казала, что бороду и усы
она отцу всегда подстригала сама. Ну а прическу - тем более. Надо было
давно снять и выбросить портрет за то, что отец бросил маму с близнецами,
но мама почему-то портрет не выбрасывает.

Но самое интересное в маминой комнате - рыться в ее столе и читать письма.
Потому что это занятие запретное.

Когда-то они это делали с невинным любопытством, уверенные, что у мамы не
может быть от них секретов, как нет у них секретов брат от брата. Какие
могут быть секреты между родными? Но однажды мама, застав их за таким
интересным чтением, объяснила, что чужие письма читать нехорошо. Труднее ей
было объяснить, почему ее письма - чужие. Братья усвоили только одно: что
читать мамины письма надо тайно - и с тем большим усердием принялись за это
занятие в мамино отсутствие. Открывая ящик стола, они чувствовали себя
секретными агентами, выкрадывающими чертежи новейшей подводной лодки. Надо
было заметить расположение бумаг, аккуратно вынуть новое письмо, а потом
вернуть на место, чтобы мама ничего не заметила.

Они играли в агентов, но у них был и обычный интерес, вполне семейный:
вдруг мама снова соберется замуж, вдруг здесь в квартире появится чужой?
Они хотели бы узнать о подобной опасности заранее, чтобы попытаться
защититься. Иван Павлович в этом смысле не в счет: он околачивается уже так
давно, что настоящим мужем стать не сможет - мама держит его в положении
полуприслуги. Но всегда грозит появиться другой!..

Под тремя уже прочитанными раньше письмами в ящике лежало четвертое -
новое. И необычное!

Большой плотный конверт с английской надпечаткой в углу. Адрес тоже был
написан по-английски. А под ним приписано карандашом по-русски:
"Железноводская ул." - для почтальона.

Конверт был распечатан. А внутри на бланке письмо - и тоже по-английски.
Мама по-английски ничего не понимает, а они читают свободно. Мама давно
решила, что очень хорошая специальность для них: сидеть дома и переводить.
Потому они с первого класса несколько лет занимались английским с
учительницей.

Два или три раза мама уже получала английские письма, и она давала им
переводить. Ей бывало приятно убедиться, что они на это способны. А это
письмо почему-то не показала. Или просто не успела? Вряд ли. Скорее, решила
это письмо от них скрыть, поискать переводчика где-то на стороне. Значит, в
этом письме что-то секретное!

Не колеблясь, братья принялись читать. Читать они могут вместе, держа
страницу посредине - зрение у них хорошее.

Бланк с крупными буквами наверху:

Массачуссетский генеральный госпиталь

- Дженерал хоспитал, - неприязненно повторил Борис. - Госпиталь ей
понадобился!

- Лучше бы Дженерал моторс! - подхватил Глеб.

Миссис Кошкарова!

Вынужден с сожалением сообщить Вам, что операцию по разделению Ваших
сыновей мы произвести не сможем. Наше мнение полностью совпадает с мнением
коллег из клиники Медицинского института Санкт-Петербурга.

Вы пишете о том, что хирургия всегда риск. Но проблема состоит в том, что
равный риск здоровью обоих Ваших сыновей в данном случае невозможен.
Степень их неразделенности такова, что для успеха операции надо было бы
заранее решить, кого из двоих оставить в живых, сознательно идя на
заведомую гибель второго. Это означало бы медицинское убийство и невозможно
по этическим соображениям.

Не думаю, что прогресс хирургии дает надежду на проведение такой операции в
близком будущем. Ваши сыновья, как мне представляется, приспособились к
жизни в качестве почти общего существа, и советую Вам смириться с подобным
положением вещей.

Желаю Вам всего лучшего. Преклоняюсь перед Вашим мужеством.

Профессор Уильям Рубль."

Бывают же такие американские фамилии: Ruble. Вообще-то произносится "Рабл",
но пишется буквально - Рубль.

- Разбежалась! - сказал Глеб. - Думала, в Америке все могут. Разрежут как
двойное яблоко.

