й, очнувшийся от дре-
моты.  - Они теперь там под видом радетелей профсоюз независимый учре-
дили.  Их травят дустом в одном месте, так они быстро в другое перебе-
гают.  Запрети  профсоюз  - они организуют общество с ограниченной от-
ветственностью. Лишь бы руководить и не работать.
   Соловьев сурово взглянул на него, сказал:
   - Руководители - это главные работники.  Как хорошо работал наш НИИ
в советское время! Зарплату выдавали вовремя, у каждого был библиотеч-
ный день.  Я разработал схему функционирования всего народного хозяйс-
тва.  И тут эти демократы пожаловали. НИИ сдох за год. Хорошо, что Аб-
дуллаев поверил в меня.
   Абдуллаев молча кивнул в знак одобрения.
   - Но где нам набраться абдуллаевых? - вопросил Соловьев.
   - А почему вы не могли вместо Абдуллаева организовать  инвестицион-
ный фонд?  - спросил Миша и тут же продолжил с некоторой злостью в го-
лосе:  - Да потому что вы бездарны.  Я отработал у вас в НИИ год и по-
нял,  что это - всемирно-историческая липа. Вы, - ткнул пальцем Миша в
Соловьева, - появлялись на работе раз в неделю, давали указания по вы-
черчиванию ваших схем и удалялись. А все сотрудники смеялись над этими
вшивыми схемами,  потому что это была липа,  и весь институт был липо-
вым,  и вы липовый доктор экономических наук, потому что Советы и эко-
номика - две вещи несовместные.  А вы ездили по своим церквам и дерев-
ням, снимали на слайды иконы и кресты, будучи безбожником. Вы из шкур-
ных интересов вступили в партию,  затем стали секретарем  парткома.  И
все ради могучего оклада.  Да вы зарабатывали столько, что всем прочим
сотрудникам было завидно.  И все это - липа. Теперь же вы опять на ко-
не! Я не понимаю, за что вас держит Абдуллаев.
   Абдуллаев улыбнулся и по-отечески добро сказал:
   - За то, что он русский.
   - Я тоже русский! - вскричал Миша.
   - Ты - молодой русский.  А он солидный русский.  Вы, русские, хоро-
шие, как дети маленькие, мы вам всем работу найдем. Конечно, вы ничего
не понимаете в экономике,  даже самые ведущие ваши экономисты не пони-
мают ничего, но это не беда. Мы пришли и вас тихо-тихо покорим. Раньше
мы на вас с огнем и мечом ходили.  И напрасно. Вас нужно брать по-дру-
гому.  Не обижайтесь, но русская нация исчерпала себя. Смертность опе-
режает  рождаемость,  вы находитесь у последней черты.  Мне всего лишь
двадцать пять лет, но у меня уже трое детей. А у брата в Агдаме - три-
надцать.  Вы  не обижайтесь,  я очень добрый,  я люблю,  чтобы на меня
русские работали,  вы хорошие исполнители, но идей у вас нет. Вы всту-
пили в полосу интеллектуальной деградации.  Поэтому не любите нас, об-
зываете нас чурками, черными, чеченцами, азерами. А это - от бессилия.
Мы скупаем ваши города и села, мы двигаем производство, мы гоним нефть
на Запад, мы устанавливаем курс валют на бирже, мы ездим на лучших ав-
томобилях. А вы все ругаетесь. Да мы ваши благодетели. Я люблю все на-
ции,  я люблю русских,  обожаю евреев, люблю таджиков, негров, украин-
цев.  Я всех люблю,  потому что ислам любвеобильнее православия. Ислам
укроет вас своим божественным крылом,  спасет вас и сохранит.  Я люблю
живопись,  люблю театр.  Маша, вы прекрасны. Миша, вы очаровательны. Я
всех вас люблю.
   - Хоть правда глаза колет, но Абдуллаев прав, - сказал Соловьев.
