лате стояло коек двадцать, над каждой - крохотное деревянное
распятие. Марио с закрытыми глазами лежал в углу, у раскрытого окна.
Антонелла наклонилась, поцеловала брата в лоб. Он долго смотрел на нее,
словно не узнавая. От его блуждающего взгляда мне стало не по себе. Но еще
больше - от пурпурных прыщей, рассыпанных по лицу, шее, рукам...
 
   - Посмотри, Марио, кто приехал, - сказала она. - И привез тебе жареных
креветок.
 
   Худое лицо Марио оживилось. Он поднялся, откинул одеяло. Мы обнялись.
 
   - Спаситель мой приехал, спаситель, - бормотал он.
 
   - Давайте спустимся в сад, - предложила Антонелла. - Там такой ласковый
ветерок. Где твой халат, Марио?
 
   Пока мы спускались по крутой лестнице, он несколько раз порывался меня
обнять, бормоча свое "спаситель".
 
   - Ошибаешься, Марио, - мягко сказал я. - Спаситель ходил с учениками по
воде. По глади Тивериадского озера. Я же, если угодно, спасатель. Чтобы
нам расквитаться, предлагаю поступить так. После твоей выписки из этого
богоугодного заведения .давай снова махнем на катере через Мессинский
пролив. Только оступлюсь и вывалюсь за борт я, а спасать меня кинешься
.ты. И будем, квиты.
 
   - Это невыполнимо, - сказала Аитонелла. - Ведь нас застиг тогда шторм
баллов шесть, не меньше, помните? Волны швыряли катеришко, как щепку,
правда?
   Таких штормов поискать. К тому же мой братец плавать до сей поры не
научился, даже в штиль. Не суждено ему быть ни спасителем, ни спасателем.
 
   - Зато из безумия в Сигоне выкарабкался, - сказал Марио, насупившись.
 
   - Ты самый лучший в мире брат, - сказала Антонелла и поцеловала его в
щеку. - Давайте присядем в тенечке, вон под той шелковницей.
 
   ...Многое из того,.что рассказал Марио про события в Сигоне, я знал. Не
хотелось бередить его рану, но все же я спросил осторожно:
 
   - Долго ты пробыл в Сигоне перед... случившимся?
 
   - Как всегда. Ночь на субботу, ночь на воскресенье.
   В понедельник рано утром мы обычно возвращаемся в Палермо.
 
   - Как тебе спалось в ночь на субботу? Ничего необычного не заметил?
 
   - Да я глаз не сомкнул до рассвета, - сказал он.
 
   - Бессонница?
 
   - Какая бессонница? Мы до полтретьего грызлись с моей Катериной. Это
бабье из Агридженто - сущие фурии! Намеренно заводят ссору, чтоб слаще
после была любовь. Черт дернул жениться.
 
   - У нас есть такая поговорка, - сказал я. - Неженатому хоть удавиться,
а женатому хоть утопиться.
 
   На глазах у Марио появились слезы, он схватился за голову:
 
   - О-о-о, что за вздор я плету! Бедная Катерина!
 
   Будь я трижды проклят, что не уступил ей и мы не успели помириться! О,
моя голубка! Клянусь святой Розалией, едва ты выздоровеешь, я примчусь к
тебе, как молния! - И он замолотил кулаком по сморщенной- коре дерева.
Антонелла прижалась к брату, успокоила как могла.
 
   - Спасибо, Олег, что нас опять навестил, - тихо проговорил после
долгого молчания Марио и посмотрел искоса на Антонеллу. - Снова в
университет?
 
   - На раскопки древней Чивиты. Может, слышал про международную
экспедицию? Из-за эпидемии коекто упорхнул отсюда. Вот я и примчался на
подмогу.
 
   - Чивита... - Глаза Марио преобразились. - Мальчишкой я облазил в ней
все руины. На Дозорной башне мы расставляли силки на дроздов, после жарили
их на вертелах, возле ипподрома. Или затевали игры в пещерах, что в Поющей
горе. Много их было, пещер.
   В них с незапамятной поры спасались от набегов с моря. Но янки
прикарманили Поющую, точно какой-нибудь пустячный сувенир. Помню, как
пыхтели бульдозеры, срезая вершину горы. Как янки сооружали бетонный мол.
И теперь прямо с моря внутрь горы залетают самолеты. Представляешь? Будто
пчелы в улей. Огромный подземный аэродром, мне Винченцо подробно описал.
   Святая мадонна, гору купить, целую гору! Небось думают, с такой толстой
мошной можно и всю Сицилию отхватить! Аппетит у янки волчий.
 