Им однажды попались два сросшихся яблока на одном черенке. Борька тогда
взял да запустил в окно. Хорошо, никого не убил внизу.

Значит, мама все еще надеется, что ее близнецы смогут сделаться нормальными
людьми! Борис подумал об этом без благодарности: настолько очевидна была
несбыточность такой надежды, что лучше бы и не бередить.

И Глеб только разозлился на маму. Конспираторша! Подарочек приготовила ко
дню рождения! Думала, войдет и скажет: "Собирайтесь, мальчики, едем в
Америку разделяться!" Это только амебы запросто делятся - без вредных для
себя последствий.

Они вдвоем вложили письмо обратно в плотный американский конверт и
аккуратно положили в ящик на прежнее место. Прикрыли тремя старыми
письмами - будто и не читали.

Не трогая больше ничего в маминой комнате, братья зашагали в свою комнату.
Складываясь-раскладываясь, складываясь-раскладываясь. И нечего им мечтать о
свободе!

Самое лучшее занятие для них - сидеть за столом и переводить с английского.
Перевести какой-нибудь роман полный приключений, в котором герой любит,
дерется, побеждает, путешествует по всей планете в поисках клада или
справедливости... А самим, тем временем, гулять до уборной и обратно.

- Выходит, если бы этот американский Рубль не знал заранее, кто выживет, а
кто - нет, он бы взялся, - сказал Борис. - Кинуть жребий - он согласен.

- Как будто в этом разница, если так и так один выживает. Жребий или не
жребий, - не то заспорил, не то согласился Глеб.

- Разница... - задумчиво промолвил Борис. - Разница...

Борис подумал, что лишние люди, случается, умирают. Даже довольно часто. И
тем самым освобождают близких от своего присутствия. Умирают злые, умирают
больные - и оставшимся становится легче. А если бы... если бы один из них
двоих умер? Если бы Глеб умер? Пришлось бы срочно сделать операцию, чтобы
освободить оставшегося в живых. Освободить его, Бориса!.. Если только
возможно кому-то из них умереть одному, если только болезнь и сама смерть
не перетечет с кровью и к другому, как перетекают даже настроения. И мысли
тоже... А вдруг и эта мысль - перетечет?! Вдруг Глеб поймет, о чем сейчас
мечтает брат?!.. Нет-нет, не мечтает - просто "проигрывает варианты"...

А Глеб подумал, что все-таки американский Рубль не сказал окончательно, что
операция невозможна, он ведь пишет: "вряд ли в ближайшее время..." А вдруг
изобретут в медицине такое, что можно будет запросто выпустить их с Борькой
брат от брата на волю?! Ну не в следующем году, а лет через десять. Им ведь
исполнится всего по двадцать семь! Может быть, очень может... Американский
Рубль будет теперь думать. До маминого письма он не знал и не думал, а
теперь будет думать...

- Ленка сегодня придет, - сказал Борис.

Сказал, чтобы резко переменить мысли, чтобы не перетекали к Глебу опасные
мечты.

- Интересно, хахаль у нее уже есть? - мечтательно предположил Глеб.

- Само собой! В школе они только и делают, что трахаются. Когда все вместе.

Школа - это место, где все вместе. Борису и Глебу такое даже вообразить
трудно. Человек сто, даже больше - и все вместе. Ходят, болтают,
обнимаются.

Раза два к ним приходили ребята из школы. От них-то у Бориса и Глеба все
сведения о школе, о девочках; слова, которым их не учила мама. Ленка тоже
кое-что рассказывает о школьной жизни, но иначе, от нее слово "целка",
например, они узнать не могли. А какое хорошее слово! Образное. Раза два
или три приходили, но потом куда-то исчезли.

- А чего делать, если не трахаться? В десятых классах сейчас десять
процентов целок. Которых никому трахать не захотелось.

- Ты что ли считал? - насмешливо спросил Борис.

Он и сам думал, что не может сохраняться больше целок, но его злила
уверенность Глеба.