   Почти что всех присутствующих кольнула речь Абдуллаева, но никто не
осмелился высказаться против.
   Алексей вышел к рампе с балалайкой, запел:
   В огне труда и в пламени сражений Сердца героев Сталин закалил. Как
светлый луч, его могучий гений Нам в коммунизм дорогу осветил...
   - Да...  Россия не может жить умом, - вздохнул Александр Сергеевич.
-  Мы живем только мышцами.  Поэтому генералы просят увеличить бюджет.
Коли нет мозгов, то нужны танки. Вы посмотрите на наш генералитет! Ту-
пые, колхозные физиономии! Что от них можно ждать? Ровным счетом ниче-
го, кроме требований: дайте, дайте, дайте...
   - А мы им больше давать не будем,  - сказал Абдуллаев. - Мы их пос-
тепенно научим подчиняться и работать.
   - Я всегда старался изображать генералов умными, - сказал Александр
Сергеевич и состроил умудренную опытом физиономию полководца.
   - Вы прекрасный, изумительный актер! - похвалил Абдуллаев.
   - По системе Станиславского работал, - сказал Александр Сергеевич.
   Алексей вновь ударил по струнам балалайки, пропел:
   Мы строим счастье волей непреклонной,  Дорога нам  указана  вождем.
Подняв высоко красные знамена, Мы в коммунизм за Сталиным идем...
   Ильинская подошла к Алексею,  положила руку ему на плечо и не своим
голосом воскликнула:
   - "Люди,  львы,  орлы и куропатки...  Тела живых существ исчезли  в
прахе, и вечная материя обратила их в камни..."
   Наступило молчание.  Свет погас. Взвизгнула скрипка и тут же смолк-
ла.  Резкий луч прожектора выхватил лицо Абдуллаева, профиль отразился
на белом экране,  где недавно Соловьев показывал слайды, профиль в бе-
лом диске, похожем на полную луну.
   Миша, сложив руки на груди, подошел к Абдуллаеву и сказал:
   - Вы критикуете Россию с истинно российских позиций.  Вся наша  ин-
теллигенция только тем и занимается что самобичеванием. Вы, однако, не
учитываете одну поразительно загадочную вещь:  иностранец, приезжающий
в Россию с целью покорить ее изнутри или научить ее чему-то, сам прев-
ращается против собственной воли в русского.  Это доказано веками.  За
примерами далеко ходить не приходится, стоит вспомнить Лермунтов, Ган-
нибалов... Россия - это космическое болото, зашедшему в него - возвра-
та нет, он заболачивается, то есть, как я уже сказал, становится русс-
ким.  У нас и Пастернак - русский, и Мандельштам - русский, и Ландау -
русский,  и Хачатурян - русский! Вот в чем дело. И не вы, господин Аб-
дуллаев, нас покоряете, а мы вас! И делаем это с потрясающей хитростью
и непревзойденным умом.
   Абдуллаев пораженно смотрел на Мишу, который между тем продолжал:
   - В этом и есть загадка России. Посудите, вы же говорите на русском
языке и думаете,  наверное, на русском. Согласно Далю, человек, думаю-
щий на русском языке, считается русским. Так что поздравляю вас с тем,
что вы русский!
   - История нас рассудит, - нашелся Абдуллаев.
   Ильинская предложила Александру Сергеевичу прогуляться к реке. Ког-
да они подошли к тихой заводи, Ильинская сказала:
   - Я  не терплю этих кавказцев,  но отдаю себе отчет в том,  что они
очень ловкие.
   Из кустов выскочил мальчишка с рыжей крупной собакой и тут же швыр-
нул палку в воду, за которой опрометью, с громким лаем бросилась соба-
ка и поплыла. Она плыла и повизгивала от предвкушения удовольствия ов-
ладеть палкой.
   - Я тоже не очень счастлив их видеть, - сказал Александр Сергеевич.
