ировку.  А  ночь становилась все
темней...
     Но  вскоре вдали  послышался шум мотора,  слева во тьме загорелись  два
ярких глаза.  Машина!  Я был  спасен. Решительно шагнув  в освещенный фарами
участок, я стал размахивать руками. Машина остановилась метрах в двадцати от
меня, из нее вышел рослый молодой человек в хорошем костюме и  направился ко
мне.
     У меня не было времени обдумать, что я  должен ему  сказать; говорить в
этой ситуации правду, наверно, не стоило, мне бы все равно не поверили...
     -- Я ужинал в  Мейднхеде, --  торопливо  заговорил  я,  --  потом решил
пройтись  вдоль берега, и внезапно мне стало плохо. Очевидно, я заблудился и
теперь не имею понятия, где нахожусь...
     Молодой  человек смотрел на меня с удивлением; должно быть,  вид у меня
был весьма жалкий, и он, пожалуй, решил, что я немножко не в своем уме... Но
видимо, это  был воспитанный молодой человек, из хорошей семьи, и он не стал
ни о чем меня расспрашивать.
     -- Вы  довольно далеко от Мейднхеда, -- сказал он. --  Я могу вас, если
хотите, куда-нибудь подвезти...
     -- Вы едете в Лондон?
     -- Да.
     -- В таком случае я буду вам весьма признателен, если вы  отвезете меня
прямо в Лондон. Меня зовут Дэвид Тейлор, я живу в "Камберленде".
     -- Прекрасно, -- ответил  он.  -- Мы будем там через сорок пять  минут.
Если не возражаете, садитесь сзади. Рядом со мной сидит моя жена.
     Только тут  я заметил в  машине молодую  женщину  в  меховой шубке. Муж
объяснил ей, в чем дело, она приветливо улыбнулась, я сел на заднее сиденье.
Часы на приборном щитке показывали половину  второго. Значит, я пролежал без
сознания около часа.
     До Марбл-Арч  мы не проронили ни слова. Я поблагодарил моих спасителей,
настоял, чтобы они дали мне свой адрес, и,  пожав  друг другу руки скорее на
американский, чем на британский манер, мы расстались.
     Я поднялся к себе в номер и стал наполнять ванну горячей водой.
     ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
     И вот я сижу здесь, в своей комнате в "Камберленде", и размышляю.
     Теперь  только  половина  четвертого,  но мне  совсем не хочется спать.
Ванна подействовала на меня прекрасно;  правда,  голова еще побаливает, но я
готов, если потребуется, идти до конца.
     Я  позвонил  тебе,  но  никто  не ответил;  очевидно,  ты  заночевал  в
Бирмингеме.
     Тогда  я  опять  сел  за  эту  тетрадь, чтобы продолжить  свой рассказ,
большую часть которого я записал вчера, перед  поездкой в Мейднхед. Сейчас я
его дополнил,  прочел  от  начала  до  конца, потом перечитал еще  раз. И  я
начинаю понимать.
     Я вдруг обратил внимание на одну  пустяковую деталь, которой раньше  не
придавал никакого значения. А  тут меня  словно осенило. Рассказывая  о том,
как мы с  Бейли ездили в  минувшую  среду  в  гостиницу  "Кипр", я,  если ты
помнишь,  отметил, что  имя  Памелы  Томсон  было вписано  в  книгу Велецоса
фиолетовыми чернилами. Почему мне все же запомнилась эта подробность? Сам не
знаю,  может  быть,  потому,  что чернила  этого  цвета  встречаются  сейчас
довольно редко?
     Так  вот,  я мог  бы  поклясться, что \textit{план,  который вручил мне
официант  в  "Золотой  рыбке",  в   Мейднхеде,  нарисован  теми  же   самыми
чернилами}. Теперь я не могу это доказать; мерзавец, который напал на меня в
сарае, аккуратнейшим  образом  очистил мои карманы,  и  план вместе с  пятью
тысячами фунтов и всеми моими документами исчез. Но этот клочок бумаги так и
стоит  у  меня перед глазами; чертеж и подпись под ним  сделаны  фиолетовыми
чернилами, и не вообще фиолетовыми, а точно такими же.
     О чем это  говорит? Очевидно,  о том,  что  письмо, адресованное  Джону
Лорду, официанту "Золотой рыбки", и план местности, вложенный для меня в это
письмо, написаны в кабинете хозяина гостиницы "Кипр"  -- самим Велецосом или
кем-то  из его сообщников, которые, вероятно, имеют обыкновение собираться у
него в кабинете.
