енно должно выпрыгнуть из груди. Почему ее? Почему
ее?
 Она  уже  не  могла  вести  собрание,  и  в  президиуме  это  понимали.
Председательствовал теперь Поспелов.  Один за другим выступали знакомые люди
- бригадиры, трактористы, доярки - и хвалили Анну...
 Анна почувствовала,  что она сейчас разревется...  Закусила губу.  Что,
собственно, она такого сделала? Работала? Работала, как и все...
 Пожалуй, после съезда партии она особенно отчетливо поняла, что ее сила
в  работе.  Ее  сила,  сила  всех  этих людей,  всего колхоза.  Сила каждого
человека в работе. Когда это все поймут, наступит коммунизм.
 Анну хвалили,  а  ее трясло.  Бросало то в  жар,  то в  холод.  Если ее
заставят говорить, она не сможет.
 Тарабрин придвинулся к ней.
 - Анна  Андреевна,  успокойтесь.  Неужели  это  вас  так  разволновало?
Возьмите себя в руки...
 Очередь дошла до нее. Поспелов предоставил ей слово.
 Анна  выступила  очень  спокойно.  Внутри  все  клокотало,  но  она  не
позволила себе распуститься.  Поблагодарила за доверие.  За честь.  Сказала,
что постарается оправдать доверие...
 После собрания к  ней  подошла сотрудница областной газеты.  Она  и  ей
ответила на вопросы.  Ровно столько,  сколько нужно. Училась в Пронске, была
на фронте, работала в райсельхозотделе...
 Сотрудница  требовала  подробностей.  Каких-нибудь  интересных деталей.
Фактов.  В  чем  проявился  характер.  Каких-нибудь  эпизодов  из  фронтовой
жизни...
 - А у меня не было эпизодов, - виновато призналась Анна. - Была ранена.
Не особенно тяжело.  Потом демобилизовали.  А в общем... Все, как у всех. Не
знаю даже, на чем остановиться...
 Корреспондентка, кажется, не очень удовлетворена...
 Милочка Губарева проводила Анну до дому.
 - Вы довольны, Анна Андреевна?
 - Чем?
 - Ну тем, что вас выберут.
 - Не знаю. Конечно, на душе у меня хорошо. Но ведь надо справиться...
 - Вы-то справитесь, - уверенно заявила Милочка. - Помните, как кукурузу
садили? Никто и не думал, если по-честному сказать...
 Ради одной Милочки Анна обязана была справиться!
 Она вошла в  дом.  Коля и Ниночка играли.  Женя читала.  Алексей слушал
радио.
 Анна тронула мужа за плечо.
 - Ты не был на собрании?
 - А чего я там не видал?
 Анна не сдержала упрека:
 - Ты ведь коммунист!
 - Но  не формалист.  Ты секретарь,  а  я  пешка...  -  Он тут же сделал
уступку: - Мой голос обеспечен... Кого ж на этот раз выдвинули?
 - А если меня?
 В ее голосе прозвучала гордость.
 Алексей знал, Анна не будет шутить, однако ничем не выразил удивления.
 - Что ж, поздравляю, - равнодушно сказал он.
 - Ты не рад?
 - А чему радоваться? Я тебя и сейчас мало вижу, а тогда...
 Но больше ничего не сказал. Отвернулся к стене и принялся рассматривать
обои.
 О чем она могла с ним говорить?..
 Весь вечер они играли в молчанку...
 Легли спать дети,  потом Алексей.  Анна сидела на  кухне одна.  На душе
было смутно,  она положила голову на руки, задумалась и вдруг почувствовала,
как ее обнимают теплые худенькие руки.
 - Женечка...
 Девочка стояла возле матери, кутаясь в ее шерстяной пушистый платок.
 - Ты что?
 Дочь вдруг приникла к Анне и тихо заплакала.
 - Уедем, мамочка, уедем...
 - Куда, доченька?
 - Куда хочешь. Только я не останусь здесь...
