моих симпатий  на  Славкиной
стороне. Поэтому Абдулазис   никогда не   позволял  себе   того,   что
мог  позволить   себе  Славка.  А Славка позволял  себе забираться  на
мою кровать в  тапках, подваливать мне   под бок,   перетягивая   себе
подушку,  мог  попить  без  спросу  из  моего стакана, мог с   размаху
сесть мне  на  живот, мог  обзываться  и наконец он мог  называть меня
Володькой. Вобщем  он делал  все то,  что сделал   бы человек  знающий
что ему   все простят.   Конечно, иногда   я выходил   из себя, но все
равно, всерьез сердиться на Славку я уже не мог.

  Из  окна  палаты  видно  большое  серое  здание. Это генштаб ПВО. От
нечего делать я стал прозрачно намекать Абдулазису, что я заслан  сюда
чтобы шпионить за генштабом.  Я складно врал и  даже продемонстрировал
знание иностранных  языков. В  конце концов  Абдулазис нехотя  поверил
мне и установил за мной негласный надзор.

  Потом  положили  Серго.  И  это  дало  еще  один  повод  к общению с
обитателями 9-го этажа. Стыдно  признать, но мы откровенно  потешались
над ним. Ему было года четыре и он ни слова не знал по-русски, но  все
время  что-то   бормотал  и   вскрикивал,  сопровождая   это   типично
грузинскими жестами.  Это был  очень темпераментный  ребенок и  на наш
смех  он  реагировал  бурным  всплеском  эмоций. Причем никогда нельзя
было сказать наверняка, радуется он или сердится. Он закатывал  глаза,
скалил зубы, шлепал себя по  лицу и яростно жестикулировал. Я  блеснул
эрудицией. поздоровавшись с ним по-грузински. Затем как-то само  собой
выяснилось, что "ара" в переводе означает "нет".

  Вскоре, у Серго  обнаружилась дурная привычка - рыться в тумбочках в
наше отсутствие. Раза два мы заставали  его в нашей палате за игрой  в
шахматы, которые он  доставал из моей  тумбочки. Фигуры он  расставлял
по  всей  палате,  так  что   после  его  этюдов  очень  трудно   было
скомплектовать  все  фигуры  вместе.  Однажды  мы  зашли  в  палату со
Славкой и Абдулазисом  и в очередной раз застали нашего  гроссмейстера
за  тем  же  занятием.  Я  вышел  из  себя  и  попросил  его  покинуть
помещение.  Он  не  знал  русского  языка. Пришлось объяснить жестами.
Жестикуляцию он понял, но подчиниться  не захотел - это ударило  бы по
его самолюбию. Он сидел  у стены, прямо на   полу и  ковырялся  в моих
шахматах.  Я  снова  вышел  из  себя  и  отнял,  несмотря на  ощутимое
сопротивление,  у  него  коробку  с  фигурами.  Он продолжал сидеть  у
стены,  но  было  видно,   что он  с  трудом сдерживает себя.  Это мне
надоело, я взял его  подмышки  и поволок к двери. Тут в  нем взорвался
весь его южный  темперамент и мне понадобились немалые усилия,   чтобы
выставить  его  за  дверь.  В пылу  борьбы  с него слетели тапки и  он
кричал басом:  "Бабули, бабули!"  Мы выкинули вслед за  ним в  коридор
его бабули.

  Мы со Славкой,  еще в начальной  стадии нашего знакомства  - спорим.
Не помню о чем, но помню,  что на помидор. У меня был  помидор свежий,
у  Славки  соленый.  Я  выигрываю  спор.  Мы  идем  в палату к Славке.
Помидор  лежит  прямо  на  тумбочке.  Видно,  что  его брали руками. Я
предлагаю скинуть  его с  балкона. Славка,  довольный, соглашается. Мы
идем в мою палату  и выходим на балкон.  Я роняю помидор в  бездну. Он
летит  красный  и  блестящий  и,  коснувшись  тверди,  расплескивается
лужицей. издав своеобразный звук. Славка в восторге.

