Борис, или, как звали его на  улице,  Боряна,  как-то  раз
здесь  же неподалеку, решил устроить "небольшой фейерверк", как
он тогда выразился. Он приволок откуда-то поржавевший,  помятый
бачок  с  порохом и, предупредив всех, чтобы подальше отошли от
костра, сам тоже отошел метров за семь и стал за ручку  вращать
бачок,  намереваясь бросить его издалека в костер. Казалось бы,
все расчитал для  безопасности  себя  и  окружающих,  но  когда
размахивал, задел бачком за валун. Это задевание вызвало искру,
и  бросить  бачок он не успел, тот взорвался в его руке. Никто,
кроме самого Боряна, не пострадал. Он же  остался  без  руки  и
глаза.
     Мальчишки  с  интересом  наблюдали,  как  из-под Боряновой
кисти на листе ватмана появлялись кусты, дорога, облака и  даже
вдалеке   -   высокая  труба  Невского  химзавода  со  столбом
ядовито-желтого дыма.
     А Мастюку не  терпелось  поделиться  новостью,  содержание
которой он и сам не знал. Поэтому он снова округлил глаза и уже
не так громко, как вначале, а таинственно прошептал:
     -   Пацаны,  айда  вечером  в  клуб...  Там  будет  такое
интересное... Там привезли какой-то ящик... И на  крыше  мужики
чего-то  прибивают.  Я  слышал,  как  Яша  говорил бабам, чтобы
приходили вечером в клуб.
     Толком объяснить он так ничего и не смог.
     Когда Колька с Гришкой и  Паней  подошли  к  клубу,  возле
клуба  никого  не  было.  Окошечко для продажи билетов закрыто.
Первая мысль - Мастюк разыграл. Но дверь оказалась незакрытой.
Окна клуба были занавешены.  Когда  ребята  вошли  в  помещение
клуба,  они сначала ничего не увидели, кроме человеческих спин.
Взрослые люди стояли сплошной стеной, кто поменьше ростом - на
скамейках. Все вытягивали шеи и смотрели куда-то  на  сцену.  И
это  у  самого  входа. Колька, нащупав ногой свободное место на
последней скамейке, изловчился и, приподнявшись,  увидел  через
головы  и плечи впереди стоящих людей на столике, расположенном
на краю  сцены,  небольших  размеров  ящик.  По  центру  ящика,
немного выше сцены, светилось прямоугольное пятно. Он ничего не
мог  разобрать,  но  потом  стал  различать фигуры людей в этом
светящемся прямоугольнике. Затем более отчетливо появился живой
поясной портрет мужчины, который что-то объявил.  Было  далеко,
стоять   неудобно,  и  Колька,  спрыгнув  вниз,  потоптался  за
спинами, подпрыгнул пару раз - безрезультатно. Из толпы выполз
Мастюк с круглыми глазами и  таинственно-таинственно  произнес,
почти прохрипел:
     - Те - ле - ви - зор...
     Так  они  познакомились  с  этим замечательным достижением
науки. Потом приходили в клуб за полчаса до  начала  сеанса  и,
первыми входя в зрительный зал, рассаживались перед телевизором
прямо  на  полу.  Со  временем  ажиотаж  проходил,  и  зрителей
собиралось   меньше.   В   бараках   у   одногодругого,   более
состоятельных,  стали  появляться  собственные КВН-49, да еще с
линзами, увеличивающими изображение. Соседи просили счастливого
владельца  телевизора  пустить  их  посмотреть  кинофильм   или
концерт. Как правило, им разрешали.