     И что из этого следует? А то, что мы совершенно зря не заинтересовались
личностью  мистера   Велецоса.   Скотланд-Ярд,  мне   кажется,  окончательно
пренебрег  этой  версией --  и  только на том  основании, что  моей жены  не
оказалось (или  ее  не смогли обнаружить) в гостинице "Кипр" в  тот  момент,
когда Бейли допрашивал Велецоса.
     Тогда   рассуждения   Бейли   показались  мне  убедительными;   Велецос
рассказал,  что  Пат увезена  неким  хромым  мужчиной,  и  описал  Хромого в
точности  так,  как  нам  изобразил его  водитель  аэропортовского автобуса.
Водитель и  Велецос сговориться между  собой никак не  могли, следовательно,
Велецос про Хромого не придумал, значит, он сказал правду.
     Все как будто логично. Логично, но при одном условии.
     \textit{При условии, что Хромой -- это не сам Велецос}.
     Если же Велецос и Хромой -- одно и то  же лицо, все становится на  свои
места.  Велецос  приезжает на аэродром,  говорит  с Патрицией, угрожает  ей,
запугивает и принуждает  отправиться в "Кипр". Там он запирает ее на замок и
ждет, когда я примчусь из-за океана  (если понадобится, он готов дать мне  в
Милуоки  телеграмму). Я приезжаю в  Лондон (в  этом он  убеждается благодаря
сообщению,  которое  Мэрфи  передает по  радио  и телевидению, а также через
газеты), он  выжидает для верности еще несколько дней, справедливо  полагая,
что не стоит устанавливать  со мной контакт  в первые  же  дни, пока  еще не
улеглось рвение Скотланд-Ярда...
     Наш  с Бейли визит в  "Кипр"  его совершенно  не  волнует; он  все  это
предвидел  заранее, он знает,  что легко обведет  нас вокруг  пальца  своими
россказнями  про то, как  в гостиницу явился  Хромой и увез мою жену.  Когда
Бейли  говорит,  что  хочет осмотреть все комнаты, это его поначалу  немного
пугает,  но  ему  удается  отвлечь наше  внимание несессером.  Поверхностный
осмотр  гостиницы,  проведенный  сержантом,  недостаточен  для  того,  чтобы
обнаружить тайник, в котором Велецос держит взаперти мою жену.
     После этого он ждет еще два дня, потом звонит мне и  назначает свидание
в Мейднхеде.
     Конечно,  и  в этой  версии  имеются некоторые  неясности. Как  решился
Велецос пойти  на  такую игру,  после того как  Скотланд-Ярд  пригрозил  ему
вторичным обыском? Каким образом ухитрилась Пат  сунуть записку в  несессер?
Почему в этой записке говорится про Боба Резерфорда? Почему Велецос, заманив
меня в Мейднхед, усыпив  хлороформом  и  обобрав до нитки, не бросил  меня в
воду, а оставил живым на берегу?
     Надеется вытянуть из меня еще кое-что сверх этих пяти тысяч фунтов?..
     Но самым  тревожным и непонятным  оставалось одно:  каким образом этому
жалкому типу удалось запугать Пат, затащить ее в свое логово и держать там в
качестве пленницы или заложницы?
     На это могло быть лишь два  ответа:  Велецос или послушный  исполнитель
всех замыслов Рихтера или он сам \textit{и есть} этот Рихтер.
     В этом  не  было ничего невозможного. Чем больше я думал  об  этом, тем
больше верил, и мне  уже стало казаться,  что  Велецос немного приволакивает
одну ногу, я пытался вспомнить, слышал ли я  характерный звук неровных шагов
Хромого,  когда мы поднимались вслед за Велецосом в комнату,  где якобы жила
Пат, или когда мы спускались обратно вниз; я не мог бы, пожалуй, дать клятву
в том, что я это слышал, но и в том, что не слышал, я тоже бы не поклялся...
     Да  и в  самом деле,  разве  так  трудно себе представить, что  Рихтер,
вынужденный бежать из Англии,  решает во что бы то  ни стало сюда вернуться,
достает  фальшивые документы,  приезжает в  Лондон,  открывает под  вывеской
гостиницы  воровской  притон и терпеливо ждет своего  часа... Он узнает, что
Пат вышла замуж за  богатого  человека  и  уехала в  Соединенные  Штаты;  он
располагает некими компрометирующими  сведениями о ее прошлом, к  тому же он
делает  ставку на  ее  чрезвычайную  ранимость,  на ее любовь ко мне, на  ее
привязанность к матери... Он наводит справки  относительно миссис Стивенс и,
выбрав момент, когда та уезжает из Лондона, дает телеграмму...
     Моя бедная Пат, угодившая, как птичка, в силки!..