  Витька  жил  теперь  в  одиночной  палате. Мы по прежнему объедались
"до  и  после  полуночи",  но  уже  не  так  часто. Однажды вечером мы
собирались подкрепиться. Я пригласил и Славку. Он побаивался Витьку  и
поначалу сидел как  в гостях, запрыгнув  на высокую витькину  кровать.
Потом немного  расшалился и  Витька наорал  на него,  выгнав прочь  из
палаты. Наступило неловкое  молчание, затем я  тихо, без крика  (как с
больным) указал  ему на  недопустимость подобного  поведения. Я сказал
что  Славка  еще  ребенок  и  ему  скучно  жить среди больных взрослых
людей, но  он вынужден  жить здесь  т.к. сам  больной пока,  и т.д.  и
т.п.  Витька  на  удивление  быстро  осознал  свою  вину  и согласился
извиниться перед Славкой.  Я пошел за  стаканом. Проходя мимо  поста я
увидел Славку. Он сидел на стуле  внутри поста и дулся. Я сказал  ему,
что накричал на  Витьку, и что  он сейчас придет  извиняться. Потом мы
все  вместе  ужинали  и  пили  чай.  Славка  принес  фирменный  салат,
сделанный его  мамой. Он  назывался "Нежный"  и его  было мало,  всего
одна  банка  0,25 л.  Мы  быстро  ее съели.  Витьке  как   ни  странно
салат понравился и он даже захотел узнать его рецепт.

  "Кулинарная  страничка"  :  Абдулазису  принесли однажды целый мешок
каких-то  белых  комочков.  Он  угостил  меня.  Я  думал  они сладкие.
Откусил и от неожиданности  побежал плеваться в унитаз.  Они оказались
жутко солеными. Это  был какой-то творог  или кефир с  солью. Потом он
угостил нас солеными  абрикосовыми косточками. Ну  это еще можно  было
есть. Угощал он меня и  какими-то гигантскими пельменями с творогом  и
картошкой.   Славка   же  угощал    меня   бутербродами   с   какой-то
драгоценной рыбой  (семга?) и  очень обижался  когда я  отказывался. Я
говорил:

- Славка, это же тебе мама купила. Ешь поправляйся. Они наверное очень
дорогие.

  Славка отвечал:

- Ладно-ладно, тебе что-нибудь принесут, я тоже не буду есть.

  Приходилось съесть кусочек.

  Славка копил капельницы. Он  ходил по этажам собирая  использованные
и даже установил  тесный контакт с  реанимацией. Ему там  однажды дали
даже  неиспользованную  капельницу.   Здесь, в ВНЦХ, как  и   наверное
в каждой  больнице   были   среди   больных   мастера  художественного
плетения  из  капельниц. Наташка из  соседней палаты плела,  например,
рыбок.

  На этаж положили парня. Его  перевели из госпиталя с подозрением  на
сердечные  нарушения.  У  них  сразу  образовалась  своя  компания  из
молодых больных. Славка тоже зачастил к нему. Тот парень тоже плел  из
капельниц различные поделки. Вобщем жил полной жизнью. Славка  заказал
ему сплести человечка. Заказ был выполнен. Когда я увидел это  изделие
мне  стало  жаль  загубленной  капельницы.  Я  так  Славке  и  сказал.
Человечек был выкрашен в зеленый  цвет и сплетен криво и  неаккуратно.
Мы со Славкой его потом скинули с балкона.


