людце и пузырек со специально обработанным молоком. (Лактоза, видишь ли, остается в слюне.) Собака отведала угощение и побежала домой, а Лу Жун вымыл блюдце в фонтане.
     Ты только не думай, пожалуйста, что ребенок страдал. Сок растения Potamentis вызывает божественные видения - в этих видениях сбываются все желания и мечты. Император Чу, представляя себя крылатым драконом, шагнул в пустоту с крыши пагоды и так нашел безвременную смерть, оставив свободным трон - для своей безутешной матери.
     Брат Кай так упорно смотрел на мой профиль, что мне пришлось повернуться к нему и заглянуть в его черные сверкающие глаза.
     - Я работаю в том же направлении, - сказал он. - Из травы Achaemenis я могу сделать вытяжку меланхолии; из белладонны - немыслимые галлюцинации. Моя любимая сурьма не имеет ни вкуса, ни запаха. Вытяжки весом с горошину хватит, чтобы убить человека; стручок убьет шестерых. Противоядие, кстати, получают из корней Enula campana - но она не растет в наших краях.
     Он дал мне время вникнуть в его слова, дал время угрозе укорениться. Я чувствовал, как ее семя прорастает у меня в животе. Я лихорадочно соображал, что сказать, потому что мне было необходимо сказать хоть что-то: молчание само по себе было как медленный яд, и единственное спасение - притвориться веселым и беззаботным.
     - А что случилось в итоге с Вдовствующей Императрицей? - выдавил я.
     - Добившись единоличной власти, она стала подозревать всех и вся. И она приказала своей верной страже убить всех слуг во Дворце, а потом отравила запасы соли. Сама Цзян-Цзы умерла три месяца спустя от пролежней и голода, ибо некому было за ней ухаживать. - Лицо брата Кая было таким спокойным и безмятежным, как будто он говорил о погоде. - Но не волнуйся: Лу Жун уцелел. Таланты великих людей нужны всегда и везде, где идет битва за власть.
     Мы дошли до дверей моей спальни. Брат Кай выжидающе остановился в дверях, как будто мы только-только вернулись домой после бурной ночи в городе, и нам не терпелось скорее лечь спать. Изображая сонливость, я направился к своей кровати. Брат Кай коротко попрощался со мной и ушел, а я остался один на один со своим страхом.

***

     Завтрак. Избранные сидят над своими дымящимися мисками. Я наблюдаю за тем, как они жуют, медленно двигая челюстями. Брат Кай уткнулся в книгу; Греда и Эп парили мыслями где-то в заоблачных высях; старый Людвиг рассматривал свои ногти. Брат Эридус подталкивал ложкой к краю миски утонувшего долгоносика. Брат Нестор пристально изучал разводы на деревянной столешнице. Я решил проверить, насколько они погружены в себя, и нарочно перевернул солонку. Но никто не выговорил мне за это - даже брат Людвиг, помешанный на экономии соли. Я сделал вид, что полностью занят своей овсянкой. Когда я поднял глаза, взгляды метнулись в разные стороны, как стайка испуганных рыбок. Стало быть, братья за мной наблюдали. Можно было представить, что будет, когда прозвучит Созыв к Прилежанию: меня будут всячески обхаживать, и просить об услуге, и класть руки мне на колено.
     При одной только мысли об этом мне стало дурно. Я оттолкнул свою миску на середину стола. Братья замерли в ожидании. Я взмахнул ложкой, и липкие комья овсянки распластались по циновке на полу.
     - Это помои, а не еда, - объявил я, пытаясь унять дрожь. - От нее пахнет. Этой гадостью только свиней кормить. - Я швырнул ложку в стену. Она со звоном упала на пол. Но братья были глухи, как камни. Я чувствовал запах интриг и страха, накопившийся здесь за долгие годы, - невыносимое зловоние их преступлений.
     Я больше не мог там оставаться. В этой душной, давящей атмосфере, пропитанной неприязнью и подозрительностью.
     Я поднялся из-за стола и вышел из трапезной, пробормотав извинения. Едва выйдя за дверь, я побежал. Никто меня не преследовал. Никто и не стал бы меня преследовать: погрязшие в своей ежедневной рутине, после завтрака они разойдутся, сердитые и раздраженные, по своим мастерским, и каждый из них будет уверен, что я сейчас с кем-то из его соперников.
     Из мастерской Нестора я украл долото и деревянный молоток.
