й  форме.  Если  же  он, напротив, человек эмоциональный и
легкомысленный, питай его скверненькими поэтами и третьесортными романистами
     старой доброй школы, пока он не поверит,  что  "любовь"  неотвратима  и
каким-то  непостижимым образом благодетельна. Такая позиция, уверяю тебя, не
так  уж  сильно  побуждает  к  случайным  связям,  но  она  незаменима   для
продолжительных    связей,   "благородных",   романтических   и   трагичных,
завершающихся, если все идет благополучно, убийством или самоубийством. Если
это не удастся, попробуй натолкнуть подопечного на полезный брак, ибо  брак,
Вражье  изобретение,  может  принести  пользу  и  нам.  В окружении пациента
наверняка есть несколько  женщин,  которые  чрезвычайно  затруднили  бы  его
христианскую  жизнь,  если  бы  ты  убедил  его  жениться  на  одной из них.
Пожалуйста, доложи мне об этом в следующем письме. А пока  помни,  что  даже
"влюбленность"  саму по себе нельзя считать полезной и благоприятной для нас
или  для   Вражеской   стороны.   Это   просто   состояние,   которым   дано
воспользоваться и нам, и им. Как и многое другое, сильно волнующее людей, --
здоровье  и  болезнь,  молодость  и старость, война и мир, -- влюбленность с
духовной точки зрения
     главным образом -- сырье.
     Твой любящий дядя Баламут.

ПИСЬМО ДВАДЦАТОЕ
     Мой дорогой Гнусик!
     С большим неудовольствием отмечаю, что Враг  решительно  положил  конец
твоим прямым атакам на целомудрие пациента.
     Тебе  следовало  бы это предвидеть и остановиться пораньше. В настоящий
же момент пациент открыл опасную истину: он знает, что  такие  нападения  не
длятся  вечно.  Именно  поэтому  ты  и не можешь вновь воспользоваться нашим
самым лучшим и испытанным оружием -- убеждением невежественных людей, что от
нас не избавишься, пока нам не сдашься. Надеюсь, ты пытался убедить его, что
целомудрие вредно для здоровья?
     Я все еще не получил донесения о женщинах его круга. Хотел бы  получить
его поскорее. Если мы не в силах использовать
     его  половую энергию для воспитания развратности, хотя бы используем ее
для подходящего брака. А пока я хотел бы дать тебе несколько советов о  том,
в  каких  именно женщин (я гонорю о физическом типе) ему следует влюбляться,
если уж лучше "влюбленности" мы ничего не придумаем.
     В основных чертах этот вопрос, разумеется,  разработан  для  нас  более
низкопоставленными сотрудниками преисподней, чем
     ты  и  я. Эти великие мастера неустанно извращают то, что можно назвать
эротическим вкусом. Делают  они  это  посредством  узкого  круга  популярных
актеров, актрис, портных, рекламных агентов, определяющих, какой тип в моде.
А  цель  их деятельности в том, чтобы отдалить представителей одного пола от
тех представителей другого пола, брак с которыми, вероятно, был  бы  верным,
счастливым  и  плодоносным.  Так,  мы  уже  много  столетий  торжествуем над
природой до такой степени, что  некоторые  второстепенные  черты  мужчин  (к
примеру,  бороды)  неприятны  почти  для всех женщин, и это, в свою очередь,
приносит больше пользы, чем тебе кажется. Что же  касается  мужского  вкуса,
его  мы  меняли  много  раз.  Одно  время  мы  его направляли на величавый и
аристократический тип красоты, смешивая тщеславие  мужчин  с  их  похотью  и
побуждая   род   человеческий   размножаться  главным  образом  через  самых
высокомерных и расточительных  женщин.  Потом  мы  культивировали  чрезмерно
женственный  тип,  слабый  и  чахлый,  так что глупость, трусость и фальшь с
духовной скудос
     тью, сопутствующей им, стали  чуть  ли  не  положительными  качествами.
Сейчас  у нас совсем иная задача. Время джаза сменило время вальса, и теперь
мы учим мужчин любить  женщин,  которых  с  трудом  отличишь  от  мальчишек.
