тановленная в галерее
система сигнализации оказалась совершенно ненадежной,  и в  некоторых местах
она вообще была неисправна. Были взяты четыре картины, принадлежащие к циклу
"мавров" и явно выбранные заранее: по одной из всех трех основных периодов и
также  последняя,  неоконченная,  но  тем  не  менее  выдающаяся   работа  -
"Прощальный вздох  мавра".  Тщетно  хранительница музея  доктор Зинат Вакиль
пыталась  обратить  на  это  событие  внимание  радио  и  телевидения.  Эфир
заполонили события в  Айодхъе и  их кровавые последствия. Если  бы  не Раман
Филдинг, утрата этих национальных  сокровищ вовсе  не  получила  бы никакого
освещения. Лидер ОМ, комментируя кражу  по  центральному телевидению, провел
параллель между исчезновением картин и падением мечети.
   - Когда такие чуждые нам артефакты покидают священную  индийскую землю,
я не  вижу повода для грусти,  - сказал он. - Если мы  хотим, чтобы родилась
новая нация, многое  из того,  что принесли с  собой чужеземцы, должно  быть
выметено.
   Выходит, даже сейчас  мы - чужеземцы? После двух тысячелетий мы все еще
не  свои и, разумеется, скоро  будем  "выметены",  что не повлечет за  собой
никаких изъявлений печали или  сожаления. После  оскорбления, которое Мандук
нанес памяти Ауроры, мне легче было совершить то, на что я решился.
   Мою жажду убийства вряд ли  можно назвать  атавистической; хотя внушила
мне ее смерть матери, это  не было похоже на возвращение  признаков, спавших
на протяжении нескольких поколений. Скорее это некое  побочное наследование;
ибо не входило ли в семью да Гама с каждым новым супружеством новое насилие?
Эпифания  привела  с   собой  воинственный  клан   Менезишей,  Кармен  -  их
смертельных  врагов  Лобу.  Аврааму  с  самого  начала  был присущ  инстинкт
смертоубийства, хотя он предпочитал делать все чужими руками. Только Камоинш
и Белла, мои искренне любившие друг друга дед и бабка с материнской стороны,
чисты от этого греха.
   Мои собственные  любовные  связи едва ли внесли какое-либо улучшение. Я
не собираюсь  бросать  тень  на милую Дилли;  но  Ума,  которая лишила  меня
материнской любви, внушив Ауроре мысль о  том,  что я погрузился в  скверну?
Ума, которая была  готова убить меня и не преуспела в этом только лишь из-за
вторжения в сцену из трагической мелодрамы фарса со столкновением лбов?..
   Но  нечего,  пожалуй,  валить  все  на  родичей  и  возлюбленных.  Моей
собственной  боевой  карьерой  -  годами,  когда  я  избивал  людей,  будучи
сокрушительной  Кувалдой, - я  обязан  капризу  природы, которая вложила так
много  убойной  силы в  мою  правую, в других  отношениях бессильную,  руку.
Правда, до сей  поры я так никого  и  не убил; однако принимая  во  внимание
тяжесть  и продолжительность иных  избиений,  я должен приписать  это чистой
случайности.  Если же в отношении Рамана Филдинга я разом взял  на себя роль
судьи и палача, то лишь потому, что этого требовала моя природа.
   Цивилизация  есть  ловкость  рук, скрывающая  от  нас нашу  собственную
природу.  Моей  руке,  изысканный  читатель,  недоставало ловкости;  ей было
хорошо известно, что она за штука.
   Итак,  жестокость была в моей семейной истории, и она  же была у меня в
крови. Я не колебался в  моем  решении  ни  минуты: отомщу  -  или  умру.  В
последнее время  смерть  постоянно  присутствовала  в моих  мыслях.  Теперь,
наконец, есть возможность придать смысл моей кончине, которая  иначе была бы
жалкой. С неким отстраненным удивлением я понял, что готов  умереть, лишь бы
прежде  увидеть  труп Рамана Филдинга. Вот и я  тоже стал  убийцей-фанатиком
(или благородным мстителем - как вам будет угодно).