   Пришлось вернуться к началу разговора и снова зачитывать откровения
владельца фотоателье.
 
   - В ночь на субботу? - изумился Марио. - Крепко заливает дон
Иллуминато. Никаких предметов в небе, никаких шаров не было. Мы спали на
крыше сарайчика, то есть не спали, я уже рассказал, а ругались до
рассвета. Бедная, бедная, Катерина!..
 
   Я раскрыл перед Марио пластмассовую коробочку и снял вату с ящерицы.
 
   - Не припомнишь, где раздобыл?
 
   - Еще бы!.. Здравствуй, двухголовка! - Он нежно гладил ее по хвосту. -
Ай да археолог, за собою возит мой подарок!.. Спрашиваешь, где раздобыл? У
нас, в Сигоне, года за два до твоего прошлого приезда. Именно так. И за
год до нашего переезда в Палермо. Погоди, надо вспомнить поточней. Вроде
бы тогда весною тоже нас трясло. Помнишь, сестра?
 
   Она задумалась.
 
   - Ты прав, Марио. Трясло в конце апреля, но полегче. Обошлось без
разрушений, не считая разбитой посуды.
 
   - Тем летом уродцев порасплодилось - тьма.
   И двухголовых, и трех. Стрекозы без крыльев, змеи сросшиеся, лягушки.
Сперва я их в формалине выдерживал, потом сушил... Смотри, как
сохранилась, прямо живая.
 
   - Мы их ловили под стеной, - сказала Антонелла. - Видел, Земледер,
бетонную стену вокруг Поющей? С толстыми струнами наверху?
 
   - Говорят, по ним пропускают сильный ток, - сказал Марио. - Вот
сволочи!.. Хочешь, подарю тебе сросшихся лягушек?
 
   - Но и сейчас в Сигоне, - заговорил было я, однако, встретив яростный
взгляд Антонеллы, осекся и закруглился так: - ...мы ищем серебряный
глобус, в крепости.
 
   - Ты об этом уже говорил, спаситель, - сказал Марио. - Разреши, я
приеду к тебе на раскопки. Вот выпишусь и приеду. Я ж там знаю каждый
камень. Разведаю сперва насчет работенки в мастерской и приеду.
   Я подрабатывал временно, пособия по болезни не положено, ну и, сам
понимаешь, могу оказаться на мели.
 
   - Поступай к нам в экспедицию, - предложил я. - Люди нужны на
раскопках, особенно теперь. Шестьдесят тысяч лир в неделю. Правда, работа
тоже временная. До конца ноября, пока не зарядят дожди. Потом снова
начнем, в мае.
 
   Антонелла сказала:
 
   - В мае, если с вашей Землею ничего не произойдет. Все готовы разорвать
друг дружку, как звери лютые.
 
   - Не все звери, не все, - сказал я, глядя ей прямо в глаза. - Только
те, кто приторговывает по дешевке чужие горы. За морями-океанами. И лишает
эти горы голоса. Заодно затыкая долларами рты исконным хозяевам этих гор.
 
   - Кучка толстосумов и рвачей - еще не народ. - Она не отвела взгляда. -
Если б ты знал, что творилось на острове, когда решался вопрос о ракетной
базе. Забастовки, петиции, митинги. Портовики целую делегацию снарядили в
Рим.
 
   - И пока их там успокаивали, янки уже вгрызлись в Поющую клыками, -
сказал Марио.
 
   На обратном пути Антонелла молчала и хмурилась.
 
   - Кажется, я огорчил тебя разговором о купле-продаже, - сказал я.
 
   - Ну и что из того? - Она пожала плечами. - Я о другом. Пожалуйста, не
упоминай при брате об ужасах в Сигоне. Главная трагедия у него впереди. Он
не знает, что Катерины уже нет в живых...
 
   Мы ехали берегом залива. С моря наползала черная вздрагивающая туча,
отрезанная снизу, как по линейке.
   Под срезом далеко на горизонте громоздились циклопические руины
белоснежных облаков.
 
   - Господи, скольких унесла эпидемия, - вздохнула Антонелла.
 
   - Поэтому ты должна узнать об Иллуминато Кеведо, - сказал я.
 
   - Не только поэтому, - отвечала она, застыв за рулем как изваяние. -
Начинаю догадываться, хотя и смутно, над чем ты ломаешь голову, Земледер.
 
   Я спросил:
 
   - Что это за Винченцо, поведавший Марио о подземном аэродроме?
 
   - Винченцо Маццанти, его друг. Бывший летчик.
   До недавнего времени был техником на Поющей.
 
   - Значит, на базе работают местные жители?
 