Поскольку  этот  тип красоты быстротечнее остальных, мы обострим хронический
ужас женщин перед старостью, добьемся многих прекрасных результатов и снизим
тягу и способность к  деторождению.  Это  не  все.  Благодаря  нам  общество
допускает  все  большую вольность обнажения (но не подлинной обнаженности) в
живописи, на сцене, на пляже. Все это,  конечно,  подделка:  тела  на  наших
прославленных  картинах  искажены,  женщины  в  купальных  костюмах  сжаты и
затянуты, чтобы казаться стройнее и тоньше, чем  допускает  природа  женской
зрелости. Однако современный мир искренне убежден, что он все "откровенней",
все  "здоровей"  и  возвращается  к  природе.  В результате мы все сильнее и
сильнее направляем похоть  мужчин  на  мнимости,  увеличивая  роль  глаза  в
сексуальной области и делая мужские претензии все более мнимыми. Последствия
ты
      и сам можешь себе представить.
     Это  --  общая  стратегия.  Действуя  в  ее  рамках,  ты всегда сможешь
направлять желание твоего подопечного в одном из
     двух  направлений.  Если  ты  осторожно  всмотришься  в  сердце  любого
мужчины, ты увидишь, что его притягивают по самой
     крайней  мере  две  вымышленные  женщины  --  Венера  земная  и  Венера
бесовская -- и влечение его к ним качественно различно.
     К первому из типов он испытывает желание, естественно  согласующееся  с
волей Врага. Оно сочетается с милосердием, готовностью к послушанию и вообще
сияет  тем  светом  уважения  и естественности, который нам так противен. Ко
второму он испытывает грубое влечение. Этот тин лучше всего использовать для
того, чтобы совсем отвлечь его от брака. Но даже в браке с такой женщиной он
будет обходиться как с рабыней, идолом или преступной соучастницей. Любовь к
женщине первого типа иногда содержит то, что Враг называет злом,  но  только
случайно.  Например,  мужчине не хочется, чтобы она была женой другого, и он
глубоко сожалеет, если не может любить ее законно, но в отношении к  женщине
второго  типа  зло  в  том, чего он хочет, в "особом аромате", за которым он
гоняется. На самом же деле аромат ее лица - в явной чувственности, хмурости,
хитрости или жестокости. А аромат ее тела в достаточной степени  явно  далек
от того,
     что  данный  мужчина называет красотой. Скорее, по здравом размышлении,
он описал бы его как уродство, но благодаря нашему  искусству  такой  аромат
легко сыграет на нервах его чувственной одержимости.
     Подлинную  пытку  бесовская Венера приносит, конечно, как любовница. Но
если пациент -- христианин, то, если как следует
     нашпиговать его всей этой чепухой  про  "неотвратимую  и  всепрощающую"
любовь,  его можно женить на ней. А это -- дело стоящее. Ты потерпел неудачу
по части блуда и по части  одинокого  самоудовлетворения,  но  есть  другие,
косвенные  методы,  позволяющие  использовать  человеческую  похоть  на  его
погибель. Между прочим, они не только эффективны, но и  восхитительно  милы,
так как несчастье, вызванное ими, очень приятно и изысканно.
     Твой любящий дядя Баламут.

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ
     Мой дорогой Гнусик!
     Да,  период  эротических  искушений  -- прекрасное время, чтобы напасть
заодно и на раздражительность подопечного. Можно даже направить главный удар
именно туда, если пациент думает. что это -- всего лишь "заодно". Но  в  это
время, как и во
     всякое  иное,  дорогу  для  нападения нужно готовить, затемняя при этом
разум.
     Люди гневаются не от простой неудачи, а  от  неудачи,  воспринятой  как
несправедливость. Чувство же несправедливости основывается на представлении,
что  их  законные требования не удовлетворены. Чем больше требований к жизни
предъявит подопечный (под твоим руководством), тем больше он  будет  ощущать
несправедливость  и  тем  чаще он будет в плохом настроении. Ты, может быть,
обратил  внимание  на  то.  что   он   особенно   сердится,   когда   время,
предназначенное   им   для   собственных   потребностей,  у  него  отнимают.
