ть.
Моя остановка, к счастью, останавливалась.
     ***
     Я  вышел  возле базара.  Щел вдоль бани сквозь плотный строй  торгующих
всякой мелкой ерундой цепких торгашей. Был выходной день - на вещевом  рынке
толпа прямо сумасшедшая. С трудом  пробивался  сквозь густую  людскую толщу.
Народ словно  одуревший:  все  такие возбужденные,  расторможенные,  орущие,
бестолковые, толкающиеся.  Мне казалось,  они до конца  еще не верят в такое
изобилие товаров после стольких  лет  скудности. Отсюда вся эта ненормальная
эйфория. Люди  воспринимают толкучку как  мираж. Но и прикупают, не без тог.
Хотя больше все же продают. Скоро будет как в Стамбуле, где никто ничего уже
не покупает, но все чего-то продают.
     Я  походил  немного среди палаток и  нашел, наконец, то,  что  мне было
надо--набор японских ножей. Маленький нож для чистки картофеля, нож побольше
для  общего пользования,  большой секач  и нож  мясника  в виде самурайского
меча.
     Стояло отличное  осеннее утро.  Прохладно  и тепло одновременно. Воздух
бодрил. Летала легкая паутина. На душе было  хорошо и спокойно. Сердце пело.
Хотелось усилить кайф во что бы то ни стало. Я купил баночку баварского пива
и двести  грамм салями. Порезал колбаску новым  ножичком  средних  размеров.
Выпил пивка, заторнул вкуснятиной и  почувствовал  себя просто  великолепно.
Закурил "Уинстон". Тут и подошел ко мне  здоровенный, но  рыхлый бич с навек
заплывшей мордой и дебильной  улыбкой от уха до  уха. Он как бы просил меня,
мол,  дай  закурить, братан.  Я  должен  был  его выручить,  если нахожусь в
отличном настроении. Но  мне почему-то захотелось сделать обратное. Я врезал
козлу между  глаз и сбил  ублюдка с  первого удара. Бичуга тяжело  рухнул на
грязный  асфальт.  А когда бил его, интересно, у меня  ощущение  было, будто
рука проваливается во что-то мягкое и мокрое. Как бы в прокисший  торт. Да и
харя у бродяги была похожая - бело-красная, рыхлая, пористая...
     Возле бани...Нет,  вру. Возле туалета, откуда шел  резкий специфический
запах,  стоял  растерявшийся  мужичонка,  вернее образина.  Кнороз  вонючий.
Грязная  скотина. Ишак помоечный. Тварь пастозная. Уебище полное. Два гнилых
остаточных клыка торчали из мокрого  рта. К тому же лишь одна рука у жалкого
индивида.  На губах  умоляющая улыбка. Бьет на жалость, гнида. Инвалид никак
не мог застегнуть свои штаны одной рукой. Они спадали, и он просил прохожих:
сделайте,  пожалуйста,  такую  божескую  милость,   люди  добрые,   помогите
застегнуться.
     Но люди спешили мимо, как  бы  не замечая бедолагу. И правильно делали,
потому что от калеки пахло хуже, чем от уборной.
     Бедняга радостно  заулыбался, когда я  к нему приблизился,  еще  больше
обнажив  свои  мерзкие  клыки.  Он  протянул  мне  концы   веревки,  которой
подпоясывал свои рваные штаны.
     --Сделайте такую божескую милость.
     Завязывая веревки, я обнял  вонючего  старика,  прижал к  себе и крепко
поцеловал в губы. В колючую щетинистую рожу.
     --Спасибо,- благодарил он меня сердечно и униженно улыбался.
     И  тут я совершенно  неожиданно выхватил из коробки большой нож похожий
на самурайский меч и вставил ему прямо в сердце.
     КОНЕЦ



ТКАЧИХА
     Она рассказывала: позвонили, мол,  ночью  в 12 часов, не могли раньше в
девять, например, раз он умер в 7 часов. А ночью то, знаешь как неприятно. Я
прямо  рухнула, хорошо по телефону успела  соседке сообщить.  Она медсестра.
