дии Копелаарса. В настоящее время гильдия испытывает существенные финансовые затруднения: дела идут вяло, конкуренция со стороны одиночных предпринимателей, в гильдию не входящих, подрывает коммерцию. Уважаемый Копрологус, разумеется, понимает, что у проституции, как и у всякого торгового предприятия, есть свои правила. И он скорее всего не откажется рассмотреть с должным вниманием эту коллекцию орудий и инструментов - осторожнее, а то лезвие очень острое, - которых его огорченным, да-да, весьма огорченным коллегам давно не терпится испробовать в деле?
     Копрологус не нуждается в демонстрации. Рысью бежит он домой в сопровождении "коллег" по цеху, хватает деньги, кольца и жемчуга и исчезает из города, заплатив изрядную взятку за паспорт.
     Пару часов спустя Белкула просыпается, свежая и довольная после сладкого сна, и обнаруживает с удивлением, что в постели она одна. За дверью спальни - глубокая тишина. Никто не подглядывает в замочную скважину, никто не сопит от приапического возбуждения. Белкула в недоумении обходит дом: никого - ни краснощеких смущенных девственников, ни хвастливых "героев-любовников" с причиндалами с розовую козявку. Короче говоря, Белкула одна посреди звенящей тишины. И в этой ничем не заполненной пустоте кровь Белкулы вновь начинает бурлить прежним томлением. Добавьте к тому голодное урчание в желудке (словно кто-то сидит у нее в животе и играет на дудке), и станет понятно, что надо немедленно что-то предпринимать. Накинув на плечи мавританский ковер, Белкула выходит на улицу. Кровь снова гонит ее на север - она идет, и все мужики поголовно, даже которые с женами, восхищенно таращатся на нее, но она ничего вокруг не замечает, и вдруг в изумлении замирает рядом с каким-то нищим.
     Вы спросите, что привлекло нашу Белкулу в каком-то замызганном попрошайке с угрюмой рожей, всклокоченной бородой и босыми грязными ногами? Нищий, взглянув мутным взором на застывшую в восхищении девицу, похоже, и сам задается тем же вопросом. Проследив за взглядом Белкулы, он видит, что его детородный орган торчит из-под рваных лохмотьев, подобно дельфину, выброшенному на берег. Вот призовой кабачок! Монумент плотской любви! Мастодонт среди членов! Белкула ликует в душе: она наконец-то нашла подходящую отмычку для своего замка. Она преклоняет колени перед этим шедевром плоти.
     - Мадам, - говорит жеребец, - восхищение ваше моим инструментом во всех отношениях безосновательно.
     Увы, член у парня длиной чуть ли не до колен, но сие восхитительное оснащение не способно на что-то еще, кроме как отливать лишнюю воду. Огромные яйца, которые в своем лучезарном великолепии могли быть подобны бархатным кошелям для бриллиантов, свисают тощими торбами, и нет в них ни пользы, ни гордости. Тщетно Белкула старается оживить вялый фаллос. Никакой зажигательный эротический танец (хотя даже придирчивый зритель давно бы уже изошел томлением) не способен поднять спящего великана.
     - Смиритесь, любезная госпожа. Ничего не получится. Компания молодых шалопаев, бывших завсегдатаев в постели Белкулы, глумится над нищим, кропя его бороду пивом.
     - С ним, красавица, ты на гульдены не надейся. Это же Колпачок - самый безопасный в Европе секс.
     Колпачок явно обижен, хотя, как и всякий мудрец, не выказывает обиды и изображает жестами, что надевает на голову колпак.
     - Не колпачок, а голландский колпак. Хотя я предпочел бы, чтобы меня называли Нуллифидус, то есть Неверующий , - говорит он. - Потому что я ни во что не верю: ни в Бога, ни в человека, ни даже в себя самого.
     Мимо проходит компания школяров с ободранными коленками. Они распевают, дразнясь:
     - Колпачок, увы и ах! С дохлою змеей в штанах!
     Предмет их насмешек невозмутимо сгоняет с лица муху.
     - Когда я был молодым, - продолжает он, - я был страстным и рьяным любовником и не знал устали в этом деле. Мы с моим другом Яном служили тогда в гвардейцах - lieutenant de garde в замке Гревенстеен.