   - Человек полтораста. Техники, повара, официантки, полотеры и так
далее. Девушек брали, естественно, самых смазливых. Они знают толк в
амурных делах, гладкорожие янки. И покупают живой товар беззастенчиво.
 
   - Покупают, значит, продают, - сказал я.
   Антонелла резко обернулась.
 
   - Постыдись, ты бросаешься словами, как янки!
   Поезди по Сицилии, посмотри, как живет народ. Здесь веками царствует
нищета! Ни одного детского сада на весь остров. В мастерских от зари до
зари работают подростки, даже дети. Иначе семья подохнет с голоду.
   Уезжая после сытного завтрака из "Золотой раковины"
   в Чивиту, ты, Земледер, замечаешь небось сидящих у обочин молоденьких
крестьянок?
 
   - Они никогда не "голосуют". Наверно, ждут рейсового автобуса.
 
   - Наивный сытый археолог! Они готовы подсесть к любому джентльмену.
Даже если заплатит каких-нибудь жалких десять тысяч лир. Догадываешься,
зачем их подсаживают? Чтобы свернуть в ближайшие заросли... Сколько стоит
билет в кино? Правильно, четыре тысячи. А бифштекс? Умница, шесть тысяч.
От шести до десяти. На базе же этим крестьянкам платили двести тысяч в
месяц. Попробуй избавься от домогательств какого-нибудь бравого интенданта
- сразу вылетишь на обочину. О, на нашей несчастной Сицилии они способны
купить все!
 
   По стеклам забарабанил дождь. На пляже началось столпотворение: люди
сломя голову бежали под полосатые навесы.
 
   - Значит, эти полтораста человек на базе работают... - начал я, но она
перебила:
 
   - Не работают, а работали. Их всех недавно уволили, В один день. Сунули
каждому выходное пособие - и под зад коленкой! Благодетели!
 
   "Вот это улов, - подумал я. - Если к тому же окажется, что их лишили
работы после землетрясения в Сигоне, то..."
 
   - Антонелла, слушай внимательно. Как можно скорее ты должна узнать
примерную дату их увольнения.
   Это главное. И причину. Кто и как им объяснил, что база больше не
нуждается в их услугах? Переговори с Винченцо. Узнай у него поподробнее о
Поющей горе.
   Разыщи его, добудь хоть из-под земли. Но обо мне не упоминай, ладно?
Парень он надежный? Порядочный?
 
   - Порядочный и надежный. Иначе не стал бы моим мужем, - сказала
Антонелла Маццанти.
 
 
                                   * * *

   Понедельник и вторник я провел в Чивите. Зденек не зря восхищался
античным бассейном. Мозаика на дне - нереиды и тритоны с дарами моря -
открывалась во всем великолепии. Но истинным шедевром был центральный
рельеф с временами года, где по кругу изображались бесхитростные сцены
мирной жизни: сбор плодов и винограда, жатва, заклепывание бочек,
собирание хвороста, закаливание свиней. Среди развалин храма Геракла
обнаружились осколки еще одной мозаики, сильно пострадавшей. То была
восседающая на слоне женщина со строгим взором и крутым подбородком -
несомненно, богиня правосудия.
 
   Как и наметил Учитель, я с рабочими заложил раскоп на вершине холма,
рядом с Дозорной башней.
   Под брусчаткой пошла бурая глина, мелкие камни. Я бы и сам взялся за
лом или лопату, но нарывала рука: следы удара по колючей проволоке той
ночью. Я выдавил порядочно гноя, смазал ранку зеленкой и замотал ладонь
бинтом.
 
   Ближе к вечеру хлынул дождь. Я отпустил рабочих, лег подремать, но
сразу заснул.
 
   Проснулся без четверти двенадцать. Дождь стучал по брезенту. Хотелось
пить, и я залпом опрокинул два стакана компота. Натянул дождевик.
Спустился, скользя на камнях, к морю. Даже скала Чивиты не различалась во
тьме. Море рокотало, Я брел наугад, пока не наткнулся на колючую проволоку
и долго стоял перед стеной.
 
   Я не заметил, откуда Она появилась, Миг - и обозначилось в дождевой
пелене за стальной паутиной ее лицо.
 
   - Снежнолицая...
 
   - Зови меня лучше Зоной.
 
   - Зона, зачем мне собирать доказательства, если вы и без них
вмешиваетесь в земные события. Например, на Ласточкином озере...
 
   - Озеро спящих ласточек не в счет. Что у тебя с рукой?
 
   - Напоролся на ржавый гвоздь. Заживет как на собаке.
 