- Но что делать?  Если бы не шефство над нами Абдуллаева, мы бы грызли
сухари с водой от безденежья. Хо-хо, - вздохнул он.
   Собака с палкой выскочила на берег и,  улыбаясь, не выпуская из зу-
бов палки,  принялась отряхиваться от воды. Брызги долетели до Ильинс-
кой с Александром Сергеевичем, так что им пришлось довольно-таки резво
отойти от берега.
   - А Миша дельно ему возразил, - сказал Александр Сергеевич.
   Из кустов послышался голос хромого Алексея:
   - А-а... Вот вы где!
   - Да вот смотрим на реку. Чудесный вид! - воскликнула Ильинская.
   - Давайте прогуляемся по берегу к Благовещенью,  - предложил  Алек-
сей. - А то как-то разморило меня, надо встряхнуться!
   - Вам не тяжело будет? - спросил Александр Сергеевич.
   - Нет.  Я привык.  На работе всегда на ногах. В нашей реанимации не
посидишь.  То один умирает, то второй. Одного сдашь в морг, нового ве-
зут.
   - Вы об этом говорите так,  как будто на складе товар передвигаете!
- слегка возмутилась Ильинская.
   - А мы и есть товар, - сказал с долей шутки Алексей и похромал впе-
реди по тропинке вдоль реки.
   С неба  послышалось тяжелое гудение.  Все подняли головы.  То летел
пассажирский самолет, мигая бортовыми огнями.
   - Иной раз режешь человека и забываешь,  что режешь себя.  Отложишь
скальпель,  подойдешь к столу в другой комнате, колбаски отрежешь, по-
ешь. Пьем, едим и режем. Все рядом. Ко всему привыкли. Я и на себе ис-
пытания проводил для космонавтов. Зонд на шнуре по сосудам мне в серд-
це загоняли.  Заплатили хорошо. Тогда я машину купил, потом развелся и
машину продал,  так и не поездив. Наше дело врачебное - самое потусто-
роннее. Для меня что свинья, что человек. И там и там органы пищеваре-
ния, дыхания, кровообращения. Все очень просто. Сконструировано по од-
ной мерке.  Только наш мозг душу генерирует и передает  информацию,  а
свиньи информацию не передают, ну, ту, которую мы считаем информацией.
Радио там, телевидение и прочие человеческие премудрости.
   - А теперь вы на Абдуллаева работаете? - спросила Ильинская.
   - Чего ж не работать?  Благодать. На всем готовом. Квартиру мне но-
вую купил. Ту я дочери оставил.
   - Для каких целей он вас держит? - спросила Ильинская.
   - На всякий случай,  говорит. Чтоб врач под рукой был. Медикаменты,
оборудование - все есть.  Да он всем этим,  наряду с  другими  делами,
торгует оптом.  Склады огромные,  раньше там книги складывали,  забиты
германским и прочим товаром медицинским.  Талантливый  человек,  одним
словом!
   С колосников опустился второй задник и закрыл реку. На сцене появи-
лась Маша все в тех же черных джинсах и черной водолазке. Следом вышел
Миша.
   - Когда я увижу тебя в юбке? - спросил он.
   - Увидишь.
   - Зимой  я  видел из окна,  как ворона схватила оброненную девочкой
сушку, взлетела на крышу, села на край трубы, положила сушку на теплые
кирпичи и стала ждать,  пока сушка согреется. Из трубы шел дымок, печь
топилась.
   - Вороны способны к сложным формам поведения, - сказала Маша.
   Миша смущенно вздохнул и посмотрел в зрительный зал. Наступила пау-
за.  Было слышно поскрипывание кресел в партере, кто-то сдавленно каш-
лянул.
   - А что случилось с твоей матерью? - спросил Миша.
   - У нее была очень тяжелая смерть.  Она знала, что умирает. Полгода
мучилась. И это в сорок три года! Я до сих пор вижу ее лицо! Что такое
смерть?
   - Я не знаю, - тихо сказал Миша.
