у нас из-под носа. Что скажете? Вы так терпеливо
слушаете... Простите мою болтливость. Старость, дорогой мой! Что вы сказали?
Я не произнес ни слова. Я только улыбался ей, может быть, немного грустно.
-- Вы иностранец? -- вдруг спохватилась она, на ее лице отразилась паника.
-- Американец всего-навсего.
-- Откуда вы? Средний Запад?
-- Нет, Нью-Йорк. Я там родился.
-- Вы уехали оттуда, да? Я не осуждаю вас, там невозможно жить... все эти
иностранцы. Я уехала отсюда
443
тридцать лет назад. И никогда не вернулась бы... Oh, леди Эстенброк... Как я
рада снова видеть вас. Вы давно приехали?. Я не знала, что вы в Калифорнии.
Я стоял, как дурак, с тростью в руках. Старая сука, казалось, забыла обо мне,
хотя я был совсем рядом, готовый в любую минуту подхватить ее трясущуюся бренную
оболочку, если она споткнется или грохнется наземь. Наконец, заметив, что леди
Эстенброк бросает на меня явно недоуменные взгляды, она слегка шевельнула
проржавевшими суставами и легким движением, почти незаметным, дала мне понять,
что я не забыт.
-- Леди Эстенброк, позвольте представить вам мистера... Прошу прощения, не
скажете ли вы еще раз, как вас зовут?
-- А я и не говорил вам, -- бесцветно ответил я. И выдержав приличествующую
паузу, добавил:
-- Химмельвейс... Август Химмельвейс.
Леди Эстенброк скривилась, заслышав это жуткое тевтонское имя. Она протянула мне
два ледяных пальца, которые я радостно стиснул в непристойно крепком и бодром
пожатии. Но не моя экспансивность обеспокоила леди Эстенброк, а та дерзость, с
которой мои глаза изучали три вишенки, свисавшие с ее немыслимой шляпки. Только
безумная из высшего английского общества могла напялить на себя такое. Она была
похожа на даму с портрета подвыпившего Гейнсборо, последние мазки на котором
сделал Марк Шагал. Для пущего присутствия имперского духа не хватало лишь
букетика спаржи, воткнутого между обвисших пустых грудей. Ее грудь! Мои глаза
машинально блуждали по тому месту, где должна быть грудь. Я подозревал, что в
последний момент она подложила туда немного эксельсиора (амер. -- мягкая
упаковочная стружка), возможно, тогда, когда выжимала последнюю каплю духов из
пульверизатора. Готов ручаться, она ни разу в жизни никогда не видела своих
гениталий. Омерзительное, должно быть, зрелище. Всегда было омерзительным...
Если бы не приходилось иногда писать, то про них вообще можно было бы забыть...
-- Леди Эстенброк -- автор книг о Уинни Уимпл, -- поторопилась сообщить
пасаденовская рептилия. Я понимал, что меня просто хотели ввести в курс дела,
так сказать, au courant, но мне было абсолютно начхать, что из себя представляет
эта дама, будь она известной писательницей или чемпионом по крокету. Я
равнодушно и спокойно ответил:
-- Прошу прощения, но я первый раз в жизни слышу о Уинни Уимпл.
444
Это прозвучало как гром среди ясного неба.
-- Позвольте, мистер...
-- Химмельвейс, -- пробубнил я.
-- Позвольте, мистер Химмельвейс, не хотите же вы сказать, что никогда не
слышали о Уинни Уимпл. Этого не может быть, все читали про Уинни Уимпл. Где же
вы были все это время? Вы что, с луны свалились? Дорогуша, это неслыханно!
Леди Эстенброк снисходительно произнесла:
-- Мистер Химмельвейс вероятно читает Томаса Манна, Кроче, Унамуно. Ничего
обидного в этом нет. Я ведь сама пишу лишь для того, чтобы не умереть от скуки.
И вряд ли когда-нибудь удосужусь прочитать свою писанину. Это же примитив.
-- Что вы, дорогая леди Эстенброк, как вы можете говорить такие вещи! Ваши книги
восхитительны! Я перечитываю каждую из них по нескольку раз! Каждую! Какая
прихотливость! Столько очарования! Не представляю, что бы мы делали без вашей
Уинни Уимпл, я серьезно. Барон Хафнейджел! Я должна поздороваться с ним! Прошу
прощения, леди Эстенброк!