Хоть укол пришла сделала.
     Я потом целый год из дома почти не выходила, почернела вся.
     "Любили его что ли очень?" -спросил студент.
     "Да, "сказала она, слегка улыбаясь густо накрашенными малиновой помадой
губами.  Она  --  черноволосая,  с сединой,  смуглая,  с  большой  несколько
отвислой грудью под синей майкой. Сверху расстегнутая спортивная куртка.
     "Врачи  тоже черти,  "продолжала  она,  "бляди  крашеные. Думаешь,  они
лечат? Да ни в жизнь. Потом как умер, бабы пугали, что будет приходить, мол,
является  хозяин, а я не  боялась, он мне даже не снится. Раз только было --
лежу  я  поздно ночью и слышу будто говорит: подвинься, мне  тесно.  Я глаза
открыла,  смотрю --  дымок  такой возле кровати.  Узкая  полосочка.  И  все.
Исчезло. Бывает такое, а?"
     Молодой парень в черных таиландских джинсах и турецком желтом свитере с
надписью "Бойс" сказал, что еще как бывает.
     "Говорят, есть книга такая,  "сказала женщина,  задумавшись,  "про  это
самое, хочу достать. "
     "Есть, "подтвердил молодой человек, "но дорого стоит. "
     * * *
     За окном электрички линяла осенняя природа. Пожилая тетка ехала на дачу
доделывать там последние дела, студент -- случайный попутчик --в неизвестном
направлении. Сидевший  рядом с ними мужик в штопаных  штанах рассказывал всю
дорогу тупо молчащей бабе в платке.
     "Вот слушай. Поставил он двустволку себе между ног, да  как шарахнет --
пол-черепа снесло  сразу.  Глаз один вырвало на  хер, другой едва болтается.
Неприятно было смотреть на него в гробу. "
     Баба тупо молчала, никак не реагировала на мрачное сообщение спутника.
     Молодой  человек  спортивного вида рассматривал  свою  собеседницу. Она
ему, в общем, нравилась. Не совсем старая. Одна губа у нее далеко выдавалась
вперед,  делая  лицо слегка обезьяньим, ноги в  черных трико тонковаты, зато
грудь очень даже приличная и узкая талия. Для ее возраста совсем неплохо.
     "Что  я видела то в жизни, "жаловалась она, "работала ткачихой до самой
пенсии,  нервы  как  струна.  Теперь  бы  только  пожить,  как  он  умер,  а
все--поздно."
     "Что вы, вы ж еще молодая, вам только и жить теперь, "утешал студент.
     "Брать  кого попало, детка, не хочется, "улыбалась она, явно польщенная
комплиментом,   "ты  Ленку  не  знаешь  случаем  из  Петуховского  магазина.
Продавщица, худая такая девка? Вот. У нее мать взяла себе мужика на старости
лет, так он ее  зарезал. И еще две недели ж ил с ней мертвой. Издевался, как
хотел над трупом.  Утюгом ее прижигал.  Ужасы! Нет,  мне такого  счастья  не
надо.  И потом, я ж со своим столько  лет прожила, любила  его сильно. Какой
никакой, а я за ним ухаживала за больным. Когда мне ясно стало, что умрет, я
ему все купила -- рубашку, тапочки. И бахрому. Только  покрывала не было, не
могла достать. Потом достала все-таки,  детка, с большим трудом.  Только ему
не показывала, конечно.  А  рубашку  давала примерить. Он спрашивает:  зачем
мне, я все равно лежу? Я врала, мол, пригодится еще. "
     "... его  с работы уволили и прав лишили за пьянку",- рассказывал рядом
мужик в рваных штанах, разных туфлях --на  помойке, наверно, нашел, сейчас с
обувью туго,  -  думала ткачиха,  "  ...а у  меня  от  мужа  сапоги  хорошие
остались,  они двести  рублей  теперь  стоят"--"вот случай,  "обращался этот
оборванец  к  все  так  же тупомолчащей бабе  в  стареньком  платке,  "а  он
переживал очень,  поддал и бросился под электричку,  его долго-долго тянуло,
перемололо всего, накрутило на колеса, понимаешь... "
     "Вы такая молодая еще... "говорил студент ткачихе.