   - Исчезновение,  - сказала Маша. - Какие страшные слова: мама умер-
ла.
   - В этом случае слова обрели свою изначальную сущность.
   - Я не хочу этой сущности!  - воскликнула Маша. - До чего же прими-
тивна классика! Я жизни своей не пожалею, чтобы бороться с этим прими-
тивизмом. Их время кончилось!
   Миша осторожно  положил руку ей на плечо,  но Маша тут же отстрани-
лась.
   - Не надо, - сказала она.
   - Ты какая-то дикая.
   - Я - ворона!  Способна к сложным формам поведения, поэтому настоя-
щую  жизнь я не пускаю в свои рассказы,  поскольку настоящая эта жизнь
чужда искусству,  надсмехается над искусством,  убивает искусство. Не-
посредственная жизнь,  составляющая, собственно, суть классической ли-
тературы,  все эти историйки чичиковых, обломовых, гуровых, - примити-
вы, чтиво для плебса.
   Из правой  двери  появилась Ильинская.  Она слышала последние слова
Маши. Ильинская сказала:
   - Извините, что вмешиваюсь, но плебс книг не читает.
   Миша сложил руки на груди, сказал:
   - В общем, это так. Зачем плебсу читать книги?
   Следом за Ильинской вошли Александр Сергеевич и Алексей.
   - О чем витийствуем? - спросил Александр Сергеевич.
   Ильинская с улыбкой взглянула на него, сказала:
   - О плебсе.
   - Тема,  достойная подробного рассмотрения, - сказал Александр Сер-
геевич и протянул Ильинской еловую шишку.  - Посмотрите,  какая краси-
вая!
   Ильинская взяла шишку, стала ее рассматривать, нюхать.
   - Как выразительно пахнет смолой, лесом и даже Новым годом!
   - А ведь в этой шишке закодировано несколько жизней, - сказал Алек-
сандр Сергеевич. - Жаль, что елки не читают книг и относятся к плебсу!
Вся природа относится к низколобому плебсу!
   Маша подошла к нему и,  глядя в лицо, с некоторым раздражением ска-
зала:
   - Вы этим хотите укорить меня, но я не обижаюсь. Я не обижаюсь! Ва-
ше время прошло!  Вам не дано проникнуть в запредельность моей словес-
ной вязи!
   - А я и не собираюсь проникать,  - отшутился Александр Сергеевич. -
Мне Чехова достаточно: "Дуплет в угол... Круазе в середину..."
   Из левой двери появились Абдуллаев с Соловьевым.  У Соловьева в ру-
ках был пухлый скоросшиватель с квартальной отчетностью.
   - Налоги режут без ножа! - фыркнул Соловьев.
   - Загоняйте все в производство, - сказал Абдуллаев. - Прибыль пока-
жите самую минимальную.
   - Все плохо!  - воскликнул Соловьев.  - Государство  грабительскими
способами хочет сколотить бюджет.  Но это у него не получается.  Никто
не хочет отдавать девяносто процентов честно заработанных  средств  на
всех этих бывших коммунистов, номенклатуру.
   - И это говорит бывший коммунист?! - усмехнулся Миша.
   - Все мы - бывшие, - сказала Ильинская.
   - А я - будущая! - из чувства противоречия сказала Маша.
   - Бог в помощь, - сказал Александр Сергеевич.
   Алексей вышел к рампе, нагнулся, взял балалайку, заиграл и запел:
   Строем движется единым Большевистской рати мощь.  Л„том сталинским,
орлиным Вс„ ведет нас мудрый вождь...
   Миша подошел к Александру Сергеевичу, спросил:
   - Вы читали Пруста?
   - Кто это?
   - Понятно, - сказал Миша.
   - А мы чай будем пить? - спросила Ильинская.
   - Да, я распорядился, - сказал Абдуллаев. - На террасе.
   - Сегодня хорошая погода, - сказала Ильинская и села на скамейку.