     7

     Состоятельных  людей  на  Даче  Долгорукова  было немного.
Пацаны не интересовались, кто сколько денег получает на работе,
но знали, что есть,  мужики,  получающие  аж  тысячу  рублей  в
месяц. Это было много. Состоятельными же они считали, например,
имеющих  телевизор,  а  таких на двести семей приходилось семей
восемь в поселке. Мотоцикл имел один  Яша,  велосипеды  были  в
семьях  десяти. Фесин сосед дядя Вася несколько лет сооружал во
дворе барака легковой автомобиль  из  запчастей  от  "Виллиса",
"Победы"   и   других   машин.   Его   сначала   считали   тоже
состоятельным,  но  потом,   слыша   однозначные   высказывания
соседей,  что  "из  этого  рая не выйдет ничего", состоятельным
считать его перестали.
     В поселке были все равны. Жили в одинаковых условиях:  без
горячей  воды, с туалетами "типа сортир", два раза в месяц, как
по сигналу боевой трубы,  сбегались  в  очередь  за  керосином,
ходили  в местную баню, зарплату отоваривали в одном магазине в
корпусах, который так и назывался  "сельский  магазин".  Иногда
ходили  за  продуктами  на  Новочеркасский  проспект,  на улицу
Глухую, позднее переименованную в Весеннюю.
     В  магазинах  было  почти  все.  Мужики,  правда,   любили
потрепаться  про  икру,  крабы,  особую селедку - "залом", при
одном описании которой у ребятишек текли слюнки. Да и  недорого
было   все.   Относительно.   На   полках  в  отделах  месяцами
простаивали пачки кофе с цикорием и без него, чаи были  даже  в
металлических  коробках,  колюаса и сыры нескольких сортов. Это
покупалось очень редко, в основном, к праздничному столу. Масло
почти не покупали, в этот отдел небольшая очередь выстраивалась
за маргарином, комбижиром, маргогуселином. Намажешь здоровенный
кусок Красносельской  булки  за  девяносто  копеек  комбижиром,
посыплешь солью и - порядок. Старались покупать больше овощей,
привозили  копченые кости, пользующиеся огромным успехом, как у
детей, так и у взрослых.
     Колькина семья считалась средней  зажиточности.  Как  они,
жили  большинство  дачинских.  Мать его, Александра Николаевна,
зарабатывала 570 рублей в месяц, а  получала  на  руки  и  того
меньше.  А  надо  было  кормить  троих  детей,  а иногда с ними
проживала баба Мотя, которая помогала вести хозяйство в связи с
материнской занятостью на работе да по  магазинам.  Правда,  им
помогали  родители Александры Николаевны, Колькины дед и бабка,
которые жили в Саперной, работали там и имели свой огородик,  а
также  корову.  Хлопот с ней было немало, но молочко было свое.
Сметана,   масло,   творог,   квашонка   -   тоже.   Так   что
молокопродукты,  а  также  картофель,  капусту  и  другие овощи
возили из Саперной после каждой поездки туда.
     Для многих дачинских  большим  подспорьем  было  колхозное
поле.  В  основном,  воровали  картошку, но не брезговали ничем
другим. Понимали,  что  -  воровали,  но  жить-то  было  надо.
Поговорку  "Все  вокруг  колхозное,  все вокруг мое" знали все.
Вечерами перед уборочной всякий проходящий или проезжающий мимо
картофельного поля всегда мог  увидеть  несколько  человек,  то
приседающих  на  грядках,  то  шагающих  по  полю, будто грачи.
Впрочем, большинство  родителей  "промышлять"  своим  чадам  на
колхозном   поле  категорически  запрещали.  Слушались,  но  не
совсем. Домой  ничего  не  таскали,  а  вот  карманы  морковкой
набивали.  Картошку  тоже  подкапывали  для  костра.  Некоторые
пацаны продавали картошку  за  бесценок,  а  вырученные  деньги
тратили на покупку папирос.
     Курить        хотелось.       А       покуривали       все
тринадцати-четырнадцатилетние.  Одни  -  ради  баловства,   за
компанию,   другие   -   уже   втянулись.  Существовали  самые
хитроумные   способы   незаметного   извлечения   папирос    из
родительских  пачек.  Курили  и  растертые  листья, смешанные с
табаком из окурков, не брезговали и самими окурками (чинариками
или хабариками). Слово "оставь" ассоциировалось только  с  "дай
докурить". Курили, не боясь самых жестоких наказаний. Некоторые
бывали  биты  "смертным  боем".  Толя  Ходин  наказывался отцом
неоднократно, но курить не бросил. У него  и  родители  курили.
Они  в  блокаду втянулись и теперь было никак не бросить. Может
быть потому они так строго и наказывали сына за курение табака,
что на собственном здоровье познали всю прелесть никотина.
     Курили, картошку воровали... Но драк  избегали.  Старались
улаживать
     конфликты   мирным   путем.   Нередко  слышали  о  стычках
корпусовских с яблоновскими, но сами  в  таких  "кампаниях"  не
участвовали.   Взрослые   этим   грешили.   По  пьяной  лавочке
устраивали  мордобои  по  самому  ничтожному   поводу.   Иногда
мордобои заканчивались плачевно. Соловьев взял топор и шарахнул
Лаптева  по башке. В результате: один - на тот свет, другой -
в тюрьму, а дети  у  обоих  -  сироты.  Таких  сирот  на  Даче
Долгорукова    насчитывалось    достаточно.    У    большинства
матерей-одиночек муженьки не просто где-то скрывались или  были
"проезжими  молодцами",  а  отбывали  срок  за  разнве делишки.
Всегда все было связано с пьянкой. Пьянства дачинские мальчишки
боялись больше всего. Кольку с пятнадцати лет иногда приглашали
играть на гулянках на гармошке,  но  он,  Когда  ему  подносили
водку,  всегда  незаметно  выливал  ее  под  стол, либо в какую
посуду. А однажды они с Наумом на  чьем-то  дне  рождения  были
уличены в выплескивании водки и осмеяны. Все стерпели. Они даже
первую  Наумову  получку  на  "Прогрессе" (он пошел работать, а
Колька еще учился в  девятом  классе)  "обмывали"  лимонадом  с
пряниками.