     Мы с Яном были лучшими в городе в смысле любовных утех, и все женщины были от нас без ума. И графини, и деревенские девки сами ложились и расставляли ноги. Редко бывало, скажу я вам, чтобы в какой-то из дней у нас с Яном не было страстной подруги. Но в этом-то вся и загвоздка. Обычно мы с ним делили одну на двоих. Это было божественное удовольствие, когда ты сам испытываешь наслаждение и видишь, как такое же наслаждение испытывает твой лучший друг - а боги (которых нет) очень не любят, когда смертным по-настоящему хорошо.
     Наша погибель пришла, как Смерть, в облике ангела - только очень земного ангела. Она была горничной у одной состоятельной дамы. Ее звали Фрида. - Глаза Колпачка, когда он назвал это имя, подернулись мечтательной поволокой. Но так как он ни во что не верит, он глотает комок, подступивший к горлу, и продолжает рассказ: - Описать ее красоту словами - значит жестоко ее оболгать. В жизни я не встречал столь прелестной девицы. (То есть до сего дня, но какой теперь в этом прок?) Стоило Фриде лишь выйти на улицу, как все мужики застывали на месте, и голова начинала кружиться, и пол-Гента ходило с расквашенными носами.
     Мы с Яном влюбились безумно. Наконец-то мы встретили девушку, во всех отношениях достойную нас. Но Фрида не пала беспомощной жертвой перед нашим упорным натиском. О нет. Она была настоящим стратегом, этакая макиавелла из спальни. Она решительно заявила, что удостоит своей благосклонностью лишь одного из поклонников.
     И вот в первый раз за все время нашей с ним дружбы мне приснилось, что Ян - мой соперник. Я проснулся в холодном поту и в отчаянии обнаружил, что явь - еще хуже сна. Ян во всеуслышание заявил, что Фрида выбрала его, а не меня, и что у них уже было все, что положено быть у мужчины и женщины в спальне, и даже более того. Дабы защитить честь возлюбленной (да, от злословия и клеветнических измышлений), я вызвал его на дуэль.
     Мы с ним бились, как рыцари. То есть как звери: сперва рубились на мечах, когда же мечи поломались, мы пинали друг друга ногами, а когда ноги больше не слушались, рвали друг друга зубами. Благородства в том не было ни на грош. Но ведь и я был не Ланселот, а Фрида - не Гвиневьера. И тем не менее я победил: свернул сопернику шею, применив ловкий бойцовский прием. Он весь обмяк, словно тряпичная кукла, и упал на пол в полутемном подвале, где мы сражались, и так и остался лежать с головой, вывернутой под невообразимым углом.
     Верная своему слову Фрида мне отдалась. Как я представлял в мечтах дюжину раз, она распустила пояс на платье и расшнуровала корсаж. Ее роскошное тело было как вспышка молнии во тьме ночи. Но при всем ее великолепии и, замечу, немалом умении в этом деле, она не сумела меня возбудить. Попросту говоря, у меня на нее не встал. Я перевел взгляд с ее влажных и жадных губ на синие губы моего бывшего лучшего друга и понял, что потерпел поражение. Никто из нас не насладится возлюбленной. Ибо я враз сделался импотентом. И мой обессиленный член больше уже никогда не поднялся. Вот вкратце, история моего позора.
     Глаза Белкулы - словно две чаши, переполненные слезами. Как низко пал сильный пол! И Белкула рыдает, исполненная сострадания. Когда Колпачок завершает рассказ, она прижимает его к груди, называет его милым другом, наперсником и усладой души. Колпачок смиренно и кротко приникает к теплому мягкому телу - когда ты ни во что не веришь, всякое сопротивление теряет смысл. Белкула хватает его под мышку, словно тряпичную куклу, и гордо шествует дальше. Она бережно отряхает от грязи его седалище. Потом замечает, что его ноги тащатся по мостовой, и подбирает их, и затыкает себе между ног. Когда его голова, лысая, как у младенца, вылазит на свет из расщелины между ее грудей, она покрывает его макушку ласковыми поцелуями. Так рождается близость и дружба, скрепленная тихими вздохами и осторожными ласками, и Белкула клянется себе, что эта дружба - уже навсегда.
     - Мне все равно, - говорит Колпачок, - с кем идти: с тобой или с кем-то другим. - Равнодушно вдыхает он аромат ее кожи. - Навсегда, до конца времен, если так нужно.