     "А что я видела в жизни, детка?0н был следователь. Часто дома не бывал.
Где  пропадал,  я  не  знаю.  Может,  по  работе,  а,  может,  гулял  только
где-нибудь.  Приходил  пьяный.  Бил  меня.  Да  так ловко,  что фингалов  не
оставлял,  как  другие  мужчины  своим  женам, а три-четыре  дня после этого
ходила, как контуженная. Сам то пропадал днями  и ночами, а если я задержусь
где, не дай бог, на пять минут, приставал как пиявка: где была, мол? А где я
была? Кобеля принимала, вот что. Как будто не  знает, что дел  -- море. Одни
эти  жуки  на  даче  чего  стоят,  не  справишься с ними  никак,  и выводить
бесполезно. Бьюсь из года в год, а что толку?"
     "Слушай  частушку  новую,  "говорила  круглая  как  бочка контролерша в
зеленой куртке своей  подружке с корзиной для  грибов: как многие той осенью
женщина  запасалась,  так  как  зима  намечалась  очень  голодная,  "слушай,
подруга, частушку  --  у  Мишки Горбачева на  голове  проталина. Всю  Россию
развалил, а прет на Сталина".
     "Это ж надо такое придумать -- проталина, "смеялась грибница и замечала
после  глубокомысленно:  "нет,  Маруся,   все-таки  умный  у  нас   народ  и
талантливый. "
     "Это, да. Только что  толку, живем как  свиньи,  "говорила контролерша,
давясь смехом и уходя вдаль вагона ловить безбилетников.
     "Нервы как струна,  "повторяла  ткачиха,  "вою жизнь  до пенсии на этом
льнокомбинате  проработала.  Никто  нормальный  меня теперь  не  возьмет,  а
какого-нибудь пьяного  вечно черта мне не нужно, тем более что среди мужиков
сейчас блядей. ты меня извини, детка, больше, чем среди баб. "
     "Вы  меня  извините, "обратилась  вдруг  к  ткачихе женщина  в  грязном
байковом халате и резиновых сапогах, "вы только что говорили, как нужно крыс
травить, повторите, пожалуйста, рецепт, будьте так добры. "
     Оба они, студент и его пожилая собеседница, удивились,  конечно, потому
что ни о каких крысах  у  них речь не шла ни в коем случае.  Лишь об умершем
около года назад супруге ткачихином и всяких перипетиях ее непростой жизни.
     "Вот теперь дача эта,  куда  я сейчас еду, детка.  Я ее не  хотела. Муж
настоял.  Говорит: будешь меня хоть вспоминать.  А легко мне одной теперь на
ней пахать. Вспоминаю, конечно, делать нечего. "
     "Вот видите, "сказал молодой человек задумчиво.
     "Правда, картошки хватает на участке, покупать не приходится. Наоборот,
продала на триста рублей где-то."
     "Насчет  картошки,  "обернулся  к  ним  мужчина  в  штопанных полосатых
штанах, разных туфлях, "был недавно случай.  Мой сосед  поехал на свою  дачу
копать  картошку.  Приезжает, а там  двое  уже  во  всю роют.  Он  подходит,
говорит: ребята, что  вы тут  делаете?  А они ему:  не  теряйся, мол,  батя,
становись  рядом.  Он видит: они  здоровые  оба  как быки,  драться  с  ними
бесполезно. Стал, что ж делать. Капают втроем. Парни себе покрупней, хозяину
помельче достается.  Накопали себе ребята, сколько им надо, сели в Жигули  и
уехали. А соседу моему так, ерунда осталась. Мелочь. Вот что нынче делается.
