то Валентину не включили в  списки.
Сама  проверила ведомость - да, действительно, нет там фамилии
новой доярки. Все недоумевали и сочувствовали Валентине. А сама
она - хоть плачь. Да совершенно случайно заглянула через плечо
бригадирши, когда она в очередной раз  проверяла  ведомость,  и
отчетливо увидела свою фамилию: Рязанцева... Было тут, конечно,
и  смеха,  и радости, что подруга получит деньги, и, главное -
удивления. Ведь все думали, что ее фамилия Шишкова, раз она  за
Шишковым замужем, а она, оказывается, Рязанцева. Вот как бывает
в жизни.
     Долго сидели в тот вечер, делились воспоминаниями, слушали
дяди Петину гармошку, любовались Валеркой, которого тоже уже на
улице звали Шишковым - по отцу.
     -  Дай  Бог,  ребятки,  чтоб ваши дети, а мои внуки, были
умнее нас и счастливее. Вот я и предлагаю выпить за Шишкова, не
за того  агронома,  так  его,  глаза  карие,  а  за  маленького
Шишкова,  который  может быть и станет агрономом, но настоящим,
знающим и любящим свое дело специалистом. До дна!.. - это дядя
Петя.
     Впрочем,  как  в  воду   глядел.   Только   Валерий   стал
механизатором,  а  вот  его  младший  брат  Игорь  выучился  на
агронома. Правда, агроном пасет  коров,  но  это  -  временное
явление.  Дождется  и он своего часа. Люди успокоятся, придут в
себя, осознают свою сущность и будут работать на  своей  земле,
жать,  о  чем  мечтал  еще  шевченковский  крестьянин, "на поле
собственном пшеницу". Главное - любить землю. И возьмешь с нее
сторицей. И не украдкой, как бывало мой друг в детские годы,  а
открыто: свое со своей земли.

     ДАЧА ДОЛГОРУКОВА

     (хроника пятидесятых)

     1

     Грузовик  долго громыхал по питерским улицам: Суворовский,
Моисеенко,    Большой    Охтенский    мост,     Новочеркасский,
Республиканская...  Впрочем, это был уже не Ленинград, хотя все
еще - город. На Республиканской и дальше по  Уткину  проспекту
красовались   каменные   двух-   четырехэтажные  дома,  но  на
Ленинград все это было даже не похоже.
     Булыжная дорога на Малиновку. Машина,  переваливаясь,  как
неуклюжая   утка,   переехала  железнодорожные  рельсы.  Колька
высунул нос из дедова тулупа, в котором он, несмотря на  теплый
июньский  полдень,  прятался  в  кузове грузовика от встречного
ветра и  неприятных,  мягко  говоря,  запахов  выхлопных  газов
большого города.
     Миновали  шлагбаум и ехали мимо какого-то белого барачного
типа здания, окруженного  многочисленными  сараюшками.  Впереди
виднелись   две   тройки   соединенных   между   собой  трубами
теплоцентрали желтых бараков. Вдоль бараков там  и  сям  висело
белье  на веревках, и бараки были похожи на корабли, украшенные
флагами расцвечивания в праздничные дни.
     Вскоре машина въехала в улицу,  пространство  между  двумя
рядами  бараков.  Слева  -  четные номера, справа - нечетные.
Счет начинался от железнодорожного полотна. Улица заканчивалась
двумя  аккуратненькими  зданиями,  расположенными  за  пятым  и
шестым   бараками  и  окруженными  большим  штакетным  забором:
детские садик и ясли. За детским садиком стоял частный  дом.  В
нем  жила  большая  семья,  носившая  историческую  фамилию  -
Потемкины.
     Все это вместе с четырнадцатым  бараком  (то  самое  белое
здание) и называлось Дача Долгорукова.
     Название Дача Долгорукова позаимствовала у железнодорожной
станции,   возле   которой   она  располагалась.  Станция  была
небольшая. Через нее проходили лишь товарные  поезда  да  через
сутки  малым  ходом  следовал  двухвагонный пассажирский состав
Москва - Хельсинки. Жители Дачи  Долгорукова  почему-то  звали
его правительственным.
     Барачный  поселок  возле  железнодорожной станции возник в
послевоенные годы. Каждый барак  состоял  из  двух  секций,  то
есть,  двух  больших  коммунальных  квартир коридорного типа. В
каждой секции кроме отдельного входа были свои кухня,  сушилка,
умывальник  с  шестью  кранами  и  два туалета с двумя очками в
каждом. В секции располагалось шестнадцать комнат  площадью  от
шестнадцати до восемнадцати метров каждая.
     Машина остановилась у дверей второй секции шестого барака.
Колькин  дед с шофером вошли в секцию. Колька спрыгнул на землю
и полез было в кабину, но перед ним  вдруг,  как  из-под  земли
вырос, появился чернявый шустрый мальчонка лет шести-семи.
     -  Дай  подудеть,  -  с  ходу  то  ли  попросил,  то  ли
потребовал он у Кольки.
     Колька растерялся. Машина не его, он и сам без  разрешения
шофера  не  посмел  бы  нажать  звуковой  сигнал...  А с другой
стороны - весь эффект его появления на машине сводился на нет.
     - Дай, че те жалко что ли? А я тебе цепочку дам.
     Пацан  повертел  перед   Колькиным   носом   металлической
цепочкой, повидимому, от карманных часов.

