ый  голод;  в
страхе и отчаянии, не ведая, что предпринять, я пал на  колени  средь  диких
трав и, возведя глаза к небу, простер к нашему богу такие мольбы:  "О  Марс,
тебе служил мой отец, павший у Огигирских гор, и  я  пошел  по  его  стопам,
вступив в жестокие битвы, и продолжил бы его дело, не окажись я  здесь,  так
обрати  же  сострадательный  лик  к  моим  бедам.  И  если  ты  наделен  той
божественной  властью,  которую  воспел  Агамемнон,  не  допусти,  чтобы   я
превратился в зверя или чтобы безоружным  был  погребен  в  жестоких  недрах
Циклопа. Приди мне на помощь, иначе я, не  стерпев  тоски,  в  отчаянии  сам
отдамся в руки, от которых  бежал,  чтобы  смертью  положить  конец  ужасным
мученьям".
     Проговорив все это, как мне казалось, на  ветер,  я  уже  собрался  без
промедленья лишить себя жизни, обливаясь слезами от жалости к  самому  себе,
когда горы внезапно расселись, деревья  с  треском  пошатнулись,  и  грозный
голос, подобный тому, что  поразил  Кадма,  взиравшего  на  дракона,  изрек,
потрясая слух: "О сын Ионии, сохрани жизнь для высокого жребия. Тебя выручит
с острова сын нашей Венеры, который плывет сейчас в Италийский край;  с  ним
на полях Лациума в моих доспехах ты стяжаешь дивную славу. А  после  того  в
Этрурии, среди народов, угодных мне,  ты  воздвигнешь  стены  и  храмы,  мне
посвященные, в том месте, где конь твой, встав, мощным копытом взроет  землю
пред моим алтарем, который некогда затеплил Дардан  под  сенью  плодоносного
древа; там ты в угоду мне воссоздашь павшие Фивы".
     Скорбной волей я укротил слезный ток и с надеждой долго взирал на водны
до тех пор, пока обещанные корабли не приплыли к дикому острову и не  увезли
к тем полям, где при содействии Марса стяжал  предреченную  славу  троянский
вождь и я вместе с ним. Но, верный завету, я расстался с ним, получив  дары,
и прибыл сюда отнюдь не со злом, как подтвердит вам  божественная  птица,  в
лучах Аполлона меня хранящая, но для того, чтобы с  миром  обрести  то,  что
завещано мне божественными устами и  чего  я  покуда  нигде  не  отыскал.  А
Этрурия ли это, и это ли алтари, освященные некогда Дарданом, то  вы  знаете
лучше меня, и если это они, значит, путь мой окончен по  знаку  коня,  здесь
щедротами Марса нас ждет пристанище, и я прошу без обиды уступить нам  поле;
а ты, священный бог, опора в  нужде,  явись  и  благослови  дары,  обещанные
твоему оруженосцу".
     Только  Ахеменид  промолвил  эти  слова,  как  старый  дуб  дрогнул  до
основанья, светильники запылали ярче, на священном  поле  запестрели  цветы,
кони, стоявшие смирно, вдруг мощно заржали, а сердца людей объял трепет. Тут
все жители убедились в чудесной правдивости Ахеменида, не  откладывая  дела,
почтительно заключили с ним  мир,  и  все  вместе  с  еще  большим  весельем
возобновили обряды и игры. А когда наступил конец дня, толпы людей,  изъявив
герою преданность, отправились по домам. Но неподалеку  от  того  места  над
приветливыми водами Сарно в просторных домах жила с домочадцами  благородная
родом и нравом нимфа Корита по имени Сарния, отчего все то место прозывалось
Сарнским  селением.  Услышав  о  благородном  пришельце,  она  с   подругами
приветила его на празднике, а потом радушно приняла со спутниками  под  свой
кров. Чая навсегда поселиться в обретенной земле, Ахеменид сочетался с  ней,
еще девственной, браком, и она зажила с ним, довольная таким мужем. А  когда
он отдохнул  от  трудов,  то  обдуманно  приказал  закладывать  новые  Фивы;
расчислив созвездия, он, при содействии Марса, воздвиг в  его  честь  стены,
поначалу небольшие в охвате, так что только обнес ими священное  урочище.  А
после того как определил места воротам и башням, срубил древний дуб и на его
месте воздвиг Марсу храм круглой формы, украшенный  мрамором,  до  сей  поры
являющий свое величие.  Потом  он  выстроил  улицы,  высокие  башни  и  дома
горожанам, собрав в стены города  и  жителей  Сарнского  селения,  и  разный
окрестный люд, и добрым правлением возрадовал подданных. Уже  престарелый  и
убеленный сединами, видя, что  возведенный  им  город  полон  народу  и  что
переженившиеся его спутники тоже обильны потомством,  он,  довольный,  отдал
душу богам. Ему наследовал Иолай,  старший  сын,  а  тот,  в  свою  очередь,
умножившись годами и достатком, передал власть наследникам. Но к ним Фортуна
оказалась не столь благосклонна. Одарив их сначала слишком щедрой рукой, она
