ет
уголовное дело против младшего сержанта Царенко, обвиняя его в краже
личного имущества солдат. Что же касается младшего сержанта Байкалова, то в
случае малейшего нарушения воинской дисциплины и уставов, последующего с
его стороны, будет он привлечен по своей статье. В чем Антон и расписался.
Все произошло стремительно, и Антон не успел опомниться, как вновь очутился
за пределами прокурорского гнезда. Серега Царенко остался внутри.

- Прокурорское предостережение называется, - объяснил Ступак, когда курили
они на крыльце прокуратуры, дожидаясь машины из части. - Честно говоря...
Повезло тебе. Они ведь, и Луженков, и Ушатников, в первую очередь на тебя
бочку катили. Понять не могу, почему он отступил. Стареет, наверное... Не
знаю. Если бы... Слушай, - лицо Ступака осветилось пониманием, - может ты
на лапу ему дал?

- Из сержантской получки? - Антон выдавил из себя смешок.

- Не валяй дурака, - Ступак смотрел на него с уважением, - родственник с
лампасами надавил, да? Точно. А Сереге не повезло. Селявуха... Ну, я
побежал бумажки ваши печатать. В роте увидимся.

Антон молчал. Он чувствовал себя как никогда мерзко. Договариваясь с
Матвейчуком, он был уверен, что вытаскивая себя, вытаскивает и Царенко.
Теперь он понимал, вспоминая разговор с особистом, что некоторые слова для
него и для Матвейчука в этом разговоре имели разный смысл.



"Игрушки детские. Клички, явки. Из-за этой ерунды он охотился на меня почти
год. - Антон сидел в курилке у входа в казарму. Его взвод скоблил асфальт
на плацу и ровнял по нитке сугробы. - На что, интересно, рассчитывает
особист? Что я ему сеть шпионскую тут найду? Всего вернее, план выполняет.
Леший с ним, пусть меня как свой крупный успех запишет. Может, премию дадут
человеку. Факт тот, что свое обещание он выполнил. Можно было и получше, но
выполнил. Я же ничего конкретного ему не обещал. И в бумажках его, сегодня
мной подписанных, никаких требований ко мне не было. Так что игрушки все",
- уговаривал себя Антон, тщетно пытаясь заглушить этими речами едва
различимый голос, доносившийся, как казалось, прямо с неба. Голос этот
проникнут был отчаяньем и тревогой.



- Мы закончили, сержант, - услышал он из-за спины.

Антон медленно и бесшумно выдохнул, возвращаясь.

- Сдавайте лопаты - и в казарму. Через пятнадцать минут построение на ужин.
- Антон встал со скамейки и оглянулся. Стрельцов с Курочкиным.

- Ко мне родные приехали. На КПП ждут... - Курочкин замялся.

- Отпустить бы его... вместо ужина, - продолжил Стрельцов, глядя в сторону.

По всем неписаным, да и по писаным законам части, молодым, не принявшим
присягу, без взвода нельзя было ходить никуда. Даже в туалет. Тем более на
КПП. Тем более вместо ужина.

- На ужин пойдешь с ротой, - Антон помолчал, пропуская солдат,
возвращавшихся с уборки плаца, - когда все зайдут в столовую, выйдешь на
КПП. Если остановит наш сержант, скажешь, что я разрешил. С офицерами не
спорь, вообще не разговаривай, молча возвращайся в столовую. К половине
девятого вернешься, мне доложишь, - он посмотрел на часы, - час времени у
тебя. Хватит?

Курочкин нервно засмеялся, что-то промычал и засеменил в казарму.

- Не бойся, он все сделает как надо, - успокоил Антона Стрельцов.

- Надеюсь, - хмыкнул Байкалов, - мне сейчас только проблем с солдатами не
хватает. В своих сегодня чуть не утонул. - А про себя подумал, что хоть и
не утонул, но еще и не выплыл.

- Слышал, вы с Царенко к прокурору сегодня ездили.

- Ездили с Царенко, а вернулся один. Серегу на губу вернули.

- За самоволку?

- Да не за самоволку. За нее статьи нет, это не уголовное преступление. Он
свои пять суток за самоволку отдохнул уже. За кражу. Хотя какая тут кража.
Вернувшись, всю одежду в тот же мешок и сунул бы.

- Но ведь тогда и тебя должны... должно коснуться.

- Коснется, наверное, только пока не ясно как. Штука-то вся в том, что на
мои действия статья есть, а если его вдруг посадят, то есть тем более.
Прокурор же ограничился предостережением. Иди теперь знай, что думать.

