ержки.
   Близко идет "Урюпинск".
   Попутное или встречное судно  в  штилевом  безбрежье  океана  кажется
бесплотным мотыльком.
   Получили первые факсимильные карты ледовой обстановки по данным аэро-
разведки. Эти карты так пропитаны йодом или какой-то другой химией,  что
нельзя потом трогать глаза.
   Читал "Толкование Правил по предупреждению столкновения судов" А.  Н.
Коккрофта. Перевод с английского капитанов дальнего  плавания  Брызгина,
Володина, Факторовича под редакцией Николая Яковлевича Брызгина.
   Есть такое замечание:
   "Все лица, которые имели непосредственное отношение к любой аварии на
море, должны помнить о том, что их могут вызвать в качестве свидетелей в
суд, который может состояться спустя несколько лет  после  происшествия.
Они могут подвергаться перекрестному допросу, и если не  смогут  припом-
нить многое из того, что произошло, то окажутся в глупом положении. Поэ-
тому при первой возможности следует сделать  подробную  запись.  Следует
принимать во внимание, что личная запись,  представленная  свидетелем  в
суд, может быть использована как  доказательство  любой  из  участвующих
сторон..."
   "Лорд Хэршелл в 1893 году заявил... Виконт Финлэй в  1921  году  зая-
вил..." - занятно встречать такие обороты.
   Занятно и то, что и путевые записки, даже если автор привирает в них,
через десяток лет уже становятся доказательствами для любых сторон исто-
рии, ибо даже ложь есть истина исторического момента.
   12.00-18.00. Как раз все мои шесть часов ушли на форсирование  первой
перемычки.
   Густой черный туман при солнце и штиле. Лед толщиной до двух  метров,
три-четыре балла, большие поля старого льда. В самый напряженный  момент
прилетел самолет, и мы вышли на связь с ним на первом канале "Акации"  и
мило побеседовали с товарищем капитаном-наставником по ледовой  проводке
Виктором Семеновичем Вакулой. Он прилетел к нам из Амдермы, оглядел поле
боя и дал координаты точки, куда мы и последовали, тыкаясь в поля и  вы-
ворачиваясь между ними.
   Бежевые, толстые, брюхатые, теплые  нерпы  или  тюлени  плюхались  со
льдин в малахитовую воду при нашем чухающем  приближении.  Разнообразные
птички ныряли и прыгали в штилевой водичке.
   И все было привычно и мило.
   Кроме двух минут, когда мы не смогли вывернуться и дали  "полный  на-
зад", но все равно пхнули черное ледяное поле в поддых, и оно сразу дало
нам сдачи. Но мы не обиделись, ибо все так и положено.
   Итак, пусть маленькая и слабая, но первая перемычка позади.
   Это, конечно, не настоящий лед - как бы обнюхивание, но бабки подбить
следует.
   Начнем с "Державино"
   Крутится отлично, чуткая лошадка и  добросовестная.  Плох  обзор.  Он
плох даже с крыла мостика, не говоря о том, что с центрального окна  хо-
довой рубки вообще ничего вперед не видно. Мощная мачта и две  мощные  к
ней подпорки плюс мощная стрела для тяжеловесных грузов - все это вместе
не дает возможности рулевому видеть прямо по курсу ровным счетом ничего.
   Да и нам тяжело. Когда шофер управляет автомобилем,  сидя  слева  или
справа от оси симметрии, то это на маленьком автомобиле и на земле.  Уп-
равлять стометровой (высота Исаакия с крестом  вместе)  лайбой,  вертясь
среди льдин и имея возможность глядеть вперед только с краешка  мостика,
не очень-то удобно.
   Немного привыкнем, как привыкает шофер, пересевший с малолитражки  за
баранку КРАЗа. Но до конца, до полного удобства  и  уверенности  тут  не
привыкнешь. И некоторые крепкие слова в адрес  корабелов-проектировщиков
на языке крутятся.
   Тетя Аня (Анна Саввишна) - наша буфетчица
   Колорит в чистом виде: "Ране дефки юпки насили, а коли в бабы  выйде,
так сарахван, а ноне?"
   Очень добрая и славная. Ей только-только пятьдесят, но  считает  себя
этакой погибшей уже для вселенной и человечества девой.
   Главный бзик тети Ани в том, что панически боится насилия. Широко из-
вестно, что на судах, где она работала, ее якобы пытались  изнасиловать,
но пока она выходила сухой из этой ужасной воды.