возбудила к ним зависть в коритских соседях; вспыхнула смертная распря из-за
рубежей городских владений, и началась междоусобная брань,  которую  Фортуна
не  раз,  отдернув  благословляющую  руку,  обращала   в   урон   горожанам.
Опечаленные, непривычные к бедам, они пали духом; и  часто  пеняли  на  гнев
небожителей, которых, казалось, не могли умилостивить ни мольбы, ни  жертвы,
и были бессильны уразуметь, за какие грехи обрушился на них  праведный  гнев
богов. После долгих споров они пришли к тому, что рок преследует злополучное
имя их города, так говоря: "Богам  все  еще  ненавистно  имя  Фив,  и  беды,
постигшие Кадмово семя, постигнут и нас: по неосмотрительности  мы  навлечем
на себя ту же погибель, какая суждена была детям того, кто решил все загадки
Сфинкса, если надолго оставим городу прежнее имя".
     После этого дня, с общего согласия, порешили дать городу новое  имя,  в
надежде ублаготворить Фортуну. Но так как на совет  собрались  люди  разного
звания, то и  желания  их  оказались  различны.  Одни  желали,  чтобы  город
назывался Маворция  по  имени  чтимого  бога,  другие  говорили,  что  столь
воинственное имя не погасит, а разожжет распрю, и предлагали  назвать  город
Сарния по имени великой  жены,  третьи  желали  увековечить  имя  Ахеменида,
четвертые - старейшие - Дардана, и так разошлись во мнениях, что ни  жребий,
ни что другое не могло их привести к  согласию;  видя  это,  они  единодушно
порешили отдаться на суд богов. Но так как  в  городе  воскуряли  фимиам  не
одному только Марсу, а  по  обилию  ремесел  служили  разным  богам  и  всем
посвятили по храму, то каждый затеплил  свои  алтари  и  благочестиво  изрек
своему богу просьбы. Клубы дыма  рассеялись,  и  боги,  тронутые  куреньями,
жертвами и мольбами, как их просили, сошли туда, где сейчас сидим мы с вами.
Тут горожанам предстал и Марс во всеоружии  среди  ярких  лучей  с  огромным
багряным щитом в левой руке, и Сатуриова дщерь Юнона,  величавая  осанкой  и
убором, и сдержанная Минерва в блеске  доспехов,  и  хитроумный  Меркурий  с
жезлом и в крылатой шапочке, а за ними прекраснейшая Венера с открытой взору
красой и, наконец, Вертумн, который сбросил личины и  принял  свой  истинный
облик. Эти шестеро, как поведала нам седая древность, держали совет, но хоть
и были исполнены разума, все же не пришли ни к  какому  решенью.  Тогда  они
призвали в судьи Юпитера, и каждый изложил убедительно  свои  доводы,  но  и
судья, колеблясь, воздержался от приговора. Однако, измыслив способ положить
конец спорам, сказал: "Никто не может справедливо судить  о  том,  чья  речь
мудрее, когда все боги равно одарены красноречием и  ученостью.  Пусть  дело
покажет, на чьей стороне правота; кто в деле одержит верх, тому  и  подобает
дать новое имя Фивам. А чтобы это узнать, мы установим такой порядок: каждый
возьмет в руки небольшой посох и ударит им в землю там, где стоит; перед кем
от  удара  возникнет  самый  похвальный  предмет,  тому  и  присудим   право
увековечить желанное ему имя". Сказав так, он  встал,  божественными  руками
сломил молодую ветку кизила и разломил ее на шесть частей,  каждому  дал  по
одной и повелел ударить; все разом ударили. В тот же миг перед Марсом  между
травами и цветами разверзлась земля, и оттуда с  гуденьем  вырвалось  пламя,
подобное, быть может, тому, что в клубах дыма являл нашим  предкам  Везувий;
не колеблясь, оно сияло и при  дневном  свете.  Перед  священной  Юноной  от
легкого удара, как перед Арионом на водной  глади  выгнутый  дугою  дельфин,
явился маленький холм и, сбросив листву, засиял чистым золотом. Перед мудрой
Минервой, сидящей от нее по левую руку, травы приняли  форму  одежд,  дивных
искусной  работой  и  красотой,  изменив  вид  подобно  тому,  как  полотна,
сотканные дочерьми Миноя, за грех против Вакха  превратились  в  виноградные
лозы и листья.
     С восхищением смотрел Меркурий на  то  место,  куда  ударил,  ибо,  как
некогда перед фессалнйским  юношей  на  вспаханном  поле  из  змеиных  зубов
выросли воины, так перед ним возникла из земли всклокоченная борода,  острые
плечи и все неуклюжее туловище сатира, который, не  сказав  ни  слова,  дико
озираясь, тотчас уселся. Перед милосердной Венерой вытянулись прямые  стебли
с яркими зелеными листьями, увенчанные ослепительно-белыми  цветками  лилий,
точно волей Феба - побег ладанного дерева над могильным холмом  Левкотои.  И
наконец, как под ударом Нептунова трезубца из земли возник конь,  так  перед