     Теперь я убежден, что Пат до сих  пор сидит у Велецоса  в "Кипре",  ему
нужно, чтобы она все время была у него под рукой, он держит ее как приманку,
чтобы схватить и меня; он не хочет рисковать, он опасается передавать ее еще
в чьи-то руки.
     Я должен туда пойти и освободить ее.
     Момент  самый  подходящий:  Велецос  (или,  вернее,  Рихтер)  наверняка
считает, что я до сих пор лежу без сознания на берегу Темзы;  ему и в голову
не может прийти,  что  я уже в  Лондоне. Он уверен, что  в ночь с субботы на
воскресенье полиция к  нему не  пожалует. Может, он даже не  вернулся еще из
Мейднхеда...
     Мне   нужно   действовать    быстро,    нужно   воспользоваться   своим
преимуществом: я уже знаю  всю правду, а он об  этом и не подозревает. Стоит
ли ждать,  пока  рассветет? Тем более что это будет воскресенье и я никакими
силами не доберусь ни  до Мэрфи, ни до Бейли.  Я сейчас отправляюсь туда,  я
еще могу ее спасти.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
     На этом рассказ Дэвида  Тейлора  обрывался,  но Томас Брэдли  знал, что
произошло дальше,  и,  вспоминая  об  этом,  он  чувствовал, что  глаза  его
затуманиваются  слезами. Человек  циничный, честолюбивый и  лишенный  всяких
иллюзий,  он  перебирал  в  памяти  события  минувшей  ночи,  и  сердце  его
разрывалось от муки...
     Было  без  пяти  минут  четыре, когда он  подъехал в  своем  "райли"  к
роскошному дому на Виктория-стрит, возле  самого Сент-Джеймс-парка. Без двух
минут четыре он вошел в холл и удивился, что в квартире горит свет.
     Из   кабинета  вышел  его  камердинер  Бенсон,  длинный,  худой  детина
неприятного вида; он был чем-то взволнован.
     -- Что случилось? -- спросил Томас.
     -- Прошу извинить, сэр. Ваш друг мистер Тейлор только что ушел.
     -- В такой час?
     -- Да,  сэр. Он прибежал как  безумный... это  было минут двадцать тому
назад. Наверно, он  сперва звонил по телефону, но я спал и ничего не слышал.
Он так трезвонил в дверь, что  я наконец проснулся; я  подумал,  что это вы,
сэр,  что вы  забыли  ключи.  Я  встал и  отворил. Мистер  Тейлор  был очень
расстроен,  что  вас не  застал.  Он сказал мне,  что должен срочно ехать  в
гостиницу "Кипр".
     -- В "Кипр"?
     -- Да, сэр. Название я запомнил точно. Он сказал, что вы  в курсе дела.
И попросил дать ему какое-нибудь оружие. Это меня немного удивило, но он так
настаивал, что я в конце  концов  дал  ему револьвер, который лежал у вас  в
ящике письменного стола. Не знаю, правильно ли я поступил, сэр...
     -- Вы поступили правильно.
     -- И еще он дал мне тетрадь и попросил, чтобы вы прочитали ее сразу же,
как вернетесь. Я положил ее вам на стол.
     -- Хорошо, Бенсон. И давно он ушел?
     -- Минут пять назад самое большее.
     Томас  Брэдли  несколько  секунд  постоял   в  нерешительности,  потом,
несмотря  на усталость, выбежал на улицу. Может быть, в этот час  Дэвиду  не
удастся поймать такси и Томас его опередит...
     Но мотор, как назло, не хотел заводиться,  карбюратор ли засорился  или
что-то с  зажиганием... Наконец, прокашляв не  меньше десяти минут,  "райли"
тронулся с места.
     В четыре утра на улицах пустынно, в светофорах  мигает желтый свет,  но
от Вестминстера до  Степни расстояние немалое;  к тому  же  Том  плохо  знал
дорогу. Туман, хотя  и не такой плотный, как в  предыдущие дни, все же очень
затруднял  движение.  Несколько  раз  Томасу  пришлось резко тормозить, и он
останавливался в каких-нибудь двух дюймах  от заднего бампера другой машины.
Добравшись до  Фенчерч-стрит,  он сбился с пути, свернул  налево  и оказался
возле станции  метро "Ливерпуль". Там  он опять ошибся  и поехал  в  сторону
Бетнел-Грин. Чистокровный лондонец,  он  заблудился в Ист-Энде,  как в чужом
городе. Остановился  у фонаря, взглянул на план, который, к счастью, нашелся
в машине. Часы показывали двадцать пять минут пятого; он опаздывал.
