е попадешь,
- все будет нормально". Но почему-то в то, что все будет нормально, не очень
верилось...
     Мы  приехали  во Владивосток рано  утром,  было еще совсем темно,  и  в
воздухе висел туман..., даже  не туман, а как  бы маленький дождик, но такой
мелкий и который не падает, а  буквально висит в воздухе. Он был удивительно
освещен  прожекто-рами  вокзала и порта,  которые  во  Владивостоке рядом, и
страшно холодным. Но мне  так и  не  пришлось увидеть Владивосток днем,  уже
через три часа меня везли на катере на Русский остров.

     Пауза.

     Катер шел тихо, в смысле не шумел, и все  сидели  молча, все молчали, и
даже те, кто сопровождал нас, -  тоже молчали.  Так -  шш-шш-шш -  шелестела
вода.  Никто  не  вертел  головами, не  смотрел  по  сторонам,  все  как  бы
замерли.... Страшнооо.
     А  морячки, которые  нас везли, были забавные, мне  они казались  тогда
такими....  А потом они слились  с сотнями таких же точно,  в смысле так  же
точно одетых....  Но те  мне  запомнились...  такие забавные.  (В этом месте
лучше  показать картинки  или фотографии моряков или  изобразить, какими они
бывают и что они делают.)
     Представьте себе -  вы проснулись  однажды утром, а вы - гусар. То есть
на-стоящий гусар. У вас  такая специальная шапка -  кивер, с  такой  длинной
штукой. У  вас  такой ментик,  с безумным  количеством  пуговиц и шнурочков,
штаны, сапоги, шпоры..., вот здесь - сабля, и конь. Такое большое животное -
конь.
     И при  этом  вы все уже знаете: как ездить на коне, как рубить  саблей,
как все устроено, к какому полку вы  приписаны,  какое  у вас звание, и, что
еще  страшнее, - вы помните  былые бои и дерзкие  вылазки.... Но при этом вы
очень удивлены  всему  этому.  Так  как  только что  проснулись, а тут такие
дела....
     И  вот так, все  три  года,  я почти каждое утро думал,  и  чем  дольше
служил, тем сильнее думал: "Я матрос! Настоящий!  Такой  как в кино,  и даже
еще более настоящий. Просто, матрос на корабле, вот такой..."
     Этого не может быть! Это невозможно!
     Даа.. а....
     А на Русском острове было...сильно. Там было... сильно.
     Я не могу смотреть, как ведут  в  школу 1 сентября первоклассников. Это
про-сто  ужасное  зрелище.  Чаще  всего бывает... разная  погода.  Дождь или
солнце - это неважно. Нарядная  мама  ведет чистенького, в новом костюмчике,
еще  не  школьника, еще... маленького такого мальчика.  Тот не вихляется, он
несет букет  срезанных  ба-бушкой на даче цветов, которая еще вчера плакала,
дескать,  вот  как  время  бежит, вот наш, ну, я  не знаю,  Сашенька уже и в
школу.... А он идет с этими цветами, глаза без выражения, и чего-то там себе
соображает.  Вот приводят его к школе, там много людей, первый звонок. И там
его  оставляют.... Учительница первая  моя.... Алевтина Петровна или Зинаида
Николаевна.... А потом мальчик приходит из школы... такой странный....
     Родители спрашивают: "Ну как?"
     А чего "как"? (Это не мальчик говорит,  это - я говорю.) Чего "как"? Да
точно так же! В точности. Вы же там сами были. Вы же.... Так что не надо....
Знаете же....
     А классе в  седьмом-восьмом  у  вас  появлялся,  как  из  другого мира,
учитель истории, такой свободный,  такой  другой.... С ним можно было как-то
неожиданно  по-говорить, или, когда он  был тобой недоволен,  было обидно, с
ним можно было.... То есть ты стоишь в туалете, писаешь, и он вдруг  зашел и
тоже пописал. И это как-то не укладывается в голове.... Ну, в общем, хороший
человек! Но потом его как-то не принимал коллектив, а он был бесконфликтный,
его  "съедали",  или  какие-то  странные  слухи...,  или  он  женился как-то
неудачно....  В  общем,  он  исчезал,  как  какие-то  непонятные   возможные
возможности, а вместо него приходила.... Понятно.
     А на Русском острове было сильно....