Вертумном возник вислоухий осел, огласивший ревом округу. Рассмеялись  боги,
а когда смех утих, вопрошающе взглянули  на  Юпитера,  ожидая  его  решенья.
Погрузившись в высокие думы, Громовержец размыслил над всем, что  увидел,  и
про  себя  вынес  непререкаемый  приговор.  Прежде  всего  он  отверг,   как
недостойного, осла, убогого и ленивого, от которого больше шума, чем  толка;
потом  лилии,  хоть  и  прекрасные,  но  недолговечные  и  бренные;  сатира,
скверного и злобного, неуклюжего видом и любителя пакостить, он счел  дурным
предзнаменованьем; отверг он и одежды, хоть и полезные, но быстро ветшающие,
и гору золота за то, что располагает к безделью и вызывает раздоры и беды  и
только глупцам  кажется  благородным;  и  наконец,  после  долгих  раздумий,
заключил, что всего полезней  огонь,  который  к  тому  же  вечен  и  сроден
божественным его перунам. Так он и возгласил ожидавшим  богам:  "О  вы,  кто
вместе со мной пребывает  в  горних  жилищах,  окончательным  приговором  мы
даруем честь переименовать этот город  воинственному  Марсу:  он  явил  дела
более замечательные, чем каждый из вас".
     Ни малейшего ропота не поднялось в ответ, все, затаив  дыхание,  ждали,
какое же имя произнесет Марс.  А  он  от  слов  Юпитера  озарился  светом  и
запылал, но оглядел богов и увидел, что лик его возлюбленной омрачился,  ибо
она сама втайне пламенно желала удостоиться этой чести. Посмей он ослушаться
Юпитера, он великодушно уступил бы ей свое  право,  но,  не  смея,  измыслил
другой способ ей угодить.
     "Вот мне дана власть избрать городу  имя,  над  которым  ломало  голову
столько людей. Я бы охотно назвал его в свою честь или в честь  свойственных
мне деяний, но так как они грозны и напоминают о битвах, я желал бы  избрать
более приятное имя, - и, взглянув Венере в лицо, взял  в  руку  ее  цветы  и
продолжил: - Время года и  эти  цветы  располагают  к  тому,  чтобы  по  ним
наименовать город: пусть же отныне он зовется Флоренцией. И  пусть  это  имя
пребудет вечным и неизменным в веках. Но так как жители его склонны к битвам
и восстают непрестанно против врагов, то залогом побед я  оставлю  ему  свой
щит; а для того чтобы согласить мой дар с новым именем, я хочу к  его  алому
цвету прибавить одну из этих ослепительно-белых лилий".
     Так он и сделал. От этих слов, а еще больше  от  дел  прояснилось  лицо
Венеры. Земля вновь поглотила явленное богами,  а  их  самих  приняло  небо;
только Марс явился народу в храме, дабы объявить новое имя, и, оставив  щит,
довольный последовал за богами в горние сферы. А  веселые  горожане,  ликуя,
вознесли хвалы за полученный дар, новыми жертвами  восславили  своего  бога,
увеличили  число  жрецов  его  храма  и  учредили  в  этот  день   ежегодные
празднества, имя города и щит они сочли  за  доброе  предзнаменование  и  от
цветка стали всей душой ожидать  дивных  плодов.  В  скором  времени  жители
города ощутили милость Фортуны, и все благородной  душой  предались  высоким
делам: расширили сенат, увеличили число патрициев и, выйдя на бой,  сбросили
тяжкое иго коритян;  и  раньше  силой  духа  и  доблестью  они  превосходили
соседей, а теперь разбили их наголову - так что  те  едва  смели  показаться
из-за горы; и прочим соседям, если те нападали,  они  давали  отпор.  Люцина
тоже не оставила города милостями; спустя недолгое время в старых стенах  им
стало тесно, и они расселились до  самого  берега  Сарно;  благоденствие  их
росло с каждым днем, и вскоре, если не считать  Рима  и  великой  Капуи,  их
город вознесся над всеми италийскими городами. Но Фортуна не долго длит свои
милости, и чем выше возносит  на  своем  колесе,  тем  скорее  приуготовляет
крушенье; не пощадила она и города: как раз когда всем  казалось,  что  дела
идут как нельзя лучше, она зажала руку и отказала в щедротах, показав людям,
как  переменчиво  счастье.  На  горожан  пала  немилость  Луция   Суллы,   и
многолюдные толпы рассеялись, а богатства пошли с молотка; этот первый удар,
как  многие  предрекали,  был  лишь  началом  погибели;  покинутый   богами,
охваченный пожаром, он обратился в пепел, оставив по себе единственный след:
древний храм Марса. И Сарно, видя, что город постигли крайние  бедствия,  не
стал удерживать в берегах своих вод, в досаде на людей за  то,  что  они  не
призвали его вместе с другими богами на суд, и, дождавшись своего часа, явил
долго скрываемый гнев; воды его  вздулись  и,  выйдя  из  берегов,  затопили