     Если бы  он сразу  поехал домой, вместо того  чтобы торчать два  часа у
себя в клубе... Конечно, если бы он сразу поехал домой, Дэвид застал бы  его
и Том сумел бы его отговорить от поездки в "Кипр"...
     Безумная тревога  охватила  Тома.  Оказаться  бы сейчас  где-нибудь  за
тридевять земель, не  иметь ничего общего со всей этой проклятой историей...
Но нет, он чувствовал, что \textit{должен} ехать туда...
     Выбравшись  наконец из  лабиринта кривых улочек, он оказался на Степни-
Грин.  Но  там он  задел стоявшее на  стоянке такси; пришлось  остановиться.
Царапина  была пустяковая, но шофер,  которого  этот толчок разбудил, поднял
крик,  грозился  вызвать полицию, и,  чтобы его успокоить, Тому пришлось тут
же,  на  месте,  возмещать  причиненный  ущерб,  причем  сумма, которую  тот
запросил, раз в пять превышала вероятную стоимость ремонта!..
     Было  уже без  двадцати  минут  пять,  когда Томас  Брэдли  свернул  на
Джамайка-стрит, на другом конце которой находилась гостиница "Кипр".
     Дом выглядел темным, враждебным, вымершим. В  окнах ни огонька,  внутри
ни малейшего звука.
     Брэдли поднялся на крыльцо, толкнул дверь. Она не поддавалась.
     Несколько раз позвонил. Никто не ответил.
     Тогда он вытащил из кармана свои  ключи  и  стал  их пробовать  один за
другим. Третий ключ подошел. Дверь открылась.
     Он  ощупью  двинулся по узкому коридору; выключателя  найти не удалось.
Пошарил в карманах, нашел зажигалку, но зажечь не смог:  очевидно,  кончился
бензин. Нащупал ручку какой-то двери, попробовал открыть -- не поддается.
     Он  прислушался  и  уловил  какие-то  приглушенные звуки.  Казалось, на
втором этаже  кто-то  повторяет  его  собственные  движения,  тоже  пытается
открыть в темноте дверь.
     Том прислонился к стене, сердце его бешено колотилось.  К чему все  эти
усилия? От судьбы не уйдешь. Может быть, Дэйв еще не приехал. Может быть, он
уже уехал из "Кипра". Может быть, Бенсон что-то напутал, речь шла  совсем не
о "Кипре". Может быть...
     И  тут он услышал шаги. Кто-то  поднимался  по лестнице. Но это были не
просто шаги. Их  звук отдавался очень неровно, с  разными  промежутками -  -
тоооп-топ, тоооп-топ, тоооп-топ...
     Это были шаги Хромого.
     Что было делать? Пойти по лестнице следом? Или ждать?
     Потом  зазвучали другие шаги,  они были едва различимы, но у Томаса был
великолепный  слух. Кто-то крался по  лестнице  вслед за Хромым. Может быть,
Дэйв?
     Шаги  затерялись где-то там, наверху; хлопнула  дверь, послышался стон,
глухая возня. Скрипнула створка окна.
     Цепенея от ужаса, не в силах сдвинуться с места, Томас ждал.
     Когда он услышал крик, он понял, что теперь уже слишком поздно. Это был
крик страха, крик  отчаянья, крик, в котором  не было ничего  человеческого.
Крик  перешел в ужасный вой.  Последовавший за ним  звук  был еще ужаснее --
дряблый и тупой звук ударившегося о землю тела.
     ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
     Томас кинулся на улицу. Ночь  была темная,  но \textit{этого} он не мог
не  увидеть.  С трудом переставляя дрожащие ноги,  Том сошел  по  ступеням с
крыльца.
     Он  опустился на колени  рядом  с темной бесформенной массой,  лежавшей
посреди  мостовой,  протянул вперед  руки и в безумной надежде, что  это  не
Дэвид,  ощупал недвижное тело. Но в глубине  души  он знал совершенно точно,
что это мог быть только Дэвид.
     Он вспомнил, что  приехал сюда на  машине  и что у  машины  есть  фары.
Пошатываясь  и  дрожа, он  с  трудом открыл  дверцу,  нащупал позади баранки
выключатель, зажег фары. В их ослепительном свете скрючившееся на земле тело
казалось  нелепой  грудой тряпья. Да,  это был  Дэйв Тейлор. Светлые волосы,
простодушные губы, вечно удивленный взгляд. Томас опоздал.
     Открывались  окна, на  порог  соседнего дома  вышла женщина  в домашнем
халате.  Но  гостиница "Кипр"  была все так же темна и безмолвна; она словно
снимала с себя ответственность за происшедшее. Неужто в самом деле Дэйв упал
из одного из этих немых черных окон?