     8

     Со  временем  Колька освоился на Даче Долгорукова, и порой
казалось, что он всю жизнь здесь жил. Однако,  года  через  три
после  приезда  он  вдруг  стал  скучать,  даже  не  скучать, а
тосковать. Особенно тоска  донимала  его  в  ненастную  осеннюю
погоду или в зимнюю метель, когда никуда из дома не выйдешь, да
и  идти  некуда.  В  такие  часы ему вспоминались детские годы,
далекое Юсово, богатая рыбкой  песчаная  Становая  Ряса.  Слезы
наворачивались на глаза, и самого себя становилось жалко-жалко.
В такие моменты забирались они с Наумом в сушилку, рассказывали
разные истории или играли в кинофильмы, покуривали...
     А  за  стеной  сушилки  моросил  беспросветный октябрьский
мелкий дождь. Лужи давно не просыхали.  Прибарачные  березки  и
тополя,  роняя последние листочки, зябко дрожали на сыром, даже
их пронизывающем насквозь ветру.
     В сушилке было тепло. Друзья никого  к  себе  не  пускали.
Говорили полушепотом:
     - "Кружка пива".
     - "Кащей Бессмертный".
     - "Княжна Мери".
     Назывались   фильмы  на  букву  "к".  На  "к"  было  много
кинофильмов.  Надоедала  эта  игра   -   придумывали   другую.
Отгадывали имена и отчества известных людей.
     - Лермонтов?..
     - Михаил Юрьевич.
     - Репин?..
     - Илья Ефимович.
     - Правильно. А Некрасов?..
     - Николай Алексеевич.
     Было  интересно.  Колька  всегда  про запас имел несколько
фамилий со сложными на его взгляд именами или отчествами. К его
немалому удивлению Наум четко отвечал.
     - Белинский?..
     - Виссарион Григорьевич.
     - Короленко?..