О том, как Безумная Грета берет след, а Белкула выходит в море

     В сопровождении своей когорты Безумная Грета идет по городу, вдыхая запах богатства и выгребных ям. Гент нежится в теплых лучах солнца, не подозревая о надвигающейся катастрофе. Безумная Грета перебирает пальцами золотые коронки в кошеле у себя на поясе. Она развлеклась, как ребенок с любимой игрушкой, вырывая их изо рта этого воображалы-хлыща - этого Копрологуса - вместе с признанием. Ну и воняло же от него, прости Господи. Он весь пропах ею. Пачка буклетов у него в кармане лишь подтвердила то, что Безумная Грета уже почуяла нюхом: Белкула в городе и занимается всякими непотребствами.
     А в это самое время предполагаемая добыча со своим верным спутником садится на голландский торговый корабль в порту Граслея (судно везет ткани в Берген и направляется вниз по реке, в Северное море). Да, устало повторяет Колпачок, поднимаясь по сходням, они поплывут на север.
     - Приветствую вас на борту "Барыша", мадам, - радостно объявляет первый помощник. Капитан корабля, который всегда с неохотой берет пассажиров (ибо его возмущает наличие груза, который нельзя продать, тем более что этих сухопутных крыс сразу же начинает тошнить, как только корабль выходит в море), держится на удивление дружелюбно. Мало того, он предлагает молодой госпоже не стесняться и воспользоваться его скромной каютой, дабы расположиться со всеми удобствами. Колпачок, который стоически высказывается за трюм, замечает явные признаки возбуждения в штанах у матросов. Их просоленные лица светятся нечестивым благоговением.
     В Генте существует поверье, что звон колокола на кафедральном соборе вызывает попутный ветер и подгоняет суда, отходящие от причала. И как только Безумная Грета входит в город, колокол Роланд начинает звонить. На горизонте клубятся тучи - быть буре. Зефир надувает свои черные щеки и отправляет вздыбившийся "Барыш" к Западной Шельде.
     Безумная Грета еще не знает, что времени у нее не осталось совсем, но она все равно мчится по городу, словно ветер. Ее чуткие ноздри раздуваются, словно дыхалы у кита, когда она приближается к борделю. Она подходит к распахнутой настежь двери и видит в окнах воров и грабителей, и кровь у нее закипает от ярости. Добыча ушла из-под носа! Ее выпученные глаза почернели от злости - с досады она пробивает дыру в стене своей латной перчаткой.
     Но одних только стен явно мало, чтобы унять ее гнев. Безумная Грета кричит, призывая своих поборниц, и ее крик подобен струе раскаленного воздуха из кузнечного горна. Размахивая мечом, она с гиканьем мчится по улицам: крушит и сметает все на своем пути и рубит головы ни в чем не повинных прохожих, словно это не головы, а ромашки на летнем лугу. Спасаясь от разъяренной Греты, ополоумевшие от ужаса горожане натыкаются на ее бешеных женщин, которые не отстают от своей предводительницы по части избить, изуродовать и искалечить. Купцы и лакеи, стряпчие и тунеядцы - все затоптаны насмерть или забиты скалками, а их дома преданы огню.
     - К реке! - кричит Безумная Грета, пробираясь сквозь лужи запекшейся крови и груды булыжника. Толпа бесноватых домохозяек, сгибающихся под тюками с награбленным барахлом, устремляется следом за ней, творя по пути жестокую расправу, когда возникает такая необходимость, и в общем и целом проявляя себя в точности, как регулярная армия.
     На восточном берегу реки горожане предпринимают отчаянную попытку сопротивления. Но вот незадача: защитники города после трех недель Белкулы залюблены вусмерть, и у них уже нет сил сражаться. Едва подвигнув себя на то, чтобы вытащить одну пушку, они беспорядочно носятся по причалу в лихорадочных поисках ядер и пороха. Когда, наконец, пушка готова к бою, капитан, страдающий тяжким посткоитальным синдромом, зажигает запал. Ядро пролетает над головой Безумной Греты и ее сброда - над горящими крышами Патерсхола - и попадает в сторожевую башню замка Гравенстен, где убивает на месте девятерых солдат замкового гарнизона, трех шлюшек и дюжину сутенеров, которые пытались продвинуть свой бизнес. И по сей день злополучную эту пушку можно увидеть на входе на мост через Лайе, и называют ее именем ее нареченной мишени.
     Несмотря на кошмарную вонь на пристани, Безумная Грета все же находит нужный среди тысячи запахов.
     - Корабль! - кричит она. - Мне нужен корабль!
     Ее воинству вовсе не требуется Белкулино обаяние, чтобы раздобыть необходимый транспорт. Размахивая ножами лучшего столового серебра, толпа женщин врывается на торговое судно из Данвича и поднимает паруса. Безумная Грета стоит на корме и нюхает ветер.
     - Поднять якоря, - командует она. Для судна есть один путь: вниз по течению, к морю.
     КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ

     Внезапная неодолимая жажда прерывает рассказ пьяной бабы. Она причмокивает губами и пытается облизать их сухим языком. Слушатели, захваченные рассказом, без слов наполняют ее опустевшую флягу.
     - Ой, хорошо. - Пьяная баба вытирает вино с подбородка. - А теперь, эта... Мне нужно перо и чернила.
     Все, кто есть на борту, начинают рассеянно хлопать себя по карманам. Необходимые писчие принадлежности находятся лишь у монаха. С опаской и видимой неохотой он передает пьяной бабе инструменты своей профессии. Отодвинув монашку крутым бедром, пьяная баба склоняется над столом, окунает перо в вино и чертит карту Белкулиных странствий по морю.
     - Ну вот. Ежели кто сбился с курса, пусть глянет сюда, - объявляет она.



     После чего, подмигнув оскорбленной монашке, продолжает рассказ...

КНИГА ТРЕТЬЯ

Про морских чудищ, и о том, как Белкула спасает корабль от погибели

     Белкула стоит на палубе "Барыша", отвлекая команду от исполнения служебных обязанностей. Она никогда раньше не видела моря, не ощущала волнения первозданной стихии у себя под ногами. Полной грудью вдыхает она просоленный воздух; грудастая сирена, резная фигура на носу корабля, по сравнению с ней кажется просто карлицей.
     На судне нет никого, кто не прельстился бы чарами великолепной Белкулы - растревожен даже Колпачок. Он не то чтобы не одобряет пристрастия подруги к матросам, просто, как и любой нигилист, он ужасно боится смерти, а секс, который, как говорят, продлевает жизнь и оттягивает неизбежный конец, в изменчивом море, весьма вероятно, может его и приблизить.
     - Твои амурные похождения, - говорит он, покашливая в кулак, - меня не касаются, каждый живет, как хочет - все в порядке, любезный, вы не волнуйтесь, я стою к вам спиной, - но тебе разве не кажется, что ты отвлекаешь людей от работы и, таким образом, подвергаешь всех нас опасности? С морем, знаешь ли, шутки плохи, оно не прощает пренебрежительного отношения к себе.
     Подпрыгивая на лице распаленного корабельного гардемарина, Белкула отвечает, что ей так не кажется. В ее голосе нет ни злобы, ни раздражения (зато в приглушенной брани матроса злобы хватает на двоих), она искренне не понимает, какой может быть вред в удовольствии. Пусть Колпачок, если хочет, дрожит и волнуется; чем он, собственно, и занимается, съежившись в трюме, - весь от волнения зеленый.
     Ветер попутный, подняты все паруса. "Барыш" идет полным ходом вдоль побережья Зееланда. В корабельной команде, которая состоит из датчан и голландцев, царит полное согласие - это уже не команда, а как будто одна семья, связанная узами сладострастия. Вопреки мрачным прогнозам мнительного Колпачка, боевой дух на судне - отменный. И так продолжается до тех пор, пока они не подходят к провинции Ноорд-Холланд.
     Холодные серые воды Западной Фрисии - у побережья Скиермонникоогеллингланда - кишат морскими чудовищами. Кредул Роттердамский упоминает в своих трудах Бегемота, подобного носорогу; greet zeekreft, мясо которого высоко ценят французы (хотя они все съедят, не поморщатся); рыбу-леопарда, водяного слизня и Левиафана, глотающего пророков. Когда "Барыш" входит в туманную область, именуемую Монстерактиг Страат, матросы, все как один, начинают трястись и невнятно мычать. Белкула, вся растревоженная и возбужденная, спускается в трюм и расталкивает Колпачка, который спал сладким сном, забившись подальше в уголок.
     - Оставьте уже человека в покое, - стонет бедняга спросонья. - Ты же знаешь, что я ни на что не способен!
     Белкула уже успела привыкнуть к брюзгливому нраву своего сердечного друга, и поэтому не обращает внимания на его возмущенные вопли. Она хватает его за руку и тянет на палубу, опасаясь за жизнь своих ражих любовников.
