это же бесполезно,  Алеша, - устало сказала Анна. - Что решено, то
решено.
 - Откажись!
 - На попятную я не пойду, я коммунистка.
 - А я не коммунист? Я на фронте вступил в партию!
 - А теперь тебя больше интересует собственный огород.
 - Значит, я тебе недостаточно хорош?
 - Да!
 - Другого нашла?
 Он ушел, хлопнув дверью...
 Анна понимала, ему обидно, что приходится приспосабливаться к положению
жены.
 Так, не помирившись с ним, она и уехала через несколько дней в Сурож.
 Тарабрин торопил с переездом. Опять приходилось жить на два дома. Опять
дети без материнского присмотра.  Но теперь спокойнее. Родных внуков Надежда
Никоновна не обижала.
 Анна  остановилась  у  Ксенофонтовых.  Она  не  порывала  знакомства  с
Евдокией Тихоновной. Не часто, но от случая к случаю обязательно заглядывала
к ней,  наезжая в Сурож.  То заночует, то гостинца пришлет. Махотку сметаны,
творожку, масла.
 Евдокия Тихоновна охотно приняла Анну.
 - Милости просим, Анечка. Теперь ты эвон какое начальство! Гришка мой и
тот за тебя голосовал...
 Гриша  Ксенофонтов  тоже  был  коммунистом.   Работал  все  там  же,  в
мастерских,  только теперь они были не эмтээсовские, а эртээсовские. Он стал
совсем взрослым,  работал не  токарем,  а  механиком,  успел кончить заочный
техникум,  стал вполне солидным человеком, но по-прежнему приносил весь свой
заработок матери.  Сама Евдокия Тихоновна ушла на  пенсию,  пеклась только о
сыне, хотя дело находила себе всегда.
 Анна у Ксенофонтовых чувствовала себя как дома.
 - Живи,  сколь ни захочешь,  хоть одна,  хоть всей семьей, - сказала ей
тетя  Дуся.  -  Все  равно  не  задержишься.  Только послушай моего  совету.
Переедешь,  живи открыто,  у всех на виду. Ты теперь человек видный, и пусть
тебя всем будет видно, И тебе легче, и люди в тебе уверенней будут.
 Она была простой человек, тетя Дуся, простой, но умный, знала: уважение
людей в темноте да украдкою не найдешь.
 Сам  Семен Евграфович Жуков,  председатель райисполкома,  повез Анну по
городу. Как ни разросся город, а жилья не хватало.
 Теперь  Анна  поселилась  недалеко  от  райкома.  Две  комнаты,  кухня,
прихожая.
 - Это временно, Анна Андреевна, - утешил ее Жуков. - Будем подыскивать.
 - Зачем? - возразила Анна. - Обойдемся.
 - Тесно, - не соглашался Жуков. - Трое детей, муж, свекровь...
 - Не трое, а двое. Третья в Пронске. Я человек неизбалованный.
 Жуков хитренько на нее поглядел.
 - Там будет видно...
 Алексея не столько занимала квартира, сколько его будущая работа.
 - На  маслозаводе свободно место бухгалтера,  -  сказала Анна.  -  Иван
Степанович предлагает его тебе. Я бы на твоем месте взяла.
 - Ты берешь все, что ни предложат...
 Алексей поворчал,  потом пошел с Анной обедать, потребовал "сто грамм",
повторил,  смягчился,  остался ночевать в  городе и  на другой день поехал с
женой в "Рассвет" в спокойном и даже благодушном настроении.
 Надежде Никоновне сказали, что надо собираться.
 - А корову есть куда ставить? - осведомилась свекровь.
 Алексей задумался.  Про корову-то  он и  забыл!  Но Анна,  оказывается,
отлично о ней помнила.
 - Коровы не будет, - сказала она. - Все.
 - То есть как не будет?  -  всполошилась свекровь.  -  Без коровы я  не
поеду!