     - Владимир Галактионович.
     - !!?
     Сколько Колька не спрашивал эти два  имени  и  отчества  у
пацанов,  никто  ответить  правильно  не  мог. А Наум - сразу.
Уважение к другу возрастало.
     Из  всех  предметов  в  школе  Наум  больше  всего   любил
литературу.   Особенно  любил  Лермонтова.  Его  "Мцыри"  читал
наизусть, Колька сам проверял. Иногда друг сбивался - слово не
то или оборот. А так все, как по книжке, от начала до конца.  А
Колька знал наизусть Некрасова "Мороз - Красный нос". Когда-то
в  пятом  классе  вместо  заданного отрывка прочитал всю поэму.
Ребята сначала с улыбками переглядывались, но учитель  Варварин
Иван  Петрович не остановил его, а в конце урока поставил сразу
две пятерки. Это еще в той школе. Давно... И опять - тоска...
     В этот раз Наум не был грустно-сочувственным. В него вроде
"бес вселился". Шутил, подначивал,  толкался,  махал  кулаками,
делая  боксерские ужимки и напевая что-то из "Гоп со смыком". В
конце концов все это Кольке надоело и он отправился домой. Наум
не хотел его  пускать,  дергал  за  руку,  подставлял  ножку...
Наконец,  когда  Кольке удалось вырваться из коридора на улицу,
Наум приоткрыл дверь и бросил в него тряпкой.  Тряпка  упала  у
Колькиных  ног.  Он  поднял ее и бросил в Наума. Тот увернулся.
Колька снова повернулся, чтобы  уйти.  Он  услышал,  как  сзади
открылась  дверь,  но  не успел даже оглянуться - тряпка упала
ему на плечо. Он, рассердившись, схватил ее и побежал к  двери,
за  которой  спрятался  Наум. Однако у двери остановился и стал
ждать, когда она откроется. Дверь один раз слегка приоткрылась,
мелькнуло хитрое лицо товарища, и дверь сразу зхахлопнулась.  А
друг кричал из-за двери.
     -   Попробуй  кинь,  я  тебе  кину...  Да  ты  все  равно
промажешь. Колька
     выжидал. С той стороны двери послышалось какое-то топанье,
потом -
     неболь шое затишье. Вот дверь снова открывается, и мокрая,
грязная тряпка летит прямо... Но это оказался не Наум, а живший
в одной из дальних комнат коридора  семидесятилетний  старичок.
Он  всегда  курил  трубку.  Вот  и  сейчас  он с трубкой во рту
выходил из барака. Неожиданный удар тряпкой чуть  не  выбил  ее
изо рта. Тряпка упала деду под ноги. А за его спиной прятался и
хохотал, строя рожи, Колькин коварный друг.
     Кольке так стало стыдно, что он даже не убежал. Дед что-то
выговаривал  Кольке,  стыдил  его,  вспоминая и Бога, и мать, и
"хулиганов-  пионеров".  А  "хулиган-пионер  бормотал   что-то
извинительное. Потом повернулся и, не обращая внимания на хохот
и  зубоскальство  друга, понуро поплелся домой. День был вконец
испорчен.
     Но не все ностальгические  дни  заканчивались  так  плохо.
Однажды,  перед октябрьскими праздниками, друзья сидели в своей
сушилке,  коротали  время,  тренировали  память...  Вдруг   они
услышали,   что   в  коридоре  началась  какая-то  возня,  шум,
суматоха. Уж не пожар ли?  Они  вопросительно  переглянулись  и
вышли  в коридор. Люди суетились, звенели бидончиками, ведрами,
канистрами. "Керосин привезли", - догадались ребята. И  словно
в  подтверждение  их  догадки,  с улицы раздался призывный звук
трубы, каким обычно  жители  извещались  о  прибытии  машины  с
керосином.  Колька  убежал домой, и когда он с бидончиком вышел
снова на улицу,  Наум  уже  хромал  с  ведерком  в  руке  около
третьего барака. Колька бегом догнал его. Там и сям выскакивали
люди  с  посудой для керосина, а машин нигде не было видно. Все
недоуменно   переглядывались.    Подошедший    Гришка    как-то
таинственно сказал:
     - Мотаем домой скорей. Во собрались...
     -  Погоди  ты.  Тут  керосин  привезли. Ты не видел, куда
машина отъехала?
     - Да не было никакой машины.
     - Но мы же сами слышали.  Да  и  людей  вон  сколько,  из
разных

     бараков.  Люди  ежились  от  осенней  измороси,  озирались
вокруг,
     что-то спраши вали друг  у  друга.  Весь  их  вид  выражал
сплошное недоумение.
     -  Не  было машины, - повторил Гришка, - это я пробовал
звук горна.
     Гришка показал из-под  полы  куртки  мундштук  пионерского
горна. - Я
     несколько  раз  проиграл,  смотрю  -  забегали.  Я  сразу
догадался.  Ну,  думаю,  могут  и  поколотить.  Я  и  не  думал
подшучивать.  Хорошо,  что  пока  никто  ничего не понял. Пошли
домой быстрей.
     Пацаны двинулись домой, на ходу переваривая все услышанное
от Гришки.  Смеяться  стали  потом,  дома.  Причем,  дальше  -
больше.  Смеялись над собой. И над тем, как поневоле "купились"
звуком горна, и над тем, что не сразу дошло, как до жирафов.
     Дружина,  где   Гришка   был   горнистом,   готовилась   к
праздникам,  и по выходным Гришка ходил на репетиции в школу, а
сегодня ему разрешили  взять  горн  домой,  потренироваться  на
досуге, так как времени до праздников оставалось мало.