- Значит - сосчитали. Осмотр устроили - и сосчитали!

Глеб сказал - и тут же очень зримо представил себе: осмотр девочек. Так и
надо их всех - осматривать! И ощупывать заодно.

Дальше говорить на эту тему не имело смысла - только себя растравлять.

Когда вернулась мама, они усердно занимались.

- Ну как вы тут без меня, мальчики?

- Нормально! - с излишней бодростью откликнулся Глеб.

Он опасался, как бы мама по их настроению не почувствовала, что они читали
ответ из Дженерал хоспитал.

- Куда сбегала, Мышка? - ревниво спросил Борис.

- Куда я могу от вас бегать? Как всегда - по магазинам.

Сейчас чего-нибудь приготовлю быстренько, чтобы перекусить до гостей.
Вечером будут всякие угощения, так что я вам пока немного сделаю, хорошо?

Борис предпочел бы много - и сейчас, и вечером. Они оба любят поесть, Борис
даже немного больше. Но все равно толстые они одинаково: общая кровь
разносит питание и все уравнивает. Может быть даже, кто-то один из них мог
бы есть и пить за двоих, но второй ни за что бы не согласился сидеть рядом
и только смотреть, как жует брат.

- Ленка еще когда придет, - сказал Глеб. - Опоздает, как всегда. А нам
ждать.

- Хорошо-хорошо, - засмеялась мама, - сделаю полный обед. Мужчин надо
кормить. Мужчинки вы мои, - и она потрепала их по головам. Правой рукой -
Бориса, левой - Глеба.

Братья под мамиными руками крутили головами, а Глеб еще и старался боднуть
лбом ласкающую руку.

- Лука жареного побольше, - напутствовал Борис.

После еды им захотелось спать. Они сидели за тем же столом, но перед ними
лежали уже не учебники, а газеты. Они любят читать газеты, мама нарочно
выписывает для них, а сама не читает. Но после еды спать хотелось больше,
чем читать. Однако каждый старался не показать себя соней перед братом,
каждый хотел сказать потом: "Это ты задрых, а я сидел читал", но сонная
кровь переливалась из одной головы в другую, мозги затуманивались.

- Это ты заснул, - пробормотал Глеб.

У Бориса не нашлось сил заспорить.

Головы клонились, подбородки упирались в грудь.

Продремали они, наверное, около часа, Первый очнулся Борис. Как всегда
после дневного сна, голову застилал тяжелый дурман. Да брат еще гнал свою
дурманную кровь.

- Эй, хватит! - толкнул он щупальцем Глеба.

Так же трудно очнулся и Глеб.

- Ну что, не пришла еще? - ошалело спросил он.

- Больно быстро хочешь.

Можно было наконец приняться за газеты.

Для газет у них существует особый прием: широко разворачивают номер, и
Борис читает левую полосу, а Глеб - правую. А потом тычут пальцем в самое
интересное, чтобы брат быстро просмотрел самое интересное. Это у них
называется "перекрестный метод".

Борис свою полосу прочитал быстро - просмотрел по диагонали, потому что там
оказалось большинство экономики: пусть о ней читает противный Иван
Павлович. А Глебу попалась статья про мафию - и он застрял.

- Давай дальше, - дернул Борис. - Чего у тебя?

- Погоди. Представляешь, он в бронированном "мерседесе" всегда, а все равно
достал снайпер - когда дверца открылась.

- От всего не предохранишься, - философски заметил Борис. - Давай дальше!

- Погоди ты, - дернул к себе и Глеб.

Они бы снова шумно заспорили как утром, но услышали звонок и разом
помирились: Лена пришла!

Веселая мордочка заглянула в комнату.

- Привет, мальчики! Как ваше нерушимое единство?

Ленка совсем своя. И братья ее не стесняются. Потому она может шутить на
тему их - нет, не уродства, а особенности.

- Нерушимое единство крепнет, скрепленное братскими узами! - в тон ей
отрапортовал Глеб.

- Сейчас разденусь.