 Анна притянула Женю к себе, усадила на колени, принялась утешать.
 - Куда ж мы с тобой поедем?  У меня работа.  Тебе надо учиться... - Она
гладила Женю по волосам. - Ты кем хочешь быть?
 - Не знаю...
 - А все-таки?
 - Учительницей. Хочу, чтобы всем ребятам жилось хорошо...
 - А разве тебе плохо со мной?  - Анну вдруг озарило. - Хочешь учиться в
техникуме? В педагогическом техникуме? Кончишь весной семилетку и поступишь.
Сама отвезу тебя в Пронск. Теперь я часто буду бывать в Пронске. На сессиях,
по делам...
 Женя согласилась без уговоров.
 - Хочу...
 - Чего хочешь-то?
 - В Пронск. Хочу в Пронск. В техникум. Только ты приезжай...
 Они  заговорили о  Пронске.  Анна принялась рассказывать,  как  училась
сама. Как ей было хорошо в Пронске...
 Они  строили планы и  утешали друг  друга -  будущий депутат и  будущая
учительница.  Девочка успокоилась,  задремала.  Анна довела ее  до  кровати,
уложила,  прилегла рядом, подождала, пока дочь заснет. А потом сунула голову
под подушку и так, чтоб никто не слыхал, горько, по-бабьи, заплакала.


XXIX

 Странное у  нее появилось ощущение.  Она была и  та и не та.  Все та же
Анна Андреевна Гончарова и все-таки уже не та. Раньше она жила сама по себе,
представляла всюду самое себя -  и  точка.  А  теперь она ответственна перед
тысячами людей,  пославшими ее в областной Совет.  Она словно вобрала в себя
все их стремления и надежды.
 Она приехала в  Пронск за день до открытия сессии.  Быстро оформила все
дела, зарегистрировалась, получила удостоверение. У нее была бездна времени.
Она могла и ходить по городу, и отдыхать, и смотреть, что хочется...
 Куда  только делся  разрушенный,  полусожженный Пронск,  каким  был  он
десять лет  назад!  Никаких следов недавних разрушений.  Большой,  красивый,
старинный город. Просторные улицы, многоэтажные дома, нарядные магазины...
 "Только я сама вряд ли стала лучше,  - подумала Анна. - Десять лет! Уже
десять лет, как я вернулась в Пронск. - Она бродила по улицам, навстречу все
попадались какие-то девушки. - А я уже старуха, - думала Анна. Она поправила
себя:  -  Почти  старуха.  Тридцать четвертый год...  А  ничего в  общем  не
сделано.  Ни в работе нечем похвастать,  ни дома.  Трое ребят это,  конечно,
трое ребят,  но  какими-то еще они вырастут?  В  колхозе тоже сложно.  Как с
детьми. Растет, крепнет, но хвалиться еще нечем..."
 Алексей неохотно проводил ее в Пронск. Не отпустить не мог, но отпускал
неохотно.  Как бы хорошо пройтись сейчас...  С кем?  С Алексеем?  С Толей бы
хорошо пройтись.  Сперва по Советской,  потом по проспекту Ленина. Нет, нет!
Толи нет, и нечего о нем вспоминать.
 А ведь когда-то и она была молодой, бегала по этим улицам, жила весело,
беззаботно,  бездумно.  Ей  уже  тридцать  четвертый.  Она  главный  агроном
колхоза,  секретарь партийной организации,  депутат областного Совета. У нее
муж,  трое детей.  А  ей почему-то хочется,  чтобы кто-нибудь пригласил ее в
кино,  угостил мороженым.  Вино она не любит,  но сейчас, кажется, выпила бы
даже рюмку вина. Хочется почему-то смеяться, смотреть кому-то в глаза...
 Спать, спать! Самое разумное. Завтра она уже будет та, да не та, завтра
она уже лицо официальное.