Неожиданный посетитель, явившийся как раз тогда, когда он надеялся  спокойно
провести  вечер,  или жена друга, болтающая, когда он собирался поговорить с
ее мужем, выведут его из равновесия. Пока что он не успел  стать  достаточно
злым  или  ленивым, чтобы ненавидеть эти маленькие требования гостеприимства
сами по себе.  Они  раздражают  его,  потому  что  он  считает  время  своей
собственностью,  и  ему  кажется,  что  его обкрадывают. Ты должен ревностно
охранять это странное предположение: "Мое время -- мое!" Пусть ему кажется,
     что он начинает каждый день  как  законный  владелец  двадцати  четырех
часов. Пусть ему представляется тяжелым налогом та
     часть  этой  собственности,  которую  он  оставляет на работе, и щедрым
пожертвованием -- та, которую он отводит на религию. И никогда  не  позволяй
ему усомниться в том, что совокупность времени каким-то таинственным образом
принадлежит ему сызмальства.
     Здесь перед тобой щекотливая задача. Тебе надо, чтобы он держался идеи,
столь  нелепой, что даже мы не сумели ее оправдать. Твой подопечный не может
ни создать, ни удержать ни мгновения времени, оно дается ему даром; с  таким
же  успехом он вправе считать своими солнце и луну. Кроме того, теоретически
он готов всецело служить Врагу, и, если бы Враг лично предстал перед  ним  и
хотя  бы на один день потребовал от него такого служения, он бы, разумеется,
не отказался. Для него не было бы бременем, если бы главная тягота этого дня
состояла в слушании разговоров  какой-нибудь  глупой  женщины.  И  для  него
необременительно  до разочарования, если бы Враг дал ему полчаса, сказав: "А
сейчас иди и делай что хочешь". Задумайся он хоть  на  мгновение  над  своей
собственной идеей времени, даже он смог бы понять, что он каждый день именно
в  такой ситуации. Когда я советую тебе лелеять в нем эту идею, это никак не
значит, что  надо  давать  ему  какой-нибудь  убедительный  аргумент.  Таких
аргументов нет. Твоя задача -- вроде цензуры. Не разр
     ешай  его  мыслям  касаться  этого  вопроса. Окружи его мраком, и пусть
среди мрака покоится молчаливое, неисследованное  и  сильное  чувство:  "Мое
время -- мое!"
     Вообще,  чувство  собственности  всегда  следует  поощрять.  Люди вечно
заявляют о своем праве собственности, что звучит
     одинаково смешно как на небесах, так и в аду. Мы же должны  их  в  этом
поддержать. Основная причина современного вызова
     целомудрию  в  представлении  людей,  что они "собственники" своих тел,
этих глубоких и опасных владений, где пульсирует  энергия,  создавшая  миры,
куда  они помещены без их согласия, откуда их можно извлечь по Вражьей воле.
Положение такое, словно отец,  из  родительской  любви,  назвал  малолетнего
принца  правителем  какого-нибудь края, которым в действительности управляют
мудрые советники, а тот вообразил, что ему на самом деле принадлежат города,
леса, урожаи, как принадлежат ему кубики в детской.
     Чувство собственности мы порождаем не только при помощи гордыни,  но  и
при помощи сдвига понятий. Мы учим не замечать
     разного значения притяжательных местоимений -- той отчетливой градации,
которую нетрудно увидеть, сопоставив выражения
     "мои   сапоги",   "моя  собака",  "моя  горничная",  "моя  жена",  "мой
начальник" и "мой Бог".  Мы  учим  сводить  эти  значения  к  тому,  которое
присутствует в выражении "мои сапоги". Даже ребенка можно приучить, чтобы он
говорил  "мой  медвежонок" не в смысле "старый, любимый и живой, с которым у
меня совершенно особые отношения" (ибо это именно то,  чему  учит  их  Враг,
если  мы  не  будем  бдительны), а "тот, которого я могу разорвать в клочья,
если захочу". Что  же  касается  другого  конца  шкалы,  мы  приучаем  людей
говорить "мой Бог" в смысле, не совсем отличающемся от "мои сапоги", то есть
имея  в  виду "Бога, к Которому я взываю на богослужениях" или "у Которого я
так хорошо устроился".
     А смешнее всего, что "мое" в  полном  смысле  слова  человек  не  может
сказать ни о чем! В конце концов отец наш или Враг
     скажут "мое" обо всем существующем, в особенности -- о каждом человеке.
Не беспокойся, они еще узнают, кому принадлежит их время, их души и тела, --
уж в любом  случае  не им. В настоящее время Враг с присущим Ему педантизмом
говорит "Мое" на том основании, что Он все сотворил. Отец наш надеется  тоже
в конце концов сказать "мое" обо всем, но по более реалистической причине --
потому, что мы победим.