Она заковыляла в другой конец комнаты, истошно вереща:
-- Барон Хафнейджел! Барон Хафнейджел! Леди Эстенброк с осторожностью, словно у
нее была хрустальная задница, опустилась на софу. Я предложил ей чаю с
пирожными, но она не слышала меня. Стеклянными глазами она уставилась на стоящую
на столике фотографию страстной, полураздетой блондинки. Я слегка отодвинулся и
тут же уперся в округлые прелести увядающей актрисы. Я хотел было извиниться, но
услышал сухой надтреснутый смешок, напоминавший хруст слюды.
-- Это всего лишь я... Не стоит извинений, -- прожурчала она. -- Эскимосы,
знаете ли, трутся носами... -- Очередной короткий взрыв смеха, словно вызванный
падением с лестницы Галли Курчи. Дальше последовало неизбежное:
-- Я -- Двенадцатое Ноября, а вы?
-- Двадцать Шестое Декабря, -- ответил я. -- Самый настоящий козел с парой
рогов.
-- Как мило! А я не знаю, кто я, то ли змея, то ли сороконожка. Во мне есть
что-то дьявольское и страшно сексуальное.
Она похотливо прищурила фарфоровые глазки.
-- Вам не кажется, -- она теснее прижалась ко мне, -- что надо найти что-нибудь
выпить, а? Я все ждала, что вон тот гусь, -- жест в сторону Джеральда, --
соизволит
445
поухаживать за мной, но, похоже, не дождусь. А что здесь творится? Намечается
скандал, или что? Кстати, меня зовут Пегги. А вас?
Я назвался своим именем.
-- Официально меня здесь знают как Химмельвейса. -- В моем сознании возник образ
подмигивающей лошади.
-- Официально, -- эхом откликнулась она. -- Не понимаю. Официально что?
-- Бредятина, полный бред. -- Я постучал себя по голове.
-- Понятно. Я попала на сборище мудаков. Я сразу так и подумала. Послушайте, а
из-за чего сыр-бор? Зачем он их собрал? Хочет вытрясти из них монету? Пусть
начнет с меня, я устрою ему небольшой сюрприз.
-- Вряд ли он станет приставать к вам. Во всяком случае таким образом. -- Снова
образ подмигивающей лошади.
-- Ах, даже так! Все ясно! -- Она холодным взглядом окинула собравшихся. --
Выбор невелик. Слепцы' -- Она смерила презрительным взглядом, явно желая
поддразнить, столпившихся вокруг ведьм.
-- А вы чем занимаетесь? -- неожиданно поинтересовалась она.
-- Чем занимаюсь? Пишу...
-- А дальше? В самом деле? А что вы пишете? История? Биология?..
-- Непристойные книжки. -- Я постарался изобразить на лице смущение.
-- В каком смысле непристойные? Непристойные-непристойные или просто
неприличные?
-- Мне кажется просто неприличные.
-- Вроде истории леди Чаттерби или Чаттерсли, как там ее звали? Надеюсь, не
такое дерьмо? Я засмеялся.
-- Нет, нет, совсем другое... Просто порнокнижки. Вы же знаете все эти вещи:
душки-крошки-страсти-мордасти...
-- Тише! Не забывайте, где находитесь! -- она оглянулась украдкой.
-- А почему бы нам не найти уголок, где можно спокойно посидеть и поговорить. А
что еще вы знаете? Начало прозвучало многообещающе. Как вы сказали, вы -- козел,
да? Ну, в смысле Стрелец?
-- Козерог.
-- Козерог. Отлично, пошли! Я забыла, когда вы родились? Я хочу запомнить... Все
Козероги такие, как вы? Боже правый, я-то думала, что я невероятно сексуальна,
446
но, похоже, мне предстоит многому научиться. Пошли туда, где нас никто не
услышит. Итак, все сначала. Что вы пишете? Неприкрытые что?
-- Душки-крошки-чмок-трах...
Она взглянула на меня, словно собираясь благословить. Потом протянула мне руку.
-- Дайте вашу пять, дружище! Мы говорим на одном языке. А теперь попробуйте это
немного приукрасить, с того места, где вы остановились. Хорошо было сказано,
чистая монета. Расскажите-ка мне о каких-нибудь любовных штучках. Давайте!
Смелее! У меня уже намокли штанишки! Придумайте что-нибудь! Немного фантазии!
Мать вашу, встретить такого человека! И где! Здесь! Надо выпить! Только не
приносите эту прокисшую ослиную мочу! Лучше бурбон, если, конечно, найдете.
Подождите, не убегайте. Скажите что-нибудь перед уходом. Начните с крошек, --
как в прошлый раз. Только прибавьте что-нибудь этакое. Мы с вами еще прогремим
сегодня. Только не говорите таких слов, хорошо? Это слишком грубо. Подойдите, я
хочу шепнуть вам кое-что на ухо.
