но твоя Соискательская Работа представляла собой устройство, уже существующее : чтобы ты сам, независимо от Башни, изобрел механизм, идентичный одному из тех, что уже создали твои На cmaвники. Я даже не сомневаюсь, что брат Нестор сильно обидится на тебя за этот воображаемый плагиат. Но все, что он создал с maким трудом, у меня уже есть: пылится где-то на верхних ярусах. Ибо Башня содержит в себе всю Премудрость: это великое Море, из к omoрого небрежный Рыбак, Человечество, неосознанно извлекает свои Познания, свое Искусство и Mузыку. Лишь Божья Воля не дала нам приблизиться к Абсолютному Знанию. Многие ярусы обвалились, maк что их Библиотеки уже недоступны; обширные области Башни з aк pыты для доступа. Сотни слуг живут и умирают на Верхних ярусах, и их единственное Занятие -спасать материалы из аварийных участков, дабы они не пропали навсегда. И всё же масштаб этого Вырождения не может скрыть горькую Правду. Т o, ч mо Учёные и Мыслители называют прогрессом, есть всего-навсего Краткое Повторение. В точности, к aк с твоим Изобретением - созданным независимо от Башни, -ко mорое было одновременно новатор- cк uм u заимствованным, одновременно подлинником и копией, то же самое происходит со всеми творениями Избранных: в лучшем случае нам позволяют заново совершить повторное Открытие -наткнуться на ч mo-то maк oe, ч mо изначально принадлежало нам. Воображение не свободно. Ибо нельзя совершить О mкрытие вне пределов Творения: всё, ч mо мы создаем, уже существует в Божественном Разуме.
     Годами мне удавалось не думать об этом: я занимался Работой и выдумывал Ритуалы для этой Работы, поддерживая Иллюзию, что в этом есть Смысл и Цель. В чем Цель и Смысл Ритуала? В Повторении. В Неизменности и Постоянстве. Башня это не более, чем Повторение, неизменное и постоянное. Это движение, но движение Бесцельное -ценой неизмеримой Жертвы.
     Но вот пришло Время, когда я понял, ч mo не могу больше терпеть. Наверное, ты уже знаешь неловкую Правду о "Полном и всеобъемлющем лексиконе всего сущего" бра mа Эридуса; а именно, ч mо наш учёный Друг просто придумывает Язык. Но не суди его слишком поспешно. В библиотеках на Верхних ярусах есть сотни книг на придуманных и мертворожденных языках; и словари этих языков - будь то языки, на которых говорят до сих пор, или от которых отказались совсем недавно, или говорили в глубокой древности, а сейчас уже не говорят, - давно составлены. Но брат Эридус об этом не знает. Этот подлог, этот вымысел ~ это просто стремление выйти из Затруднительного положения, в к omopoе я поставил его, не снабдив необходимым Филологическим Материалом. Признаюсь, я и вправду мешал ему в его Работе.
     С братом Нестором - который сч umaem меня вором и плагиатором -я пошутил moчн o maк же.
     С музыкантами, Эпом и Гредой - тоже.
     С братом Людвигом -которому я предложил некорректную Теорему - тоже.
     С братом Каем - если бы его Мастерство вдруг дало сбой, и его Гений его подвел - я поступил бы maк же.
     Ты, наверное, понимаешь, в чем вся Ирония; мне же потребовалось много лет, чтобы это понять. Башня меня перехитрила. Подобно коварному Левиафану, она существует и управляет своим бытием, превращая
     Врагов своих в своих Слуг. И вот я решил, познав Крушение Иллюзий, отравить ее изнутри, создать помехи в её Жизнедеятельности, закупорить её Артерии посредством негодного, путаного Управления. Однако я просчитался: я дал Братьям малого Врага для борьбы и тем самым отвлек их от Настоящей Работы. Желая разрушить Башню -а я нисколько не сомневаюсь, ч mо и Предшественники мои имели те же намерения, -я невольно ее укрепил.
     То есть решение покончить с Жизнью было признанием собственной Слабости. Пятьдесят лет в Заключении всё- mаки перекроили меня по-своему, и я не тот Человек, который покончит с Башней. Может, тебе хватит Силы? Может быть, ты сумеешь свершить этот ужасный, но необходимый Поступок? Умираю с Надеждой на это. Что когда-нибудь в Башню придёт Человек - в Башню, которая поглотила миллионы Душ, безо всякого смысла и цели, только чтобы продлить свое Существование, -и прозрит сквозь крепкие стены её пустое нутро, и закончит начатое Богом.