 Трое  суток провела Анна в  Пронске.  Вместе с  ней  приехали Тарабрин,
Жуков,  председатель райисполкома,  и  другие депутаты,  но  все  они как-то
быстро от нее отделились.  У всех были свои дела. Анна осталась одна. Никто,
кажется,  ею  не  интересовался.  Зато сама она интересовалась всем.  Первые
сутки она провела сама по себе, двое суток - на сессии.
 С большим интересом слушала она выступление Кострова...
 Первый секретарь областного комитета партии.  Большой человек!  Она его
видела впервые.
 Она с любопытством всматривалась в оратора.  Плотный,  тяжелый какой-то
человек.  Землистый цвет лица, отекшие веки. Костюм на нем сидел мешком, ему
больше пошел бы  китель.  Работы у  него -  на сто Гончаровых хватит.  Таким
людям нельзя болеть. Но в общем было в нем что-то симпатичное.
 Костров говорил о  состоянии промышленности.  О  сельском хозяйстве.  О
сентябрьском Пленуме ЦК.  Приводил много фактов,  называл имена. Критика его
была строгой и убедительной.
 Особенно беспокоило Анну,  что скажет он о сельском хозяйстве.  Костров
говорил  о  необходимости крутого подъема.  Плохо  используется техника.  Не
хватает кадров. Низка оплата трудодня...
 Все было справедливо. Костров говорил о запущенности животноводства. Он
действительно знал,  что  делается в  отдельных колхозах.  Где  плох уход за
скотом. Где падеж. Где низки удои. Все было верно...
 Но что делать? Что делать? Вот чего ждала Анна. Что посоветует...
 Он сказал. Создавать кормовую базу. Все зависит от кормов...
 И это было правильно. Скот, конечно, надо обеспечить кормами.
 В  перерыве она встретилась с  Волковым.  Теперь он был уже начальником
областного управления сельским хозяйством.  Все такой же. Вежлив, приветлив,
радушен.  Все  так  же  вились над лбом русые волосы.  Похоже,  нисколько не
постарел.
 Волков первый ее увидел, схватил за руку.
 - Анна Андреевна! Сколько лет, сколько зим... Не забыли?
 Анна обрадовалась. Все-таки знакомый человек.
 - Как можно вас забыть...
 Волков засмеялся.
 - Я теперь в колхозе.
 - Знаю, знаю. Лицом к производству, так сказать. Как там у вас?
 - Приезжайте, посмотрите.
 - Приеду. Обязательно. Тем более у меня виды на ваш район.
 - Ну, в районе я малая птица. Вот в колхозе...
 Волков опять захохотал.
 - А в колхозе - орел?
 - Орел не орел, а депутатом, как видите, выбрали.
 На этот раз Волков лишь улыбнулся.
 - Ну,  сие от колхозников не зависит. Значит, пользуетесь авторитетом у
начальства.
 Он  повел Анну в  буфет.  Мягко и  властно подхватил за руку,  увлек за
собой. Усадил за столик, принес лимонада, яблок, пирожных.
 - Угощайтесь!
 Он с таким смаком вонзил в яблоко ровные белые зубы,  с таким аппетитом
откусывал кусок за куском, что Анна, хоть и стеснялась, тоже взяла яблоко, и
оно показалось ей таким вкусным, как были вкусны ей яблоки только когда-то в
Крыму.
 Ей  было приятно,  даже интересно разговаривать с  Волковым,  но она не
вполне  его  понимала,  одного  он  недоговаривал,  на  другое намекал,  она
чувствовала:  интересуется он всем,  но ни о чем прямо не спрашивает и ни на
что прямо не отвечает.
 Неожиданно он задал ей вполне откровенный вопрос:
 - Районный отдел не хотите возглавить?
 Анна удивилась:
 - Позвольте, а Богаткин?
 Волков пренебрежительно повел плечом.
 - Человек бесперспективный, а вы уже депутат...
 Он грыз яблоки одно за другим, как кролик капусту.
 - Как вам выступление Кострова?
 - Понравилось,  - искренне призналась Анна. - Очень обстоятельно. У нас
на фермах тоже еще неважно, и, конечно, все дело в кормах.