Наклоняясь к ней, я заметил Джеральда, направляющегося прямо к нам.
-- Прогоните его, -- прошептала моя спутница, -- он похож на кусок триппера.
-- О чем это вы шепчетесь? -- игриво осведомился Джеральд, сияя, как близнецы
ХеХе*.
-- Э, братец мой, никогда не догадаетесь... Не догадаетесь ведь? -- она развязно
рассмеялась. По выражению лица Джеральда я понял, что смех получился слишком
громким.
Джеральд низко навис над нами и спросил sotto:
-- Надеюсь, не о сексе?
Женщина изумленно воззрилась на него, в ее взгляде сквозил притворный ужас.
-- Вы ясновидящий! Как вы догадались? Прочитали по губам?
-- По вашим губам я могу читать даже в темноте. -- Джеральд смерил ее
испепеляющим взором.
-- Надеюсь, вы не опуститесь до оскорблений. Я и сама немного разбираюсь в этих
фокусах. Пусть я и не сильна в астрологии, но вас я раскусила. Ваш номер не
пройдет.
-- Ш-ш-ш, тише, -- Джеральд прижал палец к губам. -- Умоляю, только не здесь. Вы
ведь не станете меня разоблачать перед всеми!
-- Не стану, если вы раздобудете что-нибудь выпить.
-- В Китае -- символ счастья
447
Где ваши запасы? Я принесу. Скажите только, где взять. А то от вас только
лимонада и можно дождаться.
Джеральд начал было опять что-то нашептывать ей на ухо, но в этот момент его
ухватила за полы пиджака только что впорхнувшее очаровательное создание.
-- Диана! Вы? Вот радость-то! Я и мечтать не мог о вашем приходе! -- Он,
вальсируя, увлек ее в дальний угол комнаты, не потрудившись даже представить нам
гостью. И наверное поздравляя себя с нежданным избавлением.
-- Грязный, дешевый потаскун, -- процедила сквозь зубы блондинка. -- Так и не
сказал, где хранится выпивка. Голову, видите ли, потерял от этой Дианы... Ха! Да
он грохнется в обморок при виде ... -- этой, ну понимаете, о чем я, --
мохнатенькой...
В таких местах не дадут спокойно посидеть, обязательно кто-нибудь привяжется.
Пока Пегги шарила в буфете в поисках ликера, норвежка с лицом старой девы,
разливавшая чай в соседней комнате, решительно направилась ко мне, таща за собой
известного психоаналитика -- Водолея, явно обойденного вниманием Венеры. Он был
похож на дантиста, превратившегося в одинокую крысу. Вставные зубы голубовато
поблескивали из-под налипшей жевательной резинки. Рот был растянут в приклеенной
улыбке, попеременно выражавшей удовлетворение, подозрение, восторг и омерзение.
Норвежка, бывшая медиумом, взирала на него с благоговейным трепетом, ловя каждый
вздох, каждый звук, срывавшийся с его губ. Она была классической Рыбой, в ее
жилах текло молоко сострадания ближнему. Ей хотелось, чтобы все исстрадавшиеся
души приходили излечиваться к доктору Бландербассу. "Это -- уникум", --
захлебываясь от восторга, рассказывала она, когда доктор откланялся. Она
сравнивала его с Парацельсом, с Пифагором и даже с Гермесом Трисмегистом. Слово
за слово мы незаметно затронули тему реинкарнации. Она помнила три своих
перевоплощения, в одном из которых ей довелось быть мужчиной. Это было во
времена фараонов, задолго до того, как церковники извратили древнюю мудрость.
Она не спеша плела свою карму, свято веря, что лет так через миллион ей удастся
вырваться из колеса жизни и смерти.
-- Время -- ничто, -- полуприкрыв глаза, бормотала она. -- Столько нужно
сделать... столько дел... Почему вы не пробуете пирожные? Сама пекла.
Она взяла меня под руку и повела в соседнюю комнату, где разливала чай
престарелая дама, чей возраст вполне позволял ей быть Дочерью Революции.
-- Миссис фарквар, -- сказала моя спутница, продол-
448
жая держать меня за руку, -- этот джентльмен хочет попробовать наши пирожные. Мы
только что имели грандиозную беседу с доктором Бландербассом, не правда ли? --
она заискивающе посмотрела мне в глаза взглядом дрессированного пуделя.
-- Миссис Фарквар -- настоящая ясновидица, -- продолжала она, протягивая мне
восхитительное пирожное и чашку чая. -- Она дружила с самой мадам Блаватской.
Вы, конечно, читали "Тайную доктрину"? Да что я спрашиваю... вы же наш.
