никак не могу поверить, Энсон!
   Она схватила его за обе руки,  и  он,  увидев  такую  свободу  обращения,
понял, что воспоминания, связанные с ним, утратили для нее горечь. Но не для
него - он ощутил, как прежнее чувство, которое он некогда к ней питал, вновь
закрадывается в  душу,  причем  возвращается  и  та  нежность,  с  какой  он
относился к ее жизнерадостности, которую боялся омрачить.
   - Мы проводим лето в Райе. Питу  пришлось  приехать  по  делам  сюда,  на
Восток, - ты, конечно же, знаешь, что я теперь миссис Питер  Хэгерти,  -  ну
так вот, мы взяли с собой детей  и  арендовали  дом  здесь,  поблизости.  Ты
непременно должен к нам наведаться.
   - Но удобно ли это? - спросил он напрямик. - И когда я могу заглянуть?
   - Когда хочешь. А вот и Пит.
   Дверь повернулась, пропуская рослого  мужчину  лет  тридцати  со  смуглым
лицом и коротко подстриженными усиками. Безупречная осанка выгодно  отличала
его от Энсона, чья полнота была особенно заметна под узкой визиткой.
   - Напрасно ты стоишь, - сказал Хэгерти жене. -  Давайте-ка  присядем  вон
там. Он указал на кресла в вестибюле, но Паула медлила в нерешительности.
   - Лучше я поеду домой, - сказала она. - Энсон,  почему  бы...  почему  бы
тебе  не  пообедать  у  нас  сегодня  вечером?  Правда,   мы   только-только
устраиваемся, но если тебя это не смущает...
   Хэгерти сердечно поддержал приглашение.
   - Останетесь у нас до утра.
   Их автомобиль ожидал у подъезда отеля, и Паула  утомленно  опустилась  на
шелковые подушки.
   - Мне так много нужно  тебе  сказать,  -  проговорила  она,  -  что  это,
кажется, безнадежно.
   - Я хочу знать, как ты живешь.
   - Ну, - она улыбнулась Хэгерти, - это тоже разговор долгий. У  меня  трое
детей - от первого брака. Старшему пять лет, среднему четыре, младшему  три.
- Она улыбнулась снова. - Как видишь, я не теряла времени понапрасну, не так
ли?
   - Все мальчики?
   - Мальчик и две девочки. А потом - потом много было всякого, год назад  в
Париже я развелась и вышла замуж за Пита. Вот и все - могу только  добавить,
что я бесконечно счастлива.
   В Райе они подъехали к большому дому близ Приморского клуба, и  навстречу
выбежали  трое  темноволосых,  худеньких  ребятишек,  которые  вырвались  от
английской гувернантки  и  бросились  к  автомобилю  с  невнятными  криками.
Рассеянно и с трудом Паула обняла каждого по очереди,  но  они  приняли  эту
ласку сдержанно, поскольку им, видимо, было ведено не виснуть на маме.  Даже
рядом с их свежими личиками кожа Паулы ничуть не  казалась  увядшей,  -  при
всей ее физической вялости она выглядела моложе, чем  в  день  их  последней
встречи в Палм-Бич семь лет назад.
   За обедом она была немногословна, а потом, слушая радио, лежала на диване
с  закрытыми  глазами,  и  Энсон  уже  подумывал,  не  стеснительно  ли  его
присутствие в столь позднее время. Но в девять часов, когда Хэгерти встал  и
любезно сказал, что оставит их ненадолго вдвоем, она понемногу разговорилась
и стала рассказывать о своем прошлом.
   - Первый мой ребенок, - сказала она, - та старшая  девчушка,  которую  мы
зовем Милочкой, - я чуть не умерла,  когда  узнала,  что  мне  предстоит  ее
родить, ведь Лоуэлл был для меня совсем чужим. Мне даже не верилось,  что  у
меня может быть ребенок. Я написала тебе письмо, но тут же его изорвала. Ах,
Энсон, ты так дурно со мной поступил.
   Снова  меж  ними  началось  прежнее  общение,  которое  то  сближало,  то
разделяло их. В душе Энсона вдруг ожили воспоминания.