     Терзаясь сомнениями, я поднялся на пятый этаж, ориентируясь по своим меловым отметкам. Я прекрасно осознавал опасность этого предприятия, и поэтому старался ни о чем не думать: чтобы не остановиться на полпути. Я добрался до конца самого дальнего коридора на пятом этаже и остановился, тяжело дыша, перед дверью с черепом.
     Замочная скважина напоминала разверстый рот, а внутри, надо думать, был сложный запирающий механизм. Сама защелка, металлический язычок толщиной в один дюйм, казалась совершенно неодолимой. Я приставил к ней долото и со всей силы ударил молотком. Защелка устояла, но замок вылетел из рамы. Дверь распахнулась. Петли выгнулись от натяжения. На мгновение дверь замерла, словно в раздумьях. А потом петли не выдержали и - бабах! - дверь упала, словно костяшка домино. Пыль поднялась, как дым. Обожгла мне горло. Я снял факел с ржавой подставки на стене и вошел в Девятый Склеп.

***

     Склеп напоминал пещеру. Уже потом мне довелось побывать в пещерах, в Альпах, на входе в подземный лабиринт, где с невидимого потолка свисали сталактиты, тонкие, как соломка; и их там было больше, чем щетинок у кита в пищеводе. В этой природной пещере свет от факела у меня в руках доходил до скошенной дальней стены, и таким образом, ощущение конечного, замкнутого пространства все же присутствовало. Но там, в Башне, в Девятом Склепе, свет от факела как бы тонул в бесконечной тьме. Я стоял в окружении каменных саркофагов. Многие камни давно поистерлись от времени. Надгробия были разные: и совсем простые - как ванны, накрытые ровными плитами, - и украшенные скульптурными изображениями. Стопа одного мудреца, который в своем вечном сне прижимал к груди компас и скипетр, рассыпалась в пыль, когда я дотронулся до нее рукой. Я смотрел на этого деревянного мага, изъеденного червями, и дивился тому, с каким мастерством скульптор изобразил морщинки у него на лбу, опущенные уголки губ, закрытые веки в прожилках вен, пышные локоны, что стекали подобно двум симметричным ручьям в кудрявую реку его бороды. Я посветил факелом на бока саркофага в надежде найти там табличку. Но когда я ее нашел, моя радость тут же сменилась немым потрясением - холодным ознобом пророческого открытия.

     Hiс depositum est Corpus
     GERBOS VON OKBA
     Hujus Turris Magistri.
     Obiit 23 Die Mensis Maius
     AD 14 -. Anno AEtatis 66.

     Я придвинулся ближе к табличке с эпитафией Мастера. Из-под каменной дощечки, подобно ножкам раздавленного насекомого, торчали обрывки другой, более древней надписи: изгибы и петли неведомого алфавита. Я провел пальцами вдоль крышки и нащупал свежие сколы. То есть крышку недавно вскрывали. Скульптуру древнего мудреца прикрепили на место известковым раствором. Я закрепил факел на полу и попробовал сдвинуть крышку саркофага, преодолевая страх, как школьник, который сам себя берет на "слабо". Крышка сдвинулась, но буквально на волосок. Я поднялся на ноги и подналег посильнее - крышка сдвинулась еще чуть-чуть, ломая скрепляющий раствор. Самые упрямые блямбы затвердевшей известки пришлось отбивать долотом. Используя долото как рычаг, я расширил зазор между деревом и камнем. Поскольку мой факел стоял на полу, я не видел, что там внутри, в саркофаге. Да, я не видел, но зато чувствовал запах. Я оторвал кусок ткани от рукава и соорудил импровизированную маску на нос и рот. Я весь дрожал, кожу щипало от пыли. Я толкнул крышку так сильно, что не устоял на ногах: хорошо, я успел ухватиться за край саркофага, иначе бы точно попал рукой в раздутый живот мертвого Мастера.
     Представьте себе мое ликование: я нашел подтверждение своим догадкам. Невзирая на страх и на позывы на рвоту, я все же пролил свет на Правду. В буквальном смысле. Скрюченные пальцы трупа напоминали сухие веточки, ногти отрасли длинные-длинные. Большие пальцы на босых ногах, что торчали из-под белого савана, загибались вперед и вверх, как носки туфель турецких султанов. В отличие от своего предшественника, чье скульптурное изображение было на крышке, Гербош фон Окба был чисто выбрит - то есть он был чисто выбрит, когда его клали в гроб. Сейчас его крапчатый череп украшали сухие пучки трупных волос, похожих на птичий пух. Лицо кривилось, как будто он был не в духе.