 - Не  будет,  -  повторила Анна,  глядя на  мужа.  -  Это  надо  только
представить!  Новоизбранный секретарь перебирается в  город и ведет за собой
на веревке корову.
 - Аня права, - сказал Алексей. - Нельзя с коровой.
 - Все равно не отдам!  -  закричала Надежда Никоновна.  - О детях нужно
думать, а не о людях. Корова моя, я беру!
 - Корова куплена на мои деньги,  - медленно произнесла Анна, - и корова
останется в колхозе.
 - Вы не правы,  мама, - сказал Алексей. - Конечно, вам будет скучно, но
корову придется продать.
 - Не продать, а отдать, - поправила Анна.
 - Как - отдать?
 - Очень просто. Бесплатно отдать колхозу.
 - С какой стати?
 Анна  глядела как  бы  сквозь мужа.  Она  так  стиснула губы,  что  они
побелели, и Алексей только в этот момент понял, какая она упрямая Не жена, а
какой-то дьявол Разве такая будет уважать мужа?..
 Ему на помощь пришла Надежда Никоновна.
 - Тебе и  так сделали скидку!  -  крикнула она Анне.  -  Других берут с
коровой, с избой! А тебя с каким приданым взяли? С девкой, да еще неизвестно
чьей!
 Анна точно окаменела.  Она медленно пошла к двери. Алексей подумал, что
она насовсем уходит. У него вдруг перехватило дыхание. Он не хотел ее терять
Она нравилась ему теперь гораздо меньше,  чем тогда, когда он женился, но он
уже привык жить с ней, жить с ней ему было легче.
 - Заткнись! - прикрикнул он на мать. - Не ты покупала...
 Анна остановилась на пороге, посмотрела на мужа, на свекровь.
 - Вот  вам  бог,  а  вот  порог,  -  негромко,  но  очень  отчетливо  и
удивительно спокойно сказала она. - Хотите жить по-своему, можете уходить.
 Она вышла в  кухню.  Притихшие и нахохлившиеся,  как воробьи,  сидели у
печки дети.
 - Ниночка,  -  вполголоса обратилась она к дочери. - Сбегай, умница, за
Василием Кузьмичом...
 Ниночка  вернулась  вместе  с  Поспеловым.   Он  пришел  встревоженный,
нарочито спокойный,  должно быть,  Ниночка сказала что-то о  ссоре Но в доме
было тихо. Поспелов вопросительно посмотрел на Анну.
 - Пройдемте в кухню, - пригласила она.
 Свекровь сидела у стола, опустив голову. Алексей стоял у окна.
 - Вот  какое  дело,  Василий  Кузьмич,  -  стараясь говорить как  можно
бодрей,  обратилась к  нему Анна.  -  Мы  тут обсудили между собой и  решили
отдать Машку. Она еще добрая корова, послужит колхозу. Это наш, так сказать,
подарок колхозу.  За все доброе.  Пришлите кого-нибудь сейчас с фермы, пусть
заберут.


XXXVI

 Сперва Анне показалось,  что ее работа в райкоме мало чем отличается от
работы в отделе сельского хозяйства.  Те же бумажки,  те же заседания, то же
сидение в канцелярии Но постепенно она начала улавливать разницу.
 Для  Анны ее  новая деятельность была как  бы  скачком от  арифметики к
алгебре.  До сих пор она оперировала простыми числами,  и решение всех задач
определялось  элементарными  правилами  арифметики,  теперь  ей  приходилось
решать  уравнения,  иногда  весьма сложные уравнения,  приходилось извлекать
корни и находить многие неизвестные.
 Когда Анна училась в  школе,  алгебра при первом знакомстве поразила ее
своей отвлеченностью,  лишь  постепенно она  постигла конкретный характер ее
обобщений.  Так было и с партийной работой.  Было множество частных случаев,
они стекались в райком отовсюду,  принималось множество частных и совершенно
конкретных решений,  но  каждое  частное  решение  было  в  то  же  время  и
обобщением,   каждое  решение,   чего  бы   оно  ни  касалось,   становилось
одновременно формулой,  дававшей направление последующим решениям.  Но  если
математики имеют дело с числами и цифрами, партийные работники соприкасаются
с реальными событиями и живыми людьми.