  В  соседней  палате  жили  девушки.  У  них  была  довольно  дружная
шайка-лейка, которая еще больше  сплотилась с приходом новенькой.  Она
была москвичка, держалась  очень непосредственно и  была довольно-таки
ничего...  Потом,  когда   у  нее    из  пальца   брали  кровь,    она
неожиданно для всех упала  в  обморок. В палату ее увезли  на  кресле.
Она  была  ужасно  бледная  и  смотрела  жалобно.  Она  пробыла в ВНЦХ
примерно неделю, потом ее выписали  за недостаточностью  улик. В  ночь
перед ее выпиской за    стеной в   соседней палате    слышалась песня:
"Бологое, Бологое, Бологое, это где-то между Ленинградом и Москвой..."
Песня исполнялась нестройным,   но  дружным   хором. У их  магнитофона
сели батарейки и  они брали   шнур от    моей  бритвы,   но он кажется
не подошел.  В ту  ночь я  был один  в   палате. На  следующее  утро в
столовой   они   спели  куплет   какой-то  песни  всем   столом.   Все
посмотрели на них, а они сказали чтобы на них не смотрели,  потому-что
они не   сумасшедшие.  Потом,  когда она   уходила,  уже  выписавшись,
она  заплакала,   но   через  несколько  дней   пришла  в гости -  она
же москвичка.

  Какие еще конкретные воспоминания?

  Помню как  я катал  Славку по  полу на  лифтерской площадке. Я тянул
его за  руку и  он скользил  тапками по  каменному полу.  Помню как мы
гуляли  с  ним  по  этажам  и  смотрели  из  каких окон что видно. Как
забрели на 4-й этаж, где  был свален строительный мусор и  кругом были
одни  трубы.  Какой-то  странный,  лишний  этаж.  Помню  как ходили со
Славкой  и  Абдулазисом  по  7-му  административному  этажу и смотрели
картины  на  стенах. А  на  10-м  и  11-м  этажах   смотрели аквариумы
с рыбами.

  Не  знаю  как  где,  но  в  ВНЦХ  после  операции уже на второй день
заставляют  вставать   и  ходить.   Но  Саньке   (уже    другому,   не
вышеупомянутому)  после  операции  долго   не  разрешали  вставать. Он
лежал в той же палате, что и Славка. Помню, как я сидел у его  кровати
и он рассказывал мне  истории из своей и  чужой жизни. На койке  рядом
играла в карты молодежь в том числе и Славка. Потом Славка  на  что-то
обиделся, ни  слова не говоря, пошел, лег на свою койку, снял носки  и
закатал  зачем-то штаны  до колен.    Полежал, потом встал,   обулся и
подошел   к  нам:  рубаха   на  выпуск,  сверху мастерка, одна штанина
распустилась другая   закатанная.  Вобщем   вид  потрясающий.   Мы   с
Санькой  так  и  покатились над этим чудо-ребенком.

  Перед операцией у  меня вдруг начал  резаться зуб мудрости.  Это был
по-моему  последний  зуб  мудрости  и  резался  он  как-то изощренно и
долго. Я пожаловался  врачам и меня  направили к зубному.  И вот, я  с
направлением  в  руке,  через  задний  лифт,  через  дверь  с надписью
"Проход запрещен",  через застекленный  переход иду  в старый  корпус.
Спускаюсь на первый этаж.  Жду возле кабинета. Вышагиваю  по коридору,
стараясь совпадать  с периодами  кафельного узора  на полу.  Вызывают.
Усаживаюсь  в  кресло.  Без  лишних  разговоров мне начинают спиливать
зубы. Мелькает хромистая сталь.  На зуб мне кладут  пахучее лекарство.
Читают лекцию  о борьбе  с зубными  камнями. На  стене висит  плакат с
парусником ("Крузенштерн"?). Врачи рассматривают какие-то слайды.

                              ОПЕРАЦИЯ

  Тридцатого  сентября,  за  день  до  операции,  ко мне пришли Мама и
Аркадий.  Мы   долго  сидели   в  холле   и  разговаривали.  Я как мог
успокаивал  Маму.  Потом  мы  расстались  и   Аркадий проводил меня на
лифте на этаж.

-Опасная  штука,-  не  зная  эачем  говорю  я.-  но будем надеяться на
врачей.

  Тут я, наверное немного рисовался. Ну ладно.