   - Я бы об этом сказала иначе, - начала Маша. - Примерно так: возды-
хать о воздушном воздухе воздушных замков,  парить,  не падая духом, в
розовых,  розовых, розовых лепестках утренней зари, в умысле намерения
постичь непостижимое из ничего,  поскольку из наличного и обычного ни-
когда не вычитать розовой, розовой, розовой истины зари!
   - Вы прелестны,  очаровательны!  - с чувством сказал Абдуллаев. - И
чем непонятнее вы говорите, тем вы прекраснее!
   - Я бы все это запретил, - сказал Соловьев.
   Алексей тренькнул струнами балалайки и сказал:
   - Ну что вы,  господин Соловьев! Зачем запрещать человечеству разм-
ножаться? Нам нравится песня соловья? Нравится! А он от половозрелости
поет!  Так и молодежь. Она во все века пела без смысла. Ну, вот, посу-
дите,  я сейчас сыграю на этом отеческом инструменте  хорошо  знакомую
вам мелодию...
   Играет "Не корите меня, не браните".
   - Что эта мелодия выражает? Да ровным счетом ничего.
   - Мелодия многое выражает, - заметила Ильинская.
   - Слово дано для слова,  а мелодия дана для мелодии, - вполне опре-
деленно выразился Соловьев.
   Маша села на скамейку рядом с Ильинской, сказала:
   - И пространство мое широко, оно распахнуто шире широкого.
   - Маша права, - сказал Миша.
   - В чем? - спросил Соловьев.
   - В том, что наше пространство шире широкого.
   - Мне Чехова достаточно:  "От трех бортов в середину..."  -  сказал
Александр Сергеевич.
   - Мы будем пить чай? - спросила Ильинская.
   - Необлагаемая  часть прибыли могла бы пойти на развитие искусства,
но этой части нет, - сказал Абдуллаев.
   - Все обложили! - прошипел Соловьев. - Эта армия меня сведет с ума.
У соседа ночью забрали сына.  Наряд милиции приехал! Сволочи! Крепост-
ное право, да и только!
   Алексей еще раз тренькнул струнами, сказал:
   - В развитии общества нет никакой логики.  Все происходит стихийно.
А этот Маркс - просто дурак!
   - Смело! - сказал Абдуллаев. - Раньше бы вас за эти слова...
   - Эти слова в кремлевке я слышал каждый день,  - сказал Алексей,  -
да еще вперемешку с матом!  Вот тебе и незаменимые правители коммуниз-
ма!
   - Можно мне бросить стихотворную реплику? - спросила Маша.
   - Бросай, - разрешил Миша.
   Маша вышла  на  авансцену,  свет погас,  луч прожектора выхватил из
темноты ее лицо.
   Когда, с бичом в руке над дышлом наклонен,  Он держит на вожжах по-
лет четверки дикий,  - Знай,  варвар, в этот миг он, гордый и великий,
Стократ искуснее, чем сам Автомедон...
   - Вы чэдная! Очаровательная! - воскликнул Абдуллаев, и на его смуг-
лом кавказском лице с тонкой ниткой усов отразился восторг.
   - Можно  и  мне  бросить стихотворную реплику?  - спросил Александр
Сергеевич.
   Откуда-то с небес мощно прозвучало божественно-режиссерское:
   - Валяйте!
   В свете прожектора старый актер бархатным голосом прочитал:
   Веселое время!..  Ордынка... Таганка... Страна отдыхала, как пьяный
шахтер,  И голубь садился на вывеску банка, И был безмятежен имперский
шатер. И мир, подустав от всемирных пожарищ, Смеялся и розы воскресные
стриг,  И  вместо привычного слова "товарищ" Тебя окликали:  "Здорово,
старик!" И пух тополиный,  не зная причала,  Парил, застревая в пустой
кобуре,  И  пеньем  заморской  сирены  звучало:  Фиеста...  коррида...
