вая,
качалась вперед,  назад, я тряс ее за плечи. Зачем?! Почему я сразу не
позвонил в "Скорую", почему не позвал?..
   Это почти как во сне.  То в одном ты, то вообще совсем уже в другом
месте,  и перед тобою все другое... Кухня, комната. Что я делал?.. Та-
ня...  Водой в лицо - из чего,  не знаю.  Еще, еще. Может, ее рвало до
этого. Как растирал, зачем тащил...
   Наконец я понял,  что чищу апельсин.  Но к чему... Я стал разлипать
его на дольки. Пальцы у меня уже были липкими, желтыми.
   - Съешь, - сказал я. - А?..
   Она не  отвечала,  полулежала неподвижно в кресле,  куда втащил,  в
комнате.
   - Слушай, - позвал я, - съешь, а...
   - Что... - показалось, расслышал это. - Я... Не нужно жить.
   - Ну неужто ты, - я нагнулся, - разве ты полюбила его?
   - Его?..  - Она пошевельнулась. - Нет, не знаю. Девочка. Маленькая,
черненькая. Девочка...
   - Черненькая? У голландца?!
   - Он темноволосый. И у ней волосики видны уже. Черные.
   - Послушай, - сказал я, - у тебя ж будут еще дети, дура ты молодая!
Зачем?.. Дура ты!
   Она как сглотнула непонятно что, и тогда я опять ей протянул апель-
син.
   - Не знаю,  я,  нет, не знаю... - Попыталась сесть прямей, отвела в
сторону мою руку. - Я назад хотела. Может, забрать, украсть ее...
   - Украсть?!  Дурость! - Я постучал пальцем себя по лбу. - Ду-рость!
Это как же ты себе представляла?
   - Не знаю я ничего.  - И замотала головой. - Хотела... Или, думала,
у нас кого-нибудь. С коляской.
   Я положил разъятый апельсин свой на журнальный столик и, пододвинув
стул, сел напротив нее.
   - Татьяна, - сказал я, - вот ты послушай. Только внимательно слушай
меня.  - Она действительно годилась мне в дочки. "Малявка". Но... и не
только в дочки. Я спас ее и имел, что ли, право!.. Право?
   Не буду пересказывать, что говорил. Вообще-то, только то, что узнал
от Подкуйки о сообществе,  где жить хорошо на 93-м километре.  И  даже
хотел ей прочесть изречения,  избранные Львом Николаевичем Толстым. Но
брошюрка валялась где-то в кухне на полу, и я не прочел. Однако вспом-
нил главное - Дом ангела, так называл его Подкуйко, где у них были ма-
ленькие дети. Ангелы...
   И мне стало вдруг тошно.  От самого себя.  Но ей же вправду  некуда
было податься. Как, впрочем, и мне. Хотя, конечно, по-другому, "госпо-
дин офицер"...
   Я циник,  да?.. "Рожа"? А ты прими меня каков я есть! И положил ла-
донь ей на колено да еще похлопал там, где прорезь в джинсах.
   - Договорились? - Она кивнула. - Значит, утром едем. Татьяна, едем!
   Из-под намокших ее,  размазанных ресниц на меня глянули синие и то-
же,  мне показалось,  крашеные глаза. Жалобные?.. Какие-то непонятные.
Вроде изучающие. А вроде бы и влекущие. Странный у "малявки" взгляд.
   - Ну пока. - Я похлопал опять ее по колену. - Танюша, все будет хо-
рошо!
   Дома я достал рюкзак с полатей,  раскрыл и вытрусил его на балконе,
выветривая нафталин. Зачем в него нафталин (это Ксения), неизвестно. А
рюкзак хорош,  объемистый,  оранжевого веселого цвета. Я складывал ру-
башки и подумал, решил плавки брать, потому что река, а места не зани-
мают.
   Завязал шнур, застегнул клапан, начал уминать, надавливая ладонями.
И еще постучал кулаком изо всех сил,  разравнивая.  Затем, прикидывая,
надел - терпимо, стал перед зеркалом. Как?..
   Походный был вид. Ну что пузо... Ведь это ж я был тем мальчиком - и
сколько нас было! - высокие, сильные, красивые, вдруг выросли мы в се-
мидесятые, в самом конце...
   Я увидел в зеркале,  как отворилась дверь и Ксения вошла, у нее пе-
рерыв на обед,  приходит всегда,  ей до работы восемь минут, даже если
не спеша.
   Я смотрел на нее, не оборачиваясь, сжимая в кулаках лямки рюкзака.
   Ксения стояла в дверях, смотрела молча.