     Вокруг  собиралась толпа, слышались возгласы, кричала какая-то девочка,
а Томас все стоял на коленях не в состоянии пошевелиться.
     Полуодетый  старик  в комнатных  туфлях  и с  добрым  бульдожьим  лицом
сказал:
     -- Надо вызвать полицию.
     Полиция...  Томас  вскочил,  пробился через  толпу.  Люди  о чем-то его
спрашивали, хотели узнать, что случилось. Он ничего не слышал. Тот же старик
сказал ему:
     -- Пожалуйста, у меня есть телефон. Я живу тут рядом, на первом этаже.
     Старик   говорил   с    ист-эндским   акцентом,    который   невозможно
воспроизвести.  Вряд  ли  он  часто  бывал  западнее  Тауэра;  должно  быть,
старьевщик, а может быть, ростовщик. Томас пошел за ним следом, вошел в дом,
оказался  в  мастерской, заставленной старой  мебелью.  У телефона  он опять
застыл в нерешительности. Но нет, надо идти до конца.
     Прошла целая  вечность, пока приехала  полиция и "Скорая помощь". Потом
еще одна вечность, пока труп бедного Дэвида погрузили в  машину. И еще одна,
третья вечность, пока длился допрос. После чего он  снова сел за руль своего
"райли"  и  поехал домой. Был седьмой  час утра, сгустился туман.  Томас был
совершенно  измучен,  даже  боль притупилась.  Ему хотелось  лишь  одного --
скорее лечь в постель. Терзаться и мучиться он еще успеет.
     С  превеликим трудом, ползя, как улитка, он  добрался до дому. Когда он
второй  раз за  ночь остановил  машину перед  роскошным домом  на  Виктория-
стрит, ему показалось, что он дважды проделал путь от Бирмингема до Лондона.
     В квартире опять горел свет, но  теперь он не обратил на это  внимания;
он просто гасил  на  ходу все  лампы. Заглянул  в  кабинет, увидел на  столе
тетрадь, про которую ему говорил Бенсон, вздрогнул и притворил дверь. У него
еще будет достаточно времени ознакомиться с документом. Все равно ничего уже
не изменишь...
     Спальня  Томаса располагалась в глубине квартиры.  В спальне тоже горел
свет  -- это его удивило. Наверно,  Бенсон решил  не гасить,  после того как
приготовил постель... Томас толкнул дверь и застыл на пороге.
     Перед камином  сидела женщина. Отсветы  пламени играли  на ее  чудесных
волосах с медным  отливом, на  холеных руках, на красивых,  обтянутых шелком
ногах. Услышав, как он вошел, она подняла голову и улыбнулась.
     ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
     -- Здравствуй,  Томас, -- сказала  Патриция  Тейлор. -- Где  ты  был? Я
давно тебя жду.
     Брэдли стоял на пороге  не  в  силах  двинуться  с места,  не  в  силах
выговорить слово.
     -- Что ты молчишь? -- спросила она нетерпеливо.
     Наконец ему удалось разжать губы.
     -- Как ты здесь оказалась? -- с трудом проговорил он.
     -- Приехала на такси.
     Она встала и пошла к  нему, протягивая навстречу  руки.  Она держалась,
как всегда, прямо, но по ее  обведенным тенью глазам, по дрожащим губам было
видно, что она очень утомлена и немного испугана.
     Томас внезапно почувствовал новый прилив сил.
     -- Уходи! -- бросил он коротко.
     -- Простите? -- переспросила она с издевкой.
     -- Уходи!
     -- Прелестный разговор, -- сказала она,  снова усаживаясь возле камина.
-- И куда ты прикажешь мне убираться?
     -- Куда хочешь, меня это не касается.
     --  Я  могла  бы поймать тебя  на слове. Но мне тебя жалко, ты,  видно,
устал. Может быть, отложим разговор до завтра?
     -- Никакого разговора не будет. Просто я прошу тебя уйти.
     На этот  раз  она ничего не  ответила и устремила  на  него  испуганный
взгляд, словно только сейчас поняла,  что  он  говорит серьезно. Томас  даже
почти пожалел ее.
     -- Я  не... Я  ни в чем тебя  не  упрекаю,  Пат, -- сказал  он.  -- Но,
понимаешь... Лучше будет, если ты уедешь...
     -- Но почему? Почему?
     -- Я был там, -- с трудом выдавил он из себя.
     -- Где?
     -- В "Кипре". Я видел...
     -- Что ты видел?
     -- Дэвида. Он умер.
     -- Дэвид умер?
     С