Я заметил, что миссис фарквар как-то странно поглядывает на меня. Она смотрела
не в глаза, а куда-то поверх, откуда у меня начинали расти волосы на голове. Я
решил, что сзади стоит леди Эстенброк, и над моей головой раскачиваются три
вишенки.
Тут миссис Фарквар раскрыла рот.
-- Какая изумительная аура! Лиловая с цикламеновым оттенком! Только взгляните!
-- с этими словами она бесцеремонно дернула норвежку за руку, буквально силой
заставив ее упасть на колени и тыкая пальцем в пятно на стене, дюйма на три
повыше моих сильно поредевших волос.
-- Норма, видишь? Сощурь один глаз. Теперь видишь?.. Да вот же она!
Норма скрючилась в три погибели, изо всех сил прищурившись, но была вынуждена
признаться, что ничего не видит.
-- Это же видно невооруженным взглядом. Ее просто нельзя не увидеть.
Смотри-смотри. Сейчас и ты увидишь.
Теперь вокруг меня столпилось уже несколько женщин, квохтая, как наседки, и
извиваясь, силились разглядеть сияние, окутавшее мой череп. Одна из них клялась
и божилась, что видит его вполне отчетливо, но оказалось, что в зеленых и черных
тонах -- вместо лилового с цикламеном. Это окончательно вывело миссис Фарквар из
равновесия. Она принялась столь яростно разливать чай, что опрокинула полную до
краев чашку с горячей жидкостью на свое лавандовое платье. Норма страшно
переполошилась. Она бестолково суетилась вокруг миссис Фарквар, ну вылитая
мокрая курица.
Когда миссис фарквар выпрямилась, все увидели ужасное пятно. Можно было
подумать, что миссис Фарквар, закрутившись с делами, совсем забылась... Я стоял,
не сводя глаз с пятна, и непроизвольно провел рукой над головой, словно желая
окунуть ее в лиловое сияние собственной ауры.
Откуда ни возьмись появился гладковыбритый, пред-
449
ставительный декоратор интерьеров, типичный "голубой" понимающе улыбнулся мне и
вкрадчивым бархатным голосом сказал, что у меня просто сногосшибательная аура.
-- Я не видел ничего подобного уже целую вечность! -- воскликнул он, небрежным
жестом набирая полную горсть домашних пирожных. -- Моя собственная настолько
безобразна, что о ней даже говорить не хочется... Во всяком случае, мне так
говорили. У вас, должно быть, прекрасный характер. От остальных я отличаюсь лишь
тем, что я яснослышащий. Моя мечта -- иметь дар ясновидения, а вы? или вы им
обладаете? Мне кажется, что вы... ах, как глупо с моей стороны спрашивать. С
такой аурой, как ваша... -- Он слегка придвинулся и игриво вильнул бедрами. Я
подумал, что он сейчас взмахнет рукой и закричит "Йо-хо-хо!" Но этого не
произошло.
-- Вы художник? -- отважился спросить я, когда прекратились заигрывания.
-- Пожалуй, можно сказать и так, -- ответил он, скромно потупившись. -- Я люблю
прекрасное. И ненавижу точные науки, цифры... Разумеется, большую часть жизни я
провел за границей, -- это развивает вкус, согласны? Вы бывали во Флоренции? А в
Равенне? Флоренция -- очаровательное местечко? Зачем мы воюем? Просто голова
кругом идет! Кровь! Грязь! Хоть бы англичане пощадили Равенну. Эти ужасные
бомбы! Тьфу!..
К нашей беседе присоединилась стоявшая рядом женщина. Удача, пожаловалась она,
отвернулась от нее семь лет назад, когда ей гадали по руке на Майорке. К
счастью, она отложила кругленькую сумму на черный день -- миллион -- не моргнув
глазом, уточнила она. С тех пор, как она занялась посреднической деятельностью,
дела заметно улучшились. Именно благодаря деньгам она смогла заработать себе
репутацию. Она только что провернула одно дельце, подыскала кому-то хорошее
место за три тысячи в неделю. Еще так будет продолжаться, то голодная смерть ей
не грозит. Работой она довольна. Каждый должен найти себе какое-нибудь занятие,
чтобы мозги не сохли. Все лучше, чем торчать дома и мучаться вопросом, что еще
придумает правительство с твоими денежками.
Я поинтересовался, не связана ли она с Адвентистами Седьмого Дня. Она широко
улыбнулась, обнажив золотые зубы.
-- Нет, уже не имею. Верую сама по себе.
-- А откуда вы знаете Джеральда? -- спросил я.