     Нас там встретили  офицеры и  прочие другие  люди. Офицеры считали себя
аристократами и поэтому не матерились.... Никогда! Они просто так говорили:
     - Здравствуйте, мля, товарищи матросы, мля! Я  знаю, мля, что вам, мля,
сейчас, мля, тяжело и трудно, мля! Это  потому,  мля, что вы, мля, думаете о
доме,  мля. (Они  не  матерились,  просто  губы  сами  прошевеливали  нужные
уточнения.) Так  вот! Вы думаете, что дома у мамки было вам лучше. Так вот -
вы  ошибаетесь, мля. Теперь и надолго,  мля, кроме  нас,  мля,  у вас,  мля,
никого, мля,  роднее, мля, нет, мля. А  чтобы не  думать о  доме, мля, нужно
иметь три  простых  мужских  желания! Это - пить,  есть и  спать! Поэтому мы
будем давать вам мало есть, пить и спать. Мля.
     Они исполнили это  в точности!  И действительно, стало как-то легче, но
потом, потом.
     Они говорили, в смысле офицеры:
     -  Китайский  снаряд летит  сюда  тридцать  секунд -  вы должны  успеть
защитить Родину. (Очень громко.)
     Мы были не против. Мы вообще не были ... против. Нам нужно было одеться
очень быстро, чтобы защитить  Родину, - мы одевались. Только никто не боялся
китайского снаряда, все страхи были рядом..., тут.
     Я отлично могу понять офицеров. Они каждое утро выходили  и видели нас,
стоящих в строю. И было видно,  что они хотели бы видеть нечто другое, а тут
мы, в смысле конкретные такие, а еще узбеки, таджики,  киргизы, ну, в общем,
мы. Они,  офицеры, когда поступали в училища, наверное, думали: командир  на
мостике -  и  та-кой  гул, флаг и гюйс поднять  -  и все так торжественно, и
флаги, и  чайки, и эге-гей ээ... э! А  тут мы, вот такие.... И с этим ничего
не поделаешь.
     И  мне становилось  стыдно  за  то,  что я  вот  такой, а не другой,  и
понимал, что виноват, причем во всем....
     Там, на Русском острове  (во, название), все было  - ритуал.  Все  было
проду-мано,  и  во  всем  была  видна  традиция. Издавна.  Всегда! Но  самым
грандиозным действом был - "перессык"!
     Для участия в этом ритуале нужно было, ну... мм-м... попасть на Русский
остров.... Попасть.
     В общем, в шесть ноль-ноль включался гимн по радио, громко, это значило
-  пора вставать. Мы  вставали  - очень  быстро,  одевали  - очень быстро  -
ботинки, трусы на нас уже были, и очень быстро мы бежали на улицу, где улицы
никакой не было, а был туман, который я уже описывал. Мы  бежали  поротно, а
все шумело и орало:  "Быстрее, мля, вы че..е..е.  А!? Вы  ма....а....  И....
Бегом..., еще бегомее, падлы, мля а...а...а". А мы бежали, бежали. Все такие
коротко, клочковато  постриженные,  с чер-ными шеями, разноцветные, в мятых,
длинных синих трусах. Бежали к морю.
     Там, на  берегу, был невысокий обрывчик - метра четыре-пять высотой. Он
нависал над морем почти по  прямой.  И там могло встать одновременно человек
триста. А вдалеке, в темноте, - было темно, шесть утра все-таки, - был виден
город Владивосток,  которой я  так  ни  разу днем  и не увидел.  Он светился
вдалеке. Огоньки, огоньки.... И я думал, мне бы там домик, как у кума Тыквы,
крохотный, и чтобы никогда  вот  этого  всего  - и  я  бы ничего в жизни  не
захотел бы там.
     Так вот, мы бежали - 2  тысячи человек. Потом, строго по команде, вдоль
обрыва выстраивались триста  человек, по  команде снимали трусы и  писали  в
море! За этим строго следили..., когда иссякал последний... звучала команда,
мы надевали трусы и  делали строевое  упражнение  такое..., словом, на  наше
место становились но-вые триста....
     А в это время мимо, светясь огнями, проходил трехпалубный корабль.
     И  в  этом была  подлинная  сила  и  какая-то очень  нужная красота...,
мама..., мама....
     Я знаю, почему на нас не напали никакие враги. Мы писали в море, каждое
утро, и поэтому на нас не напали. Не по причине атомных подлодок и ракет....
При любой погоде, с незапамятных  времен, утром... мы писали в море - на нас
не напали.  Я не буквально это..., я не  идиот и не  клоун.... Просто мы все
это делали.... Воо...о...т.
     Над  островом летали  бабочки.  Большие.  Зеленые махаоны.  Огромные  -
больше  воробья.  Они летали  медленно-медленно.  И нам  говорили офицеры...