"
     * * *
     Дня   через   два   ткачиха  встречала  студента  на  перроне  станции.
Пригласила,  застенчиво улыбаясь, зайти  к ней. Мол, хочет показать хромовые
сапоги, что остались от  мужа. Они стояли теперь 200 рублей на базаре. У нее
приличная  двухкомнатная квартира. Хорошая  мебель,  всякие  шифоньеры. один
шкафчик красиво вделан в  стенку -- это  муж  покойник, он любил  мастерить,
золотые  руки. Вот и он сам, Коля--большая цветная фотография  в милицейской
форме на телевизоре.
     Студент сидел  на  диване, не снимая  кроссовок, поставив  их прямо  на
дорогой ковер. Она  волновалась:  ведь он мог подошвы загрязнить о рельсы, а
там мазут этот,  потом  не ототрешь ничем. Пригласила его  на кухню.  Он все
спрашивал: где  ж сапоги то? Сделала яичницу с салом. Он отказался, говорил,
что сыт, не любит жирного. Потом все-таки съел все, исключая сала.
     "А  Коля  любил очень.  Однажды, "рассказывала ткачиха, "шли  с ним  от
дочки после ее свадьбы. Мою дочь, кстати, Сказка кличут. И  вот возле самого
дома,  он, муж мой то  есть, раз меня в подыхало. Их  там, в милиции, детка,
учат  как бить, что б следов не было. Сапогом врезал, а после  и кулаком, но
не  в рожу,  а  по голове сверху /после три дня  болела, гудела вся/. Тут  я
озверела  просто,  схватила его за галстук и  стала  давить. Задушить  могла
запросто, если б не сосед,  такой кучерявый, весь черный, пьянь последняя  и
ворюга, не видно его что-то, верно, опять посадили. Он еле-еле оттащил меня,
а то б задавила точно, как пить дать".
     "А вы его любили?" спросил студент, потягивая горячий кофе.
     "Еще как, детка. Не поверишь. Я  после  его смерти чуть с ума не сошла.
Похудела сильно, еще сейчас не пришла в норму. до сих пор вон грудь дряблая,
ты заметил?
     Он протянул руку и дотронулся до вожделенной сиськи под халатом.
     Потом  они  сидели  на  диване  перед  телевизором,  смотрели  какой-то
итальянский  фильм.  Он   не  въезжал  в  сюжет.  Мужчина  целовал  женщину,
уткнувшись  ей  лицом  между  ног.  Чувиха  явно балдела,  ахала, закатывала
глазки.
     "Почему нам в свое  время такого не показывали?" спросила ткачиха чисто
риторически,  от делать нечего. "Кстати, через  неделю у Коли день рождения,
пойду на кладбище, некоторые говорят, что не надо ходить, не  положено, но я
навещу все-равно. А во сне он мне не  снится. Я в церковь сходила и землю  с
его могилки осветила. Так нужно,  детка, что б мертвец  не беспокоил. Хочешь
водки, а? давай налью что ли. "
     Она притащила бутылку, налила по стопке. Выпили.
     "Где ж сапоги - то обещанные?" опять спросил он.
     "Погоди.  Я  после  Колиной  смерти пить  было  начала.  Хотела  водкой
отравиться  и умереть.  Соседка  ко мне стала  ходить,  алкоголичка. Но  раз
прогнала   ее,  и  пить  бросила.  А  то  у  меня  в  ванной  и  петля  была
приготовлена".
     Он обнял ее за шею, пощекотал за ухом.
     "Между  прочим, "сказала она,  "в окно все видно, что мы с  тобой здесь
делаем. Я тут, расскажу тебе, от нечего делать, одной то вечерами скучно, за
одним мужиком наблюдаю. Он на кухне у себя голый ходит, а в комнате  у  него
черные шторы,  ничего не видно, не  знаю даже, есть ли у него баба  или нет.