 Лукавая искорка загорелась в глазах Волкова.
 - Ну, и как же у вас с кормами?
 - Да вот, сеем травы, расширять будем посевы. Клевер, люпин...
 Волков прищурился.
 - Усвоили, значит, совет?
 - Какой совет?
 - Да относительно кормов.
 - А разве неправильно, что все дело в кормах?
 - Нет,  правильно... - В глазах Волкова вдруг появилась злость. - А что
он конкретного сказал,  ваш Костров?  Чтобы иметь мясо и молоко, корову надо
кормить? Это еще при царе Горохе знали. - Волков засмеялся. - Люпин!..
 - А чем плох люпин?
 - Клеверок!..
 Анна растерянно посмотрела на Волкова.
 - А  вы  сами-то думали,  что делать со своей землей?  -  саркастически
продолжал он. - Носом в эту землю тыркались?
 Теперь уже рассердилась Анна.
 - А вы тыркались?
 Волков скривил губы.
 - Носом не вышел.  Я  ведь подруководящий товарищ.  Вот когда окажусь в
колхозе, тогда попробую. А здесь мне товарищ Костров не позволит.
 - Как не позволит?
 - Очень просто.  Раньше в  доходных имениях,  я  имею в  виду проклятое
царское  время,  помещик там  или  агроном сеяли  то,  что  считали наиболее
выгодным. У некоторых, правда, не получалось, прогорали.
 - Но у нас-то ведь нельзя прогореть?
 - Можно!  Прогорел -  отними  партбилет,  диплом,  отправь в  дворники.
Поверьте,  не  стали бы  сеять то,  что невыгодно.  Люди себе на погибель не
работают. А у нас позволяют плохо работать...
 - Как позволяют?
 - А тем,  что ничего не позволяют. Действуй по инструкции, по указаниям
центра.  Костров мне ничего не позволит,  а ему, думаете, позволяют? За всех
министр думает,  первый пахарь в  стране!  Хоровая декламация,  вот  как  мы
работаем.  Увлекся министр Вильямсом,  мы Вильямсу молимся. Лысенко в моде -
не смей Лысенко критиковать...  - Волков отшвырнул огрызок яблока, точно под
ногами у него был не паркет, а земля. - А я хочу, простите меня, жить своим,
понимаете, хоть задрипанным, но своим умом!
 Боже мой, куда девался всегда такой добродушный, спокойный Волков! Даже
губы  его  побелели от  злости.  Перед  Анной появился новый,  незнакомый ей
человек.  Оказывается, не так просто рассмотреть человека. Какой же он... Но
он был уже такой, как всегда. Милый, улыбающийся Волков. Готовый всем помочь
и со всеми согласиться.
 - Все  это  шуточки,   Анна  Андреевна,   люпин,  клеверок,  травка,  -
примирительно произнес он. - А в конечном итоге кормить будем березкой.
 - Березкой?
 - Березовыми вениками.  -  Волков с веселым состраданием смотрел Анне в
глаза.   -   Говоря  между  нами,  положа,  так  сказать,  руку  на  сердце,
признайтесь, Анна Андреевна, сколько веников заготовили вы в колхозе?
 - Да вы что -  смеетесь?  -  Анна смотрела прямо в глаза Волкову.  - Ни
одного.
 В глазах Волкова проскользнуло удивление.
 - Ну, счастлив ваш бог, значит, вас не зря выбрали депутатом. Зато уж у
соседей ваших,  будьте уверены,  вениками набит не  один сарай!  -  Он встал
из-за стола.  - Однако пора. Слышите, звонят. Пойдемте, послушаем, какую нам
еще отвалят речугу.
 В  зале во время заседания Анна вдруг поймала себя на том,  что внимает
теперь  ораторам иначе,  чем  до  разговора с  Волковым.  Костров  правильно
рассуждал,  критика его доказательна,  но что почерпнула она из его речи для
себя?  То, что коров надо обеспечить кормами? Для того чтобы сказать это, не
надо быть секретарем обкома.