     -  Дуди...  -  промямлил  Колька,  пожав  плечами.  - А
цепочка твоя мне не нужна.
     Пацан не успел ни  ответить,  ни  попытаться  забраться  в
кабину,  из  дверей  секции  выскочила  радостная,  оживленная,
довольно еще молодая женщина. Это была Колькина  мать.  Не  дав
опомниться  ни Кольке, ни его новому знакомому, она обняла сына
за шею и со слезами на глазах стала целовать его, приговаривая:
     - Вот и сыночек приехал. Ну, слава Богу. Пойдем же скорее
домой. Папа... дедушка твой уже в комнате...
     Вышел шофер. Колька с матерью ушли в барак, а пацан (позже
выяснилось, что зовут его  Мишкой),  до  этого  с  любопытством
наблюдавший  за  происходящим, живо оседлал откуда-то взявшуюся
хворостину и, помахивая над головой  цепочкой,  словно  плетью,
"ускакал" в сторону детсадовского забора.
     Создатель  и  хозяин  Дачи  Долгорукова  - Вторая ЛенГЭС.
Селились там ленгэсовские строители, а также те, кто работал  в
этой  системе,  или  же, как Колькина мать - медсестра детских
яслей - обслуживающий персонал поселка. Силами местного актива
в поселке на общественных началах организовывались танцы.  Была
своя  самодеятельность.  Члены  семей  ленгэсовцев трудились на
разных  предприятиях,  в   организациях   и   учреждениях.   Но
подавляющее   большинство   их  работало  на  ближайшем  к  ним
предприятии  промысловой  кооперации  -  в  артели   инвалидов
"Прогресс".
     Едва  пересечешь  рельсы  железной  дороги,  если идешь от
"Прогресса", как перед тобой открывается этот поселок. Слева от
бараков - запасной путь "железки" и паровозное кладбище, затем
- дорога в село Малиновку Всеволожского района, чуть правее -
Грязное болото и Кудровский лес, еще правее - речка Оккервиль,
по берегам которой произрастали различные  сельскохозяйственные
продукты,  в  основном  - картофель, капуста, свекла, морковь.
Справа  за  бараками  начинались  торфяные   поля   с   чахлыми
деревцами,  которые  вопреки  отсутствию  всех  условий  для их
жизнедеятельности, тянулись к верху, росли, но не вырастали. За
торфяником  -  деревня  Яблоновка,  стрельбище  и...  Нева   с
Финляндским  мостом.  Подходы  к мосту охраняют стрелки ВОХР. В
связи с этим мост у местных  сорвиголов  пользовался  уважением
особым.  Проникать на мост не решались. Однако, вплотную к нему
подбирались. Без каких-либо шпионских целей.  Там  у  них  была
пересадка.    Учились    дачинские   ребятишки   в   школе   на
Республиканской  улице,  в  сотне  метров  от   Новочеркасского
проспекта,  по  которому  мимо  школы ходили трамваи. А от Дачи
Долгорукова до школы никакого транспорта  не  было,  хотя  идти
было  около  трех  километров  - путь не очень близкий. Обычно
мальчишки прыгали на площадку товарного железнодорожного вагона
( возле станции состав шел медленно) и ехали до  моста,  а  там
(поезд  снова  замедлял  ход)  прыгали  с  подножки  и  шли  на
трамвайное кольцо. Дорога становилась короче втрое. Вот тебе  и
кружной путь. Кривая короче прямой.
     Достопримечательностью описываемого уголка был котлован -
большое  водохранилище  среди  ровных, красивых, зеленых полян.
Рядом, буквально через  перешеек,  был  маленький  котлованчик,
лягушатник, где купались малыши.
     Купаться   на   котлован   приходили  не  толлько  живущие
неподалек  у  дачинские,  яблоновские  и  корпусовские,  но   и
приезжали  со всей Охты и даже из других районов города. И это,
несмотря на то, что время от времени тонули в этом водоеме.  На
его  дне  было  множество  арматуры, являющейся причиной гибели
неосторожных купальщиков. Народу всегда было много. Загорали на
"ближних и дальних подступах" к  котловану.  Там  же  играли  в
круговой  волейбол, а пацаны неподалеку от котлована устраивали
ответственные матчи по минифутболу.
     Редко кто купался на Оккервиле. Берега  его  были  покрыты
ивняком,  вплотную  к которому прилегали колхозные угодья. Да и
вода в Оккервиле уже тогда была не такой чистой,  как  хотелось
бы.