Хочешь, покажу тебе альбом с фотографиями?
     Сна принесла альбом с плюшевыми крышками темно-бордового цвета.
     "Это  на  кладбище.  Вот он Коля  в гробу, на  первом плане  та  рядом,
смотри,   одни   алкоголики  стоят,  видишь   какие  рожи,  как   специально
подобрались, бичи просто. Меня здесь,  слава богу, нету. Я валялась  где-то.
Откачивали. Плохие фотографии, да? Его дружки снимали, милиционеры. Пьяницы.
Вот он перед строем стоит, Коля. Видишь, какой высокий, здоровый. А это  моя
дочка,  Сказка.  Ей  четырнадцать  лет  здесь.  В  пионерлагере  с подружкой
загорают в одних купальниках.
     Он  смотрел  на эту  Сказку. Большая  грудь,  крутые бедра, симпатичная
мордашка. Думал напряженно: "где ж эти сапоги чертовы, почему не несет она?*
     "Сними ты кроссовки, "сказала ткачиха неожиданно.
     "А где сапоги, вы ж обещали показать?"
     "Потом, куда они денутся?"
     Пока  он развязывал шнурки,  она достала из дивана подушку и  простыни.
Сказала хрипло: "снимай штаны тоже".
     Он скинул джинсы, прилег  с ней рядом. Она вытерла с губ жирную помаду.
Студент поцеловал ее, потом еще раз по ее просьбе. Помял с удовольствием эти
огромные сиськи. которые так понравились ему еще в электричке.
     "Давай  согрешим, детка, а?" попросила ткачиха.  "Нет, -  отрезал он, -
показывайте сапоги, я из-за них пришел."
     "Согрешим,  а?  Ну, пожалуйста. Я чистая,  не подумай. СПИДа нету.  Как
Коля  умер, я  ни  с кем,  честное слово. Ни  разу.  У  тебя же было  ко мне
желание, я чувствовала".
     "Где сапоги то?"  он  крикнул. Натянул  быстро  джинсы  и  уставился на
экран, где  итальянец целовал  итальянку. Завязал  кроссовки  и выскочил  из
ткачихиной квартиры.
     * * *
     Он уже  неделю  жил на кладбище, после того как поругался с женой.  Она
там  бляданула где-то,  с кем-то.  Он расстроился. Психанул. Ушел  из  дома,
некоторое  время занимался  онанизмом  среди могилок.  Однажды  почувствовал
сильнейшее возбуждение  при виде  фотографии  женщины  на памятнике.  Разрыл
могилу руками, вскрыл гроб и  оттрахал  молодую  еще в  принципе бабенку, не
выходя из ямки.
     Студент весь истрепался, изорвался. Модный недавно  еще прикид - черные
таиландские джинсы и желтый турецкий свитер  -- стали грязные, рваные, все в
сырой земле и глине. Рожа не бритая, пожелтевшая. Хотелось жрать постоянно и
ебаться. Каждую ночь почти он разрывал себе могилку.
     А  однажды,  ближе  к вечеру,  таясь  в  кустах, увидел  ткачиху,  свою
знакомую.  Она сидела возле  красивого  надгробья  из  черного  мрамора, над
которым памятник со звездой. Перед ней стояла  бутылка водки,  лежала всякая
закусь. Сало, яички, пирожки, колбаска. Он неслышно подкрался поближе и  как
вампир набросился на женщину.  Бешено сорвал  с нее куртку, кофту, лифчик...
Бросил ее на  черное надгробье.  Содрал с  нее черное  трико. Навалился всем
дрожащим телом, вставил ей. Она вскрикнула, но негромко. Студент  заебал  по
ее  смуглой  роже,  расквасил  сразу  же   нос.  Кровь  хлынула  на  могилу.
Опрокинулась банка с  цветами, помялись венки.  Он передохнул малость, выпил
водки, заторнул пирожком и  салом.  Разбил  бутылку  о  памятник и тем,  что
осталось в руках, перерезал ткачихе горло.