   Имеет кота Ваську, кастрата. Раскормленный, черно-белый, как  гусени-
ца. К коту испытывает симпатию Арнольд Тимофеевич  Федоров.  Ей-богу,  у
старпома особое отношение и к хозяйке. И это интимно-особое он переносит
и на кастрированную гусеницу.
   Давно существует отличительный признак для определения начала  сумас-
шествия моряка - он стучит в дверь собственной каюты, прежде чем  в  нее
войти. Мне кажется, что на почве застарелой девственности тетя Аня иног-
да близка к этому состоянию.
   Ее рефрен: "Надо сало кушать - организму очищает! "
   Бессребреница. Обязанности, дела и всю посуду  приняла  у  Соньки  за
пять минут, ничего не считая и не пересчитывая.
   Ребята утверждают, что Сонька возрыдала и сама выдала тайны нехваток:
и сколько простыней рваных, и сколько графинов разбито.
   Внешняя повадка такая. Переступить порог кают-компании не может прямо
и по-человечески. И с миской супа и без миски Анна Саввишна  переступает
порог, широко качнув над порогом бедрами, как старомодный пилот на "У-2"
крыльями; одновременно она еще вздергивает голову высоко и своенравно  -
мол, вы! которые здесь сидите! я вам, бездельники и дармоеды, насильники
и фулиганы, дам прикурить!
   Короче говоря, в момент пересечения  порога  кают-компании  тетя  Аня
смахивает на клодтовских коней с моста ее имени в Ленинграде (имею в ви-
ду Аничков мост). И каждому командиру, сидящему  за  столом,  становится
ясно, что если он полезет ее насиловать, то тетя Аня при первом  удобном
случае выльет претензионщику за шиворот миску горячих кислых щей.  И  не
миновать ему этой кары, как и сковородки затем в аду.
   Начало насильнической мании тети Ани, по данным Ушастика, таково. Лю-
бому флотскому человеку известна мазь "слоанс". Это жутчайшей жгучести и
ядовитости мазь. Существует "слоанс" и в виде жидкости. На флаконах и на
картонной упаковке изображен один и тот же  мужчина  с  мощными  черными
усами. Моряки считают его изобретателем и зовут Трейд Марк. На  инструк-
ции к мази изображен во весь рост еще и  голый  мужчина.  В  том  полном
смысле слова "голый", что на нем и кожи нет - только мышцы. И  к  каждой
мышце нарисована стрелка и название болезни. Чтобы  вы,  узнав  название
своей хвори, знали, куда "слоанс" втирать. Если,  например,  эта  жуткая
мазь попадает вам в глаз, то считайте, что вы его больше не увидите. Из-
лечивает мазь от массы безнадежных болезней, ибо через минуту после  на-
чала втирания ее вы начисто забываете обо всех болях, кроме одной  -  от
мази.
   Еще на заре морской карьеры наша тетя Аня предприняла  попытку  выле-
чить легкую поясничную невралгию "слоансом". Обладая, как я уже говорил,
врожденной широтой натуры, молоденькая Анечка  подливки  не  пожалела  и
плеснула на поясницу с русским размахом.
   Дело было поздним вечером в океане, а жила Анечка в каюте одна. Пото-
му обратиться за экстренной помощью, когда снадобье подтекло ниже ватер-
линии, не могла ни к кому.
   Да и вообще положение Анны Саввишны было, по образному выражению Ива-
на Андрияновича, "пикантный нюанс".
   Пометавшись по каюте, поподвывав, смочив всякие места водой  из  умы-
вальника, тетя Аня открыла иллюминатор, влезла на стул и высунула  обна-
женную корму на ветер, полагая, что час поздний и никого на ботдеке, ку-
да выходил ее иллюминатор, не будет, а океанский ветер хоть немного  об-
легчит борьбу с адски жгучими усами мистера Марка.
   На ту беду, лиса близехонько бежала... Была это, правда, не  лиса,  а
капитан. И никуда он не бежал, а прогуливался по ботдеку, так как  стра-
дал весьма закономерной для моряков болезнью, имеющей причиной  малопод-
вижность. И капитан преодолевал болезнь променадом. Он,  конечно,  знал,
что экипаж все про все знает, включая его хворь. Именно поэтому картинка
в иллюминаторе подействовала на капитанскую психику особенно  угнетающе.
Он усмотрел в ней гнусный и подлый намек. И шлепнул по картинке с полно-
го размаха.