Они медленно поднялись в казарму.

- Юрик, - поймал Антон Кузя, выходившего из сержантской комнаты, - я не
пойду на ужин. Отведешь роту.

- Простудился я, - заныл Кузь, - знобит всего.

- Не валяй дурака, - оборвал его Антон, - сходишь, поешь заодно.

- Слушай, - дернул его за рукав Стрельцов, - я бы тоже на ужин не ходил.

- Есть не хочешь? - удивился Антон. - На второй-то неделе службы?

- Курочкин с КПП принесет.

- Наверное принесет, - рассмеялся Антон, вспомнив объемистые щеки
Курочкина. - Пошли в каптерку. Подождем его там.



XIV

Антон попросил Рандекявичуса запереть их на ключ.

- Устраивайся, - сказал он Стрельцову, набрасывая в углу бушлаты в кучу, -
они придут не раньше, чем через час.

- А зачем мы закрылись?

- А зачем нам лишний раз офицерам глаза мозолить? Кроме того, каптерка
должна быть закрыта, когда рота ужинает. Так что все по правилам.

Антон лег на бушлаты, сваленные кучей в углу, и укрылся шинелью. Стрельцов
сел на подоконник. Окна каптерки выходили на Олимпийскую деревню.

- У меня в Очаково двое знакомых живут, - сказал Стрельцов. - Сколько раз
сюда ездил, не знал, что тут часть. Внимания на этот забор никогда не
обращал.

- Я думаю, половина живущих в тех домах, окна которых ты видишь, о нашем
существовании не подозревают. Просто не обращают внимания. Для них это
белое пятно.

- Забавно, - засмеялся Стрельцов, - можно посмотреть на это и с другой
стороны. Будущее лежит перед нами. Лежит открыто, вроде бы не таясь, но мы
его не знаем и не узнаем, пока оно хищником не разинет свою пасть, и не
проглотит нас.

- В таком случае, - проворчал Антон из-под шинели, - процесс реализации
возможных событий есть процесс постоянного пищеварения.

- Ого, - поразился Стрельцов, - формулируешь, как для устава.

- И наша роль в нем, - продолжал Антон, - роль пищи, продукта съедаемого.

- На самом деле все не так безысходно. Я могу судить здесь только по себе,
но о большинстве событий в моей жизни, действительно важных, я так или
иначе был предупрежден. Чаще всего мне снились последствия. Мелочи, детали
обыденной жизни. Только определить по действию, происходящему во сне, по
ситуации в которую попадаешь, - что же должно было (или будет?) случиться,
чтобы такая ситуация могла состояться, просто невозможно, да и в голову не
приходит заниматься этим.

- Запутано сказано. Тем более что будущее творится в течение каждого
мгновения настоящего.

- Знаешь, как я попал в армию? Забавный был случай. Меня вызвали в
военкомат в конце сентября. В Киеве осень вообще очень красива, но конец
сентября - начало октября хороши особенно. Москва к этому времени залита
дождями, а в Киеве только заканчивается бабье лето. Нежное и очень
лирическое время.

- "И сторожа кричат протяжно: "ясно!.."

       А далеко на севере - в Париже"...

- Примерно так, - засмеялся Антон и продолжал. - У нашего военкомата есть
небольшой плац. Посреди него в тот день стоял стол, и к этому столу
тянулась очередь. За столом сидел лысый, вспотевший отставник, который
выдавал повестки. В очереди передо мной стоял парень с физфака. Я мало его
знал, он поступил на год позже меня. Обычно хорошо запоминаются те, кто
старше. С младших курсов я и в лицо-то мало кого помнил. Когда подошла его
очередь, отставник спросил, на каком он курсе учится. Тот ответил, что на
втором. Тогда его повестка была отложена в сторону, и отставник отпустил
парня до весны, до окончания второго курса. Следующим был я. Мне задали тот
же вопрос. Никаких документов кроме повестки на столе не лежало. Я мог бы
сказать, что учусь на втором. Результат такого ответа был мне известен, но
я решил, что третий курс ничуть не хуже второго, заканчивать его ведь тоже
надо. Кроме того, я точно знал, что первокурсников, только что поступивших
в вузы, забирали осенью, не задавая никаких вопросов.

- И ты ответил, что учишься на третьем.

- И проиграл. Мне сказали, что я уже полгода как должен служить и через две
недели я был здесь.