   Насилие есть насилие, убийство есть убийство, зло,  помноженное на зло,
не  дает в итоге добра; эти  истины  я сознавал  в полной мере.  К  тому же,
опускаясь  до уровня  противника,  ты  теряешь  преимущество высоты. В  дни,
последовавшие  за  разрушением  Бабри  Масджид,  "горящие  праведным  гневом
мусульмане"/"убийцы-фанатики"  (вновь  берите  синий  карандаш  и действуйте
согласно велению сердца) разоряли индуистские храмы и  убивали индусов как в
Индии,  так и  в  Пакистане. В эскалации межобщинной  вражды рано или поздно
наступает момент, когда вопрос "Кто первый начал?" становится бессмысленным.
Злое спариванье враждующих сторон не дает даже малейшей основы для прощения,
не  говоря  уже  об оправдании.  Они беснуются  среди  нас - левые и правые,
индусы  и  мусульмане,  с  ножами  и  пистолетами,  убивают,  жгут,  грабят,
потрясают в дыму стиснутыми и окровавленными кулаками. Оба эти дома прокляты
из-за их деяний; обе стороны сбросили последние лохмотья достоинства; каждая
из них - чума для другой.
   Я отношу эти слова к себе тоже.  Слишком долго я был человеком насилия,
и в  ночь после  того,  как Раман Филдинг с телеэкрана  оскорбил память моей
матери, я свирепо  положил конец его проклятой жизни. И,  сделав это, навлек
проклятие на себя самого.

x x x
   По  ночам   стены  вокруг  владений   Филдинга  патрулировали  отборные
охранники - восемь пар, сменяющих одна другую каждые три часа; почти всех их
я знал по кличкам, употребляемым в узком  кругу. Сад охраняли четыре злобные
восточноевропейские  овчарки   (Гаваскар,   Венгсаркар,   Манкад   и  -  как
свидетельство  непредубежденности хозяина  -  "мусульманин" Азхаруддин); эти
претерпевшие метаморфозу звезды  крикета, радостно виляя хвостами, потрусили
ко  мне,  чтобы  я  их  погладил.  У  дверей дома стояла  своя  охрана.  Эти
головорезы  мне  тоже были  знакомы  - двое  молодых  гигантов  по прозвищам
Угрюмый  и  Чих, -  но  они, несмотря  на знакомство, обыскали меня с ног до
головы. Оружия у меня с собой не было - во всяком случае такого, которое  не
являлось бы частью моего тела.
   -  Как  в старые  вребеда  сегоддя,  - сказал мне Чих, младший из двоих
верзил,  у  которого  постоянно  был  забит нос,  но  который  -  в  порядке
компенсации  -  был  более  словоохотлив. -  Дедавдо  был Железяка,  заходил
поприветствовать сабого. Давердо, хотел, чтобы его взяли обратдо, до капитал
де из таковских.
   Я сказал, что жалею, что разминулся с Сэмми; а как поживает  наш  Одним
Кусом Пять?
   - Од пожалел Хазаре, - пробубнил молодой охранник. -Вбесте ушли пить.
   Напарник хлопнул его по затылку ладонью, и он замолчал.
   - Это же даш Кувалда, - сказал он обиженно, потом зажал  нос большим  и
указательным пальцами  и  высморкался  изо всех сил.  Слизь брызнула  во все
стороны. Я попятился.
   Я  понимал:  мне страшно повезло, что  Чхагган отлучился. У  него  было
шестое, если не  седьмое, чувство на все подозрительное, и мои шансы одолеть
и  его,  и  Филдинга, а  потом  ретироваться,  не  возбудив  общей  тревоги,
равнялись нулю.  Идя сюда, я  не  ожидал такого  подарка;  его  судьбоносное
отсутствие давало мне, по крайней мере, некий шанс выбраться отсюда живым.