     2

          На  небольшой,  утоптанной  множеством  ног,  но  еще
зеленой площадке, в десяти метрах  от  котлована,  у  того  его
берега,  откуда  обычно  не  ныряют  и не входят в воду, сидела
кружком стайка стриженых, загорелых, в одних трусиках  пацанов.
Они,  деловито  щурясь  от  дыма, вытаскивали из золы уже почти
погасшего  костра  печеную  картошку  и   ели,   предварительно
побросав ее с руки на руку для остужения. Они напоминали кошек,
забавляющихся  со своими жертвами, прежде, чем съесть их. Слева
и  справа  от  них  купались  и  загорали.  Чуть  подальше   от
котлована,  ближе  к  кустам, другая стайка играла в подкидного
дурака. А на большой площадке - в полном разгаре любимая  игра
всех мальчишек - футбол. Катился надувной мяч, а за ним гуртом
бегали десяток босоногих "Бурчалкиных" и "Симонянов". Одни - в
майках,  другие  -  без.  Чтобы отличать, кто в какой команде.
Вратари, в зависимости от обстановки, то спокойно прогуливались
между кучками одежды, изображающими штанги футбольных ворот, то
вдруг  настораживались,  принимали  полусогнутое  положение   и
становились  похожи  на  хищников,  готовых  к  прыжку  в любой
момент. Позади каждых ворот, как  и  положено  -  трое-четверо
загольных.  В  основном  это  были,  кто  помельче.  Среди  них
выделялся один высокий, длинноногий,  сутулый  парень.  На  нем
была грязная длинная майка, спускавшаяся поверх трусов, что еще
больше  подчеркивало рост и сутулость пацана. Он выглядел вдвое
старше своих приятелей, ему было лет пятнадцать.
     На футбольном поле вдруг закричали, заспорили, столпившись
в одну  кучку.  Будущие  мастера  спорта  размахивали   руками,
стараясь  перекричать друг друга. Один из футболистов отделился
от толпы  и,  размазывая  слезы  и  сопли  по  грязной  рожице,
сгорбившись, неторопливо пошел "аут". Одни кричали ему вслед:
     -  Куда  ты,  Масло?..  Вернись. Мы им сейчас наковыряем.
Другие
     грозили: -  Иди,  иди  отсюда,  мазила...  -  Еще  рукой
играет...
     "Масло"  уходил,  будто и не реагируя на их крики. Один из
ребят
     крикнул  в  сторону  картежников:  -  Наум,  иди   вместо
Масла... От
     кучки  играющих  в  карты,  не  заставляя ждать, отделился
небольшо го роста пацан и, опираясь на костыль, быстро  побежал
к  футболистам.  Не  поковылял и не пошел, а именно - побежал,
крепко держа костыль одной рукой; другая рука помогала бегу.  С
первого  взгляда  могло  показаться,  что он травмировал ногу и
пока еще ходит с костылем. Потом  это  предположение  отпадало.
Становилось  отчетливо  видно,  что  одна  нога  у  него короче
другой. В процессе  матча  также  становилось  ясно,  что  игра
костылем считалась игрой ногой, а не рукой, и это было одним из
преимуществ    необычного    футболиста.    Главными   же   его
преимуществами были ловкость и воля к победе.  В  стремительном
беге  за  мячом  он  мог  неожиданно выкинуть костыль вперед, и
уперев его в землю, остановить  мяч  и  сам  остановиться,  как
вкопанный,  между  тем,  как  другие  бегущие  с ним по инерции
проскакивали несколько метров вперед.
     - Это брат мой,  -  прокомментировал  неизвестно  откуда
появившийся Мишка. - Он хорошо играет, его даже Толян Кошенков
берет в игру. Наум - хромой. Вон у него одна нога - ляля.
     -  Это  мы заметили. А ты-то чего не играешь?..- Меня не
берут, маленький, говорят. А у меня зато и второй брат  играет.