   - Дай полечу, - прозвенели колокольцы тише обычного. Она протянула руки
сквозь паутину ко мне, и я о замершим сердцем вложил в них свою,
Незабинтованные кончики пальцев ощутили ее гладкую холодную кожу.
 
   - О, как ты жжешься, какой живой огонь бежит по жилам твоим, -
принялась вдруг бормотать Зона изменившимся голосом. Лицо ее, как мне
показалось, слабо засветилось. Она погладила забинтованную руку, и сразу
боль стихла.
 
   - Никакая ты не внучка Хроноса, и отец твой не старец Зон. Ты
Снежнолицая!
 
   - Немочь сонная одолела, котору ночь наважденье одно и то же. - Глаза
ее полузакрылись, она крепко ухватилась за мою руку. - Аль сонной травы
подмешали мне колдуны, аль зелье иное какое? Говорила светбатюшке, в пояс
кланялась: сокол ясный, не скликай женихов с четырех ветров, ни с полуночи
и ни с полудня, ты отдай меня, красну девицу, за Савватия-молодца. Ай не
вышло, не сладилось: посулили владыке заморскому, где ж перечить родителю
стану... Ничего не скажешь, удал женишок, и умом взял, и обхожденьицем, а
как стрелу калену в кольцо по-над теремом пропустил, надо рвом скача на
лихом коне, - тут судьбина моя и решилася. А хозарин-то - ровно червь во
рву извивался, с хребтом переломанным... Немочь сонная, наважденье,
бесовской соблазн. Кто ты есть, человече, с ладонью аки огонь? Нешто
стрелена ворогом? Нешто ловчая птица уклюнула, егда коли охоту творил?
 
   - Снежнолицая! - закричал я. - Не выходи за владыку, не уезжай в
Бекбалык! Знаешь ли, что случится на Чарыне, горной реке? Не выходи,
Снежнолицая!
   Я, я тебя люблю!
 
   Она отдернула руки. Схватилась за проволоку. Лицо перестало светиться,
снова открылись глаза.
 
   - Ты спрашиваешь, вмешиваемся ли мы в земные события? - сказала она
чуть устало. - Крайне редко. Чтобы не исказить причинно-следственные связи
в галактическом континууме. С природными силами шутить нельзя.
 
   - Я люблю тебя, Снежнолицая...
 
   - Зови меня лучше Зоной.
 
 
                                   * * *

   В "Золотой раковине" портье вручил мне запечатанный конверт. Внутри на
узкой полоске бумаги плясала скоропись: "Важные новости. Звони. А. М.". Я
позвонил, договорился о встрече и, заглянув ненадолго к Учителю (он все
еще не выздоровел, но уже ходил по номеру), вызвал такси. По пути я
разглядывал ладонь.
   Никаких следов нагноения. Где еще вчера зияли яркокрасные ранки с
зеленовато-желтыми разводьями, теперь была обычная кожа. Что еще
преподнесет мне Снежнолицая, точнее, те, кто стоит за ней? Каким надо
обладать могуществом, чтобы выудить из моей памяти ее образ и ожить...
Нет, так рассуждать не совсем правильно, ведь Снежнолицая существовала
задолго до меня. Скажем так: сколько раз должно переплестись вокруг Земли
кольцо времени, чтобы сон Снежнолицей там, за звездными реками Хроноса,
почти тысячу лет назад, материализовался здесь, у подножия утеса Чивиты,
причем материализовался, как я начал понимать, лишь для меня одного...
Какой прицельный взор у обвитого змеею старца с львиной головой...
 
   Антонелла поджидала меня на прежнем месте, у "Трех лилий", но без
машины.
 
   - Мотор забарахлил у "букашки". Муж починит дня через два, не раньше.
Давай погуляем по набережной, Земледер.
 
   Она взяла меня под руку и крепко прижала локтем.
 
   - Угадай, где я вчера была? Пари, что из десяти попыток промахнешься.
 
   - Бывает, ничего не выходит и после десяти попыток, - сказал я.
 
   - Ах, ах, какой острослов! А была я в гостях у самого... Иллуминато
Кеведо!
 
   - Предлагаю по сему поводу отобедать вон в том ресторанчике под
пальмами. Если не ошибаюсь, он называется "Аквариум", угадал?.. Кажется, я
там как-то сидел с одной пышноволосой неприступной красавицей.
   В ее волосах запутывались пчелы.
 