громко:
     - Не дай  Боже, какая  падла этих бабочек....  Эти  бабочки.... они....
занесены  в Красную  книгу.... Они водятся  только  здесь.... Мы гордимся...
этими  бабочками.... Чтоб  ни  одна..., не  дай Бог.... Они..и...,  они  тут
миллионы лет, мля, живут, а вы тут за час все засре....
     Бабочки были  очень красивые.  Они  очень медленно  двигали крыльями  и
ле-тели. Вот так. (Тут необходимо снять обувь и показать, как летают большие
бабоч-ки, в смысле самому показать.)
     Крылья их были изумрудно-зеленые....
     Я задавил  трех штук. Они  хрустели, и из  них  выдавливалась  какая-то
дрянь, желтая такая.... Мне  пришлось потом долго  отмывать руки  от зеленой
пыльцы и этой.... А то ведь,  действительно... не  дай  Боже..., ведь они не
шутили... никогда. Офицеры в смысле.
     Бывают такие моменты, когда, например,  чистишь зубы перед зеркалом, не
торопишься или моешься  в  ванне  или под  душем,  тоже не торопишься  - все
хорошо. И вдруг вспомнится такое..., отчего станет так стыдно..., так ужасно
стыдно..., хоть это и случилось с тобой еще в школе. Вспомнится какая-нибудь
ложь... глупая..., или как ты изворачивался глупо....  Все уже понятно, а ты
изворачиваешься. Или еще что-нибудь гадкое, но такое,  о  чем  уже  никто не
помнит, да  и ты  не помнишь, а оно вдруг всплыло. И станет так стыдно,  так
стыдно,  что  захочется  вот  так  съежиться,  скрю-читься  (тут  необходимо
съежиться  и  скрючиться),  чтобы  как   можно  меньше   зани-мать  места  в
пространстве.
     Или  что-то вас  мучает,  кто-то обидел,  да  обидел сильно, и  вы  так
лежите, ночью, пытаетесь  уснуть и так точно представляете  себе, как завтра
вы обидчику все  скажете. И вы уже говорите, а  он - отвечает,  а у  вас так
ловко получается ему  ввер-нуть нужное, точное  слово и... засыпаете уже под
утро,  всего минут на сорок, потом будильник.... Всего сорок минут, и все...
все куда-то делось.
     Или вы  идете, а вас что-то мучает. И вы, как-то так, обо  всем забыли,
идете.  А  люди  видят такого  человека. Ну,  то  есть  вас. Идет  человек и
говорит: "Да это  не моя проблема!"  Потом пауза. В смысле, вы идете и вдруг
останавливаетесь: "Мне что, больше всех надо, что ли?? - пауза. -  Извините!
- пауза. - Ну, не знаю, не знаю".
     То  есть  понятно - вам  плохо.  Нет ничего особенного, просто....  Все
время как-то... нехорошо. Или  что-то болит,  или какое-то беспокойство, ну,
понятно..., понятно....
     А  раньше,  давно,  ты  бегаешь,  бегаешь целый  день  по двору, орешь,
хохочешь, выдумываешь всякие странные  затеи. Ручки-ножки  новенькие  такие,
ничего не болит. Э..э..э..х. А потом папа зовет, то есть  кричит в форточку:
"Женя..а..а.., мультфильмы!" И  ты  бежишь  домой,  жадно  пьешь воду из-под
крана, и  садишься  перед  телевизором, и весь  аж трясешься....  Потому что
перед этим  ты просмотрел программу на  неделю, а там  для  тебя  мало  чего
приготовили, но ты  все свои интересы  подчеркнул каранда-шиком. А тут целых
двадцать минут мультфильмов.
     И  ты  не  можешь  переждать,  пока  говорит   диктор,  потом  дурацкую
кинозари-совку с особой, такой особой  музыкой, а когда на экране появляются
титры мультфильмов, ты, как всегда,  не  выдерживаешь и  бежишь в  туалет  -
писать....  Ты  пред-вкушаешь   удовольствие,  радость....   Всем   собой...
подлинно... надеешься.
     А  потом   начинается   кукольный  мультфильм...................  Такой
мультфильм.... Про...ну...медведя,  зайца и, к примеру,  ежика.  И вот  этот
ежик или медведь - нехороший,  жадный  или ленивый.  У  него есть, допустим,
яблоко, а он не делится или никому не помогает. И тогда все перестают  с ним
общаться. Никто  не  разговари-вает.... Он  все  понимает  и  начинает  всем
помогать  или делиться со всеми, и ему это  начинает  нравиться, и  все  эти
животные в конце концов поют.... Ну, в общем, - лажа. Но....