 На этот раз Анна нелегко обживалась в  Суроже.  С первых же дней на нее
легла громадная ответственность -  она ее сразу ощутила,  а  знаний,  опыта,
умения разбираться в обстановке было еще недостаточно Иногда она ловила себя
на  том,  что  смотрит Тарабрину в  рот,  как делают это ученики,  чающие от
учителя истины.
 Двоякое впечатление производил на нее Тарабрин С одной стороны, опытный
работник, умеющий принимать решения и разбираться в людях. С другой стороны,
с каждым днем ей юсе заметнее в нем какое-то окостенение В районе он работал
давно,  к нему все привыкли, и он ко всем привык и, главное, привык быть для
всех непререкаемым авторитетом.  Он  был умен,  это было несомненно,  но,  к
сожалению, сам-то он думал, что его окружают разве что только не дураки.
 Бюро райкома состояло из очень разных людей,  был здесь и  председатель
райисполкома  Жуков,   казавшийся  Анне  добродушным  и  весьма  покладистым
человеком,  и  директор леспромхоза Ванюшин,  как  говорили,  "самый богатый
человек в районе", державшийся несколько особняком - леспромхоз был в районе
наиболее рентабельным предприятием,  подчиненным непосредственно области,  и
редактор  газеты  Добровольский,   молчаливый,   не  в   пример  большинству
журналистов,  и,  кажется, очень добрый человек, и третий секретарь Щетинин,
сочетавший в себе прилежание и суетливость...
 Все  они казались неплохими людьми,  со  всеми можно было работать,  но
Анне претило,  что  все  они слишком послушны Тарабрину.  Во  всяком случае,
никто не  пытался спорить с  Тарабриным,  если даже держался,  как  замечала
иногда Анна, иного мнения.
 Но  хотя Анна осуждала в  других эту черту,  сама она тоже не  решалась
спорить с Тарабриным,  чувствовала себя еще ученицей, только присматривалась
к делам.
 Как  часто Анна чувствовала теперь,  что  ей  не  хватает ума,  знаний.
Многое надо было понять,  и  она принялась искать,  кто бы  мог объяснить ей
происходящее.  Она обратилась к Ленину. Это был родник, к которому она стала
приникать все чаще. Раньше она читала его по обязанности. В техникуме. Перед
вступлением в  партию Теперь она  обращалась к  нему  с  интересом человека,
ищущего правильного решения,  и с каждым днем интерес этот усиливался Должно
быть,  для того чтобы понимать Ленина, нужно приобрести какой-то собственный
опыт.  Опыт жизни.  Теперь она  жила,  читая Ленина,  и  именно Ленин,  Анна
отчетливо это понимала,  во  многом помогал разбираться ей в  обстановке,  и
работать, и жить.
 Весной между Тарабриным и Анной произошло первое столкновение.  Полгода
Анна ни в чем не осмеливалась ему перечить. Разумеется, он не говорил ничего
такого,  что шло бы вразрез с ее убеждениями.  Все было разумно,  правильно.
Тарабрин,  как и все,  впрочем,  работники райкома, стремился к успеху, не к
личному успеху, разумеется, а к успеху района.
 Он собирался на пленум обкома. Укладывал в папку материалы.
 - Нашли время,  -  ворчал он.  -  Сев на носу,  а  тут пленум.  Надо по
колхозам ехать,  а  нас в Пронск.  Очередная накачка.  Разве может обком без
накачки...
 Перед ним сидели Анна и  Щетинин.  Тарабрин собирался и давал последние
наставления.