     Твой любящий дядя Баламут.

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ
     Мой дорогой Гнусик!
     Итак,  твой  подопечный влюбился, причем наихудшим для нас образом, и в
девушку, даже не упомянутую в списке, который
     ты  прислал.  Тебе,   вероятно,   интересно   узнать,   что   маленькое
недоразумение  между  мной и тайной полицией, которое ты старался создать по
поводу некоторых неосторожных  выражений  в  одном  из  моих  писем,  теперь
позади.  Если  ты  надеялся таким образом подсидеть меня, ты просчитался. Ты
поплатишься за это, как и за все остальные свои ошибки. А  пока  я  прилагаю
небольшую  брошюру, только что изданную и посвященную новому исправительному
дому для нерадивых искусителей. Она богато иллюстрирована, и ты не найдешь в
ней ни одной скучной страницы.
     Я отыскал досье этой девушки и в ужасе от того, что обнаружил.  Она  не
просто христианка -- она из самых гнусных! От-
     вратительная,  подлая, глупо-улыбчивая, скромная, молчаливая, тихая как
мышка, ничтожная как мокрая курица, девственная, истое дитя! Какая  гадость!
Меня  просто  тошнит.  Ее досье читать просто противно. С ума сойти, до чего
мир испортился. В прежние времена мы послали бы ее на арену, на  растерзание
зверям.  Такие,  как она, только на это и годятся. Правда, от нее и там было
бы мало пользы. Она -- двуличная обманщица (знаю я тихих): вид такой,  будто
готова  упасть в обморок при виде капли крови, а умрет, гадюка, с улыбкой на
губах.  Да,  законченная  обманщица  --  выглядит  строгой,  а  сама   полна
остроумия.  Она  из  тех, которым даже я мог бы показаться смешным! Мерзкая,
бесцветная, маленькая жеманница, а готова броситься в объятия этого  болвана
при  первом  же  зове. Почему Враг не поразит ее хоть за это, если Он уж так
помешан на девственности, чем смотреть и улыбаться?
     В глубине души Он гедонист. Все эти посты и бдения, костры и кресты  --
лишь  фасад.  Пена  на  морском берегу. А на просторе Его морей -- радость и
снова радость. И Он даже этого не скрывает. В Его деснице, видите ли, вечное
блаженство. Тьфу! Мне кажется, тут нет и намека  на  ту  высокую  и  мрачную
мистерию,  до которой мы восходим в Мрачном Видении. Он вульгарен, Гнусик! У
Него буржуазная душа.  Он  заполнил  весь  мир,  весь  Свой  мир  Своими  же
радостями.  Люди  целый  день  занимаются тем, что отнюдь не вызывает у Него
возражений:  купаются,  спят,  едят,  любят  друг  друга,  играют,  молятся,
работают.  Все это надо исказить, чтобы оно пошло на пользу нам. Мы трудимся
в крайне невыгодных условиях. Ничто естественное само по себе не работает на
нас. (Однако это не извиняет тебя. Я вскоре собираюсь за  тебя  взяться.  Ты
всегда ненавидел меня и дерзил когда только мог.)
     Потом твой подопечный, конечно, познакомится со всей семьей этой девицы
и со всем ее кругом. Неужели ты не понимаешь,
     что  даже  в  дом,  где  она  живет,  ему  нельзя  войти? Все это место
пропитано жутким смрадом. Садовник и тот пропитался, хотя он там всего  пять
лет.  Гости, приехавшие с субботы на воскресенье, уносят с собой этот запах.
Кошка и собака заражены им. Этот дом хранит непроницаемую тайну. Мы  уверены
(иначе   и   быть   не  может),  что  каждый  член  семьи  каким-то  образом
эксплуатирует других, но мы никак не можем разузнать, в чем  там  дело.  Они
так  же  ревностно, как и Сам Враг, оберегают тайну о том, что скрывается за
обманом, называемым бескорыстной любовью. Весь этот дом и  сад  --  сплошное
бесстыдство.  Они  до  тошнотворности  напоминают то описание Небес, которое
принадлежит перу одного из их поэтов; "Тот край, где жизнь  царит  и  воздух
дышит мелодией и тишиной".