     Ты  сильно не  расстроился,  досмотрел  до  конца  и...  побежал  опять
бегать.... Пусть  те, кто делал этот мультфильм,  тебя  тоже не любят.... Ты
бегаешь... во дворе. Нормально.
     Или  ты  такой маленький,  ты спишь,  воскресенье,  зима.  Уже половина
двена-дцатого,  скоро  полдень, а ты  спишь и  не  спишь - слушаешь, бабушка
говорит: "Нет, пора  его будить уже". Она идет, отдергивает  одеяло и гладит
тебя по спине, а у ба-бушки рука шершавая - ты весь извиваешься. Ведь у тебя
такая спина...,  такая  спи-на..., и  руки такие, и  весь  ты  такой..., сам
понимаешь - красивый то есть, все родственники восхищаются....  Это потом ты
удивишься, взглянув в зеркало: "О..о.., вот это я?" То есть все "Я" выглядит
вот так. Нее..е..ет.
     Много, много стыдного было! А там как-то особенно много было стыдного -
на Русском острове. Чего по отношению к детству вообще быть не должно. А оно
было... ЕСТЬ.
     И  хочется  вот так лечь  (нужно лечь), и  свернуться  калачиком (нужно
свернуться), и постараться занимать как  можно меньше  места  (нужно  так  и
сделать,  полежать... некоторое время, понять, что не получается, и  сказать
следующее) - не получается... нет..., бесполезно. Ведь ты когда-то весил три
с половиной килограмма. А еще раньше был такой рыбкой с хвостом. И вроде был
и вроде не был.  Вот  это  было очень хорошо... наверное.... Я, конечно,  не
помню. Чего тут врать. Никто не пом-нит.
     Гораздо приятнее было бояться темноты, подвала в третьем  подъезде, или
пацанов   из   соседнего   двора,   или   мифического  кого-нибудь...,   чем
конкретных..., которых на Русском острове..., вообще хватало.
     Как  было приятно  забежать в  подъезд и  оттаивать на  батарее снежные
катышки, налепившиеся на рукавички,  и при этом бояться пацанов из соседнего
двора.
     Или бегать-бегать, а потом упасть в снег и увидеть, ВДРУГ, ночное небо,
звезды  и думать о бесконечности,  в смысле,  там за  звездами - еще звезды,
еще, еще,  и так...  бесконечно..., и  вдруг,  ...  "БЕСКОНЕЧНО", как взрыв.
Перехватывает  дыха-ние, ой-ей-ей...  страшно...  и... все... отпустило.  Но
страшно... хорошо.
     Вот интересно,  кому-нибудь  было нужно то, что мы  на  Русском острове
делали? Кому-то конкретно? Был  ли такой человек, который понимал, зачем все
это происходит? Если он был или он  есть, то  что же это за человек? Я  даже
вообразить не могу.... Елки-палки. Это же надо....
     И там... на  службе,  я  почувствовал,  а потом  и понял, что  Родина и
страна,  в  которой ты  родился,  - не одно  и то же.  Наверное, это  и  так
понятно, но это же надо понять... ну, понять!
     И многие  из  ребят,  с которыми я служил, так  этого  и не поняли,  но
сильно  что-то  такое подозревали, для  них  в этом случае было важнее - кто
предал. Страна или Родина? Вот тут надо разобраться..., но не будем.... Я же
сказал, что ребята..., многие из них, не поняли..., а только подозревали.
     Но они  придумывали  для  себя конкретные объекты подозрений.  У  них у
всех..., у всех...  То есть их девушки их не дождались, а выходили замуж, за
всяких  студентов  и  прочих  отмазывающихся от  службы. И  тут  они  давали
горя...о..о..о..: "Я вернусь - этот студент у меня попляшет, он у меня - вот
так будет там танцевать, вот так".
     "Тока мама  никогда  не предаст,  тока мама,... тока мамочка..." А сами
писали письма, какие-то письма,  подписывали на  обратной стороне фотографии
"пусть  напомнит  тебе обо  мне  неподвижная  личность  моя" и отправляли  в
какие-то  города, ко-торые  Бог знает где....  В  такие города....  Которые,
когда подъезжаешь к ним ночью, видны точками освещенных окон. И все эти окна
желты.... Такой свет..., от которого хочется развернуться и ехать в темноту.