  Я расстался с  Аркадием и вышел  на этаже. Был  уже вечер. И  в этот
вечер меня словно  все забыли, я  имею в виду  медперсонал. Витька все
разговаривал с  Саней   о предстоящей  выписке. Причем   покрикивал на
него на  правах старшего.  Попробовал бы  он на  меня так  поорать. Не
помню, пили мы  чай  в тот вечер или нет,  но  ушел я от  него немного
обиженный:   Витька так  углубился в  собственное "я",  что   по-моему
забыл что у  меня  операция.   Зато, кто не  забыл  об  этом, так  это
Славка. Он почти  весь  вечер  был со мной.  Валялся на моей  кровати,
прыгал  у  меня  на  животе  и   крутился  на   цепи,   висящей    над
кроватью.   Он  закручивал  цепь,  потом  цеплялся  руками и ногами за
треугольник,  цепь  начинала  раскручиваться   и   Славка  при    этом
вращался  с  бешеной скоростью.   Затем он с той же бешеной  скоростью
врезался  в   решетку кровати   или в тумбочку.  Любой другой  ребенок
плакал   бы   около  двух   часов.   Славке  же  было  смешно.   После
очередного  удара  я  зажмуривался,  хватал   его  за голову и начинал
дуть на ушибленное место. А Славку просто душил смех.

  Потом пришла медсестра Света - очень толстая и добродушная и  повела
меня  на  крайне  неприятную   процедуру,  входящую  в  подготовку   к
операции. Света сказала чтобы я намекнул ей когда будет достаточно.  Я
спросил: "А как я узнаю  что достаточно? Когда вода изо  рта побежит?"
Что-то я еще шутил...Потом меня опять все забыли кроме Славки.

  Пришла  Света.  Попрощалась  -  у  нее   заканчивалось  дежурство. Я
побрился и посмотрел  в зеркало на  свои пульсирующие шейные  артерии.
Подумал,  что  надо  запомнить  и  сравнить  с  тем,  что  будет после
операции. В конце концов Славку   прогнали  спать.   И  я   тоже  лег.
Потом взял тетрадь и написал "послание миру". Затем я быстро уснул.

  Наутро мне вкатили укол и я снова заснул.

  Приехала  каталка.  Я  перелез  на  нее.  Туда же поставили пакет  с
бутылками,  лимоном  и  шариком.( Мама купила бутылку  "Боржома",  еще
одну  добавил Славка, лимон дал  кажется Витька - такой багаж берут  с
собой в  реанимацию, и  еще большой  надувной   шар),   вобщем  я  был
готов  и  снаряжен. Никакого  страха - полное безразличие. Потом    мы
поехали.  Я  все    время проваливался в сон. Когда подъехали к  двери
операционной  я   подумал:"А  ведь   это   я,   и   меня   везут    на
операцию."   К   чести   сказать, я  не предпринял   никаких   попыток
бежать.  Меня  укрыли другой, коричневой  простыней. Потом   завезли в
операционную.  Стол   на  который   я  перелез  был  теплый,  видимо с
подогревом и   я сразу   понял  -   это он.   Сверху светили   круглые
бестеневые лампы. Не   дождавшись пока я усну,  в  левой руке   начали
копаться.  Я  подумал:"А   вдруг  я  не  усну -  наркоз, допустим,  не
подействует, а меня  начнут резать?" Поскольку   шевелиться я не  мог,
да и  был привязан к  столу,   говорить я тоже  не  мог - как  во сне,
хочешь сказать, а  не  можешь  - я стал  усиленно моргать,   чтобы они
видели,    что   я   не   уснул.   Моргал, моргал...моргал, открываю в
очередной раз глаза  и  вижу  над  собой   уже  прямоугольную   лампу.
В  ухе  стучит и я сразу понимаю  -  клапан.  Кто-то  склонился   надо
мной:"Володя,   ты    меня слышишь?"  Как в  кино, ей-Богу.   Я  слабо
киваю и проваливаюсь.   Еще раз очнулся   из-за  того,   что  не   мог
вдохнуть.  Я выпучил глаза и  стал стучать рукой по  кровати.  Это был
единственный орган,  которым   я мог  двигать.   Аппарат   справа   от
меня  хрипло  вздохнул  и  в меня пошел воздух.  Потом  он  долго   не
выходил,  я  опять стал  колотить рукой.  Дежурный  врач   сказал:"Ну,
не  колоти  -  не  колоти!",  и  я  снова провалился.