     КОНЕЦ




ЗАТМЕНИЕ
     Маруся, ты права, как обычно.  Все Абсолютно точно. Справедливо. Я тебя
нисколько не осуждаю, милая Ты сделала  свой выбор. Ведь  это такое время...
Кажется, все куда-то катится со страшной силой,  улетучивается, распадается.
и  в  природе полный бардак. Зима, Рождество. А  снегу нету ни грамма,  одна
грязь на улице. Говорят, будет затмение.
     Как быстро темнеет в этом году, Маруся, уже ж три дня хоть глаз коли. А
если тебя ограбят или вставят  пику в бок, то ничего  удивительного. Обычнее
явление нашей непростой  жизни  нельзя теперь  выходить  на улицу в  хорошей
одежде, лучше в фуфайке и кирзе, так надежней.
     Сообщения же по  радио и теленовости напоминают сводки боевых действий.
Повсюду вокруг нас идут сражения, а жертв так много, что не хватает никакого
даже самого  больного воображения. Отключится от всего хочется. Как  никогда
ты права, Маруся.

     Какие у тебя холодные, однако, руки.
     В   гостях  у   одного  тут  знакомого   бизнесмена  как-то  вечером  я
почувствовал себя, знаешь,  прямо как  в бункере Гитлера накануне последнего
штурма Рейхстага,  помнишь знаменитую картину Кукриниксов. По  полу валяются
пустые  коньячные  бутылки,  на  столе остатки заграничных консервов, пустые
пачки  американских  сигарет...  полумрак,  черные  шторы,  спертый  воздух,
бледные испуганный  лица. Это была  еще  приличная  компания, ты  не подумай
плохого  Маруся. Один  только из них, поэтическая, видимо, натура,  нажрался
каких-то, то крутых  колес,  выбежал во двор голый и стал орать что-то дикое
про конец света. Пока не приехала шестая бригада, из дурдома значит.
     Да вот еще хозяин квартиры, к моему  удивлению оказался "голубым". А не
подумаешь. Мужик вроде нормальный. Хотя это теперь не редкость. Расплодилось
их  как  тараканов. Даже в  газеты дают  объявления  на  предмет  знакомств,
открыто призывают друг друга к сожительству. Раньше-то их сажали, петухов, а
теперь власти  почему-то  терпят,  вот  в  итоге  и приревновал  хозяина его
сожитель     к     флейтисту     из    филармонии.    Такому    женственному
„длинноволосому,  манерному.  Набил ему морду, разбил очки  дорогие  с
английской диоптрией.
     Хозяин,  понятно. очень расстроился, всех гостей прогнал, Маруся, кроме
почему-то  меня. Налил  нам по  стакану  вермута.  Хорошего,  ты не подумай,
итальянского. Мы выехали, и он повез меня к писателям, по его словам, лучшим
из лучших. Это под Рождество, я напоминаю тебе, и по радио обещали затмение,
     Долго-долго ехали  на тачке через весь город. Плевать, не мне платить и
ладно.
     0, что за грудь, дорогая, какие нежные сосочки. Разреши потрогать,  раз
я уже  все равно расстегнул  кофточку и снял твой лифчик. Ты так любила нашу
родину,  Маруся,  Советский союз,  я имею  в  виду,  которого  теперь  нету,
расчленили его, сволочи.
     Короче, там, у  писателей, из которых. я никого не знал точно, в центре
комнаты стоял  большой стол, накрытый для праздника. В углу скромная елочка,
по  телевизору  показывали рождественское богослужение. Теперь любят  у нас,
Маруся, эту  церковную канитель.  Попы у нас  вишь  нынче в моде. Такой,  мы
народ переменчивый. Начни  тут по радио ислам пропагандировать, так многие в
мусульмане  подадутся,  я уверен. А  эти священники,  между  прочим,  только
наживаются на нашей