равнину; замутившись от легкого пепла, осевшего на месте печальных развалин,
они понеслись в  Океан,  там  очистились  и,  радостные,  вернулись  в  свои
пределы. В столь плачевном виде город  просуществовал  до  времен  Катилины,
который был вынужден скрыться во Фьезоле после того,  как  заговор  его  был
разоблачен Цицероном; Фьезоле о ту пору  был  могучим  городом,  как  еще  и
сейчас можно видеть, и укрыл у себя большую часть приверженцев Катилины.  Но
все они были разбиты на Эпиценском поле, и римские патриции, чтобы  положить
конец процветанию города, порешили восстановить павшие стены Флоренции. Сюда
явились, словно бы для того чтобы пополнить оскудевшие богатства республики,
римские вожди: Гней Помпеи, Гай Цезарь и прочие; на тесном пространстве  они
возвели дивные здания, уподобив Флоренцию Риму, и, призвав  римские  знатные
семьи  и  могущественнейшие  из  фьезоланских,  возвратили  городу   некогда
рассеянных горожан. После восстановления стен имя города вызвало  в  римском
сенате ожесточенные споры, но спорящие не пришли к согласию и в течение века
его величали кто так, кто этак. Однако в конце концов он обрел истинное имя,
которое удерживает и поныне, и счастливо, но не расширяясь, дожил до  времен
жестокого вандала, губителя Италии и ярого врага Римской империи, еще раньше
обратившись в веру  того,  кто  создал  все  сущее.  Но  коварными  деяньями
подлейшего из тиранов после сражений, еще более кровопролитных, чем прежние,
он снова был предан огню; только и осталось от города что несколько башен  и
круглый храм; заросший терновником и бурьяном, он оставил по себе не  больше
следов, чем павшая Троя. Однако после того, как великий предводитель  галлов
вместе  с  королем  Дезидерием  прекратил  распри  лангобардов,   город,   с
благословения патрициев, был возведен в третий раз; и населенный ими  вместе
с фьезоланцами с тех пор и поныне прозывается своим настоящим именем. И хотя
его благополучие не раз пытались разрушить Вулкан ужасным  огнем,  Фетида  -
бурными  водами,  не  чтимый  более  Марс  -  грозным  оружием,  Тисифона  -
раздорами, Юнона - иными напастями, и  не  раз  он  стоял  на  краю  гибели,
владения его все разрастались, и, преодолевая  невзгоды,  он  день  ото  дня
становился  прекраснее;  стены  его   раздвинулись,   и,   многолюдный,   он
перебросился на другой берег  враждебной  реки.  А  в  наши  дни,  достигнув
могущества,  какого  прежде  не  знал,   занял   обширнейшее   пространство;
управляемый народом, он обуздал спесивую знать и соседние города, чем стяжал
себе славу; он и большее совершит, если  не  помешают  тому  царящие  в  нем
безмерная зависть, хищная алчность и нестерпимейшая гордыня. В этом  городе,
в заречной его части, и родились мои предки, а за ними отец мой и я, носящие
имя, уменьшительное от слова "подарки". Мой отец, которого нарекли по  имени
небесных посланцев с алыми и золотыми  крыльями,  на  берегах  той  же  реки
женился на моей матери и породил меня, исполненную благости. В должный  срок
отдал и меня супругу, но век его был недолог, отчего мне  пришлось  теми  же
узами связаться  с  другим,  а  как  мне  с  ним  живется,  здесь  не  место
рассказывать. С самого детства  я  всей  душой  предалась  Кибеле  и  по  ее
наставленьям с луком и стрелами обошла горы и долы, а недавно, сама не ведаю
как, возгорелась огнем Венеры. И хотя лицом я не выдала  любовного  пламени,
голос мой бессилен был его скрыть; распевая часто на берегу ближней реки,  я
полюбила Амето, а он меня, как вы можете видеть. Он невежественный охотник и
родился от простолюдина-отца неподалеку от моих  родных  мест;  предки  его,
может быть, за добродетели, носили имя "лучший", а мать  его  -  благородная
нимфа. Родители его матери, люди почтенного и старинного рода, проживают  на
берегах Сарно в нижнем конце города на  противоположной  отсюда  стороне;  и
если бы у первой буквы его имени была еще одна черточка, то он прозывался бы
как зубцы на городских стенах. Но,  служа  мне,  он  прозрел  от  умственной
слепоты; я даровала ему свет и обратила к высоким  помыслам,  к  которым  он
охотно устремился по моим наставленьям; теперь из грубого и неотесанного  он
стал способен к совершенствованию, кроток и  благороден.  Вот  почему  я  не
меньше вашего благодарна Венере и, подобно вам, чту ее приношеньями и всегда
буду чтить.
     И, соблюдая заведенный порядок, она запела такие стихи:

XXXIX

                     О вы, чей разум прозорлив и ясен,
                     душа чиста, желания скромны,
                     и грудь тверда, и пыл в ней неугасен,

                     достигнуть жаждущие той страны,
                     в которой средоточие желаний
                     и вне которой - цели не важны,

                     послушайтесь моих увещеваний
                     и приобщитесь к истине одной,
                     достойной неустанных познавании.

                     Кибела то открыла предо мной,
                     что заслоняют ложные личины
                     от слабых взоров мудрости земной;

                     но ум в божественные те глубины
                     проникнет, если верой утвержден
                     и не взыскует видимой причины.

                     И в них я пребываю испокон
                     и то, во что я верю без зазренья,
                     воочью созерцаю без препон.

                     Я знаю, что двоичность появленья
                     и низких и высоких дел земных
                     являлась целью божьего творенья,

                     я верую, что предваряло их
                     единосущно и треипостасно
                     иное благо в вечностях иных,

                     и что дитя - природе несогласно -
                     во чрево девственное снизошло, -
                     и племя Прометея неподвластно

                     Плутону стало, победивши зло;
                     и таково на свет дитя явилось,
                     что девственности вред не нанесло,

                     и в Иордане в свой черед крестилось,
                     принявши омовенье от того,
                     к кому всех боле сердцем обратилось,

                     явив начало таинства сего,
                     в котором, возрождаясь, мы смываем
                     грех первородный предка своего;

                     и крестник сей был мучим и терзаем
                     и смерть на древе тяжком восприял