   "Откуда это? - вдруг я подумал. - Везде и всегда - обязательно жен-
щина для мужчины зеркало!..  То увеличит она, а то принизит унизитель-
но.  Ну как человеку жить,  когда не хочет она,  не дает расти в собс-
твенных глазах?!"
   Я обернулся и объяснил ей твердо,  куда и как,  а почему - понятно,
уезжаю завтра на определенное время. Обо всем, конечно, еще буду сооб-
щать.
   Потом достал брошюру из кармана для подтверждения и прочел:
   - "Добрый побеждает, и только. Побеждает и не гордится. Побеждает и
не возвеличивается". - И посмотрел на нее со значением: - Лао-цзы.
   Когда я подошел к скамейке, время не подоспело, но Подкуйко уже си-
дел откинувшись,  жмурился, подставив под солнце лицо, с удовольствием
шевеля усиками. Утро было ясное, дождя не обещали.
   - Привет, - кивнул я и поглядел на часы. - Во сколько?..
   - На троллейбусе до вокзала двадцать пять минут, - благодушно пояс-
нил Подкуйко. - А до электрички час.
   Его кепка лежала на портфеле, волосы были зачесаны набок, влажно, с
пробором, рыжеватые, и чуть проступала седина.
   - Дочка вещи собирает, - объяснил я.
   - Хорошо. Скидай пока рюкзак.
   Я стянул с плеч рюкзак, поставил его на скамейку рядом с портфелем,
сел.  Это очень удобно, когда кто-нибудь возьмет организацию и всю от-
ветственность на себя.
   Троллейбусы проезжали и проезжали мимо к остановке неподалеку,  все
раскрашенные,  как везде, дурацкой рекламой. То какое-то кухонное обо-
рудование НПО "Альтернатива",  то - "Внимание! Новинка! Жидкое мороже-
ное. Новинка!"
   Я уже поглядывал на часы.
   - Отвлекись,  -  предложил  мне  Подкуйко.  -  Послушай...  Смотри.
Слышь?..
   Сбоку в траве шелестнуло что-то,  и Подкуйко сделал мне знак, потом
стал глядеть туда пристально. Я тоже, но не увидел ничего. А все стих-
ло.
   - Магнетизм, - кивнул мне Подкуйко, улыбаясь. - Это еж сбежал отку-
да-то. А теперь не сдвинется. Сидит. Видишь его?
   - Не вижу я ничего. Ты что, фокусник еще, да?
   - Успокойся,  - сказал Подкуйко. - Не гоношись. Совершенный человек
должен всегда сохранять спокойствие духа.
   - Опять ты вычитал? - я разозлился. - Это ты, что ль, совершенный?
   - Тихо. Тихо. - Он покосился. - Да... Дочка твоя уже не придет, по-
хоже.
   Подкуйко надел кепку,  надвинул ее на лоб и встал, взял портфель за
ручку.
   - Приемная у меня дочь, - сквозь зубы объяснил я.
   Теперь мы стояли с ним у троллейбусной остановки.  Была  явная  за-
держка, троллейбусы не шли. А народу подходило все больше.
   Но наконец появился.  Пестрый такой же:  "Новинка! Заморозь - и съ-
ешь! Жидкое мороженое!" По борту намалевано и вкось.
   Мы впихнулись в него с трудом последними.
   - Подождите!..
   Я оглянулся. Бежала Таня, волоча за ремень красную сумку на колеси-
ках.
   Я подхватил  сумку,  Таню левой рукой и втолкнул внутрь рядом с со-
бою, двери задвинулись, прихватив сзади мою куртку.
   Через три,  по-моему, остановки стало свободней, я даже сел у окна,
взгромоздил на колени рюкзак. Впереди в соседнем ряду села и Таня, по-
том место освободилось сзади нее, Подкуйко присел. Нагнулся к ней, они
разговаривали. О чем?
   Мелькали в  окне  вывески разноцветные,  под ними стекла вспыхивали
подряд - одно,  другое, третье, четвертое - от солнца. Мелькало, мель-
кало,  и стало жарко,  я расстегнул куртку,  даже прикрыл глаза.  Ночь
плохо спал. Кем я там буду?.. Да хоть ночным сторожем. День будет мой.
Солнце. Это я застолбил Подкуйке. Троллейбус мчался, качало, тормозил,
остановка,  опять качало, трясло, качало. Остановился прочно, и я отк-
рыл глаза.
   Последние пассажиры выходили в двери.  А внизу - толпа. Вокзал. Ко-
нечная.
   Я подхватил рюкзак, кинулся к дверям, навстречу лезли прямо на меня
с сумками, ручными колясками. С силой расталкивая, я вывалился вниз.