  Очнулся. Сижу. Вокруг  врачи. Видимо вытащили  интубационную трубку.
Бьют  по  спине,  я  кашляю   и  откуда-то  струей  хлещет  кровь.   Я
провалился,  умер.  Последнее  ощущение  -  меня  хватают  и   куда-то
несут...   Затем снова  свет.   Врач.   Я спрашиваю:"У  меня что,  шов
разошелся?".  "Да нет, ты что!" Провал.

  На лице кислородная маска, во рту трубка толщиной с палец. Из  маски
идет холодный  пар. Я  прошу разрезать  мне лимон  и открыть  бутылку.
Выдавливаю в Боржом лимон и пью. Вкусно! Снова надеваю маску.  Провал.
Потом еще наливаю, и еще.  По-моему, я выпил обе бутылки,  или одну...
Одну-то уж точно.

  Очнулся, другая палата. Большая.  Справа лежит мужик. Очень  толстый
и  почему-то  совершенно  желтый.  Дальше  на  кровати  сидит какая-то
женщина. У двери дежурный пост.  Меня садят. К великой радости  врачей
почки у меня срабатывают нормально.

  Очнулся.   Опять   другая   палата.  Как  это  меня  возят туда-сюда
незаметно  для  меня  самого?  Повернул  голову  налево.   Там   лежит
Наташка.  Я  отворачиваюсь.  Потом  думаю:"Э,  так  ведь это Наташка!"
Снова поворачиваюсь  и говорю:"Давай  в  шашки сыграем?".   Она:"Прямо
щас?".  Наташке делали   операцию  на  день  позже  меня и мы  в шутку
договаривались встретиться  в   реанимации, взять  с  собой  шашки   и
сыграть здесь.

                         ОПЯТЬ НА 9-М ЭТАЖЕ

  Перелажу на свою кровать с каталки. Рядом Славка.

- Это какая палата?
- Десятая.

 Славка  все  время  меня  будит: "Володька!  Не  спи!"  Я частично  в
сознании. Приходит медсестра и обрабатывает шов.

  В первые  дни после  операции я   большей частью  спал. Я  не   спал
только когда  меня  будили.  Как  только  меня  переставали  будить  я
засыпал  снова.  Чувствовал  себя   очень  плохо,  так  плохо, что мне
было уже все равно, плохо мне   или хорошо. Аппетита  вообще не  было,
даже плохого.   Часто   заходил   Славка.   Я   ему   говорил   слабым
голосом: "Слава,  иди  поиграй,   что   тебе   тут   сидеть?    Скучно
ведь."  Славка не давал мне спать.

  Через 2 или 3 дня я встал и  сходил  "строго  на  север  порядка  50
метров".  После   этого Славка   стал водить  меня по   коридору.   Он
брал меня за  руку и мы  наматывали с ним  круги  (коридор   замкнут в
кольцо) время от времени меняя направление, чтобы, как говорил  Славка
не закружилась голова. Причем я заметил, что по часовой стрелке   идти
было почему-то легче.