- Не думаю, что могло случиться иначе. Ошибившись в тот раз, военкомат мог
исправить ошибку на следующий день или на следующей неделе, и ты оказался
бы здесь все равно.

- Возможно. Я слабо верю в гуманность случая.

- Кстати, о случае. Что произошло сегодня с твоим другом Царенко? - спросил
Стрельцов.

- Произошло не с ним, а со мной, хоть и кажется это странным. Прокурор
точил зубы на нас обоих. Только меня из его клыков вытащили, а его нет.

- Вытащили?

- Очень большими железными щипцами. И продолжают в этих щипцах держать...

Антон молчал, не думая ни о чем. В каптерке было темно, и силуэт Стрельцова
он едва различал в слабом свете фонарей Олимпийской деревни.

- Ты можешь не объяснять. Я понимаю...

- Примерно то же сказал мне сегодня особист. Только вместо слова
"объяснять" он использовал термин "распространять информацию", и он
настаивал, а не соглашался.

- Особист. О чем-то подобном я и подумал. Они всегда возникают в таких
ситуациях. Подключают связи. Помогают. Выручают... А потом называют цену.

- И цена их высока?

- Кому как. Это зависит от человека. Пойми меня правильно... - Стрельцов
достал сигарету. - Здесь нельзя курить?

- Нельзя, конечно.

- Я так и думал. - В темноте вспыхнул огонек зажигалки и тут же погас.
Стрельцов затянулся. - Зависит даже не от моральных качеств человека -
патологических случаев рассматривать не будем - общение с ними неприятно
для любого. Как бы это определить... Они крадут будущее. Кабинет особиста
или кабинет на Лубянке - разницы нет - это операционная, где удаляют часть
души. Лучшую часть. И что обидно, она им не нужна, она им просто мешает.
Эти люди решают свои проблемы и в процессе отсекают все лишнее.

- Но почему будущее? - не понял Антон.

- Понимаешь, будущее для человека - это полет и надежда. Каждый ожидает
лучшего, а лучшее всегда свободно. Они лишают нас свободы навсегда. Для
большинства это очень тяжело, для некоторых - гибельно. Я говорю о людях,
для которых творчество стало смыслом существования; не просто средством,
инструментом выражения мыслей, хотя и это уже немало, но именно смыслом
жизни. Таких людей мало, но именно на них они охотятся, отыскивая среди
миллионов, попутно подбирая десятки тысяч других, подчиняя их.

- Хорошая тема. О роли спецслужб в искусстве или дьявол в совре...

- У меня на глазах они убили поэта, - Стрельцов не принял легкого тона,
предложенного Байкаловым. - Ласково. Предупредительно. Он писал стихи. Мои
друзья считали их гениальными. Гэбисты ему помогли. Его стали печатать,
печатают и сейчас. Только стихов он больше не пишет. Не может. Работает
человек в толстом журнале. Все у него нормально. Всем доволен. - Стрельцов
отвернулся к окну.

- Мне показалось, что ты сказал не все.

- Все, что хотел.

С грохотом, словно по казарме рассыпали гигантский горох, вернулась с ужина
рота.

- А накурили, - лысый хранитель белья и шинелей включил свет в каптерке, -
там вас Курочкин ждет. С КПП вернулся.

 - Значит и нам пора ужинать, - заключил Антон.

- Все, Сереге гаплык, - радостно сообщил Антону Димка Ступак, появившись
вечером в казарме. Луженков завел на него дело. Статья... сто чего-то там
прим. Пять лет накручивать будет. Тебя на двенадцать два нуля для дачи
свидетельских показаний вызывает.

- Через тебя, что ли, вызывает? И чему ты так радуешься? И вообще, я завтра
в караул заступаю.

- Что ты на меня кидаешься? Крайнего нашел? Я тебя по дружбе предупредил.
Завтра тебе ротный то же скажет. Думаешь, лапа есть, так... Слушай, -
Ступак снова радостно оскалился, - ты только мне скажи. Я - могила...

- Где сейчас Царенко? - перебил Антон монолог прокурорского секретаря.

- А где ему быть? На губе.

- На нашей?

- Как положено. Ты его завтра охранять будешь. Вот хохма! - Ступак довольно
заржал, оценив ситуацию, - ладно, успехов тебе в ратном деле. Я мыться
пошел. Только зря ты про лапу свою молчишь, может с дядькой моим знакомы.
Москва ведь круглая.



Утром его вызвал Бобров.