   Именно с тех пор, утверждает Иван Андриянович, тетя  Аня  никогда  не
плавала на судах, где у капитана есть усы. Тут такой нюанс: у того капи-
тана, как и у мистера Трейда Марка, были могучие черные  усы.  И  именно
после того прискорбного случая, как утверждает Иван Андриянович, у нее и
началась мужебоязнь.
   Не следует забывать, что все анекдоты смешны только уже  после  того,
как мы их переживем, - это заметила мадам Тэффи, кормилица  Михаила  Ми-
хайловича Зощенко (по его собственному признанию). И  потому  ни  я,  ни
Иван Андриянович не смеялись, когда обменивались информацией и  наблюде-
ниями по поводу тети Ани.
   Рублев, сын Рублева
   Матрос первого класса. Год рождения 1944-й -  отец  зачал  его  перед
уходом в последний рейс. Учится заочно в средней мореходке в Ленинграде.
Великолепный рулевой и вообще моряк, но упрям и своенравен - и тем  опа-
сен.
   Можно ожидать, что, заорав: "Больше право!", ты  вдруг  увидишь,  что
судно забирает больше лево, ибо архангелос с тобой не согласен и  счита-
ет, что ему, как рулевому, лучше знать, куда ехать, и вообще он один по-
нимает "Державино" до глубин лесовозной души.
   Кажется, Фома Фомич так обрадовался тому, что я сам предложил  стоять
с ноля до шести не из-за того, что может спокойно ночь спать, а  потому,
что с архангелосом не будет иметь контактов.
   Рублев сделал в памяти Фомы Фомича прободную язву.
   Делал он ее так. Стояли они однажды на якоре далеко  от  берега.  Там
сильные приливо-отливные течения. Рублев на шлюпке с  подвесным  мотором
шел с берега, куда был послан за кинофильмом. Уже близко от судна заглох
мотор. Фомич, который наблюдал за мореплавателем с мостика, заорал, что-
бы, значить, Рублев разобрал весла и догребал к борту старинным и  испы-
танным способом. Рублев, сын Рублева, категорически отказался  в  разгар
научно-технической революции пачкать руки веслами. И принялся копаться в
моторе. Пока он пачкал руки машинным маслом,  нашел  туман,  и  течением
шлюпку унесло. Связались с берегом, объявили поиск. В море вышли  катер,
буксир и большой охотник. Три часа ищут, четыре, пять - нет Рублева. Ве-
терок, конечно, крепчает и все такое - по всем подлым  морским  законам.
Ясное дело: перевернулась шлюпчонка. Или - такое предположение тоже было
- попал под браконьеров и они его пришили, как нежелательного свидетеля.
   Ночь Фома Фомич метался по мостику, терзаемый мыслью: сообщать в  па-
роходство или еще, значить, подождать?
   Под утро - стук мотора - идет из-за мыса  Рублев.  Ему  на  пересечку
бросается большой охотник, палит от радости в небеса из тридцатисемимил-
лиметровки, подает Рублеву буксирную веревку. Тот категорически от помо-
щи отказывается, ибо знает международное морское право: "Если бы я тогда
у них буксир принял, то за спасение в открытом море платить бы пришлось,
а так - фиг им: "Без спасения -  нет  вознаграждения"..."  (Закавыченные
слова когда-то даже стояли эпиграфом к "Договору о спасении", и все  это
действительно так, но никто ничего, конечно, за спасение  Рублева  брать
бы не стал, и все это полная чушь, то есть характер...)
   Оказалось, с мотором шлюпчонки был порядок, а полетела шпонка, крепя-
щая винт; Рублева течением унесло в тумане к  чертовой  бабушке,  аж  за
Третий остров, но до весел он все равно не дотронулся. Там,  у  чертовой
бабушки, на Третьем острове, упрямый трескоед нашел охотничью избушку, в
избушке кусок стальной проволоки, заменил шпонку, расклепал ее  каким-то
чудом, закрепил винт и своим ходом вернулся на родное судно.
   Меня удивил тем, что часто и к месту цитирует  майора  Горбылева,  то
есть читал (и крепко читал!) Щедрина, которого я купил за  рупь  в  Мур-
манске и только начинаю изучать на старости лет.
   Во всех несчастьях своих и мира винит тещу. Теща из глухой  рязанской
деревни. Отца тещи зарубили на деревенской свадьбе. Мать  тещи  сошла  с
ума от горя, задушила сына и погналась за шестилетней тещей Рублева.  Та
удрала. И Рублев все жалеет и жалеет об этом факте, ибо  этот  факт  для
него прискорбный. Еще Андрей утверждает, что именно его  теща  развязала
первую мировую войну.
