 метров, и теперь
оккупанты были ему нипочем. Он установил закон, по которому консервы росли
на деревьях и падали на землю сами. Он завел себе волшебную собаку, и
каждый, кто пытался хотя бы тронуть ее, или Вальди, или Майю, хоть пальцем,
сразу умирал. Он пошел в горы (внутри стены) и принес себе волшебную шубу,
в которой всегда, даже на самом лютом морозе, было тепло-тепло (потом,
вспомнив и застыдившись, он принес такие же шубы, длинную - маме и короткую
- Фриду). Его мир становился прекраснее с каждым днем.

В один из выходных, когда Вальди, проспав почти до вечера, выполз на кухню
и повернулись к нему, и Вальди понял, что речь идет о нем. Он вопросительно
склонил голову и смотрел на взрослых.

Фрид посмотрел на маму, мама смотрела в стол, и тогда Фрид сделал Вальди
движение рукой, - подойди, мол, сядь, - и у казал себе на колено. Вальди
преодолел страх, сел на правую культю и обнял Фрида за шею.

Если бы так не мерзли руки, думал Вальди, и ноги тоже, я бы верил, что все
это кончится благополучно. Каждый раз, когда под его локтями или коленями
хрустел снег, он замирал в панике и зажмуривал глаза, ожидая выстрела.
Ползший за ним Жерар каждый раз беззвучно шипел и толкал его кулаком в зад,
но Вальди ничего не мог с собой поделать, как будто члены его оледеневали в
эти моменты и глаза его закрывались сами собой. Господи, подумал Вальди, ну
ты и трусло, а если бы тебе пришлось вести в бой свою армию, далек б ты ее
привел?! У Вальдении был уже пару месяцев серьезный враг, другая страна,
откуда в Вальдению пытались прийти оккупанты. Эта фантазия захватила
Вальди, он полз вперед, и Мая была рядом с ним, вперед! - кричал он своим
солдатам, а навстречу им ползли оккупанты, они доползли до середины поля
боя, Вальди и генерал оккупантов встали с колен, подошли друг к другу и
сказали хором: "Раз, два, три, начали!". Потом все вскочили и бросились
друг на друга, каждый вальденец дрался с неприятелем не на жизнь, а на
смерть, но тех было больше, и храбрые воины Вальди начали отступать.
Вперед! - закричал Вальди из последних, сил, и тут затрещали автоматы,
кто-то кубарем налетел на него сзади, смел с ног, Вальди понял, что что-то
ужасное произошло, и помчался бешеными скачками, как заяц, вслед за
проваливающимся в снег по пояс Жераром, вперед, вперед, к начинающемуся
сразу за дорогой темному забору леса. Автоматы продолжали стрекотать, и они
мчались уже между деревьев, рушащих на них охапки снега, снег попадал за
воротник, таял и тут же начинал замерзать на воротнике, и Вальди все как-то
не мог понять, что происходит, не мог понять, фантазирует о Вальдении, или
Вальдения ему снится. Так или иначе, он бы уже хотел проснуться или
подумать о чем-нибудь другом, но что-то ему мешало, Жерар ему мешал, Жерара
не должно было быть в Вальдении, не так уж они дружны, откуда же тут Жерар?
Они лежали среди запорошенного подлеска, лицом в снег, выстрелы
прекратились, и тут Вальди вспомнил с ужасом, что это все наяву, что у него
зашита в подол бумажка, что они с Жераром должны были выйти на другую
сторону леса, к городу. "Козел, - сказал Жерар, - козел, чего ты заорал,
козел, они ж нас убить могли!!!" "Че орешь, козел? - рявкнул Вальди, что я
сделал тебе?" "Да ты же, шизнулся? - засипел Жерар, и его крошечное личико
перекосилось в гримасе ненависти, которой его детский язык не умел выразить
словами, - ты чего заорал "Вперед", козел, а?" "Вперед?" - спросил Вальди,
постепенно понимая и чувствуя, как его бросает в жар на морозе. "Вперед,
назад, козел! - прошипел Жерар, - поползли вперед, по-быстрому, псих
ненормальный!" Они ползли сначала на четвереньках, потом потихоньку
выпрямились и стали продвигаться трусцой, и у Вальди все время было
странное чувство, что это не проиcходит с ним на самом деле, а только
кажется, как в полусне. Вдруг он почувствовал мучительную потребность
проверить, что же с ним проиcходит. "Стой", - вдруг сказал он. Жерар,
перелезавший впереди через поваленный ствол, повернул к нему испачканное и
разгоряченное лицо. "Я король Вальдении" - сказал Вальди, не очень-то
понимая, зачем. Жерар посмотрел на него, отвернулся, слез с преграды, на
которой сидел верхом, и стал пробираться дальше, встревоженный и
неудовлетворенный. Внезапно Жерар остановился, подождал, пока Вальди
пробрался сквозь кусты и стал, пыхтя, около него, и стал стягивать с себя
полушубок. "Снимай свой, - сказал он Вальди, - махаемся". "Ты че, сдурел?"
- возмутился Вальди. Жерар cхватил его за воротник и попытался стащить
полушубок силой. "Да ты че, одурел?!" - забыв обо всем, заорал Вальди.
"Давай сюда, козел, ты сбежишь еще со страху, а письмо у тебя, понял? Давай
сюда!!" - завопил в ответ Жерар. Вальди от ярости забыл и о Вальдении, и об
осторожности, и обо всем остальном, и бросился вперед, на обидчика,
загребая обеими руками, но Жерар смотрел не на него, Жерар смотрел вверх,
мимо его левого плеча, и Вальди успел этому удивиться за миг до того, как
какая-то враждебная сила крепко взяла его тело в тиски и подняла в воздух,
дохнув в затылок дымом и пивным перегаром.