   - Ведь ты, кажется, был помолвлен? - спросила она. - С девушкой по  имени
Долли, не помню ее фамилии.
   - Я никогда не был помолвлен. Собирался один раз,  но  никогда  не  любил
никого, кроме тебя, Паула.
   - Полно тебе, - отозвалась она. И продолжала после короткого молчания:  -
Теперь  мне  впервые  хочется  иметь  ребенка.  Понимаешь,  я   влюблена   -
наконец-то.
   Он не ответил, потрясенный ее предательской забывчивостью.  Должно  быть,
она заметила, что это "наконец-то" задело его за живое, а потому добавила:
   - Ты меня тогда очаровал, Энсон, ты мог сделать со мной все, что  угодно.
Но мы никогда не были бы счастливы. Я слишком глупа для тебя. Я не люблю все
усложнять, как ты. - Паула снова помолчала. -  Ты  никогда  не  обзаведешься
семьей, - сказала она.
   Эти слова поразили его, как удар в спину, - из всех  обвинений  этого  он
решительно не заслуживал.
   - Я мог бы обзавестись семьей, будь женщины иными, - сказал он. - Если бы
я не видел их насквозь, если бы женщины не терзали  нас  за  других  женщин,
если бы у них была хоть капля гордости. Если бы только я мог уснуть на время
и проснуться в кругу настоящей семьи - да ведь я для этого и создан,  Паула,
женщины всегда это чувствовали, потому-то я им и нравился. Просто я  уже  не
могу выносить все, что этому предшествует.
   Хэгерти  вернулся  около  одиннадцати;  когда  они  выпили  виски,  Паула
поднялась и сказала, что ей пора спать. Она подошла к мужу.
   - Где ты был, дорогой? - спросила она.
   - Мы выпили по стаканчику с Эдом Сондерсом.
   - Я беспокоилась. Думала, может, ты сбежал от меня.
   Она прильнула головой к его груди.
   - Он такой милый, правда, Энсон? - спросила она.
   - Необычайно, - отозвался Энсон со смехом. Она подняла голову и взглянула
на мужа. - Ну, я готова, - сказала она. Потом обернулась к Энсону. -  Хочешь
увидеть наш семейный гимнастический трюк?
   - Да, - сказал он, притворяясь заинтересованным.
   - Ладно. Алле-гоп!
   Хэгерти легко подхватил ее на руки.
   - Это называется наш семейный акробатический трюк, - сказала Паула. -  Он
относит меня наверх. Ну разве не мило с его стороны?
   - Да, - сказал Энсон.
   Хэгерти слегка наклонил голову и коснулся щекою лица Паулы.
   - И я его люблю, - сказала она. - Ведь  я  тебе  уже  говорила  об  этом,
правда, Энсон?
   - Да, - сказал он.
   - Он самый славный на свете, - ведь правда, мой  дорогой?  Ну,  спокойной
ночи. Алле-гоп! Видишь, какой он сильный?
   - Да, - сказал Энсон.
   - Я там положила тебе пижаму Пита. А теперь сладких сновидений - увидимся
за завтраком.
   - Да, - сказал Энсон.
 
   VIII
   Старшие компаньоны  фирмы  настаивали,  чтобы  Энсон  уехал  на  лето  за
границу. Вот уже целых семь лет он, в сущности, не отдыхал, говорили они. Он
засиделся на месте, надо переменить обстановку. Но Энсон упорно отнекивался.
   - Если я уеду, - заявил он, - то не возвращусь никогда.
   - Но это же глупо, старина. Вернешься через три месяца, и всю твою хандру
как рукой снимет. Будешь здоров, как прежде.
   - Нет. - Он упрямо качал головой. - Если я прерву работу, то уже больше к
ней не вернусь. Прервать работу означает сдаться, а это конец всему.
   - Давай все же рискнем. Если хочешь, уезжай на полгода, - мы  не  боимся,
что ты нас покинешь. Без работы жизнь будет тебе не мила.