   Молчун и любитель раздавать подзатыльники по кличке Угрюмый спросил, по
какому я делу. Я повторил то, что сказал привратникам:
   - Только капитану с глазу на глаз. Угрюмый сделал недовольное лицо:
   - Так не пойдет.
   - Узнает, что не пустил, - будешь отвечать, - пригрозил я. Он сдался.
   - Твое счастье, что капитан сегодня  из-за событий в стране заработался
допоздна, - сказал он злобно. - Погоди, я схожу узнаю.
   Через  минуту-другую  он вернулся  и свирепо  ткнул  большим  пальцем в
сторону хозяйского логова.
   Мандук сидел и работал при желтом свете  настольной лампы. Половина его
большой очкастой  головы была  освещена, другая  половина  была темная;  его
громадное грузное тело тонуло во мраке. Один ли он здесь? Уверенности нет.
   -  А,  Кувалда,  - проквакал он. -  В  каком качестве явился? Эмиссаром
твоего папаши или крысой с его пропащего корабля?
   - С сообщением, - ответил я. Он кивнул:
   - Говори.
   - Только для ваших ушей, - сказал я. - Не для микрофонов.
   Еще  много  лет  назад   Филдинг  с  восхищением  отзывался  о  решении
американского президента  Никсона  установить  подслушивающую  аппаратуру  в
своем собственном кабинете. "У парня было  понимание истории, - сказал тогда
он. -И характер тоже. Все подряд шло на запись". Я возразил тогда, что из-за
этих катушек  он слетел с поста. Филдинг только  отмахнулся. "Мне мои  слова
повредить  не  могут,  -заявил он.  -  Мое  богатство  -  в  моей идеологии!
Когда-нибудь меня детишки в школах будут изучать".
   Поэтому: не  для  микрофонов.  Он  широко, от уха  до  уха,  улыбнулся,
похожий под светом лампы не столько на лягушку, сколько на чеширского кота.
   - Слишком хорошая у тебя память, Кувалда, - добродушно пожурил он меня.
- Ну давай, давай, милый мой. Прошепчи мне на ушко свои сладкие пустячки.
   Я уже  стар, с  беспокойством думал я, приближаясь  к  нему. Кто знает,
сохранился ли  у меня нокаутирующий  удар. "Дай мне  силу,  -  взмолился  я,
обращаясь  неизвестно  к кому  -  может  быть,  к  тени Ауроры. -  Один раз,
последний. На один удар сделай меня опять Кувалдой". Зеленый телефон-лягушка
пялился на меня  с письменного стола. Господи, как я ненавидел этот телефон.
Я  наклонился к  Мандуку;  он  стремительно  выбросил вперед  левую руку  и,
схватив  меня  за  волосы,  прижал  мой рот к  своей левой скуле. На секунду
потеряв  равновесие,  я с ужасом  понял,  что  моя правая -единственное  мое
оружие - выведена из игры. Но,  когда я уже падал на ребро столешницы, левая
моя рука - та самая левая, которой я всю  жизнь учился пользоваться, насилуя
мою природу, - нащупала телефон.
   - Телефонограмма от  моей матери, - прошептал  я и шарахнул его зеленой
лягушкой по лицу. Он не издал ни  единого звука. Его пальцы разжались, и  он
отпустил  мои  волосы, но телефон-лягушка хотел  целовать его еще и еще, и я
поцеловал его телефоном так крепко,  как только мог, потом крепче, потом еще
крепче, пока наконец  зеленая пластмасса не раскололась  и  аппарат не начал
разваливаться на части. "Сраное дешевое издельице", - подумал  я и кинул его
на стол.