     За сим остаюсь по ту сторону Смерти,
     Ваш покорный слуга,
     Гербош фон Окба

     Я дочитал исповедь Мастера до конца, потом вернулся к началу и перечитал еще раз. Потом - еще. Как после обильной тяжелой трапезы, я сидел, переваривая прочитанное. У меня в голове не укладывалось, как братья могли обманываться столько лет?! Тут же повсюду подсказки - надо лишь захотеть их увидеть. Взять, к примеру, ту рукопись, которую фон Окба забрал с собой в ванную в тот роковой день. "Псевдоэпиграфа" - теологическое исследование "Апокалипсиса Шинар", апокрифического текста о падении Вавилонской Башни. "Апокалипсис" противоречит библейской Книге Бытия в одном важном вопросе. Да, Вавилонская Башня пала, но ее нижние этажи устояли. Гитлодий (автор "Псевдоэпиграфы") приписывает авторство "Апокалипсиса" ветхозаветным пророкам. Но имя Гитлодий, или Гитлодеус - лингвист, без сомнения, известный Эридусу, - переводится с греческого как, "тот, кто управляет бессмыслицей"; а псевдоэпиграфы - как "ложные письмена". Нигде за пределами Башни (поверьте мне, я проверил все библиотеки в христианском мире) не встретил я упоминания об "Апокалипсисе Шинар". Стало быть, эта книга - придуманный вымысел; измышление самого Гитлодия. Но кто этот Гитлодий? Не кто иной, как сам Гербош фон Окба! Он придумал "Апокалипсис Шинар" с единственной целью - изучить его, обеспечить себя работой! Вода в ванной, где нашли его тело, была не красной, а черной. Не только кровь, стало быть, но и чернила тоже. Чернила, смытые со страниц "Псевдоэпиграфы". Может, он взял с собой книгу, чтобы скрыть свой подлог? Или это была подсказка для проницательного ума, ключ ко всем ухищрениям?
     Я был так взволнован своим открытием, что не заметил, как дверь у меня за спиной приоткрылась. И только когда взгляд брата Кая обжег мне затылок, я обернулся к нему,
     Он стоял там, в дверях, но не в обычной своей серой хламиде, а в черной сутане. Он сделал рукой успокаивающий жест, давая понять, что не будет ко мне приближаться, потом оглядел комнату: заброшенные инструменты и приспособления, осиротевшие книги, колокольчик и песочные часы. Пока брат Кай обозревал кабинет, я настороженно наблюдал за ним, вывернув шею под углом девяносто градусов, весь напряженный, как натянутая струна. Он достал с полки книгу в черном кожаном переплете, сдул с нее пыль и раскрыл на фронтисписе. Тонкая прокладочная бумага прилипла к гравюре; брат Кай попробовал аккуратно ее отодрать, но она не поддалась.
     - Это альбумин, - сказал он, извлекая из-под своей сутаны тонкий нож. Потом осторожно просунул нож под бумагу на клее. Я смотрел на блескучее лезвие, которое так умело взрезало бумажный слой. Потом поднял глаза - которые часто меня предавали по собственному капризу - и взглянул на лицо брата Кая. Он смотрел на меня. - Протеин, - сказал он. - Часто используется при изготовлении пергамента. В природе содержится в яичном белке. И в плазме крови.
     Он провел большим пальцем по лезвию, словно проверяя, не затупился ли нож. Во рту у меня пересохло, язык как будто прилип к нёбу. Я попробовал накачать слюны, но мышцы были какие-то вялые и непослушные - словно чужие.
     - По-моему, не стоит и говорить, что все остальные требуют тебя наказать. - Он закрыл книгу с резким хлопком и поставил ее на место. - Ты сбежал без труда.
     - Вход был не заперт.
     - Естественно. Когда есть обычай и страх, никакие замки не нужны. Мои уважаемые коллеги соблюдают Закон. Вот почему мы с тобой здесь, а они - в своих кельях, зализывают раны.
     Брат Кай отошел к дальней стене. Мне пришлось развернуться, чтобы он был у меня на глазах. Он провел пальцем по книжной полке, проверяя, не слишком ли она пыльная, а потом прислонился к ней спиной. Нож он так и не убрал.
