я  был скорее  ошеломлен  тем,  что
видел, не осознавая ужаса  происходящею. Сначала я думал, что он стоит там и
ищет в  воде что-то, что потерял; но кто же стоит  в воде в сапогах и что-то
ищет? Затем, когда он пошел  вперед, я подумал: сейчас он искупается; но кто
же купается во всей одежде, ночью, в октябре? И наконец, когда он погружался
в воду  все глубже и  глубже, меня  осенила  абсурдная  мысль, что он  хочет
пешком перейти через озеро -- не вплавь, о том, что он  поплывет, я не думал
ни  секунды, господин Зоммер  и плавание,  это  никак  не  совмещалось, нет:
перейти пешком, ступая по дну озера, сто метров под водой,  пять  километров
до противоположного берега.
     Теперь вода  доходила ему  уже до самых  плеч, вот уже до  шеи... и  он
продолжал двигаться дальше вперед,  дальше прямо в озеро... и тут он еще раз
поднялся, вырос,  наверное,  поднятый неровностью дна,  поднялся еще раз  из
воды по плечи... и пошел дальше, не останавливаясь даже теперь, шел дальше и
погружался  все глубже, по  шею, по кадык, по  подбородок... и лишь теперь я
стал  понимать, что  здесь происходит, но я  не пошевелился,  я не  крикнул:
"Господин  Зоммер!  Стойте! Назад!"  --  я  не стал метаться  по сторонам  в
поисках  помощи,  я  не искал  глазами спасательную  лодку,  плот,  надувной
матрас,  да,  я ни на  мгновение не  отвел глаз от маленькой точечки головы,
которая тонула там в озере.
     И затем, в какой-то момент он исчез.  И лишь соломенная шляпа  все  еще
лежала на воде. И  через  ужасно продолжительное  время, может через пол,  а
может  через целую  минуту,  снизу булькнули  несколько пузырей  воздуха,  и
больше ничего.  Лишь только эта смешная шляпа,  которая медленно двигалась в
юго-западном направлении.  Я смотрел ей  вслед долго, пока она не  исчезла в
сумеречной дали.
     Прошло две  недели,  пока  исчезновение господина  Зоммера  вообще было
кем-то  замечено. И первой это бросилось  в глаза жене рыбака Ридля, которая
забеспокоилась о  ежемесячной оплате за свою каморку под крышей.  После того
как  по  прошествии  двух  недель  господин  Зоммер так и не  появился,  она
поговорила с фрау Штангльмайер, и фрау  Штангльмайер поговорила с фрау Хирт,
которая со своей стороны поспрашивала своих покупателей. Но так как никто не
видел господина  Зоммера и не мог сказать что-нибудь  о его местопребывании,
рыбак, Ридль  решил по прошествии  еще двух недель заявить об исчезновении в
полицию, и еще  через  несколько недель  в местной  рубрике газеты появилось
маленькое  объявление  об исчезновении  и  древняя фотография с паспорта, на
которой никто так и не смог узнать господина  Зоммера, потому что изображала
она  молодого человека с пышными черными  волосами,  молодцеватым взглядом и
почти дерзкой  улыбкой. И под фотографией все впервые  прочитали полное  имя
господина Зоммера: Максимилиан Эрнст Эгидиус Зоммер.
     Какое-то  непродолжительное время  после этого  господин  Зоммер  и его
странное исчезновение было темой разговоров в деревне.
     -- Он полностью сошел с ума, -- говорили некоторые, --  он заблудился и
теперь не может найти дорогу домой. Вполне возможно,  что он теперь не знает
ни как его зовут, ни где он живет.
     -- Может быть, он уехал отсюда, -- говорили другие, --  в Канаду  или в
Австралию,  потому что при  его клаустрофобии  Европа стала для него слишком
тесной.
     --  Он  зашел  в горы,  заблудился и  разбился  насмерть  в  ущелье, --
говорили третьи.
     Но об  озере  не  говорил  никто. И  еще  до того,  как  газета  успела
пожелтеть, о  господине Зоммере забыли.  О  нем совершенно никто не сожалел.
Фрау  Ридль убрала  несколько его  вешей  в подвал и  стала  сдавать комнату
летним отдыхающим. Но она никогда  не говорила  "летние отдыхающие"*, потому
что это  казались ей слитком странным. Она говорила  "городские  отдыхающие"
или "туристы".
     ----
     *По немецки -- sommergaste -- зоммергесте (прим. пер.).
     ----
     Я же молчал. Я не обмолвился ни словом. Уже в тот же вечер, когда  я со
значительным опозданием  пришел  домой и вынужден был  выслушивать лекции  о
разрушительном действии телевидения, я ни слова не сказал о том, что знал. И
позже тоже. Ни моей сестре,  ни моему брату, ни полиции, ни даже  Корнелиусу
Михелю я не сказал ни единого слова...
     Я  не  знаю, что заставляло меня так упорно и так долго молчать... но я
думаю,  это  был  не  страх, н  не  стыд,  и не нечистая  совесть.  Это было
воспоминание о  том стоне в  лесу, о тех  дрожащих  на  дожде  губах, о  той
молящей  фразе:   Да  оставьте  же   наконец  меня  в  покое!  --  то  самое
воспоминание, которое  заставило меня молчать,  когда я  видел, как господин
Зоммер погружался в воду.