 "Эх,  -  подумала Анна,  -  вместо  всех  этих  выступлений,  где  одни
перечисляют,  что у них хорошо,  а другие,  что у них плохо,  прочли бы нам,
приехавшим из  деревни депутатам,  хорошую лекцию,  да  не вообще лекцию,  а
заставили  бы  какого-нибудь  академика  или  профессора пожить  в  Пронске,
заставили бы  его подробно разобраться,  что и  как лучше сеять на  скупой и
неподатливой пронской земле...
 Кострову бы не советы давать,  как доить и  пахать,  а  найти бы людей,
которые смогут эти  рекомендации и  научно и  практически обосновать,  тогда
Костров во сто раз больше принес бы пользы прончанам".
 Если в  начале сессии Анна больше слушала,  в  конце ее  она уже больше
думала...
 Она  еле успела забежать перед отъездом в  магазины -  билеты на  поезд
приобретены  были  сурожцами  заранее  -  купить  детям  игрушек,  конфет  и
золотистых медовых пряников, которые она всегда привозила из Пронска.
 В  Суроже  ее  ждала  машина,  присланная  Поспеловым.  Колхоз  недавно
приобрел "газик". В обед она была уже дома.
 Дети, разумеется, ждали гостинцев...
 Алексей тоже сидел дома.  Вид у  него был обиженный,  как у именинника,
который наперед уверен в том, что не получит заслуженного подарка.
 Анна вошла.
 - Ну, здравствуйте, - сказала она.
 Младшие бросились к матери, полезли разворачивать свертки. Женя подошла
последней и  лишь  слегка прикоснулась к  щеке матери,  она  была сдержанной
девочкой.
 Анна раздала подарки:  Коле -  автомобиль,  девочкам - ленты, нитки для
вышивания, книжки.
 Из кухни выглянула свекровь.
 - Обедать будешь?
 Это была ее обычная манера - разговаривать через порог.
 - Нет, мама, спасибо, я ела на вокзале...
 Алексей ничего не говорил, даже не поздоровался.
 - А ну! - вдруг прикрикнул он на детей. - Идите к бабушке...
 Они заторопились прочь, Анна тут только заметила, что Алексей выпивши.
 - Ну что, нагулялась? - насмешливо спросил он.
 - Я не гуляла, - миролюбиво ответила Анна. - Ты же знаешь...
 - Ах да,  ты у нас депутат, - язвительно изрек Алексей. - А по ночам ты
тоже с кем-нибудь заседала?
 Он встал и пошел было на нее.  Анна вытянула руки, она не позволит себя
ударить. Но Алексей так же внезапно повернулся и твердыми шагами пошел прочь
из комнаты.


XXX

 Алексей пропал на всю ночь.  Анна была даже рада этому.  Пусть придет в
себя, одумается, да и сама она отдохнет с дороги.
 Спала она тревожно.  За окном начиналась весна.  Смутные запахи бродили
по-над  землей.  Они проникали сквозь щели в  рамах,  сквозь пазы в  стенах,
тревожили и мешали спать. Весна, весна... Скоро уже не поспишь вдосталь!
 Вернулся Алексей утром. По тяжелым его шагам в сенях Анна поняла: пьян.
В этот год, в такой большой год для Анны, он все чаще и чаще прикладывался к
рюмочке.
 Анна поймала взгляд мужа.  Господи, да что же это такое? Настороженный,
враждебный взгляд...
 - Ты на работу собираешься? - как ни в чем не бывало спросила Анна.
 - А к-корова подоена? - неожиданно спросил он.
 - Вероятно, мать подоила.
 - А при... при чем тут мать? Ты мне кто - жена или не жена...
 - Ложись и проспись, - спокойно сказала Анна.
 Она  опять  поймала  его  взгляд.  Странный  взгляд  -  встревоженный и
завистливый.