***

     Я сидел в пыли под выбитой дверной перемычкой и прислушивался к шагам братьев. Я смотрел на вершину лестницы, освещенной тусклыми факелами на стенах. И вот они появились. С такого расстояния было трудно понять, где кто; отличить одну тонзуру от другой. Когда они подошли ближе, неразличимая масса распалась на отдельные составляющие, и я увидел, что первым идет брат Кай. Эридус и Нестор пихались локтями, стараясь обогнать друг друга хоть на шаг, а брат Людвиг (чудесным обра- зом излечившийся от подагры) пинался ногами так, будто хотел сбросить с себя сандалии вместе со стопами. Греда и Эп замыкали шествие, наступая всем на пятки.
     Мне было совсем не страшно. Я поднялся им навстречу, и они резко остановились - их импульс к движению разбился о мою неподвижность.
     - Что ты наделал? - выдохнул Эридус, хватаясь за бок.
     - Свы-свы-святотатство!
     - Наказать его! - прокашлял Нестор. - Содрать кожу с подмышек!
     Вход в Склеп у меня за спиной зиял, словно черная пасть. Братья сгрудились у проема, стараясь заглянуть внутрь. Я скрестил свои инструменты, прикрывая живот.
     - И что ты скажешь в свою защиту? - спросил брат Кай, спокойно выдержав мой обвиняющий взгляд. - Осквернение могилы - самое тяжкое преступление против Закона.
     - Понятно, - ответил я, - а перерезать Мастеру горло - просто мелкий проступок?
     Брат Кай слегка приоткрыл сжатые губы.
     - Злобная клевета! - взвился Эридус. - Пусть он замолчит!
     - Я не понимаю, - растерянно пробормотал Эп. - Он о чем говорит?
     - Вздор он несет! - сказал Людвиг.
     Я указал на него долотом:
     - Брат Людвиг, напомните мне: от чего умер Гербош фон Окба?
     - Я же тебе говорил: непроходимость жул-жул...
     - Желудка, да. Брат Эридус, вы говорили, что Мастер сломал себе шею, правильно? Когда упал, потянувшись за книгой?
     Эридус моргнул.
     - Э... да. За "Псевдоэпиграфой".
     - Брат Нестор, как вы считаете, стоит ли брать с собой в ванну древние манускрипты? Всякое может случиться. И не обязательно - сердечный приступ.
     Нестор даже бровью не повел, но его лоб покрылся испариной.
     - И насколько я знаю, - обратился я к братьям Эпу и. Греде, - еще никто не доперделся до смерти.
     Братья принялись бурно возмущаться, выгораживая себя и обдавая меня дурным запахом изо рта. Только брат Кай сохранял спокойствие.
     - Если ты собираешься обвинить нас в злодеянии похуже, чем украшательство правды вымыслом, - сказал он, - тебе вряд ли представится более подходящий случай.
     Я смотрел на их лица, мрачные и угрюмые, и чувствовал силу их ненависти.
     - Мне бы хотелось, чтобы вы прежде всего задались вопросом: почему я на это пошел? - сказал я. - Почему открыл усыпальницу Мастера и подверг себя опасности? Я мог бы забыть о своих подозрениях. Так мне было бы спокойнее. В конце концов я ведь добился, чего хотел. Сбылась мечта детства: я здесь, в Башне, меня приняли в круг Избранных.
     - Еще нет, - вставил Эридус. - Ты пока что не Избранный.
     - Любопытство, - продолжил я. - Мною двигало любопытство, без которого нет познания. От брата Нестора я узнал, что Мастер умер. Рассказы других оказались настолько противоречивы, что тут хочешь не хочешь, а заподозришь неладное. В течение многих недель вы держали меня в неведении. Никто из вас не потрудился перевести мне Книгу Наставлений, а теперь вы меня обвиняете в том, что я нарушил закон. И что мне еще оставалось?! Только вскрыть эту могилу в поисках Правды. Это должно было произойти, рано или поздно... Сперва мне было непонятно, как убийца Мастера сумел избежать разоблачения. Вы все присутствовали на похоронах. Вы не могли не заметить глубокую рану на шее - она и сейчас еще различима, хотя прошло уже столько недель. То есть вы все ее видели.