x x x
   Вот  как  Всемогущий  Рама  убил  ланкийского царя  Равану,  похитителя
прекрасной Ситы:

   И, вроде змеи ослепительной, грозно шипящей,
   Достал из колчана даритель великоблестящий
   Стрелу, сотворенную Брахмой, чтоб Индра мирами
   Тремя завладел, - и Агастьей врученную Раме.
   В ее острие было пламя и солнца горенье,
   И ветром наполнил создателе ее оперенье,
   Окутана дымом, как пламень конца мирозданья,
   Сверкала и трепет вселяла в живые созданья...
   И, неотвратимая, Раваны грудь пробивая,
   Вошла ему в сердце, как Индры стрела громовая,
   И в землю воткнулась, от крови убитого рдея,
   И тихо вернулась в колчан, уничтожив злодея...
   Вверху величали гандхарвы его сладкогласно,
   А тридцать бессмертных кричали: "Прекрасно! Прекрасно!"**************

   А вот как Ахилл убил Гектора, убийцу Патрокла:

   Дышащий томно, ему отвечал шлемоблещущий Гектор:
   "Жизнью тебя и твоими родными у ног заклинаю.
   О! не давай ты меня на терзание псам мирмидонским..."
   ...Мрачно смотря на него, говорил Ахиллес быстроногий:
   "Тщетно ты, пес, обнимаешь мне ноги и молишь родными!
   Сам я, коль слушал бы гнева, тебя растерзал бы на части,
   Тело сырое твое пожирал бы я, - то ты мне сделал!
   Нет, человеческий сын от твоей головы не отгонит
   Псов пожирающих!.. ...
   Птицы твой труп и псы мирмидонские весь растерзают!"***************

   Вы   сами  видите  разницу.   Если   Рама  имел  в  своем  распоряжении
божественную   технику   страшного   суда,   мне  пришлось  довольствоваться
телекоммуникационной лягушкой. И никаких поздравлений с небес по случаю моей
славной  победы.  Что  касается  Ахилла:  у  меня  никогда не  было  ни  его
плотоядной  ярости  (напоминающей,  между  прочим,  ярость  Хинд  из  Мекки,
сожравшей сердце  мертвого героя Хамзы), ни  его поэтического красноречия. У
мирмидонских псов нашлись, однако, собратья в наших краях...
   ...Убив  Равану, великодушный  Рама  устроил поверженному врагу  пышную
тризну.  Ахилл,  отличавшийся  из  двоих  великих  героев   гораздо  меньшим
благородством, привязал труп Гектора к своей колеснице и трижды протащил его
вокруг тела погибшего Патрокла. Что касается меня: живя во времена далеко не
героические, я и не  почтил, и не осквернил труп моей жертвы; мои мысли были
заняты мною самим, моими шансами на спасение. Убив  Филдинга, я повернул его
вместе с креслом лицом от двери (хотя лица как такового у него уже не было).
Потом я водрузил его  ноги на книжную полку и положил  его руки так, что они
охватывали  размозженную  голову,  словно  он   заснул,  утомленный  тяжкими
трудами. Затем быстро и бесшумно я принялся искать записывающие устройства -
их должно было быть два, для вящей надежности.
   Найти их не составляло труда. Филдинг никогда не делал секрета из своей
страсти к  звукозаписи, и, открыв шкафы в его кабинете - они не были заперты
- я увидел магнитофонные катушки, медленно вращающиеся во тьме, как дервиши.
Я отмотал от каждой по длинному куску ленты, оторвал и сунул себе в карманы.
   Пора  было  делать  ноги.  Я  вышел из  комнаты  и  подчеркнуто-бережно
затворил дверь.
   - Не беспокоить, - прошептал я Угрюмому и Чиху. -Капитан прикорнул.