крупье... кабаре...
   А что еще надо для нищей свободы?  - Бутылка вина,  разговор до ут-
ра... И помнятся шестидесятые годы - Железной страны золотая пора.
   - Как это хорошо, Александр Сергеевич! - сказала с придыханием Иль-
инская. - Какие были годы!
   - Было время! - сказал Александр Сергеевич.
   - Были люди! - сказал Алексей.
   - Не знаю, не знаю, - сказала Маша. - Эти шестидесятники просто ны-
тики какие-то!  Шли прямо на предмет,  забыв об искусстве. Да, Борхеса
среди вас не было.
   - Но и Борхес для компании Гоголя и Чехова,  думаю, маловат, - ска-
зала Ильинская.
   - Вы читали Борхеса? - спросил Миша.
   - Просматривала.
   - Пойдемте пить чай, - сказал Абдуллаев.
   Медленно, под звуки виолончели,  опустился занавес. Актеры вышли на
улицу покурить.  В парке пели птицы.  Было по-июньски светло. У забора
еще  тлели  угли от шашлыка.  Миша как бы впервые посмотрел на высокую
ель и заметил на кончиках ветвей светло-зеленые молодые наросты. Выше,
над елью, было небо, синее, с белыми облаками. Когда долго смотришь на
небо,  то голова начинает кружиться. Миша опустил голову и посмотрел в
даль липовой аллеи,  ведущей к новому дому Абдуллаева. А в дом идти не
хотелось, так хорошо было на улице.
   Между первым и вторым действием прошло два года.  Поднялся  занавес
под взвизги скрипки.  На сцене - одна из комнат в доме Абдуллаева.  На
кровати лежит сильно исхудавший Соловьев.  Возле него сидит старый ар-
тист Александр Сергеевич.
   - Полегчает, - сказал Александр Сергеевич.
   - Не  умирать же в пятьдесят лет!  - шутливо,  но тихо,  с одышкой,
сказал Соловьев.
   Помолчали.
   - Надо было раньше Алексею показаться, - сказал Соловьев.
   - У тебя сразу шишка на спине выросла?
   - Год назад почувствовал вдруг - растет и болит.  Начал вспоминать.
Вспомнил, что зимой, у гастронома, поскользнулся и упал на спину. Уда-
рился.
   - Пройдет,  - сказал Александр Сергеевич,  хотя не верил в то,  что
говорил.
   - Вспоминаю свое счастливое детство, - еще тише прежнего сказал Со-
ловьев.  - Я ведь деревенский,  родился в Воронежской области. Деревня
наша замечательная была.  Босиком по траве бегал.  Кнут сам себе плел,
был подпаском.  Хорошо.  Молоко из-под коровы пил.  Зачем мы в  Москву
приехали?  Не понимаю. Учиться, учиться! В Москву, в Москву! Оглядыва-
ясь назад,  вижу,  что все куда-то провалилось...  Шампанского бы  те-
перь...
   Соловьев затих. Александр Сергеевич в испуге встал. Свет погас. По-
тянула свою волынку виолончель.  Когда свет зажегся -  на  скамейке  в
парке сидела Ильинская с книгой в руках.
   Александр Сергеевич с Алексеем подошли к ней.
   - Соловьев умер, - сказал Александр Сергеевич.
   Ильинская уронила книгу на колени, вскрикнула.
   - А Абдуллаева все нет, - сказал Алексей. - Поехал за Машей.
   Через полчаса к дому подъехала "скорая".  Санитары вынесли тело Со-
ловьева на носилках, погрузили в машину и повезли в морг.
   Перед гробом Соловьева в зале прощания стояли: Абдуллаев, Миша, Ма-
ша, Ильинская, Александр Сергеевич, Алексей, родственники, бывшие сос-
луживцы из НИИ.
   - Кому теперь ругать жизнь? - вздохнул Александр Сергеевич.
   - Некому, - сказала Ильинская и пошла