 - Желаю, чтоб ты находилась при мне. Желаю, чтоб ты сама ходила за моей
коровой. Какое ты мне принесла приданое? Женьку?..
 Анна выбежала из дому.  Выбежала,  как была, в выходных туфлях, лишь на
ходу  схватила и  на  крыльце  накинула на  плечи  расхожую свою  шубейку из
черного,  потертого во  многих местах плюша.  Не оглядываясь,  бежала она по
улице,  мимо изб,  равнодушно глядевших на нее тусклыми темными окнами. Даже
неудобно было так бежать, но где-то мелькнула и успокоила мысль - если кто и
увидит,  обязательно подумает,  что ее вызвали в правление,  мол,  из района
требуют к телефону.
 Анна сдержала себя, пошла спокойнее, как будто и впрямь шла по делу.
 - Ах ты...  - приговаривала она, ничего больше не произнося и, кажется,
даже не думая. - А-ах ты...
 Она  миновала кособокий,  низкий  овин,  прошла огороды,  припорошенные
серым пористым снежком,  ступила на  черную узкую тропку и  прямиком пошла в
поле.
 Все было пусто -  и  поле,  и  небо,  и  сама жизнь впереди была пустее
пустого.  Небо  было уже  весеннее,  но  какое-то  блеклое,  выцветшее,  как
простыня из  бязи,  слабо  покрашенная синькой,  и  земля  какая-то  мутная,
светло-бурая, покрытая серыми пятнами нестаявшего снега.
 Анна шла, не оглядываясь, увязая в земле и не замечая, как увязает, все
вперед и вперед,  точно хотела уйти в небо, а небо все отступало и отступало
перед ней и земля никак не отпускала ее от себя...
 - Все, - говорила она себе. - Все. Уйду, уеду.
 Она не знала,  куда уйдет, не отдавала себе в этом отчета, но уйти было
необходимо...   Все  эти  упреки,  оскорбления,  это  унизительное  пьянство
невыносимы...
 Она  шла  к  чему-то  иному,  что  должно было  предстать перед  ней  в
следующее мгновение,  -  как  только она дойдет вон до  той кочки,  поросшей
летошней рыжей травой,  вон до того поломанного куста репейника,  вон до той
вешки, сунутой кем-то в землю...
 Она шла,  шла и  вдруг почувствовала,  как ее  кто-то  схватил за ноги,
схватил и не отпускает, держит так, точно она приросла к земле.
 Не она остановилась,  какая-то сила, помимо ее воли, остановила ее. Она
наклонила голову - земля так облепила ее ноги, что туфель не было видно. Два
огромных черных комка,  как бы слившихся со всем полем.  Земля не пускала ее
дальше.
 Ох,  да что же это она наделала? Туфли совсем пропадут! Хорошо еще, что
узкие, а то и потерять можно...
 Она  наклонилась,  хотела рукою  обчистить грязь и  тут  же  забыла про
туфли. Взяла ком земли, поднесла поближе к глазам.
 Земля совсем влажная, вязкая, совсем еще неподатливая, не созревшая, от
нее  пахло сыростью,  прелью,  чем-то  резким и  нестерпимо родным...  Анна,
неожиданно для  самой  себя,  прижалась вдруг  щекой к  грязному,  мокрому и
липкому комку...
 Ей сразу стало легко и свежо от холодного этого прикосновения.
 Ну куда она уйдет от этой земли? Куда уйдет от Женечки, от Нины и Коли?
Зачем ей уводить детей от этой земли? Да пропади он пропадом, подумала она о
муже, пусть лучше сам уходит, если не одумается...
 Земля быстро подсыхала у нее на ладони.  Анна неторопливо раскрошила ее
в руке, помедлила и свободно и плавно отбросила от себя.
 Вернувшись к огородам,  она обчистилась,  как могла. Не спеша прошла по
деревне.  Встретила по пути несколько человек, со всеми поздоровалась, но не
задержалась ни с кем, всем было заметно, что Анна