- Байкалов, бля, - сказал он, багровея лицом, - твой взвод сегодня в наряд
идет. В караул заступаете.

- Знаю, товарищ майор.

- Некого с ними отправить, кроме тебя. Один под следствием сидит. Кузь,
бля, в санчасть сбежал. Ангина, говорит.

- А зачем кого-то с моим взводом отправлять?

- А затем, бля, что дружок твой и подельник, - майор выдвинул ящик стола и
с грохотом его захлопнул, - сидит сейчас на губе, бля. Камера номер пять.
Понял?

- Хорошая камера. Теплая.

- Специалист. Вот и оставался бы... Ладно. Садись. Бумагу писать будешь.
Пиши. Пишешь? Командиру второй роты, в/ч номер... написал? Майору Боброву
В. Б. Дальше пиши. Расписка. Нет, бля. Обязательство. Нет... Хер с ним,
пусть обязательство. Я, младший сержант Байкалов, заступая в караул,
обязуюсь младшего сержанта Царенко, находящегося под следствием и
содержащегося в камере номер пять гауптвахты... как тут сказать, бля... что
в город ты его не выпустишь?

- Товарищ майор, я ж не идиот.

- Я идиот! Я идиот, и мне надо задницу от твоих фокусов хоть чем-то
прикрыть. Скажешь ему: "Иди, Серега, домой позвони. Маме на свою тяжелую
жизнь пожалуйся." - А он и пойдет. А я... Пиши: ...охранять в полном
соответствии с требованиями Устава гарнизонной и караульной службы. Написал?

- Написал.

- Все без толку. Ладно. Подписывай и давай сюда. И вот что, тебя полковник
Луженков вызывает. На двенадцать ноль-ноль. Городским транспортом поедешь.
Вот увольнительная. Уходишь после развода, к трем часам чтоб был в части.
Все. Иди, чтоб я тебя не видел.



- Радоваться пока нечему, - двадцатью минутами позже объяснял Антону
ситуацию особист. - Надо быть предельно осторожным сегодня. Искусный мастер
не оставляет следов. Не помнишь, кто сказал? Никто не помнит. Я неплохо
знаю Луженкова, и если ты на допросе сболтнешь что-то лишнее, а ты можешь -
я уже понял, он снова на дыбы встанет. Мы же кусок изо рта у него
вытаскиваем, законную добычу. Он забудет обо всех договоренностях и так
может понести, что никто не удержит. На тебя, сержант, два генерала наших
сегодня работают. Чтоб знал. И учти, работают не за так. Я взял это дело на
себя и мне по нему отчитываться. Теперь слушай: мне срочно нужна информация
на солдата из твоей роты. Срочно, потому что через неделю-другую его тут не
будет, и им займутся другие. Наша задача разработать его за это время. Срок
небольшой, но достаточный. Будет результат, - считай, твое дело выиграно,
не будет... не маленький, сам понимаешь. Понял меня, - не спросил, а подвел
черту в разговоре Матвейчук. - Теперь запоминай: фамилия солдата -
Стрельцов...



По возвращении от прокурора Антон должен был зайти к особисту. Вместо этого
он отправился в баню и долго стоял под горячим душем, закрыв глаза. Он
ощущал себя огромным валуном где-нибудь в австралийской пустыне. Он
раскалился на солнце и бесконечно устал. Миллионы лет он был валуном,
утомленным своей массой. Он знал только солнце и песок, и редкие дожди,
приносившие наслаждение. Он, как никто, знал ничтожную цену жизни,
окружавшей его. Бессмысленной, бесполезной, такой непрочной и короткой.
Огромный безмолвный неподвижный камень, не имеющий формы и цвета.



Дежурным по части заступал малознакомый капитан из роты обслуживания. Его
не касались проблемы учебной роты, он лишь удивленно поднял брови, глядя на
список арестованных - сержант ваш, что ли, сидит?

- Наш, - подтвердил взводный, он же начальник караула.

- У-гум, - промычал новый дежурный, - и генерал еще сидит. Смотрите, чтоб
генерал не сбежал.

- Он лет двадцать, как бегать разучился, - ухмыльнулся взводный.

- Случаи разные бывают, - дежурный спешил закончить развод, вечерний мороз
доставал его сквозь теплое нижнее белье. - Зайду к вам ночью чаю попить.

Развод, как и положено, закончился торжественным маршем.

Приняв караулку и отправив двоих за ужином, Антон устроился в тепле комнаты
начальника караула. Напротив тускло светились окна гауптвахты.