-- Ах, Джеральд... -- от ее жуткого смеха у меня зашевелились волосы; -- Мы
познакомились на матче по боксу. Он сидел с каким-то человеком, похожим на
индийского
450
набоба, я попросила дать мне прикурить. Он спросил, не Весы ли я. Я не поняла, о
чем он спрашивает. Тогда он
сказал:
-- Вы родились между первым и пятым октября? Я ответила, что родилась первого
октября. -- Значит, вы родились под знаком Весов. Я была настолько ошарашена что
позволила ему составить мой гороскоп. С тех пор дела пошли в гору. Я была как во
сне. До сих пор не могу понять... Что? Невероятно! Просите у кого-то прикурить,
а вам в ответ называют дату вашего рождения. Этот Джеральд, он неподражаем. Я
шагу не ступлю, не посоветовавшись с ним.
-- А вы не можете устроить меня в кино? -- полюбопытствовал я. -- Джеральд
сказал, что у меня сейчас удачное время.
-- Разве вы актер? -- она выглядела заметно удивленной.
-- Нет, писатель. Из меня мог выйти неплохой сценарист, добротный киношный
писака, если бы мне представился счастливый случай.
-- Как у вас с диалогами?
-- Вроде ничего. Хотите послушать? Ну скажем... Идут двое по улице. Они поспешно
удаляются подальше с места происшествия. Стемнело, они заблудились. Один из них
взвинчен до предела... Диалог...
"Взволнованный человек:
-- Не знаешь, куда я мог засунуть эти бумаги? Спокойный человек:
-- Строить предположения зачастую то же самое, что изучать траекторию
биллиардного шара, катящегося по столу без сукна.
Взволнованный:
-- Что? Ах, если они попадут в чужие руки, я пропал. Спокойный:
-- Ты и так пропал. Твоя песенка уже спета... Взволнованный:
-- Думаешь, меня обчистили, пока мы там стояли? Но почему тогда не взяли мой
часы с цепочкой? Как это объяснить?
Спокойный:
-- Никак. Я ничего не предполагаю и ничего не объясняю. Я всего лишь
наблюдатель. Взволнованный:
-- Может, позвонить в полицию? Господи, нельзя же сидеть сложа руки. Спокойный:
-- Ты хочешь сказать, что ты должен что-то пред-
451
принять. Лично я собираюсь домой спать. Ну вот, здесь мы и разойдемся. Спокойной
ночи, приятных сновидений. Пока!
Взволнованный:
-- Ты не можешь бросить меня вот так! Ты хотел сказать, что пойдешь со мной
дальше... Ведь так? Спокойный:
-- Я всегда говорю только то, что хочу сказать. Спокойной ночи и приятных
сновидений."
-- Я могу продолжать в таком же духе еще полчаса. Ну как? Очень плохо? Это
экспромт, без подготовки. Если это записать на бумаге, то получится немножко
иначе. Если не возражаете, я попробую еще раз. На этот раз, две женщины. Ждут
автобуса. Идет дождь, у них нет зонтиков...
-- Прошу прощения, -- перебила меня мадам Весы, -- но мне пора. Рада была
познакомиться. Я уверена, что вы без труда найдете себе работу в Голливуде.
Меня оставили, словно забытый мокрый зонтик. Интересно, моя аура еще светится
или уже погасла. Никто не обращал на меня ни малейшего внимания.
Старые перечницы, прополоскав свои кишки тепловатым чаем, засобирались по домам,
чтобы успеть к обеду. По очереди они осторожно отрывали свои задницы с
насиженных мест и ковыляли к двери, опираясь, кто на трости, кто на костыли, кто
на зонтики, а кто на клюшки для гольфа. В конце концов, осталась одна леди
Эстенброк. Она о чем-то увлеченно беседовала с толстой кубинкой, одетой в
мутоновую шубку от Батрика. Они говорили сразу на нескольких языках. Их леди
Эстенброк знала в совершенстве. Я стоял за каучуковым деревом в двух футах
позади них, пытаясь разобрать эту белиберду. Когда гости подходили прощаться,
леди Эстенброк кренилась вперед, словно у нее были сломаны суставы:,
поворачивалась, словно механическая кукла, и протягивала свою холодную липкую и
влажную лапку, на которой, переливаясь, сверкали кольца с драгоценными камнями.
Шоферы полукругом стояли у дверей, готовые в любой момент подхватить своих
престарелых подопечных. Джеральд каждого своего клиента доводил до автомобиля.
Его можно было принять за маститого костоправа, только что положившего в карман
солидный гонорар. Когда последние гости ушли, он встал у двери, потирая бровь,
вытащил из кармана брюк серебрянный портсигар, зажег сигарету и выпустил из
ноздрей тоненькую стр