   У него удивительный талант имитатора. А может, это называется  чрево-
вещательством. Он говорит голо-сом любого члена экипажа  и  орет  воплем
любого зверя.
   Когда мы пихнули льдину в перемычке,  раздалось  плачущее  причитание
тети Ани:
   - Ах, тошенька! Ах, лиханька! Раз младые што  папала  тварят,  так  и
старые бесяца!
   - А вы что тут, черт побери, делаете?! - заорал я на тетю Аню, носясь
с крыла на крыло мостика. - Брысь отсюда!
   Но она не убралась, ибо через минуту опять запричитала:
   - Самалет ляти! Впяряди прямо! Ах, лиханька! Ах, тошенька!
   Действительно, впереди вынырнул из  туч  самолет  с  кузнецом  нашего
счастья Виктором Семеновичем Вакулой. И только тогда, оглядевшись, я по-
нял, что тети Ани нет, а есть этот подлец имитатор, который стоял на ру-
ле с совершенно бесстрастной физиономией и наглухо закрытым ртом.
   Второй помощник Дмитрий Александрович Строганов
   Младше меня лет на пять. По диплому - капитан дальнего плавания,  ра-
ботал старшим помощником на крупных судах, включая пассажиров. Где-то  у
него удрал - дезертировал с судна - боцман. И Саныча "смайнали", как го-
ворится на морском языке о тех, кого понизили в должности.
   Работать в паре с таким моряком спокойно и приятно:  за  битого  двух
небитых дают! Он с сильной сединой, высокий и красивый. Мне кажется, что
мы встречались. И это "кажется" мучает, как застрявшее в  зубах  волокно
говяжьей жилы, когда нет ни зубочистки, ни спички...
   - Трудно после старпома опять грузовым помощником работать? - спросил
я его. Дело не о психологии шло, а о самой работе.
   - Нет, - сказал он. - У меня хорошая память. Не мозг в голове, а  за-
поминающее устройство. Хотите, скажу цены в Дакаре на  семидесятый  год?
Пятьдесят американских долларов - шестнадцать тысяч местных франков. Это
заработок крестьянина за год. Бутылка импортного датского пива - полтора
американских доллара. Сто грамм арахиса - двадцать франков.
   - Почему именно эти цифры назвали?
   - Не могу видеть голодных. Скажите, как может прожить  крестьянин  на
пятьдесят долларов в год? Знаете, тот,  кто  в  Сенегале  имеет  барана,
по-нашему имеет как бы "Москвича" последней модели...
   Старший помощник Арнольд Тимофеевич Федоров, он же Спиро Хетович,  он
же Степан Разин
   Из шести вахтенных часов два я провожу с ним.
   Ловлю себя на том, что боюсь писать внешность  Арнольда  Тимофеевича.
Рука не поднимается. Боюсь, не смогу  быть  отстраненным  при  описании,
объективным.
   Есть мужчины, у которых плечевой пояс, сама  спина,  поясница  и  зад
представляют одну плоскость, а от этой идеальной вертикальной  плоскости
отходит под определенным углом к горизонту длинная шея, а на  шее  висит
голова с редкими волосами сивого цвета. У подобных мужчин нижняя полови-
на тела напоминает четырехугольную арку Колизея, ибо  ноги  втыкаются  в
тулово на значительном - сантиметров в пять - расстоянии одна от другой.
Сократить это расстояние никакой фасон и покрой брюк и  никакой  портной
не в состоянии.
   Колизеевскую арку имеет и Тимофеич.
   При обострении ледовой обстановки моментально уюркивает с  мостика  в
штурманскую рубку.
   Когда ситуация разряжается, возвращается и деловым тоном докладывает:
"Прошли шесть миль!" (Это он рассчитывал среднюю скорость.) Или:  "Нанес
по "Извещениям мореплавателям" новую глубину в проливе Матиссена у  ост-
ровков Скалистых. Четыре метра глубинка, а ее только обнаружили!  Вот  и
работай тут!"
   Я: "На кой ляд вы носитесь с глубинами возле островков Скалистых, ес-
ли мы там и близко не будем? Не  знаете,  что  корректура  карт  -  дело
третьего помощника? Еще раз убедительно прошу не покидать мостик и  сле-
дить за льдом с правого крыла".
   Отскакивает от него. Страх? Но страх чего? Ответ-ственности? Или глу-
бинный, всепричинный, поедающий душу, возрастной?
