ялится, камбала? Или это летучая рыба?" И местные жители решат, что я приехал из Токио.
     Ангелица поджидала меня в голубом плаще, в сапогах со шнуровкой и с корзинкой на локте. Когда я пробирался через толпу на автобусной остановке к глазам, похожим на глаза диснеевского олененка Бемби, мне казалось, что это напоминает сцену из фильма. Если бы все люди чувствовали себя так, как я тогда, намереваясь отправиться в небольшое путешествие в канун Рождества с подружкой с глазами олененка, одетым в модный свитер, в плаще от "McGregor", то во всем мире сразу исчезли бы все конфликты. Не стало бы войн, и всюду царили бы только лучезарные улыбки.
     Нашей целью был Карацу.
     Автобус был почти пустым, если не считать парочки лирически настроенных старшеклассников, любителей Саймона и Гарфанкела, направляющихся в канун Рождества к морю, и семейной пары, которая, возможно, в отчаянии решила совершить совместное самоубийство до наступления Нового Года.
     Карацу славился своими сосновыми рощами, пляжем с очень сильным прибоем и керамическими изделиями.
     - Мацуи, ты собираешься поступать в университет? - спросил я.
     - Да, подумываю.
     - А уже решила куда?
     - Я подала документы в колледж Цуда, в Токийский женский и в Тонтон.
     Поскольку последний год я не читал студенческих журналов, то не имел никакого представления о том, что такое Тонтон. Но само название сулило много веселья, и я сказал, что, пожалуй, тоже поступлю туда.
     Ангелица рассмеялась:
     - Тонтон - это жаргонное название женского колледжа Тондзё в Токио.
     - Я знаю, просто пошутил, - покраснев, ответил я.
     - Ядзаки-сан, а у вас весь класс поступает на медицинский факультет?
     - Да, девяносто процентов, но у меня нет шансов.
     - Нет? Было бы здорово, если бы вы стали врачом.
     Я не вполне понял, что она имела в виду. Чтобы я приподнял ей блузку и прощупал грудь? Или попросил бы ее лечь на спину и раздвинуть ноги? От таких фантазий кровь прилила у меня к голове. "Чего доброго, мне станет плохо с сердцем", - подумал я и представил лицо Адама, который говорит мне: "Перестань об этом думать!", после чего немного успокоился.
     Конечной остановкой автобуса был центральный квартал Карацу. Кондуктор сказал нам, что не в сезон автобус не идет на побережье. Я предположил, что он нам просто завидует и ехидничает.
     До берега было довольно далеко. Я начал прикидывать: сейчас десять утра, до берега ходьбы полчаса, значит, мы будем там в пол-одиннадцатого; сколько же у нас остается времени провести у зимнего моря? Наверняка у ангелицы в корзинке есть бэнто, а в нем такие вкусные вещи, что слюнки потекут. Но если к полудню мы все съедим, что нам останется делать? Мы начнем замерзать, сидя без дела на холодном ветру, и придется возвращаться обратно. Я мечтал о романтическом ЗАКАТЕ, когда все вокруг нежно растворяется в бледно-фиолетовом воздухе и уже от самого этого воздуха люди начинают терять рассудок.
     - Мацуи, а ты любишь кино?
     В торговом квартале Карацу у входа в аркаду был кинотеатр. Там шел фильм "Хладнокровное убийство", которому предстояло разрушить наш пикник.
     - Да, люблю, - ответила ангелица.
     - Посмотри сюда! Ты видела "Хладнокровное убийство"? - изобразил я из себя всезнайку.
     - Нет, я о нем даже не слышала.
     - Он сделан по книге Трумэна Капоте, одному из величайших шедевров нашего времени.
     Поскольку мне страшно хотелось увидеть закат на морском берегу, я решил затащить Мацуи на "Хладнокровное убийство", но этот социальный фильм по книге Капоте был совершенно неподходящим для семнадцатилетней парочки, мечтающей о первом сладостном поцелуе. Фильм, сделанный в откровенном документальном стиле, о двух мужчинах с убогим прошлым, которые убили целую семью и закончили на электрическом стуле. Убийц играли беззубые актеры, фильм был черно-белым, а сцена удушения исполнена настолько реалистично, что даже я несколько раз отводил глаза от экрана. Кинотеатр был обветшалым, сиденья с порванной обивкой и запах, как в общественном туалете.
     "Хладнокровное убийство" утомило ангелицу. Не считая жуткой реалистической сцены преступления, ужас был в том, что фильм шел два часа сорок минут. Ангелица несколько раз закрывала глаза рукой и шептала: "О нет!", "Не может быть!"