   Это задержит их на какое-то время, но успею ли  я  выйти за ворота? Мне
чудились крики,  свистки,  выстрелы  и четверо  преображенных крикетистов, с
громким рыком  хватающих  меня за горло.  Мои ноги заторопились сами  собой;
усилием воли я замедлил шаг, потом остановился совсем. Гаваскар, Венгсаркар,
Манкад  и Азхаруддин  подошли  и  принялись  лизать  мою  здоровую  руку.  Я
опустился  на  колени и обнял  их.  Потом встал  и,  оставив псов  и  статуи
Мумбадеви у себя за спиной,  прошел  через ворота  и сел в  "мерседес-бенц",
который  взял  на  служебной  стоянке у небоскреба Кэшонделивери.  Уезжая, я
думал  о том, кто доберется до меня раньше - полиция или Чхагган Одним Кусом
Пять. Полиция воообще-то предпочтительней. "Второй труп уже, мистер Зогойби.
Зря это вы так. Беспечность с вашей стороны неимоверная".
   Вдруг  сзади  раздался  звериный рев,  хотя никакой  зверь  не способен
реветь  так  громко, и словно чья-то  гигантская рука завертела мою машину -
один полный оборот, другой - и выбила задние стекла. Мотор "мерса" заглох, и
он встал поперек дороги.
   Засияло яркое солнце.  Первым,  о чем я  подумал, был "Морж  и Плотник"
Кэрролла: "И  недовольная луна / Плыла над бездной вод / И говорила: "Что за
чушь /  Светить не в свой черед? / И день - не день, и ночь -  не ночь,  / А
все наоборот"****************. Вторая мысль была та,  что, наверно, на город
упал самолет. Потом я увидел высоко взметнувшееся  пламя и услышал крики,  и
тут до меня дошло: что-то случилось в резиденции Филдинга. В моих ушах вновь
зазвучал  голос  Чиха:   "Дедавдо  был  Железяка,  заходил  поприветствовать
сабого".
   Его последнее  приветствие. Последнее  приветствие  уволенного  старого
вояки. Как  же  удалось  бомбисту Сэмми  пронести взрывное  устройство  мимо
обыскивавшей всех охраны? Я мог  дать на это только один ответ: внутри своей
железной  руки.  И  это  значило,  что  бомба должна  была  быть  небольшая.
Динамитные шашки там не  уместить.  Что тогда?  Пластик,  циклонит, семтекс?
"Браво,  Сэмми,  - подумал  я. -Миниатюризация в  действии, да? Вах-вах. Для
Мандука -только самое лучшее,  только новейшее". Опрометчивое,  опрометчивое
увольнение. Мне  вдруг  подумалось, что  я  убил  мертвеца.  Хотя,  когда  я
добрался до него,  он был еще  жив, Сэмми все же первым  нанес нокаутирующий
удар.
   Мне хватило нескольких секунд, чтобы сообразить, что от Мандука  теперь
мало что осталось. УЖ  в  этом-то  на Сэмми  можно  было положиться.  Вполне
возможно поэтому,  что на меня вообще не  падет подозрение  в  преступлении.
Хотя, будучи последним, кто  видел Рамана Филдинга живым, я, конечно, должен
буду ответить  на ряд  вопросов. Мотор послушно  завелся  с первого же раза.
Отвратительно запахло дымом и прочим - понятно, чем. Я увидел бегущих людей.
Пора было уезжать. Когда я двигался по улице задним ходом, мне казалось, что
я слышу лай  голодных собак, которым неожиданно  бросили большие куски мяса,
главным образом с костями. И еще хлопанье крыльев слетающихся стервятников.

x x x
   - Уезжай  за  кордон, - сказал Авраам  Зогойби.  - Уезжай сейчас же.  И
оставайся за кордоном.
   Это была моя  последняя прогулка с ним по его воздушному саду. Я только
что рассказал ему о роковых событиях в Бандре.
   - Итак,  Хазаре сорвался  с цепи,  - проговорил  мой  отец.  -Не  имеет
значения. Второстепенный вопрос.  Кто-то  из поставщиков торгует на сторону,
надо пресечь. Но это не твоя забота. Б настоящий момент ты свободен. Поэтому
- прощай. Собирай вещички. Уезжай, пока можешь.