В эту ночь Вальди понял очень многое. Наверное, он понял совсем не то, что
ему казалось, а что-то гораздо более глубокое и тяжкое, но это понимание
было еще спрятано от него самого. Он не спал - болела нижняя губа, офицер
во время допроса ударил его по лицу, не во время даже, а первым делом, как
только Вальди ввели, этот офицер быстро подошел и ударил его наотмашь по
лицу, губа приобрела металлический вкус. Ничего другого Вальди и не понял,
и не запомнил - он был далеко, он осознавал вещи, большие, чем эта комната,
и чем мама, и губа, и письмо, которое ему читали вслух - то письмо, которое
он нес на себе, он даже не спросил себя, как они его все-таки нашли. Он не
слышал того, что у него спрашивали, и не слышал, как на него топали ногами,
и не слышал о том, что его расстреляют завтра утром.

Он соображал, лихорадочно и поспешно, и за час допроса в Валдении прошел
год. Он выяснил, что против него замышляли заговор, и расстрелял 100
заговорщиков на Мармеладной площади, в Фисташковом фонтане. Он обнес
кисельные берега колючей проволокой и стал выдавать пайки всем жителям
Валдении. Мая исчезла из Валдении. Когда в 4 часа утра подошедший отряд
армии занял лесной штаб оккупантов, расстрелял штабистов и привез их, его и
Жерара, обратно в освобожденный город - Вальди не знал об этом: 300 человек
строили посреди Валдена шоколадный завод, и он надзирал за ними. Когда
мама, плача, схватила Вальди в охапку и прижимала к покрытому инеем
воротнику старой шубки, Вальди тоже плакал от счастья: он придумал
шапку-невидимку и был теперь в безопасности.


Реставратор

Картошка была мелкая, сероватого оттенка, вся в каких-то буграх и впадинах,
но другой не бывало, и он не имел претензий.

Балтазар стоял, переминаясь с ноги на ногу, и смотрел в окно, а девушка
сидела на импровизированной скамье - два чурбана и оструганная доска. От ее
взгляда Вану становилось неприятно, как от прикосновения к мокрице.
Впрочем, так бывало и с другими пациентами. "Родственница?" - спросил Ван.
Балтазар промычал что-то и оценивающе глянул на Вана, явно прикидывая - как
отвечать. "Обрюхатил девчонку и теперь боится, что я жене донесу", -
подумал Ван, но девчонка была не просто напугана, у нее был шок, это он
видел без картинки, просто - как врач. "Ну так как?" - спросил он. Балтазар
вдохнул, выдохнул, обдал луковым запахом и сказал, словно в воду прыгнул:

- Я ее в лесу нашел, за госпиталем. После бомбежки.

- Больная, стало быть? - спросил Ван.

- Я тоже думал - больная, - сказал Балтазар. - Только у нее рука была
ранена, видно - осколком.

- Ну и что? - не понял Ван.

Балтазар подошел к девушке, взял плетью висящую руку, причем девушка даже
не шевельнулась, и размотал повязку. Вдоль запястья шел уже сравнительно
подсохший рубец, облепленный чем-то бледно-розовым.

- Чем это ты ее мазал? - Недоверчиво спросил Ван.

- Ты смотри, смотри, - сказал Балтазар и потыкал в рубец пальцем.