     - И кто же из нас убийца? - спросил брат Эридус.
     - Брат Эридус, вы часто оставались наедине с Гербошем фон Окбой, так?
     - Да. Я же тебе говорил, мы с ним вместе работали.
     - Над вашим шедевром, как я понимаю. - Я хорошо рассчитал этот удар. - Я видел, в каком состоянии ваша библиотека. Без книг вы - как без рук, так что вы целиком и полностью зависели от Мастера. Вас это бесило. Вот почему вы желали ему смерти.
     Лицо у Эридуса стало пепельно-серым.
     - Ты прикасался к моим книгам?
     - Да, брат Эридус, у вас были причины его убить, и у вас был подходящий случай перерезать ему горло. Эти ножи для бумаг у вас в кабинете... они какие-то уж слишком острые для того, чтобы резать бумагу, вам так не кажется?
     Греда уставился на Эридуса во все глаза:
     - То есть Мастера убил брат Эридус?
     - Вздор! - закричал Эридус.
     - Вздор, - согласился я. - У брата Людвига был более явный мотив. Как у старейшего после Окбы у него было приоритетное право занять место Мастера. Но время шло, он старел, а Мастер как-то не спешил умирать своей смертью. Ему самому давно стало ясно, что труд всей его жизни - эта недоказанная теорема - так никогда и не будет завершен. Со смертью Мастера он ничего не терял, зато приобретал очень многое.
     - Я? Ты посмотри на меня: кожа да кости! Да я физически не сы-сы-способен ник-ник-никого убить!
     - Если вы можете одолеть пять лестничных пролетов и не свалиться при этом без сил, - сказал я, - стало быть, вам хватит сил и на то, чтобы перерезать горло старому человеку. Тем более что всем известно, какой вы вспыльчивый, вы не раз демонстрировали свой взрывной нрав.
     - Все это очень забавно, - сказал брат Кай, - но где доказательства?
     - Прежде всего мотив. Брат Людвиг просил меня принести ему с Верхних ярусов Конституцию, которая подтвердила бы его право на титул Мастера. Он пытался меня подкупить, обещал золото и драгоценные камни - сверкающие побрякушки, которые, как ему хорошо известно, в Башне не стоят вообще ничего.
     Нестор вдруг встрепенулся. К всеобщему изумлению, он набросился на брата Людвига, схватил его за горло и начал душить, приподняв на дюйм над полом. Брат Людвиг хрипел и дергал ногами, но никто из его коллег не спешил на выручку.
     - Сожми еще чуточку крепче, - сказал наконец брат Кай, - и ты станешь убийцей, Нестор.
     Нестор выпустил свою жертву. Брат Людвиг осел на пол, жадно хватая ртом воздух - как камбала, выброшенная на сушу.
     - Да, - усмехнулся я. - Это было бы очень кстати, брат Нестор. Прикончи подозреваемого в убийстве, якобы в праведном гневе, и у тебя будет труп, на который можно свалить все грехи.
     - Замолчи, - угрожающе проговорил брат Нестор.
     - Понятно, что в отношении грубой силы - а чтобы разезать хрящи, нужна сила, - брат Нестор превосходит вас всех вместе взятых. Вы все знакомы с его работой по уничтожению паразитов. Этот остекленевший взгляд, когда он потрошит какого-нибудь беспомощного грызуна... может быть, это было последнее, что видел в жизни фон Окба, когда задыхался, захлебываясь собственной кровью?
     - Мотив? - требовательно произнес брат Кай.
     - Брат Нестор считал себя обманутой жертвой. Он говорил мне, что Мастер крал его изобретения. Почему? Потому что брат Нестор - непризнанный гений Башни. А когда тебя так обижают, причем постоянно, тут поневоле возникнет желание убить обидчика.
     - Я никого не убивал! - закричал Нестор. - Но Мастер действительно крал у меня идеи!
     - Нет, - сказал я. - Может быть, вы в это верите, может быть, вы убедили себя, что все так и есть, только это все выдумки и измышления. Видите ли, брат Нестор... я знаю про взбивалку.
     - Про какую взбивалку?
     - Взбивалку для яиц.
     - Что еще за взбивалка для яиц?