  В первые дни  после операции мне  снились яркие цветные  сны. И даже
днем,  закрыв  глаза,  я  мог  вызвать  по желанию любой образ. Причем
изображение было  удивительно четким  и подробным.  Часто мне виделась
стена выложенная из золотых кирпичей. Вернее, это был кусок стены, как
бы  висящий  в  воздухе.  При  желании  я  мог поворачивать его вокруг
горизонтальной или вертикальной оси. И стена медленно разворачивалась,
сверкая  отполированными  гранями кирпичей.  Захватывающее зрелище.  Я
часто  жалел,  что  окружающие  этого  не  видят. Еще запомнился образ
какого-то  старого  города.  Этот  образ  был  в  движении. Я летел по
кривым, усыпанным желтыми листьями, улочкам Города на очень  небольшой
высоте. Примерно сантиметров  15-20 от земли.  Все это происходило  на
хорошей скорости, изображение было цветным и объемным.

  Я  теперь  лежал  в  одиночной  палате.  Но  так как я был в тяжелом
состоянии, со  мной в  палате постоянно  находилась тетя  Зина, Мамина
сестра. Первую  неделю -  полторы меня  мучила жажда.  Это происходило
из-за потери крови и я это понимал,  но от этого мне было не легче.  В
день мне разрешали выпить 400 грамм воды. Больше пить нельзя.  Полтора
стакана.  Я  все  это  выпивал  за  5  минут и все остальное время мне
снились  горные  реки,  талые  ручьи,  водопады,  фонтаны  и маленькие
лесные роднички.  В   рту   было ощущение,  что ты  нажевался какой-то
тухлятины и закусил  ее туалетной бумагой.  Каждые полчаса я  вставал,
чистил зубы,  полоскал горло  и потом  долго сидел  у раковины набирая
воду в  рот и,  с сожалением  выпуская ее  обратно. Тем  временем тетя
Зина  выжимала  через марлю гранатовый  сок. Получалась кислая  мутная
жижа, пахнущая кухонной тряпкой,  но тем  не  менее я с жадностью   ее
выпивал.  Зубы от гранат у меня стали совсем черные.

  Аркадий приходил  почти каждый  вечер. Он  где-то раздобыл  и принес
литровую банку черной икры. Но я  не мог есть даже ее. Еще  потом была
красная икра.

  Я  взял  обязательство  надувать  каждый  день  по  30 шаров, считая
вздохи. Первые дни  я надувал по  15-20 шаров за  примерно 60 вздохов.
Затем скатился до 5  шаров в день, но  врачам говорил, что надуваю  по
15  шаров.  Тетя  Зина,  зная  истинное  положение вещей, всплескивала
руками, но молчала.

  Дня через три - четыре  меня повезли на рентген. Ветвицкий    привез
кресло-каталку,   я    погрузился   и  мы   поехали.   Спустились   на
рентгеновский  этаж.  Там  меня  завели  в  кабину и  оставили стоять.
Включили  жесткое  рентгеновское   излучение.  Краем  глаза   я увидел
экран,на который   передавалось изображение  моих   внутренностей.   Я
увидел  темное колечко  в  области  сердца. Колечко  двигалось  в такт
ударам  сердца.   Тогда  я   понял,  что   мне  действительно    вшили
искусственный клапан.

  Аппетита нет никакого, и более того - организм не просто не  требует
пищи,  он  ее  не  принимает.  Меня  кормили творогом. Это была пытка.
Творог был несладким  и очень однородным.  Я говорил:"Его и  живому-то
человеку есть невозможно, а полумертвому  и тем более." Я брал  творог
в рот и держал его там, собираясь с духом. Потом я делал  глотательное
движение стремясь протолкнуть творог по пищеводу. Пищевод стремился  к
обратному и  когда, наконец,  ложка творога  оказывалась в  желудке, я
падал обессиленный  этим противоборством.  Потом пришла  некая Рита  с
разными  глазами  и  научила  меня  запивать  творог  морсом. Это была
дельная мысль

  Славка часто  приходил ко  мне со  всей оравой  - Абдулазис,  Санька
Зайцев,  и  т.д.  Их  очень  трудно  было  выгнать,  чтобы   поставить
например укол, и мои нервы иногда не выдерживали. Я начинал орать.

  Когда я был еще напо