   Они взяли на себя все хлопоты, связанные  с  поездкой.  Ведь  они  любили
Энсона, - его любили все, -  и  свершившаяся  с  ним  перемена  нависла  над
фирмой, как туча.
   Рвение,  которое  неизменно  сопутствовало   всякому   делу,   участливое
отношение к равным и подчиненным, неизменная  заразительная  бодрость  -  за
последние четыре месяца нервное перенапряжение заглушило эти  черты,  и  они
сменились унылой суетливостью сорокалетнего человека. При заключении  всякой
сделки он стал теперь лишь обузой и бременем.
   - Если я уеду, то не вернусь никогда, - сказал он.  За  три  дня  до  его
отплытия Паула Леджендр-Хэгерти умерла во время родов.  Я  тогда  часто  его
видел, потому что мы собирались вместе плыть  через  океан,  но  впервые  за
долгие годы нашей дружбы  он  ни  словом  не  обмолвился  со  мною  о  своих
чувствах, и сам я не замечал в нем ни малейших признаков душевного волнения.
Больше всего его заботило, что ему уже тридцать лет, - во  всяком  разговоре
он искал случая напомнить об этом, а  потом  умолкал,  словно  полагая,  что
слова эти вызывают у собеседника череду мыслей, которые красноречиво говорят
сами за себя. Подобно его компаньонам,  я  был  поражен  происшедшей  в  нем
переменой и обрадовался, когда пароход "Париж" пустился  в  путь  по  водной
стихии, разделяющей континенты, и его заботы остались позади.
   - Не выпить ли нам? - предложил он.
   Мы пошли в бар с  чувством  приподнятости,  обычным  в  день  отъезда,  и
заказали четыре "мартини". После первого коктейля он  вдруг  преобразился  -
неожиданно простер руку и хлопнул  меня  по  колену  с  веселым  оживлением,
какого я не замечал за ним уже много месяцев.
   - Ты обратил внимание на ту девушку в красном берете? - спросил он.  -  У
нее румяные щечки, и провожали ее двое полицейских сыщиков.
   - Она и впрямь хорошенькая, - согласился я.
   - Я справился по списку у помощника капитана и узнал, что она  здесь  без
сопровождающих. Сейчас позову стюарда. Вечером мы с ней пообедаем.
   Вскоре он меня покинул, а через час  уже  прогуливался  по  палубе  в  ее
обществе, разговаривая с нею звучным,  звонким  голосом.  Ее  красный  берет
ярким пятном выделялся на фоне зеленовато-серого моря, и  время  от  времени
она стремительно  вскидывала  голову  с  улыбкой,  выражавшей  удовольствие,
любопытство и предвкушение чего-то нового. За обедом мы  пили  шампанское  и
славно повеселились - а потом Энсон играл в бильярд с завидным увлечением, и
некоторые пассажиры, видевшие нас вместе, расспрашивали меня, кто он  такой.
Когда я уходил спать, он и девушка болтали и смеялись на диванчика в баре.
   За время плаванья я видел его реже, чем  мне  хотелось  бы.  Он  пробовал
сколотить компанию из четверых, но для меня дамы не  нашлось,  и  мы  с  ним
встречались только за столом. Правда,  иногда  он  пил  коктейли  в  баре  и
рассказывал мне про  девушку  в  красном  берете  и  про  все  перипетии  их
знакомства, приукрашая их, по своему обыкновению, причудливыми  и  забавными
подробностями, и я радовался, что он снова стал самим собой или, по  крайней
мере, таким, каким я его знал и понимал. Думается мне,  он  бывал  счастлив,
только когда какая-нибудь женщина в него влюблялась, тянулась  к  нему,  как
металлические опилки  тянутся  к  магниту,  способствуя  его  самовыражению,
что-то ему обещая, не знаю, что именно. Быть может, это обещало ему, что  на
свете всегда будут женщины, готовые пожертвовать самой светлой, самой свежей
и  чудесной  порой  своей  жизни,   дабы   хранить   и   оберегать   чувство
превосходства, которое он лелеял в душе.
 
 
 
   Компьютерный набор - Сергей Петров
   Дата последней редакции - 30.11.99