     9

     В будни, то есть в обычные дни, все было нормально. Школа,
домашние  уроки.  Не  затоскуешь. Долгую дорогу до школы ребята
будто бы и не замечали. Но она тоже  сказывалась  -  школьники
становились  усидчивее,  выполняя  домашние  задания.  Конечно,
уставали. Утром поднимались в семь часов. Умывались.  Небольшая
зарядка,  завтрак.  Выходили  из  дома за час до начала уроков.
Неизвестно, будет ли по пути какая оказия или  нет.  Имелось  в
виду:  состав,  идущий к Финляндскому мосту, попутная машина...
Пацаны догоняли грузовик, забирались в кузов и  ехали,  а  если
шофер  выгонял  или  кузов  был перегружен, цеплялись за задний
борт руками и ехали на ногах, как на лыжах. Кольку с Наумом  не
один   раз  подвозил  (сразу  двоих  в  кабину  брал)  водитель
ассенизаторской  машины.  Видно,  жалко  становилось  ему  двух
шкетов,  идущих  по снежной обочине мощеной дороги за знаниями.
Тем более, что один из шкетов опирался на костыль. А  они  даже
не знали, как звать этого водителя. В таких случаях в школу они
прибывали раньше всех.
     Чаще все же приходилось идти пешком. Из школы - тоже. Ну,
домой было идти намного приятнее и веселее. Сегодняшние занятия
кончились,  до завтрашних надо было еще дожить. Зимой, если был
сильный мороз, заходили  в  "сельский  магазин"  погреться.  От
магазина  до  Дачи  Долгорукова  встречных  попутчиков почти не
было, и ребята горланили песни:  "Плывут,  плывут,  плывут  над
нами облака", "У дороги чибис" и другие из веселого пионерского
репертуара.  Но  больше  всего  им  нравилась  песенка Максима,
услышанная ими в кино - "Крутится, вертится шар  голубой".  Ее
пели  особенно  бойко  и  громко.  Так  незаметно,  с песнями и
доходили до дому.
     Иногда возвращались из школы  целой  компанией.  Совпадало
одинаковое количество уроков в разных классах. . Тут были Феса,
Гришка,   Паня,   Корныши  из  четырнадцатого  барака,  недавно
приехавшие литовцы. По фамилии они были Карклинисы, но  так  их
никто  не  звал,  звали  просто  литовцами. Эта большая дружная
семья  быстро  прижилась  на  Даче  Долгорукова.  Куча   детей.
Родители  в  поте  лица  трудились, чтобы прокормить всех. Отец
работал кондуктором трамвая. У них с теткой Катей Бычковой была
взаимная симпатия. Но это так, к слову. Четверо ребят учились в
школе: Оська, Витька, Олька и Бронька. Олька -  парень.  Долго
не могли привыкнуть к его женскому имени, но имена Олег и Алька
так и не прижились. Осталось - Олька.
     Такой компанией путь преодолевался еще быстрее.
     Но  бывали  и непредвиденные задержки. Подойдут к железной
дороге,  а  на  ней  несколько  составов:  одни  стоят,  другие
маневрируют. Ни обойти
     (слишком  далеко),  ни под вагон подлезть (опасно). Не так
боялись за свою жизнь (авось, ничего не случится), как  боялись
нарваться  на неприятность. Часто составы охранялись военными с
автоматами. Они подлезать под состав  не  разрешали.  К  ним  и
подходить-то  было  нельзя.  Пацаны  были  очевидцами, как один
мужичонка   с   Дачи   Долгорукова   Иван   Вакуленко,   Вакула
по-уличному,  имел  неосторожность подойти к охраннику. Правда,
он не только подошел, но и вступил с ним в контакт. Вакула  был
мужик  неплохой,  покладистый,  подчеркнуто  уважал начальство,
многие даже думали: не стучит ли он.  Работал,  как  вол.  Надо
было  прокормить  многодетную  (почти  одни  девки) семью. Но в
состоянии подпития он "чудил". Вот и  в  этот  раз,  когда  все
стояли  и  ждали освобождения перехода, он ждать не стал. Он, к
удивлению соседей, пошел прямо к охраннику. Подошел  к  нему  с
тыла,  незаметно вытащил из кармана детскую игрушку - пистолет
и, направив в спину солдата, громко крикнул:
     - Руки вверх!
     Никто не  успел  ни  охнуть,  ни  засмеяться,  как  солдат
мгновенно,  полупригнувшись,  повернулся  через  левое  плечо и
ударил   Вакуленко   прикладом   в   челюсть.   Бедный   Вакула
распластался  между  рельсами  с  пистолетом  в  правой руке, с
холщевой сумкой в левой. Из сумки высыпались  пряники,  яблоки,
конфеты... Гостинцы нес детям с получки.
     Осознав,  повидимому,  что  перед  ним  не  диверсант и ни
составу, ни его жизни  ничто  не  угрожает,  солдат  крикнул  в
сторону ждущих перехода людей:
     -  Эй, мужики! Ну-ка, заберите его отсюда. Вакуле помогли
подняться. Собрали высыпавшиеся из сумки гостинцы. После такого
удара он стал, вроде, еще пьянее, шел, как  будто  перед  собой
ничего не видел. И пистолет в руке.
     Нет,  с властью лучше не связываться. А человек в форме -
это власть.

     10

     В школу Колька ходить любил.  Не  понятно  было,  как  это
пацаны убегают с уроков - "мотают"? Переживаешь, конечно, если
плохо  выучен  или совсем не выучен урок, молишь Бога про себя,
чтобы не