А иногда  едешь по центральной улице такого города и, вдруг,  глянешь в окно
второго этажа, и видно -  это кухня. А  шторы такого цвета...,  и обои..., и
абажур  оранжевый,  пластмассовый,  а  у  окна  спина  мужика  на секундочку
мелькнет,  в  майке, голубой...  наверное.  И  все  известно...,  о чем  там
говорят, что  там в холодильнике,  что  на столе..., и какая посуда  стоит в
серванте  в  комна-те,  и  какой  диван,  и  какой  висит на стене  ковер  и
чеканка....
     И оттого, что ты заглянул в это окно, и от  этого  знания... становится
так... скучно.  Ну, как  если бы взять пыль, которая валиками  собирается  в
труднодоступных углах под кроватью, и набить ею рот... и так жить. Жить.
     Родина предала....  Но  мы  Родину  не  предали...,  мы ее  защищали...
постоянно....
     А однажды нас  наказывали искусством. То  есть  однажды мы провинились,
все, сильнее обычного. И командир всего учебного отряда нас наказал. Сильно.
     Нам  двадцать  раз  показали  фильм  "Жестокий романс". Такой  фильм...
хороший.... Нам показывали  его  каждый день, после  того  как стемнеет, - в
летнем  кино-театре....  Был  конец  октября.  Фильм показывали  без  звука.
Специально  поставленные люди следили за тем, чтобы мы не спали. А фильм шел
и  шел день за днем, в смысле ночь за  ночью. Ну, мы-то еще ладно, но каково
было узбекам или ну,... другим ребя-там?  Для кого Волга -  не матушка-река.
Как  они   должны  были  ненавидеть  Никиту  Михалкова,  который  безмолвно,
самодовольно  открывал рот.... Они же  не знали, что он  поет про  мохнатого
шмеля.... И почему так  пляшут цыгане. (Здесь нелишне  было бы показать, как
они танцуют.) Мы сидели и спали с открытыми глазами, а на экране, из-за того
что части  фильма  были самым удивительным образом  перепутаны, - только что
убитая героиня вдруг танцевала... и вообще все, что было на экране, было так
мучительно,  что я  не  переставал  удивляться  точности выбора  фильма. Но,
конечно же, все наше кино такое... для узбека..., в смысле.
     Я помню, как эти  ребята,  родившиеся где-то в Ферганской долине, шли в
строю с нами и пели... громко...:

     Россия, любимая моя,
     Поля родные, березки, тополя...

     Они  писали в своих  дембельских  альбомах какие-то  псевдовысказывания
Петра  Первого. Вроде такого: "Рябых и кривых на  российский флот не  брать,
дабы не позорили они своим видом государства Российского". Видели бы вы этих
ребят..., которые это записывали в  свои альбомы. Они увозили в свои кишлаки
татуировки  с  Андреевскими  флагами,  кораблями  и  надписями,   сделанными
"былинными"   буквами,  в  память   о  "славе  Российского  флота".  Забавно
смотрелись чайки на мусульманских плечах и грудях.
     А однажды я  видел,  как один  красавец азербайджанец  писал  в  письме
какой-то   незнакомке,   из   Омска  по-моему.  Просто   переписывая   буквы
малознакомого ему русского  языка,  имея в  виду свою фотографию, которую он
тоже посылал:

     Не смотри, что здесь нет красоты,
     Красота в жизни не каждому дается,
     Но зато здесь простая душа
     И сердце простое так бьется.

     Но это так, к слову.
     Что мы там делали все-таки? Мы делали очень много  всякой фигни.... Все
это, понятно, называлось - "защита Родины".  Сейчас ясно, что делали  мы это
нормально - никто не напал на нас в это время. Так ведь.
     Потом, когда  мы попали на корабль,  стало проще. Втянулись уже как-то.
Времени   было  уже  не  жалко.  На  небо  посматривать  какой-то   странной
потребности  уже  не было.  Кстати,  какое  небо  над океаном,  я не  помню,
наверное, не видел ни разу, голову не поднял.
     Вот шли мы на корабле. Все здорово, все по местам, все работает. "Жизнь
всего  экипажа в  руках  одного дурака.  Не  будь  этим  дураком!" -  кричал
старпом... часто, считая это очень остроумным. Все было здорово на корабле.
     Но вдруг придет  в голову мысль  -  наш корабль  плывет по  поверхности
планеты Земля. Это  мировой  океан, а  по  его  поверхности плывет  железный
такой...,  а на нем сто двадцать восемь человек. А вокруг воздух, а дальше -
космос, другие  планеты. И это называется - "защищать  Родину".  После такой
мысли  трудно  собрать  все воедино, ну, чтобы  можно было дальше  всем этим
заниматься,