     - Это Библиотека Мастера, - сказал я.
     - Да.
     - А как вы вошли?
     - Здесь много входов и выходов. Я прошел там, где проще. В отличие от тебя. - Тут лицо брата Кая просияло, как будто он только что вспомнил что-то приятное. - Ты знаешь, что сегодня за день?
     Я не знал.
     - Сегодня я принимаю бразды правления. Я - новый Мастер. Все, что здесь есть, - все моё.
     Медленно, чтобы посмаковать удовольствие, я выложил свою козырную карту, опровержение тщеславия брата Кая: завещание Гербоша фон Окбы. Когда я развернул свиток двумя руками, брат Кай подошел ближе, чтобы взглянуть, что это такое.
     - Красивый почерк, - заметил он.
     - Наверное, вам стоит это прочесть.
     - Я уже это читал. - Брат Кай пробежал пальцами по лезвию ножа, как флейтист, играющий гамму. - Под конец Мастер сильно болел и в своей хвори утратил разум. У него были галлюцинации: зрительные, слуховые и обонятельные. Я диагностировал острый психоз. И эти великие откровения, - он указал на свиток, - стоят меньше, чем лист пергамента, на котором они написаны.
     - Почему я должен вам верить?
     Брат Кай одарил меня испепеляющим взглядом.
     - Теория Архетипов? Истощение Знания? На этой инфантильной планете? - Он хлопнул рукой по столу. Я успел убрать свиток, вовремя сообразив, что брат Кай собирается вырвать его у меня из рук. - Гербош фон Окба строил из себя мученика от науки. На самом же деле все было не так. Он утаивал эти книги из политических соображений, потому что ему это было выгодно. Ему нужна была уверенность в нашей лояльности. Видишь ли, структура власти здесь, в Башне, строится по принципу центрифуги. Все вращается вокруг Мастера Верность Мастеру так глубоко укоренилась в сознании Избранных, что стала уже безотчетной. Очень немногие осознают, что происходит. Я - из этих немногих, а стало быть, править здесь должен я. Других вариантов нет.
     - В таком случае, - резко проговорил я, - отчего фон Окба сошел с ума? Какая причина?
     - Старческое слабоумие. Дурная наследственность. Длительная изоляция.
     Я помахал свитком. Рука у меня дрожала, и я разозлился на себя.
     - То есть вы утверждаете, что он все это придумал? Вопреки всем доказательствам?
     Брат Кай развернулся кругом, снял с полки песочные часы, перевернул их и уставился на тонкую струйку песка.
     - Реальность - тяжелая ноша. Кто бы ни победил, он должен об этом помнить и быть всегда настороже.
     - Чтобы держать в руках остальных?
     - Таков порядок вещей. Украсть у слепого - не составляет труда.
     Я уже понял, к чему все идет. Я медленно заговорил, не сводя с него глаз, чтобы он не заметил, как я украдкой прячу свиток под рубашкой.
     - Я понимаю. Но какова цель вашей власти?
     - Власть.
     - Но для чего?
     - Власть ради власти. - Брат Кай не сдержал улыбку. Он придвинулся ближе и снисходительно потрепал меня по бедру. - Цари вообще не задаются таким вопросом. Они просто знают - как знают волки, которые вожаки стаи. Власти не нужна цель, она - цель сама по себе.
     Не отважившись сбросить его руку, я выразил свое недовольство молчанием.
     - А мораль, - заключил брат Кай, - есть утешение для побежденных.

***

     На этом наш разговор завершился. Брат Кай заставил меня встать с кресла, приставив нож к горлу. Я подчинился, а когда он убрал нож, тут же бросился к двери. Он попытался меня удержать. Мы молча боролись, как два актера в пантомиме. Наконец он крепко обхватил меня за талию, подтащил к двери и принялся шарить рукой в поисках задвижки. Чуть правее, сказал я. Его пальцы сдвинулись - метнулись, словно паук к своей жертве, - и дверь распахнулась.
     Мы вывалились в длинный сумрачный коридор. Откуда-то шел сквозняк, но непонятно откуда. Мы прошли ярдов десять- пятнадцать - брат Кай прижимался ко мне сзади всем своим костлявым телом и пихал меня коленями под колени - и обнаружили, откуда дуло: из ниши в стене слева. Там в полу зияла дыра. Вогнутый желоб резко уходил вниз, в темноту. Что-то подобное я уже видел. Ну да: мусоропровод во второй библиотеке. Из мрака выступила приземистая фигура, вооруженная кривой турецкой саблей. Это был карлик, Мешех. То есть это я так решил, что Мешех, пока он не зажег фонарь, в свете которого я разглядел лицо, еще более уродливое, чем у моего знакомца, под таким же бирюзовым платком.