     Я настолько устал и раскаивался в выборе именно этого фильма, что потом не сказал ей ни слова.
     Всю дорогу до побережья мы шли молча.
     - Ядзаки-сан, может быть, перекусим? - предложила она, когда мы прибыли на обдуваемый ветрами пляж, и достала из корзинки обернутые в фольгу бутерброды с сыром, ветчиной, яйцами и овощами, а также салфетки и веточки петрушки, а в завершение - жареных цыплят, у которых ножки были обернуты фольгой, чтобы было удобнее их держать. Поверх фольги они были перетянуты розовыми резиночками.
     - Какая вкуснятина! - громко выпалил я.
     Шок от просмотра "Хладнокровного убийства" еще не прошел, и я продолжал ощущать сухость в горле, пищеводе и желудке. Тем не менее я уминал бутерброд за обе щеки.
     Ветер усилился, вдали в море вздымались белые гребешки, время от времени ветром взметало песок на берегу, и нам приходилось закрывать лица и корзинку.
     - Крутой фильм! - сказала ангелица, наливая чай из термоса.
     - Ты устала?
     - Да, немного.
     - Извини меня.
     - За что?
     - За то, что повел тебя смотреть этот фильм в день особенного свидания.
     - Но разве это не шедевр?
     - Разумеется. Я читал об этом в журналах.
     - А нужно ли нам все это?
     - Что?
     - Мне непонятно, нужны ли нам такие шедевры?
     - Что ты имеешь в виду?
     - Это же случилось на самом деле.
     - Да, это подлинная история.
     - Зачем нужно было делать из этого фильм? Я уже все это знаю...
     - Что знаешь?
     - Что в мире существует жестокость, я об этом знаю... Вьетнам, евреи в концлагерях, но мне непонятно, зачем нужно об этом снимать фильмы.
     Я ничего не мог ответить, хотя прекрасно понимал, что имеет в виду ангелица.
     Мацуи Кадзуко была нежной, красивой и умной девушкой, выросшей в заботливом окружении. Возможно, мир, изображенный в "Хладнокровном убийстве", находится совсем рядом, возможно, нужно пристальней приглядываться к таким вещам, но в конечном счете ангелица сказала, что "предпочла бы жить, слушая звуки клавишных Брайана Джонса".
     Оставив на берегу почти все бутерброды, мы удалились от зимнего моря.
     Мы так и не поцеловались.
     Так подошел к концу 1969 год.
     Сейчас Адама работает в Фукуока промоутером. Зачем выходцу из шахтерского поселка Ота понадобилось приобретать такую западную по духу специальность? Девять лет назад я издал свой первый роман, который стал бестселлером и наделал много шума. Когда я сидел в "консервной банке" и работал над второй книгой в многоэтажном отеле в Акасака, Адама пришел навестить меня. Теперь все обстоит иначе, но тогда встреча с Адама была для меня мучительной. Я внезапно стал знаменитым и пребывал под сильным давлением; меня уже тянуло вернуться к той бурной жизни, которую мы когда-то вели вместе с ним. Нам было почти не о чем говорить. Адама выпил чашку мерзкого кофе из моего термоса и ушел. Потом я попытался выпить сам чашку и испытал чувство стыда, что поил такой бурдой друга, вместе с которым провел свой семнадцатый год жизни.
     Басист и певец из группы "Coelacanth" Фуку-тян сейчас также живет в Фукуока. Он владеет магазином грампластинок, специализирующимся на джазе, и иногда помогает устраивать концерты. Он регулярно присылает мне новые пласты с сальса или рэггей. Когда встречаемся, мы вместе исполняем песни Дженис Джоплин, а если забываем слова, то вставляем неизменные "Don't you know, don't you know".
     Я много лет ничего не слышал о лидерах Объединенного фронта борьбы Северной школы Отаки и Нарусима, но когда, сдав экзамены и поступив в Токийский университет, я впервые приехал в Токио, то навестил их в пансионе. По комнате были разбросаны шлемы, деревянные шесты и листовки. Еще там была девица в блузке, джинсах и безо всякой косметики. Мы слушали песни Ёсида Такуро и съели по чашке очень соленой лапши из Саппоро.
     Сирокуси Юдзи стал врачом. Я встретил его однажды, еще когда он был студентом медицинского факультета. Он сказал, что при виде его студенческого билета все девицы из кабаре, кроме двух, с ним переспали.