- Вспоминаешь, как с той стороны смотрелось? - усмехнулся взводный.

- Что тут вспоминать? Не забыл еще.

В дверь постучал выводной.

- Товарищ сержант, вас арестованный требует.

"Началось", - с тоской подумал Антон.

Царенко было трудно узнать. Лицо его почернело и налилось злостью. За два
неполных дня он постарел лет на десять. Сеть мелких морщин собралась под
глазами.

- Отмазался? - ко всему у него пропал голос. - Отмазался, сука. А меня
кинул? - просипел Царенко, когда Антон вошел в камеру.

- Ты что, простыл? - Антон представить себе не мог, о чем и, главное, как
говорить с Сергеем.

- Как ты отмазался?! - для того другой темы не существовало. - Как?!!

- Никак. Ты же знаешь, у меня тут никого нет.

- Врешь, сука. Ты отмазался! Отмажь и меня!!!

- Что тебе сказал Луженков сегодня?

- Твои показания давал читать.

Разговора с прокурором Антон не помнил. Он не помнил ничего с того момента,
как вошел в кабинет Луженкова, и до того, как вышел из бани. Он просто
обнаружил себя идущим в роту из бани. Как он попал в часть, что происходило
в кабинете прокурора, что он говорил, что подписывал, как...? Антон ничего
не помнил. Следовало бы спросить у Сергея, но Антон не мог.

- Ладно, - Антон собрался уходить, - чего тебе на ужин забросить?

- Слушай сюда. - Царенко, казалось, успокоился. - Ты должен меня отмазать.
Это ты виноват, что мы влетели. Ты отмазался, отмажь и меня. Если меня
посадят...

Антон вышел в коридор гауптвахты и закрыл за собой дверь камеры. В соседней
по-стариковски тяжело кашлял генерал.



В прежние времена вечер и первая половина ночи были любимым его временем в
карауле. Взводный приносил с собой свежие "Московские новости" и "Огонек",
которые вдруг стало возможно читать без скуки, и погружался в них,
отзываясь разве что на звонки с постов, сообщавшие о приближении дежурного
по части или проверяющего. Сам же Антон либо тоже читал что-то, либо писал,
устроившись за пультом связи. Всегда был горячий кофе, сухой аромат
которого приятно контрастировал со спертым кисловатым воздухом караулки.
Иногда они играли в шахматы или раскручивали огоньковские кроссворды. В
разгадывании кроссвордов взводный был виртуозен.

- Восемнадцать стоя, - увлекаясь, почти кричал он, - "Река в Средней Азии".
Отложили. Пять лежа. "Популярный русский поэт XVIII-XIX веков. Державин.
Буква "В" - пятая в этой узбекской реке. Зеравшан.

Антон давился смехом, наблюдая его упражнения. Раз капитан чуть не сошел с
ума - в редакции спутали сетку кроссворда и задание. Из разных номеров
взяли. И то он заполнил половину.

На ужин Царенко отправили грузинских разносолов. Было у Антона заведено
набирать в караул побольше магазинной, а еще лучше домашней еды. Ночи
долгие, погрызть всегда чего-то хочется. Но в этот раз делал он все
механически, по привычке. Чувствовал себя паршиво, а на еду смотреть не мог
вовсе. Весь вечер просидел в оцепенении, упершись взглядом в ночное окно.
Иногда выходил на плац и в тишине морозной ночи ходил вдоль караулки, не
зная, куда себя деть. За забором понемногу гасли окна в очаковских домах.

- Иди спи, - в начале второго отправил его взводный, - проку с тебя
никакого. - Ходишь туда-сюда, жить спокойно не даешь. Ну, сидит он. Сам
виноват. Еще и тебя подставил. Пусть сидит. Чего ты дергаешься? Иди отсюда.

Набросив на плечи свободный тулуп, Антон нашел пустой топчан в комнате
отдыхающей смены и лег.

Уснуть не мог. Лежал с открытыми глазами, слушал доносившийся из-за стенки
разговор двух казахов. Неспешный был разговор, не утомительный. И
непонятный. Казахский был разговор. Потом донесся голос взводного.
Захлопали двери. Пришла смена. С соседнего топчана послышался осипший от
испуга шепот Царенко: "Отмажь меня. Ты виноват, что мы влетели. Отмажь
меня". И генерал Плющихин, напирая грудью на Антона, хрипел по-казахски:
"Отмажь меня".

- Вам, товарищ