 - Анна Андреевна, медлить больше нельзя Все внимание севу. Возьмите под
свой  личный  контроль.  Звоните мне  в  Пронск  по  телефону.  Каждый вечер
передавайте сводочку.  Меня не будет дня три-четыре. Было бы хорошо, если бы
я   перед  возвращением  мог   доложить  Петру  Кузьмичу  наши   показатели.
Контролируйте вспашку.  Впрочем, вас не учить, вы агроном... - Он повернулся
к Щетинину: - А вы, Павел Григорьевич, помогайте Анне Андреевне. Она человек
новый.  Это первый ее сев.  Следите за сводками. Чтобы наглядная агитация не
отставала. Передовики. Пусть Добровольский в газете...
 Обычные указания!  Щетинин к  ним  привык,  они только для Анны звучали
боевым призывом.
 Тарабрин уехал. Щетинин пришел к Анне.
 - Анна Андреевна, я в вашем распоряжении. - Он протянул ей бумажку. - Я
тут набросал список. Всех, кого следует послать по колхозам. Почти все члены
бюро,  прокурор,  из райисполкома.  Обыкновенно Иван Степанович собирал всех
перед отъездом, давал, так сказать.
 - Накачивал?
 Щетинин улыбнулся:
 - Да, накачивал. И все разъезжались. До победного конца.
 - Хорошо, - сказала Анна. - Оставьте у меня список.
 - Медлить нельзя,  Анна Андреевна.  Собрать вечером или  утром и  пусть
разъезжаются.
 - Хорошо,  Павел Григорьевич. Я хочу подумать Мы вернемся к этому через
час...
 Гончарова  отличалась  странностями.   Все  ясно,  все  шло  заведенным
порядком из года в год.  Думать тут нечего Щетинин пожал бы плечами,  но это
было неуважительно,  Анна Андреевна замещала Тарабрина,  она  могла пожимать
плечами, а не Щетинин.
 Анна осталась одна.  Она позвонила.  Она уже научилась вызывать звонком
Клашу.
 - Вот что...  -  сказала она.  -  Не  пускайте ко  мне никого.  Я  хочу
подумать.
 Это и Клашу удивило.  Тарабрин запирался, чтобы писать доклад, готовить
решение,  говорить по телефону с Костровым.  Но запираться,  чтобы думать...
Так он не говорил никогда.
 Анна  прошлась  по  комнате.   Взад-вперед.  За  окном  бушевал  апрель
Постукивал в  окно.  Падающими льдинками.  Каплями.  Воробьями.  Скоро можно
выставить зимние рамы...
 Как  она  не  любила,   когда  к   ней  в  "Рассвет"  приезжали  всякие
уполномоченные.  "Товарищ Гончарова, пора сеять..." А она не знала, что пора
сеять!  "Анна Андреевна,  пора косить..."  А она не знала,  что надо косить!
Прокурор шел в  поле и металлической линеечкой для черчения украдкой,  чтобы
не обидеть Анну, измерял глубину вспашки Точно она хотела кого-то обмануть и
запахать свое поле на два-три сантиметра мельче,  чем полагается!  Точно она
не была заинтересована в урожае! И вместо того, чтобы находиться в поле, она
преподавала прокурору элементарные правила агротехники.
 Нет,  она никого не пошлет в  колхозы.  Ни Жукова,  ни Щетинина.  И  не
поедет  сама.  Зачем,  например,  приедет она  сейчас  к  Поспелову?  Да  он
оскорбится.  Не доверяет,  приехала проверять Челушкин и  Кучеров в  лепешку
расшибутся, а докажут, что они и без Гончаровой умеют работать...
 Но не все умеют работать.  Хотят все,  а  умеют не все.  По-настоящему,
по-умному, по-научному умеют не все. Суть в этом, и этому ни Щетинин, ни она
сама никогда и никого не научат.  Ходить по пятам за бригадами -  это еще не
значит учить.
 Нет,  она никого не  будет гонять по  району Для чего Щетинину ночевать
одетым в колхозе,  помятым и невыспавшимся слоняться целый день по полям,  а
вечером  передавать по  телефону в  райком,  сколько  засеяно  га?  Поспелов
сделает это и без Щетинина.