     Сато Юми, или чаровница "Энн-Маргрет", удачно вышла замуж и, насколько мне известно, живет в Сасэбо.
     С Ивасэ я часто встречался после того, как приехал в Токио, но в последние годы связь между нами оборвалась. До меня доходили слухи, что он играет на гитаре в ночном баре на Икэбукуро, но не знаю, правда ли это. Он жил с девушкой, которая мечтала стать художницей, но когда мы виделись в последний раз, он сказал, что они уже расстались.
     Нагаяма Миэ стала парикмахершей.
     Хозяин джаз-клуба "Four Beat" Адати-сан покончил с собой.
     Допрашивавший меня полицейский Сасаки теперь живет в Кагосима. На Новый год он регулярно шлет мне открытки: "Желаю удачи в Новом году. В последнее время молодежное хулиганство усилилось".
     Прыщавый, главарь банды из индустриального училища, работал на заводе в Сасэбо, где у него рука попала под пресс и он лишился четырех пальцев. Кэндо он больше не занимается.
     Мулат-бандит исправился и теперь заведует в Сасэбо кофейней. Стену его кафе украшает мой автограф в рамке.
     Кавасаки и Аихара, наши тренеры по физкультуре, сменили место работы и в Сасэбо уже не живут.
     Мацунага ушел из Северной школы и теперь работает где-то преподавателем в женском колледже. Хотя я стал известным писателем, недавно при встрече он говорил со мной точно таким же менторским тоном, как и в школьные годы.
     - Ядзаки, постригись, ты выглядишь ужасно.
     Секретарь союза учащихся, который на следующий день после снятия баррикады хватал меня за грудки, вступил в Киотоском университете в "Красную Гвардию", после чего был арестован в Сингапуре.
     Накамура, который наложил кучу на столе директора школы, теперь работает пиаровцем в Нагасаки. Однажды, когда я читал там публичную лекцию, он радостно завопил:
     - Я всегда боялся, что когда-нибудь ты напишешь об этом ужасном инциденте, и, конечно же, ты о нем написал!
     Моя любовь с ангелицей Леди Джейн, или Мацуи Кадзуко, закончилась в дождливое воскресенье февраля 1970-го, после того как она сказала, что ее СИМПАТИИ ПЕРЕМЕНИЛИСЬ.
     Ангелица нашла себе дружка постарше.
     Ее бой-френд поступил на медицинский факультет университета Кюсю, а она стала студенткой Тонтан. И хотя наши чувства, вспыхнувшие внезапно, УЛЕТУЧИЛИСЬ, потом мы несколько раз встречались. Когда в парке лепестки сакуры осыпались в колодец, ангелица призналась, что они с бой-френдом собираются пожениться. В тот вечер я выпил целую бутылку "Сантори", полбутылки виски "Уайт" и бутылку дешевого портвейна, съел две порции риса с карри и говяжьего рагу - домбури. Потом, уже глубокой ночью, я достал свою флейту. Живущий со мной рядом молодой якудза четыре раза стучал кулаком в стенку с криком: "Прекрати!"
     С тех пор как стал писателем, я получил от нее несколько писем, и только один раз она позвонила. Когда раздался звонок я слушал песню "We Are All Alone" Боза Скэггза.
     - Э-э, это Боз Скэггз?
     - Да, он самый.
     - Вы еще слушаете Пола Саймона?
     - Нет, больше не слушаю.
     - Так я и думала. А я все еще слушаю.
     - Как дела?
     Она ничего не ответила. После этого звонка я получил от нее письмо.
     Когда я услышала ваш голос на фоне музыки Боза Скэггза, мне показалось, что я снова оказалась в школе. Мне тоже нравится Боз Скэггз, но сейчас я его не слушаю. С прошлого года в моей жизни сплошные неприятности, поэтому сейчас у меня чаще всего играет Том Уэйтс. Я пытаюсь забыть обо всем неприятном, но единственный способ сделать это - начать новую жизнь...
     В конце письма была напечатана по-английски строчка из песни Пола Саймона:

     Still crazy after all these years...

     Видимо, в ушах у Леди Джейн продолжали жить звуки клавишных Брайана Джонса.
     Цыплят, которых мы использовали для "Фестиваля Утренней Эрекции", Адама выпустил в горы вблизи своего шахтерского поселка после того, как шахты были закрыты. Однажды в местной газете появилось сообщение:
     ОДИЧАВШИЕ КУРЫ. ПОДПРЫГИВАЮТ НА ДЕСЯТЬ МЕТРОВ В ВЫСОТУ.