Классно  играет.  Они с Толяном лучшие игроки и всегда играют в
разных командах. Вон он - Гришка.
     Мишка показал рукой на парня, который позвал играть  Наума
после разборки с Маслом.
     - А где же твоя цепочка-то?
     -  Посеял  где-то,  - беспечно ответил Мишка. - Толя-то
Кошенков - корпусовский. А когда наши  играют  с  яблоновскими
или еще какими, из города, он - в нашей команде.
     Мишка говорил с гордостью о своих футболистах. Видно было,
что в душе
     он  вместе  с  ними бежит за мячом, обматывает нападающих,
защитников и забивает красивые голы.
     Колька быстро перезнакомился с дачинскими ребятами,  играл
с ними во все игры. Все игры были ему известны, такие же, как и
у  него  не  родине.  Ребята тоже были, как везде. Единственная
особенность местных  ребят  заключалась  в  том,  что  все  они
прибыли  из  самых разных областей. В основном, из Вологодской,
Псковской, Витебской(из Белоруссии) и Калининской. Но имелись и
приехавшие издалека: из Рязани,  Саратова  и  даже  из  Средней
Азии.
     -  А  вон  и  Толя  Кошенков, - это уже Славка дополняет
информацию о мальчишках,  полученную  Колькой  от  его  первого
дачинского знакомого.
     Со  Славкой  он  и  пришел к котловану. По уличному Славку
звали Паней. Жили они с матерью в том же бараке, что и  Колька,
только  в  разных  секциях. Славка во многом походил на мать: в
говоре, телосложении... Разве что ростом он был длинноватый,  а
мать  была  маленькая-маленькая.  Тетя  Паня работала в детских
яслях вместе с Колькиной матерью. Они со  Славкой  приехали  из
Калининской  области - тверяки, как любила говорить тетя Паня.
Славка был моложе Кольки на два года и больше  любил  играть  в
войну,  чем в футбол. Парнем он рос примерным. Мать воспитывала
его в строгости. Он был усидчив  и  всегда  делал  дома  уроки.
Хорошо играл в шахматы. Колька, до этого игравший очень редко и
плохо  (ходы  знал  -  и  ладно)  Славке  первое  время всегда
проигрывал...
     -  А  вот  упал  неуклюжий  -  это  Эдик   Капустин   из
четырнадцатого барака. Он заикается. В футбол играет редко.
     Так,  благодаря  Мишке  и  Славке,  Колька уже знал многих
пацанов. С ними было уже легче знакомиться  по-настоящему.  Это
уже попозже. А здесь, на котловане, после матча, закончившегося
со  счетом  девятнадцать  - десять в пользу команды, в которой
играл Наум, Славка его познакомил с Мишкиным и Наумовым  братом
Гришкой.  Гришка  был  средним  братом.  Ровесник  Славки, он и
учился с ним в одном классе.  В  нем  чувствовался  лидер.  Его
уважали:  строен,  силен,  хорошо  играет  в шахматы, в футбол,
единственный из дачинских,  кто  не  бросил  секцию  бокса  при
школе. В пионерской дружине он был горнистом. На горне играл не
совсем  так, как показывают в киножурналах, но довольно четко и
главное - громко. Большой дружбы у Гришки ни с  кем  не  было,
хотя  зазнавался  он  не  очень. Но все же какое-то высокомерие
ровесники чувствовали в нем, в отличие от братьев. Про эти трех
братьев пацаны говорили: "Мишка,  Гришка  и  Наум  катались  на
лодке..." и так далее.
     Гришка  вытер  вспотевшее  лицо  рубахой,  совсем  недавно
являвшейся составной частью боковой штанги футбольных ворот, и,
протянув Кольке руку, отрекомендовался:
     - Григорий. - И сразу:
     - Ты в шестом бараке? А я в пятом, напротив...  В  футбол
играешь? В какой класс пойдешь? - куча вопросов.
     Колька на все кивнул головой и сказал:
     - В шестой класс.