 Она опять вызвала Клашу.
 - Клашенька, попросите Павла Григорьевича.
 Он только и ждал приглашения.
 - Когда же собирать, Анна Андреевна?
 - Кого?
 - Уполномоченных.
 - Мы не будем их собирать...
 Лицо Щетинина выразило полное недоумение.
 - Я  попрошу,  Павел Григорьевич,  срочно вызвать в  райком полеводов и
бригадиров из всех колхозов и совхозов,  - твердо сказала Анна. - Скажем, на
завтра утром.
 - Сорвать их перед севом?
 - Почему сорвать?
 - А вы взвесили, Анна Андреевна?
 - Павел Григорьевич, я ведь агроном и жила не в Москве, а в Мазилове, и
я  подумала о  том,  что было бы  для меня полезно,  продолжай я  работать в
колхозе...
 Гончарова не отличалась опрометчивостью.  Даже наоборот Щетинин не стал
спорить.
 Анна пригласила на совещание и Жукова,  и Добровольского, она не хотела
обособляться от других членов бюро, но она не хотела топтаться вместе с ними
на месте.
 Людей собрали в райком. Их было не так уж много. Полеводы, бригадиры да
председатели  некоторых  колхозов,   которые  не  удержались,   явились  без
приглашения, хотели лично узнать, что нужно райкому от полеводов.
 - Мы  не  будем посылать в  этом  году  уполномоченных по  колхозам,  -
сказала Гончарова.  - Вы не дети и не нуждаетесь в погонщиках. Хотя для вас,
может быть,  хуже,  что не будет уполномоченных.  Ведь часть ответственности
всегда перекладывалась на опекунов, а теперь вы будете отвечать за все сами.
Но суть не в том,  для чего вам повторять: сейте, сейте... Точно вы этого не
знаете.  Важно,  как  сеять В  "Рассвете" в  прошлом году  собрали приличный
урожай,  в  "Ленинском пути" еще лучше,  а в "Красном партизане",  извините,
лапу сосут.  Почему так?  Не хотели сеять?  Не умели сеять!  У  одних хорошо
уродилось просо, у других - клевер, а в "Красном партизане" вообще ничего не
уродилось.  Но,  я  думаю,  если  мы  пришлем туда  в  качестве погоняльщика
прокурора, вряд ли от этого повысится урожай. Привлечь к ответственности он,
конечно,  кого-нибудь сумеет,  но хлеба от этого не прибавится.  Не лучше ли
тем,  кто чему-нибудь научился и умеет что-то делать,  рассказать остальным,
как  он  это  делает.  Почему кукуруза в  "Рассвете" уродилась лучше,  чем в
"Ленинском пути"?  Когда  сеяли,  как,  какими  семенами?  Как  обрабатывали
посевы?  Как,  как... Вот чем надо делиться друг с другом. А не докладывать:
засеяли столько-то и  столько-то и обязуемся засеять к такому-то столько-то.
Другим от того не легче,  что вы засеяли. Мы просим всех, кто имеет какой-то
полезный опыт,  поделиться этим опытом с  другими.  И  обсудить его.  Каждую
крупицу опыта вложить в  общий котел.  Речей не нужно.  Считайте,  что у вас
агросеминар...
 Анна  озадачила  приглашенных Некоторые  пытались  было  доложить...  о
готовности к севу. Анна оборвала их.
 - Вы это потом доложите. Лично мне, в кабинете.
 Она  не  позволяла  рапортовать.  Она  завела  агрономический разговор.
Хороша у вас кукуруза?  А как лунку делаете?  По скольку зерен кладете?  Как
заделываете? Объясните, объясните другим...
 Жуков тоже  вошел во  вкус  разговора.  Анна советовалась с  ним  перед
совещанием,  изложила ему свой план беседы. Он жался, но согласился. А потом
увлекся, стал спрашивать, рассказывать, где что видел...