Ван присмотрелся. Видимо, разматывая бинт, Балтазар задел рубец, и теперь в
одной из точек слабо сочилась полупрозрачная бледно-розовая жидкость.
Кровь. Ван с трудом перевел дух. Это надо было осмыслить. Осмысливание шло
медленно, мозг сопротивлялся и недоверчиво подсовывал рациональные
объяснения - освещение, показалось, сукровица... Все это было не так. У
этой девчонки, черт ее занес сюда, черт ее занес в этот госпиталь, а потом
черт ее занес на Балтазарову тропу, черт, черт, черт, у нее была
бледно-розовая прозрачная кровь. Точка.

- Кому ты говорил? - спросил он сдавленно.

- Никому, - шепотом ответил Балтазар. - Я ее к тебе потащил.

- Правильно сделал, - сказал Ван, и почему-то Вану сделалось легче, словно
вещи начали становиться на свои места. - Иди в ту комнату и жди. Я ей
займусь.

- Можно, я тут побуду? - жалобно спросил Балтазар.

- Нет, - ответил Ван. - Мешаешь. За стенку иди.

Выдворив охотника, он подошел к девушке. Так не шевелилась, и взгляд у нее
был стеклянный, - шок, после бомбежки, бедняга. Он уже понимал, что она
была не просто пациентка - уж не от Веррера ли, мелькнула мысль, его
"подопечная", как Веррер выражался о своих подопытных. Слухи о лаборатории
Веррера ходили разные, крестьяне говорили, что там людей на части режут и к
собакам пришивают, голова человеческая, а туловище собачье, или наоборот.
Впрочем, крестьян не сильно интересовал госпиталь, в дела деревни тамошние
люди не лезли, даже интенданты не шастали, все припасы возили из города,
хотя до деревни было совсем близко, километров пять. Люди пообразованнее
считали, что Веррер, конечно, вивисектор, но склонялись к мнению, что он
экспериментирует на животных, поэтому и прикрыли его университетскую
лабораторию до войны, ну а в войну разрешили опять, видимо, считая его
разработки стратегически ценными. Ван же, знавший Веррера лично, по мирному
времени, когда оба работали в госпитале на Грюмне, помнил, что Веррер
просил разрешения ставить опыты на людях, ну да ему не дали, естественно, а
сейчас могли дать что угодно. Веррер был до войны восходящим светилом,
генетиком, в свои 32 заведовал лабораторией номер один, это были не шутки.
Ван знал его тему и уважал - но самого Веррера не любил, за приторность и
скользкость. Тема у Веррера была - разрушение генотипа, смелая тема, и
Вана, как хорошего невропатолога, Веррер когда-то звал к себе, да только
Ван не пошел - из личных соображений.

Судя по девочке, подумал Ван, дела у него идут. Ей было лет 25, не больше,
и Ван ее пожалел, хотя и не должен был, жалость могла помешать. Он отбросил
эту жалость и попытался сосредоточиться, Балтазар возился за стенкой, это
тоже мешало, могло заглушить картинку, но он напрягся и забыл о Балтазаре.
Вдохнул и попытался включиться. И не смог. Ужас навалился на него волной и
огреб, он почувствовал капли пота на шее, в уши ударило панической волной.
Тихо, сказал он себе, тихо, тихо, тихо. "Балтазар, - позвал он. Охотник
зашумел и появился в дверях. - Сделай одолжение, - сказал Ван, - сходи за
водой, пить хочется - сил нет". Балтазар поплелся в угол к ведру, и за это
время Ван включился в Балтазара, безо всяких проблем, картинка настроилась
за пару секунд, с помехами, как всегда, когда человек был в сознании, но
это была картинка, и ему полегчало. "Ну и день, - подумал Ван, - может,
наркоз ей дать?" Но он уже знал по опыту, при шоке не нужен наркоз, и так
ничего не мешает смотреть картинку, наркоз тут ни при чем.

Дождавшись, пока звон ведра в балтазаровой руке стихнет, он попробовал
опять. На этот раз картинка пришла, но удивительно тяжело, размазанная, и
все порывалась куда-то исчезнуть, такого еще не было с ним, но он
справился, и картинка повисла перед глазами. "Господи, - подумал он, что
это за чудовище?" Обычно это были пятна, аккуратно очерченные пятна
пастельных тонов. У разных людей они были разной формы и в разном
количестве, но всегда подходили друг к другу, как литые, складывались в
незамысловатую мозаику, в этом-то и был весь трюк. Иногда одно пятно
выпадало и лежало в стороне, или сдвигалось и заезжало на другие, или
наоборот, заплывало под остальные пятна. Иногда все было на месте, просто
сбиты немного стыки, и он мысленно поправлял, сдвигал их, ставил на место,
и происходило чудо. Ему приводили буйных, парализованных, шокированных
бомбежками, сошедших с ума от голода - война несла их на гребне, как волна
несет сор - и он исцелял.

У этой девочки все было не так, и он в ужасе смотрел на картинку, н