     - Моя взбивалка для яиц. Изобретение, из-за которого меня взяли в Башню. Еще в нашу первую встречу вы прибрали ее себе. Вам было невыносимо смириться с мыслью, что у меня есть талант, и вы взялись за переделку моего устройства, чтобы потом выдать его за свое.
     Брат Нестор покачал головой:
     - Это неправда...
     - Я видел модель у вас в мастерской! Вашу копию моего оригинала!
     - Итак, заговор множится, - проговорил брат Кай. Мне показалось, что в его неприязненном взгляде мелькнуло тайное сочувствие и понимание. - И кто же из нас убийца исходя из твоей Грандиозной Теории?
     - Я еще не дошел до наших друзей-музыкантов, братьев Эпа и Греды.
     - Это неправда! - завопил Эп. - Никто ему горло не перерезал, он умер от спазмов кишечника!
     Брат Греда бережно обвил руками грудь брата Эпа, словно успокаивая разбуянившегося ребенка.
     - Брат Греда, - продолжил я, - вы признаете, что вы были готовы меня отравить, и почти отравили - чтобы достичь своих целей?
     Но Греда как будто меня и не слышал; он поглаживал шею Эпа большим пальцем левой руки.
     - Вы мне признались, что не умеете ни записывать музыку, ни читать ноты. Все это делал Гербош фон Окба. То есть вы оба зависели от него целиком и полностью, как и брат Эридус. А зависимость порождает обиду. Я сам пострадал от вашей злобы. Вы подсыпали мне какое-то снадобье, потом сказали, что это была Башенная лихорадка - вы меня обманули, чтобы заставить сделать, что нужно вам.
     - Да, - сказал брат Греда. - Но это не мы придумали...
     И снова вмешался брат Кай:
     - У меня вопрос. Если кто-то из моих коллег совершил это низкое, подлое преступление (назовем это так), почему же он не поднялся на Верхние ярусы и не забрал то, ради чего пошел на смертоубийство? Тот, кто убил человека, вряд ли станет терзаться сомнениями насчет кражи. - Глаза брата Кая светились от удовольствия. Он бросил мне вызов, который я должен был принять.
     - Всеобщее недоверие, - сказал я. - Я подслушал ваш спор, кому быть Мастером. Где-то там наверху лежит что-то такое, что исполнит все ваши честолюбивые замыслы. И вы слетелись к нему, словно галки к колодцу: сами не пьете, но и другим не даете напиться.
     - И разрешить эту проблему, - сказал брат Кай, - можно было единственным способом: послать наверх тебя?
     - Вот именно. Я был как бы общий множитель в их планах.
     - В наших планах?! - протестующе воскликнул брат Эридус. - Ты о чем говоришь?
     - Но это же очевидно. Рана на шее Гербоша фон Окбы слишком широкая и глубокая. Такой разрез ну никак не получится с одного удара. И зачем было резать от уха до уха, когда достаточно просто перерубить яремную вену?
     Я видел, как они задрожали. Я был как мрамор рядом с их плотью: Правосудие Башни.
     - Мастер умер не от одного клинка. Вы все сговорились, объединенные общей ненавистью - и в своей неистовой злобе прикончили старого человека.
     На мгновение все замерло. Я был как скульптурный Давид, увековеченный в камне в миг своего триумфа. Но Время - нетерпимое к человеческой жизни, ибо жизнь искажает время, - стерло усмешку у меня с лица. Я был в смертельной опасности.
     - Кошмарно! Чудовищно! Зверство какое! - Братья завопили все разом. Уже потом мне довелось немало поездить по миру, и однажды я видел свирепую драку бесхвостых макак. Точно так же и братья дрожали от негодования, хватали ртом воздух и обнажали розовые десны. Я попятился к лестнице. И тут они все разом бросились на меня. Я взмахнул долотом. Раздался звук, как будто резко порвался шов, и брат Эп упал, прижимая ладони к лицу. Пронзительный и по-детски обиженный крик резанул мне по ушам. Я принялся колотить молотком по взбудораженной массе лиц. Ломались кости - каждый удар отдавался мне в зубы. Отступать было некуда. Разве что вверх по лестнице. Времени на раздумья не оставалось. Я развернулся и побежал, перепрыгивая через несколько ступенек разом.
     Я не помню, как поднялся наверх. Ярость, что преследовала и гнала меня всю дорогу, - скорее всего я придумал ее потом, чтобы заполнить пробелы, куда не решается заглянуть Память. Одно я помню отчетли