   Кроме "Спиро Хетовича" по судну бродит и еше одна данная ему  кличка:
"Разин". Эта дана ему на контрапункте. Ничего бессмысленного морячки  на
языки не пускают, хотя внешне иногда кажется,  что  в  их  трепе  полная
чушь... Что прямо противоположно Степану  Тимофеевичу  Разину?  Трус.  И
здесь за Арнольдом Тимофеевичем надо глядеть в четыре глаза - не по Мос-
ковскому водохранилищу плывем...
   Пятьдесят семь лет.  Бывший  военный,  давно  получает  пенсию  капи-
тан-лейтенанта. Служил в гидрографии на Севере в промерных партиях.  Ве-
роятно, отсюда недоверие к любой глубине на карте. "Я знаю, как их меря-
ют! " - говорит Арнольд Тимофеевич с  многозначительностью  посвященного
человека. И ясно делается, что сам он мерил глубины отвратительно. И по-
тому не верит ни одной на карте.
   Главнейшее удовольствие для Арнольда Тимофеевича - посеять сомнение и
поднять переполох. А на море существует закон, по которому каждый  судо-
водитель обязан прислушиваться и как-то реагировать на высказанное  дру-
гим сомнение и опасение в чем угодно.
   И вот про такой закон Арнольд Тимофеевич сладо-страстно памятует.  Ну
вот, к примеру, везут автокраны на палубе, и в море автокраны  покачива-
ются, ибо они, естественно, на рессорах. И тут старпом замечает,  что  у
автокранов есть четыре штатных домкрата, но эти домкраты не  опущены.  И
сразу он подсовывает сомнение капитану  в  том,  что  качания  автокрана
опасны и надо обязательно опустить домкраты. И вот выгоняются на  палубу
люди, и начинают изучать устройство автокрановых домкратов,  и  пытаются
опустить их, но машины стоят тесно, и домкраты мешают друг  другу  опус-
титься. И тогда начинают вырубать чурки и вбивать их на упор под краны и
т. д. ... А ведь автокран для того и существует, чтобы качаться на своих
рессорах по самой ужасной проселочной дороге. И крану и судну от качаний
автокрана ничего не будет, но... а вдруг? И люди уродуются,  а  Тимофеич
счастлив - он заметил значительное, он  проявил  знание  и  предусмотри-
тельность, он - на месте! И вот, чтобы доказать самому  себе  и  другим,
что он на месте, Арнольд Тимофеевич ищет, ищет, ищет, где  бы  высказать
опасение, посеять сомнение, - и наслаждается, если найдет.
   Жена старпома Арнольда Тимофеевича  (Разина,  Спиро  Хетовича)  давно
неврастеничка и психопатка. На берегу в родном порту он домой не  ходит.
Имеет сына, с которым в "политическом" конфликте. Имеет внука, которого,
конечно, любит.
   Стармех Иван Андриянович старпома терпеть не может. Их каюты рядом, и
каждый щелчок ключа в дверях Разина бьет по ушам стармеху, а я уже гово-
рил, что человек он ушастый, - иногда напоминает мне слоненка:  сам  ма-
ленький, а уши большие. Старпом же щелкает ключом беспрерывно, ибо запи-
рает каюту, даже выходя к третьему штурману за кнопкой или скрепкой.
   Второй механик Родниченко Петр Иванович
   Кое-какую информацию получил о нем от  своего  друга  Ниточкина.  Они
когда-то вместе плавали.
   "Вполне созревший фрукт научно-технической революции, -  сообщил  мне
Ниточкин, когда прослышал, что я получил назначение  на  "Державино".  -
Знает дело и современный мир. Был стопроцентным технократом,  уже  когда
плавал у меня четвертым механиком. Усвоил, что подделка  наукообразности
под диалектику легко вводит окружающих в нужное тебе заблуждение. Помню,
отвозили мы наследников в пионерлагерь. И возвращались из Рождествено на
Сиверскую, уставшие, конечно, в дачном  автобусе-трясучке.  Успели  заб-
раться первыми и уселись на отдельном заднем сиденье. А вокруг  набилось
с полсотни дачных женщин с авоськами, бидонами и мешками. Положение ста-
ло пиковым: сидеть - морально тяжело, а физически - опасно.  И  вот  он,
друг-блондин, вдруг хватает меня за рукав и орет: "Коллега, если смещать
магнитный пучок по оси ординат и взять интеграл от плюс до минус  беско-
нечности, то можно добиться смещения географического полюса, как по "а",
так и по "це"! Если же диффер