   - А здесь что будет?
   - Твой брат будет гнить в тюряге.  Всему придет конец. Я  тоже конченый
человек. Но с моим концом не спеши - он еще не начинался.
   Я взял из корзинки спелое яблоко и задал ему мой последний вопрос:
   - Когда-то Васко Миранда сказал тебе, что  эта  страна - не про нас. Он
тогда произнес примерно то же самое, что ты теперь говоришь мне: "Убирайтесь
вон,  ополченцы Маколея". Так  вот: значит, он был прав? Рвать когти, мотать
на Запад? Так, что ли?
   - Документы у тебя в порядке?
   Авраам, могущество  которого  иссякло, старел  у  меня на  глазах,  как
бессмертный, принужденный в конце концов выйти за волшебные врата Шангри-Ла.
Да, кивнул я, документы у меня в порядке. Много раз возобновлявшаяся виза  в
Испанию была наследством, оставшимся мне от матери. Окном в другой мир.
   - Так поезжай,  спроси Васко  сам, - сказал Авраам и  пошел от меня меж
деревьев с полной отчаяния улыбкой на лице. Я выпустил из руки яблоко и тоже
повернулся, чтобы идти.
   - Эгей, Мораиш, - окликнул  он  меня. Бесстыдный, ухмыляющийся, хоть  и
побежденный. -  Чертов придурок.  Для  кого,  по-твоему,  были  украдены эти
картины,  как не  для твоего  чокнутого Миранды? Поезжай,  найди их,  малыш.
Найди твою драгоценную Палимпстину. Отыщи Мавристан. - И последний приказ, в
котором он  ближе  всего  подошел  к изъявлению симпатии: -  Сволочного  пса
забирай с собой.
   Я покидал поднебесный  сад, держа под мышкой Джавахарлала. Красный обод
протянулся вдоль линии горизонта, отделяя  нас от неба. Словно кто-то плакал
- или что-то плакало.

x x x
   Бомбей разлетелся на куски. Как я потом узнал, было использовано триста
килограммов  циклонита.  Еще две  с  половиной  тонны нашли позже -  часть в
Бомбее, часть в грузовике около Бхопала. Обнаружили также часовые механизмы,
детонаторы и  все,  что  полагается.  Ничего подобного город раньше не знал.
Ничего столь  же хладнокровного, рассчитанного, жестокого. Буммм! Автобус со
школьниками.  Буммм!   Здание  авиакомпании   "Эйр-Индия".   Буммм!  Поезда,
особняки, трущобы,  доки,  киностудии,  фабрики,  рестораны.  Буммм!  Буммм!
Буммм! Товарные биржи, деловые  здания, больницы, самые оживленные  торговые
улицы  в центре города. Куски человеческих тел валялись повсюду; кровь людей
и  животных, внутренности, кости. Стервятники нагрузились плотью  и кособоко
расселись на крышах, ожидая возвращения аппетита.
   Кто    это   сделал?    У    Авраама    было    много    врагов   среди
полицейских-оперативников, боевиков ОМ, гангстеров. Буммм! Мой отец -  перед
тем,  как  был  уничтожен,  -  сделал   телефонный  звонок,  и  город  начал
взрываться. Но под силу ли было даже Аврааму с его немыслимыми возможностями
накопить такой  арсенал? Можно  ли  объяснить  войной банд такое  количество
невинно погибших? Взрывы произошли как в индуистских, так  и в мусульманских
районах; умирали мужчины, женщины, дети, и никто не  позаботился  хотя  бы о
том, чтобы объяснить, почему они умирают. Что за демон-мститель  обрушил нам
на головы огненный ливень? Может быть, город просто-напросто решил покончить
с собой?
   Авраам вышел на тропу войн