   - А жалишь меня ты, - сказала Антонелла.
   Она всегда жила в недосягаемом для меня бешеном ритме. В считанные
секунды успела перемолвиться с официантом, заглянула в круглое зеркальце,
лизнула мизинец и провела под глазами, причесалась, не переставая
отхлебывать оранжад и тараторить:
 
   - Представь, его координаты раздобылись в телефонной книге. Я
позвонила, хочу, мол, переснять несколько своих старых фото. Он
поинтересовался, когда я кончила гимназию, и ну зазывать меня в свое
ателье.
   Я поехала не раздумывая.
 
   - Настоящие сицилианки никогда не раздумывают, - успел ввернуть я, но
она и глазом не моргнула.
 
   - Дон Иллуминато оказался молодящимся старикашечкои с бородою
клинышком, усиками и лысиной, замаскированной сбоку длинными волосами.
Бывают такие старцы, от которых за три холма несет козлом...
   Оказывается, он спе-ци-а-ли-зи-ру-ет-ся - на чем бы ты думал? Съемки
обнаженной натуры. Каков дон! Теперь представь, сколько этой самой натуры
у него поразвешано в ателье.
 
   - Представил, - сказал я. - Заодно представил, как захотелось сатиру
козлоногому прибавить к своей коллекции парочку свежих снимков.
 
   - Не парочку, а целый альбом. Он предложил мне позировать для рекламы
парфюмерии и ювелирных украшений. "Видите ли, голубушка, фирмы оплачивают
услуги красивых барышень регулярно, оставляя образчики рекламируемой
продукции,.- заговорила она сладким старческим голоском. - Мы -их будем
делить пополам. Через год мы сможем вместе слетать в Америку".
   Как тебе это нравится, Земледер?
 
   Я съязвил:
 
   - И тогда ведет ее диавол на весьма высокую гору и показывает все
царства мира и славу их.
 
   - Меня не поведет и не проведет, - отрезала она. - Пожалуйста, не
перебивай. Так вот. Я, понятно, отнекиваюсь, но слабо, давая понять, что в
конце концов он меня уговорит. Потом присела на краешек кресла, руки у
сердца сжала и промурлыкала: "Ах, дон Иллуминато! Какая жалость, что вы с
вашим талантом и вашей аппаратурой не оказались в Сигоне за сутки до
злосчастного землетрясения. Такое бы там наснимали - враз стали
миллионером!" И пересказываю его же собственное интервью. От моего
лицедейства у него глазки полезли на лоб. "Дитя мое, - бурчит дон
Иллуминато, - можно, допустим, понять, почему я поставил подпись под этими
бреднями и сфабриковал фото "летающей тарелки", между прочим, посредством
собственной шляпы, подвешенной на шесте в саду. Все-таки мне отвалили
четыреста тысяч лир - гонорар вполне приличный. Но что заставляет вас,
цветущее, беспорочное существо, повторять подобную чушь, я понять не могу.
   Хоть убей". - "Ах, синьор Кеведо, - негодую я, - как смеете вы
сомневаться в моей правдивости! Тарелку и шары я видела самолично,
поскольку была в Сигоне той ночью и не спала". Тут он захохотал, вынул из
бюро журнал "Ты и я", показал мне интервью со снимком, после чего принес
из соседней комнаты злополучную шляпу. Подтверждаю: фальсификация. Пузыри
он наложил другим негативом. "Не знаю, как вы, красавица, - сказал дон
Иллуминато, - а я действительно ночевал в Сигоне накануне землетрясения и
могу засвидетельствовать под присягой: небеса были чисты, как мое прошлое".
 
   - Антонелла, сатир с безукоризненным прошлым не сказал, кто подбил его
на операцию с пузырями? - поинтересовался я.
 
   - Я не решилась на расспросы. Он заподозрил бы неладное.
 
   - Ты права. И без того совершила почти невозможное. Не знаю, как тебя
отблагодарить.
 
   - Не уподобляйся льстивому дону Иллуминато, - засмеялась она.
 
   До чего же прихотлив, изворотлив женский ум.
   Не зря народом сказано: баба с печки летит, семьдесят семь дум
передумает. На операцию "владелец фотоателье" мужчинам понадобилось бы
учредить сыскное бюро, а тут молодая женщина управилась за час и как
управилась? - с блеском. Неважно, кто заплатил дону.
   Важно, что отпал последний аргумент: тарелки появились после
землетрясения. Приблизительно через две недели.
 
   Принесли рыбное ассорти - на квадратном блюде десяток разноцветных
плоских чашек, заполненных всем, что еще копошится в чаше Средиземного
моря. Закуска была острая, проперченная, вареная, жареная, ее хватило бы
на компанию обжор.
 
   - Выпьем за успех, Антонелла белла, - предложил я, поднимая рюмку.
 
   - За пункт первый, под кодовой кличкой "козлоногий сатир". По
рассеянн