 "Вы записывайте, - твердила Анна собравшимся. - Не надейтесь на память.
Потом  расскажете дома  В  бригадах.  В  звеньях.  Учитесь!  Учитесь друг  у
друга..."
 Получился  деловой  разговор.  Люди  не  пошли  даже  обедать.  Порядок
нарушился. Спорили, расспрашивали, ссорились. Но это были добрые ссоры...
 Когда все разъехались и  они остались втроем,  Анна,  Щетинин и  Жуков,
она, сама не доверяя себе, с беспокойством обратилась к обоим:
 - Получилось?
 - Поживем - увидим, - осторожно ответил Жуков.
 - Непривычно, - пожаловался Щетинин. - Будет нам от Ивана Степановича.
 Анне и самой было непривычно,  но на этот раз она готова была спорить с
Тарабриным.
 Он вернулся на пятый день.  Сводку о  ходе сева ему передавали в Пронск
ежедневно,  но никто не осмелился сказать,  что на этот раз сев проходит без
уполномоченных. Тарабрин узнал об этом по возвращении.
 Он  явился  утром  в  райком,  прошел  к  себе  и  только тогда  вызвал
Гончарову.
 - Что это вы тут без меня натворили?
 - Но ведь сев идет не хуже, чем в прошлом году, Иван Степанович.
 - Почему не послали уполномоченных?
 Анна набралась решимости.
 - Целее будут.
 Тарабрин вспыхнул.
 - Оторвали полеводов от сева. Устроили какой-то семинар...
 - Но ведь так лучше, Иван Степанович. Я сама агроном...
 Он сухо поглядел на Анну.
 - Здесь  вам  не  сельхозотдел.   Здесь  райком,   и  вы  прежде  всего
партработник.
 - Иван Степанович...
 - Вам было сказано?
 - Я все взвесила, прежде чем принять решение.
 Тарабрин откинулся на спинку кресла.
 - Анна  Андреевна,  я  задам вам  лишь  один вопрос:  кто  здесь первый
секретарь - вы или я?
 Анне не  хотелось ответить так,  как хотелось Тарабрину.  Не хотела она
отвечать, как школьница, что, мол, вы, конечно, а я только старалась...
 - А я здесь что -  пешка?  -  вызывающе ответила Анна.  - Я вас уважаю,
Иван Степанович, но ведь и я тоже.
 - Я вас слушаю, слушаю, - холодно произнес Тарабрин. - Объясняйтесь.
 - Я привыкла доверять людям, вот мое объяснение, - сказала Анна.
 - Доверять,  но  и  проверять,  -  поправил Тарабрин.  -  Вы забыли это
партийное правило.
 - Не каждый день и не по всякому поводу, - отрезала Анна. - Недоверие к
людям меня не устраивает.
 Тарабрин  побледнел.   От  удивления  и   от  возмущения  Вот  как  она
заговорила! Вот тебе и скромный, уступчивый агроном из "Рассвета"...
 - Вас? - иронически переспросил Тарабрин.
 - Не меня лично...  -  Анна спохватилась. - По-моему, это не устраивает
партию...
 Тарабрин не повышал голоса, не менял позы.
 - Рано вы стали говорить за партию!
 - А я всегда за нее говорила, - тихо сказала Анна. - Вы не помните, а я
помню, как вы у меня, у беспартийной, грозились отнять партбилет.
 Тарабрин с интересом посмотрел на собеседницу.
 - Кажется, я ошибся в вас...
 - Нет,  - ответила Анна. - Ни я в вас, ни вы во мне не ошиблись, дело у
нас с вами одно.


XXXVII

 Второе столкновение с  Тарабриным у  Анны произошло из-за масла,  из-за
коровьего масла, которого сурожцы не видели в продаже уже несколько месяцев.
 Анна  пришла на  работу,  развернула районную газету и  так  и  ах