     Все это я разглядел буквально в единый миг, как только зажегся фонарь. Мои глаза быстрее приспособились к свету, чем глаза моих палачей. Карлик совершил ошибку, взглянув прямо на свет: ему пришлось тут же зажмурить глаза, подобные красным полипам, прячущимся в свои панцири. Я понял, что другого шанса у меня не будет, и это придало мне сил: я схватил брата Кая за запястье и - отбросив руку с ножом от своего горла - врезал ему правым локтем по ребрам. Он отлетел и упал где-то там, у меня за спиной. Карлик, все еще жмурясь, нанес свой удар вслепую. Я не думал - я просто действовал. Выхватив у него фонарь, я бросился в нишу, и пол разверзся у меня под ногами.
     Какую-то долю секунды я просто падал без всякой опоры. Вообще-то я человек не особенно храбрый и боюсь боли, так что летел я - полет, собственно, был недолгим, несколько Футов, не больше - с закрытыми глазами и вопя от страха, а потом и от боли, когда ударился копчиком о днище трубы. Я попытался свернуться калачиком и скользить на боку, но все закончилось тем, что я перевернулся лицом вниз и съезжал уже головой вперед, и хотя спас седалище, зато изрядно рас. квасил нос. Мне все-таки удалось перевернуться ногами вперед, но тут желоб, по которому я скользил - и угол наклона которого составлял градусов шестьдесят, - вдруг оборвался почти вертикальным спуском, так что можно было не сомневаться: если на мне еще где-нибудь нет синяков, то после такого полета они обязательно будут везде. Я летел вниз, подобно падающей звезде, и вопил на лету, и наконец приземлился на кучу мусора - должен заметить, достаточно твердого мусора, да еще и с зазубренными краями.
     Я еще долго лежал, где упал, и стонал, истекая кровью. Фонарь выпал у меня из рук, но, что удивительно, не разбился и валялся теперь футах в трех от меня, едва пробивая тьму. За пределами круга света не было видно вообще ничего. Ползком я добрался до фонаря, схватил его и встал на колени, как кающийся грешник. Теперь я разглядел, что упал на кучу бумажных обрывков и древесной стружки, деталей каких-то разобранных механизмов, рваного тряпья, осколков стекла. У меня под ногтями набилось какое-то вязкое вещество со сладковатым запахом, плотное и холодное, как торф. Даже в тогдашнем моем положении любопытство опять победило, и я приподнял фонарь повыше, чтобы было лучше видно. Я опустил пальцы в этот непонятный перегной и поднес руку к свету: вещество было цвета ржавчины. Я повнимательнее осмотрелся вокруг. Ярдах в двух слева лежал небольшой камень, из-под которого и вытекала эта вязкая субстанция. Я потянулся, чтобы перевернуть камень, и ткнулся пальцем в мягкий студенистый глаз. Это был Мешех. Его тело, изломанное под невообразимым углом, лежало чуть поодаль. Перед тем как сбросить его в эту яму, его раздели - как будто кролика освежевали. Я развернул его голову так, как она лежала вначале, Лицом от меня.
     Я совсем отупел от ужаса, но потом сквозь эту глухую пелену прорвались звуки: какой-то шелест, приглушенный топот бегущих ног. Как это бывает, когда ты стоишь у муравейника и вдруг слышишь в воображаемой тишине какой-то шорох и треск. Я помню, что мне было страшно. Но я хорошо понимал, что мне надо спасаться от этих существ, которые, я этом ни капельки не сомневался, идут сюда, чтобы меня убить. Я поднялся на ноги, очень надеясь, что подошвы сандалий защитят мои ноги от острых осколков. Подняв повыше фонарь (рискуя при этом выдать себя с головой), я еще раз внимательно осмотрелся. Куча мусора спускалась пологим склоном к твердой земле, древней безжизненной почве.