     Мелодия  и  тишина...  До  чего я их ненавижу! Как благодарны мы должны
быть за то, что с тех пор, как отец наш вступил ад (а это было много раньше,
чем оказалось бы по человеческим данным), ни одного мгновения адова  времени
не  было  отдано  этим отвратительным силам. Все заполнено шумом -- великим,
действенным, громким выражением победы, жестокости и силы! Шум и только  шум
способен  защитить нас от глупого малодушия, безнадежных угрызений совести и
неисполнимых желаний. Когда-нибудь мы превратим Вселенную  в  один  сплошной
шум. На земле мы сделали большие успехи. Под конец мы заглушим все мелодии и
всю  тишину  небес.  Я  полагаю,  что  мы  еще недостаточно громки. Но наука
движется вперед. Ну а ты, отвратительный, ничтожный...
     (Здесь манускрипт прерывается, потом -- - другой почерк..)
     В пылу литературного рвения я обнаружил,  что  нечаянно  позволил  себе
принять форму большой сороконожки. Поэтому я
     диктую   продолжение   своему   секретарю.  Теперь,  когда  превращение
совершилось, я узнаю его. Оно периодически повторяется. Слух  о  нем  достиг
людей,  и  искаженная  версия  появилась  у  их  поэта  Мильтона  с  нелепым
добавлением, будто такие изменения облика  "в  наказание"  наложены  на  нас
Врагом.  Более  современный  писатель  по имени Шоу понял, в чем здесь дело:
превращение происходит изнутри и его должно  считать  блестящим  проявлением
той  Жизненной  Силы,  которой  поклонялся  бы  отец  наш,  если  бы  он мог
поклоняться чему-либо, кроме самого себя. В своем нынешнем виде я еще больше
жажду увидеть тебя и обнять крепко, крепко, крепко.
     Подписано: Подхалим
     по поручению его Преисподнего Адородия Баламута.

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ
     Мой дорогой Гнусик!
     Через эту девушку и ее отвратительную семью твой подопечный каждый день
знакомится со все новыми христианами, и при
     этом -- весьма умными. Теперь будет нелегко устранить духовные интересы
из его жизни. Ну ладно, постараемся их извратить.  Без  сомнения,  ты  часто
превращался в ангела света на тренировках. Что ж, пришло время сделать это и
перед  лицом  Врага.  Мир  и  плоть  обманули  наши надежды. Остается третья
возможность. Если она приведет к хорошим результатам, победа будет -- высший
сорт. Низринутый святой,  фарисей,  инквизитор  или  колдун  доставляют  аду
больше радости, чем такие заурядности, как тиран или развратник.
     Прощупав новых друзей твоего пациента, я считаю лучшим местом нападения
пограничную  область  между  богословием  и  политикой.  Многие из его новых
друзей ответственно подходят к социальным следствиям религии. Само  по  себе
это плохо. Но и этим можно воспользоваться на благо.
     Ты  обнаружишь, что многие социально-христианские писатели считают, что
уже на ранней стадии развития христианство
     начало искажаться и отходить от доктрины Своего  Спасителя.  С  помощью
этой  идеи  мы  снова  и  снова  поощряем  то представление об "историческом
Иисусе", к которому различные ученые приходят, устраняя "позднейшие  вставки
и  искажения",  и  которым затем пользуются, противопоставляя его всякому из
христианских  преданий.  В  прошлом  поколении  мы  поддерживали   концепцию
"исторического  Иисуса"  на либеральных и гуманистических основах. Теперь мы
выдвигаем  нового  "исторического  Иисуса"  по  линии   марксизма,   мировой
катастрофы и революции. У этих концепций (а мы собираемся менять их примерно
каждые  тридцать  лет)  множество  достоинств. Во-первых, все они направляют
благоговение человека на несуществующее,  ибо  каждый  "исторический  Иисус"
неисторичен.  Письменные  источники говорят то, что в них сказано, и к этому
ничего  нельзя  добавить.  Поэтому  после  каждого  "исторического   Иисуса"
приходится   что-то   вытягивать   из   них,   преуменьшая  одни  стороны  и
преувеличивая другие, а также строя гипотезы (мы научили людей  называть  их
"блестящими"), з
     а которые никто не дал бы ни гроша, но которых достаточно для появления
целой плеяды новых Наполеонов,
     Шекспиров  и