     3

     Колька  приехал  к  матери на постоянное жительство. Они с
сестренкой   Юлькой,    шустрой,    светловолосой    девчуркой,
воспитывались  у  бабушки  с  дедушкой  в далеком селе Юсово на
южной окраине Рязанской области. С матерью жила  самая  младшая
сестра - Оля. Вслед за Колькой дедушка привез и Юлю, и бабушку
с  ее старшей сестрой бабой Мотей. Старики вскоре прописались в
поселке Саперная  Колпинского  района,  где  дедушка  устроился
плотником   на  асфальто-бетонный  завод,  главное  предприятие
дорожно-строительного района, которым стала Саперная  в  начале
пятидесятых. Поселился дед с бабками в домике, в котором раньше
солдаты  готовили  пищу  для  собак, охраняющих пленных немцев.
Рядом стояли сараи, индивидуально отгороженные друг от друга  и
с общим
     проволочным  барьером.  На дверях еще сохранились надписи:
Пират 1, Пират  2,  Астра,  Тарзан,  -  и  другие  обозначения
собачьих   кличек.  Чтобы  найти,  где  жили  Колькины  предки,
достаточно было сказать: в собачнике, - и каждый бы показал их
домик.  Саперная  расположена  прямо  на  берегу  Невы.  Колька
значительную  часть  каникул  проводил  в Саперной. Но это было
потом. А пока...
     Ни он, ни сестры даже не задумывались о тесноте, в которой
они оказались с их приездом  на  Дачу  Долгорукова.  В  комнате
матери  до  их  приезда  проживало  три  семьи:  мать с Ольгой,
мать-одиночка Тамара с трехлетним Вовкой и  грудным  Санькой  и
еще   одна   молодая   супружеская  пара.  К  Колькину  приезду
молодожены переехали, и в восемнадцатиметровой комнате осталось
две семьи - шесть человек. А через  месяц  -  десять.  Ребята
пошли  в  школу  и  впервые ощутили тесноту, когда стали делать
уроки: один - за столом, другой - за подоконником. Ольге идти
в школу надо было только на будущий год. Жили дружно. Поговорка
"в тесноте да не в обиде" подтверждалась на практике.
     Да и вся секция - большая коммуналка  -  жила  дружно  и
мирно.    Люди,    разные    по    возрасту,    национальности,
состоятельности, семейному и социальному положению - все  жили
одной  дружной  семьей.  На  общей  кухне  стряпали немногие, в
основном, квартир шесть, ближе к ней  расположенных,  либо  те,
кто готовился к празднику или встрече гостей. да и то: огромную
кухонную  плиту  (два  на три) топили исключительно редко. Пищу
готовили на стоящих на кухне примусах, керосинках и  керогазах.
Использовались  только кухонные разделочные столы. Что касается
жильцов дальних  комнат,  их  примусы  и  керосинки  стояли  на
табуретках в простенках, между дверьми соседних комнат, прямо в
коридоре.    Это    являлось    нарушением    правил   пожарной
безопрасности,   но   при   случавшихся   проверках   все   эти
нагревательные  приборы  незамедлительно  оказывались на кухне,
как им и пристало. Счет комнат начинался с первой секции, а  во
второй продолжался с шестнадцатого номера.
     В  первой  комнате  направо  (по нумерации - семнадцатая)
жила небольшая финская семья: муж с женой  и  дочерью  Морькой,
Ольгиной  ровесницей.  Потом  они уехали, а их место заняли две
одиноких дамы: Маша Куданкова и Нина Однобурцева.  Напротив  их
проживала  семья  Якубенко,  дядя  Петя  и  тетя  Поля  с тремя
сыновьями, друг за другом уходящими и возвращающимися из армии:
Вовка, Адик и Юрка. Средний - Адик - был самым  серьезным  из
братьев.  Вовка  с  Юркой  были  несколько шебутные, но честные
хорошие  ребята.  На  Даче  Долгорукова  их  уважали.  Якубенки
приехали  сюда  с Кольского полуострова. Дядя Петя часто вел на
кухне для окружающих пространные и ностальгические  рассказы  о
далекой северной земле.
     Все  жильцы  были  индивидуальны  и  весьма  интересны. По
соседству с Якубенками жила медсестра Мария Матвеевна с  мужем,
которого  все  звали  просто  Юрочкой.  Он отбывал срок, за что
никто  толком  не  знал,  вся  речь  его  -  сплошной  жаргон.
Мальчишкам  нравилось.  Часто кто-нибудь копировал Юрочку: " Ах
ты, своя чужую закусала!.." Рядом с Юрочкой жила одиночка Женя.
Она тоже сидела.  Будучи  вахтером  на  КПП  какого-то  "ящика"
допустила  нарушение  пропускного  режима.  В  тюрьме тронулась
умом. Лицо у нее было веснушчатое, немного перекошенное,  глаза
мученические.  Ее  побаивались.  При