     Только теперь я заметил, что воздух здесь совершенно другой: не застывший и неподвижный, как везде в Башне, а такой, как снаружи. Тьма смыкалась вокруг, грозя поглотить маленький огонек моего фонаря, который и так уже теплился еле-еле. Я побежал вперед, не разбирая дороги. Я не знал, где Врата Башни; я не знал, как они открываются. Ничто не препятствовало моему бегству. Я был совершенно один, и слышал лишь собственное дыхание, и чувствовал только боль в своем израненном теле, и мне было так жалко себя, просто жуть.
     А потом я услышал какой-то натужный механический скрип, похожий на скрежет несмазанного колеса. Наверное, не стоит и говорить, что я бросился в сторону этого звука, довольный уже тем, что теперь у меня появилась цель. Вскоре я вышел к низкой стене. Это был тот самый колодец, возле которого брат Нестор встретил меня... сколько времени тому назад? Мне казалось, что лет сто, не меньше. Древние камни, покрытые высохшим мхом и лишайником, холодно поблескивали в свете фонаря. И тут я услышал явственный металлический скрежет и поспешил пригнуться.
     Как оказалось, это была тележка. Обыкновенная четырехколесная тележка. Ничего особенного. Но даже в немощном свете моего издыхавшего фонаря мне удалось разглядеть, что в этой тележке лежало. Мертвые тела. Они были свалены в кучу, как мусор. Как ненужные бумажные куклы. Кое-где из этого плотного клубка тел выпирала нога или сжатый кулак, застывший в трупном окоченении. Тележку тащили около Дюжины голых рабов, впряженных в тяжелые хомуты, от которых их спины и шеи были стерты до крови. Мне вдруг стало страшно: я почему-то не сомневался, что эти несчастные сгорбленные создания ориентировались в темноте по запаху Вернее, по вкусу воздуха. Потому что все они шли с высунутыми языками, наподобие ящериц. Наверное, их зрение атрофировалось за ненадобностью, ведь вся их жизнь проходила в сплошной темноте. Их невидящие глаза были похожи на созревшие фурункулы, и я заметил, как болезненно они сощурились даже на тусклый свет моего фонаря.
     Меня невозможно было не заметить, я стоял прямо у них на пути, но рабы с тележкой не обратили на меня внимания. Как муравьи, огибающие препятствие на пути, они обошли меня и направились дальше своей дорогой. Впрочем, они тут же остановились. Те рабы, что толкали тележку сзади, открыли заднюю стенку и принялись вытаскивать трупы и швырять их в колодец. Вот именно, что швырять. Как дрова - без всяких церемоний. Когда тело ударялось о воду внизу, раздавался гулкий всплеск: он проходил эхом по каменным стенам колодца, а потом умолкал навсегда в бездонной тишине.
     И тут я уловил краем глаза какое-то движение у тележки - целенаправленное движение, среди этих призрачных трупов. Сгусток подвижной тени. Я застыл в ужасе - ошеломленное неверие перед лицом неминуемой Смерти, когда у тебя перехватывает дыхание и тошнота подступает к горлу. Я попятился и прижался задним местом к колодцу, почти сел на край. Мой фонарь зашипел и померк, как будто его опустили в воду. И буквально в последний миг перед тем, как фонарь потух, я успел разглядеть карлика, прихвостня брата Кая, который бросился на меня со своей саблей. Я схватил его за запястье, вдохнул его жаркое дыхание, и тут наступила тьма. Я как будто ослеп, но я чувствовал острие сабли у самой щеки. Я впивался ногтями ему в руки, пока под ногтями не стало мокро. Он застонал и отпустил саблю, и только тогда я почувствовал, какой он на самом деле маленький и хилый. Как будто борешься с ребенком. Я протянул левую руку, пытаясь нащупать его лицо. Наткнулся на ухо, схватил его и рванул, так что оно осталось у меня в руке. Его вопли разбудили во мне жажду крови, смертоубийственный пыл: я резко дернулся вбок (при этом я надорвал поясницу и обеспечил себе хроническое люмбаго), намереваясь сбросить его в колодец. Но карлик вцепился в меня мертвой хваткой - а может быть, это я сам не удержал равновесия, - и мы вместе упали в холодную бурлящую воду.
     Мы погрузились под воду, вцепившись друг в друга, словно любовники-самоубийцы. Будь я один, без своего недруга, я бы наверняка утонул. Ради такого ничтожного пустяка, как моя жалкая жизнь, мне не хватило бы воли выплыть. Нет, меня спасло не желание жить, а желание прикончить э