   - Таня! - закричал я. - Подкуйко! - и огляделся. - Где вы?..
   В одной руке у меня был рюкзак, другую поднял вверх.
   - Я здесь! - и опять огляделся.
   По площади тащили быстро вещи, обвязанные мешки, ящики на колясках,
машины проскакивали то туда, то назад.
   Я бросился наперерез.  Какой поезд,  куда идет,  Подкуйко,  я ж  не
знаю!
   Я стоял,  толкали со всех сторон,  у дверей вокзала, опустив на ас-
фальт рюкзак. Не отчаиваться, только не отчаиваться, слышишь.
   Для того чтобы увидели меня,  я влез на бетонные плиты,  они лежали
друг на друге неподалеку,  высоко.  И сел,  я глядел сверху, озираясь.
Долго. Потом встал. Я был не нужен никому.
   - Таня! - позвал я. - Подкуйко!.. Где ж вы?
   Всматриваясь в двери вокзала,  я так стоял и стоял.  А меня тронули
за ногу вдруг снизу. Милиция.
   Но нет, я почувствовал, что-то похуже. Незнакомый, коротко стрижен-
ный, в штатском, сильно загорелый, в белой куртке, с папкой под мышкой
внимательно рассматривал меня, несколько запрокинув голову, будто я не
человек, а памятник.
   - Вы Федора Викторовича?  - спросил он вежливо,  отчего мне стало и
вовсе не по себе.
   - Ммм... - сказал я, приседая на корточки. - Понимаете... Я...
   - Понимаю,  - все так же вежливо подтвердил человек с папкой. - Фе-
дор Викторович посчитал, наверно, что вы не годитесь. Потому... Но Фе-
дор Викторович Подкуйко,  видите ли,  довольно радикален, а полагается
испытательный срок шесть месяцев.
   - Это где... - я сморгнул, - полагается?
   - Да там,  куда вы направлялись,  - он пояснил. - Только электричка
уже ушла.  Придется...  - и указал на большие вокзальные часы. - Двад-
цать семь минут до следующей.
   Вагоны этой следующей электрички  были  полупустыми,  будний  день,
двенадцатый час, из города мало кто ехал. Со мной рядом в вагоне сидел
этот коротко стриженный, молодой, на вид слегка за тридцать, Максим, я
его слушал и изображал,  что поддакиваю. А за окном уже ни домов ника-
ких,  ни домиков давно не было, и мимо пробегал, как забор, осинник на
взгорках, тонкие, всплошную светло-зеленые стволы.
   - Интеллигенции, - мне говорил Максим, - пора прекратить болтать. В
дни такого маразма в современный момент истории,  - он выжидающе  пос-
мотрел на меня, - вы же слышите сигнал опасности, Василь Васильевич.
   - Конечно, - поддакнул я.
   - Потому  мы  и создаем сообщество истинных учителей.  Вы же читали
"Общину" Елены Рерих.
   - Конечно... То есть нет, не до конца.
   - Все равно главное, - успокоил меня Максим, - суть.
   - Разумеется, - поддакнул я молодому Максиму, кандидату наук.
   - У нас теперь двадцать пять детей. - И улыбнулся мне повеселевшими
черными глазами на таком худом, загорелом лице. - А больше половины из
Дома ребенка.  Ясли,  - он стал перечислять,  - хорошая школа  у  нас,
детский сад.  Воспитаем. Я член рабочего совета. Мы не секта, нет! Нас
пока семьдесят четыре,  отовсюду,  разные.  Но это пока! Постойте... -
Максим  встал.  - Сейчас я пройду в соседний вагон,  сесть должны были
кое-кто в пригороде.  Нам-то еще целых шесть остановок.  Я  сейчас.  -
Максим положил папку на скамейку рядом со мной, одернул свою курточку.
- Сейчас приведу. - И пошел по пустому качающемуся вагону.
   За окном опять появились серые избы.  И к ним  вплотную  подступала
вода. Разлив. Мелькали деревья в воде по пояс... Пропали. Снова, снова
низкая трава,  по ней,  извиваясь,  рядом с поездом черная  тропка,  и
круглый белый пепел костра. Электричка замедляла ход.
   Я оглянулся, посмотрел на пустой вагон, поднял с пола рюкзак.
   Я сбежал  на  станции по деревянной лесенке вниз.  Когда прошел наш
поезд,  перебрался,  перешагивая через рельсы,  на платформу напротив,
постучал в закрытое фанерой окошко,  купил в кассе обратный билет. По-
тому что - да, да, да! - вот ведь еще говорил Лао-цзы, это я запомнил!
- кто действует, он не в состоянии овладеть Поднебесной! Вот так!..

   1995