     Туман снаружи такой густой, что Колпачок не различает в нем даже пышных телес своей спутницы и подруги. Он спотыкается о канат, ударяется головой о нок-рею и даже с каким-то угрюмым удовлетворением натыкается на корабельную пушку своим бесполезным хозяйством.
     - На помощь! На помощь! - кричат матросы в тумане, сверкающем чешуей. Капитан, случайно наткнувшись на необъятную грудь Белкулы, падает на колени и молит о помощи:
     - Помоги нам, juffrouw, умоляю. Как можно отбиться от рыбины, если мы ее даже не видим?
     В тумане слышится хруст костей - чудовище пожирает кого-то заживо. Белкула вся преисполнена сострадания. Она велит, чтобы ее привязали покрепче к грота-штагу, потом раздувается, что твоя рыба-иглобрюх, и всасывает в себя весь туман. Три могучих глотка, и небо вновь проясняется, а Белкула - чей живот, как алхимический тигель, где происходит волшебная трансмутация элементов, - пускает мощные ветры с ароматом цветущих роз.
     Теперь, когда нет пелены тумана, уже ничто не скрывает чудовище, атакующее "Барыш". Представьте себе осьминога в два раза больше быка, с глазами, как блюдца, и клювом, как у попугая. Его цепкие щупальца достают до марса, и от них нет спасения.
     Капитан, чей дух подкрепился надеждой, призывает матросов сражаться. Но корабельная пушка безмолвствует, и тогда Белкула хватает орудие, словно какой-нибудь огурец, и выходит один на один с разъяренным чудовищем.
     - Бога ради, - кричит Колпачок, - побереги себя!
     Осьминог, отупевший от голода, наклоняет корабль набок, чтобы вернее добраться до лакомого кусочка в лице Белкулы. Но вместо нежного мяса разверстый клюв натыкается на свинцовый ствол пушки в руках у Белкулы. Груз свинца тянет чудовище вниз, в пучину - где его пожирают его же собратья.
     Вот так Белкула спасает "Барыш" от погибели. Вода за бортом бурлит и сверкает серебряными плавниками, но сие грандиозное зрелище интересно лишь Колпачку, все остальные на судне - включая капитана, человека во всех отношениях надежного и рассудительного, - восхищенно таращатся на свою спасительницу и бессвязно бормочут какую-то чушь.

О том, как Безумная Грета выходит в море, с небольшим отступлением на тему морской диеты

     Тот же ветер, что толкает вперед корабли людей добрых и праведных, подгоняет и скверных грешников. Безумная Грета в отличие от своей жертвы не находит приятности в море: ибо богатства, каковые скрывает морская пучина, лежат в глубине недоступной, в развороченных чревах погибших кораблей, и видят их только кальмары и пучеглазые рыбы. Поживиться на море нечем - что взять с утлых рыбачьих лодчонок?! Нет. Безумную Грету радует лишь одно (если стервятникам радость вообще доступна): возбуждение погони. Уже два дня маячит на горизонте ни о чем не подозревающий "Барыш".
     Когда на море спускается густой туман - непроглядная мгла, в которой теряются даже запахи, - погоню приходится временно прекратить. Безумная Грета беснуется от бессилия и срывает свое раздражение на сопровождающих ее женщинах посредством жестокого рукоприкладства и грубой брани. Даже любимицы и приближенные не избежали проклятия сифилисом и нищетой. И когда море вдруг начинает кишеть чудовищами, это становится чуть ли не облегчением для женщин на корабле - теперь Грете уже не до них. Они перекидывают через борт веревки с крючками и ловят зубастых акул и клыкастых угрей, вытаскивают их на палубу и швыряют на доски, чтобы потом выпотрошить и съесть. Все залито ледяной рыбьей кровью. Сама Безумная Грета голыми рукам