Она имела в виду - снимет пальто. Хотя могла бы раздеться гораздо
интереснее.

Ленка снимала пальто, потому что на улице была какая-то погода. А у Бориса
и Глеба пальто вообще не было. Или плаща. Хотя они знали теоретически, что
плащ похож на пальто, только он еще и против дождя.

Лена вошла уже окончательно.

- Ну поздравляю, мальчишки. Вот вам от меня.

И она с лихим стуком поставила на стол две одинаковых чашки.

- А поцеловать? - потребовал Борис.

- Сейчас, мальчики!

И она, не давая им встать, забежала со спины и поцеловала Бориса в левую
щеку, а Глеба в правую.

- Вот так. Ну, что новенького? Крепнут узы?

Что у них может быть новенького?

- Вот ты пришла, - сообщил Борис.

- Приехала с орехами, - добавил Глеб, глупо хихикнув.

- Какая же я новенькая? Я - старенькая.

- Совсем молодая, - серьезно заверил сестру Борис.

Не такую уж сестру - двоюродную.

- Молодая, как яблочко, - подхватил Глеб. - Как персик.

Леночка уселась на диван, обнаружив обтянутые черными чулками коленки. И
даже ляжки до половины, потому что уехала наверх короткая юбка. Братья
развернулись вместе со стульями - примерно так же разворачивается на месте
тракторный бульдозер - и оказались лицами к дивану.

- Как персик, - повторил Глеб тоном эксперта и протянул сильную правую руку
к леночкиному колену.

- Да ну вас, мальчишки!

Леночка сдвинулась в сторону Бориса, но и он протянул сильную левую к ее
колену.

- Чулки порвете!

Братьев охватил неведомый прежде задор. До сих пор они лишь мечтали о
женщинах, доходили в своих мечтах до экстаза - но никогда не притрагивались
вот так нежно и настойчиво к настоящей женщине. Хотя бы и к сестре. Да и не
к сестре, а к кузине, и вообще просто к девочке, которая совсем голая под
коротеньким платьем.

- Растаешь ты, что ли, если тронуть тебя? - сказал Борис.

- Будешь тронутая, только и всего! - объяснил Глеб.

И они придвинулись ближе к дивану.

- Вы прямо как наши мальчишки в классе, - засмеялась Леночка. - Те тоже
руки распускают.

- А мы тоже учимся! - сказал Борис.

- Заочно, - добавил Глеб.

- Вот и трогали бы - заочно, - засмеялась Леночка.

- Трогали бы - за! - поправил Глеб.

Борис потянулся к леночкиному боку левой рукой, Глеб - правой, и они обняли
бы ее вместе, но она быстро подтянула ноги, вскочила на диван и, перешагнув
через руку Бориса, ускользнула.

Вдвоем им ее не поймать. Если не придет сама.

- А давайте танцевать! - догадался Борис. - Мы никогда не танцевали.

- А теперь попробуем! - посулил Глеб.

- Как же вы сможете? - удивилась Леночка.

- Так и сможем! - заверили братья хором.

И встали.

Встали так резко, что один стул упал, а другой сильно покачнулся, но
устоял.

Им нужно совершить целый маневр, чтобы поднять то, что упало за спиной:
опять разворачиваться с изяществом бульдозера. И пришлось бы
разворачиваться: нельзя же будет танцевать, если под ногами будет путаться
стул.

Но Леночка их опередила, шмыгнула под рукой Бориса, быстро подняла стул - и
осталась у них за спиной. Братья продолжили маневр, стараясь повернуться в
ней фасадом, но Леночка снова скользнула под рукой Бориса.

- Чего ты ее выпускаешь? - закричал Глеб на брата. - Хватай!

- Чего ты скачешь? - закричал Борис на сестру. - Стой! Будем мы танцевать
или нет?!

- А музыка? - хихикнула Леночка.

- У нас есть музыка! - хором объявили братья. - Врубим маг.

- Ну давайте, - смилостивилась Леночка. - Я включу. Где у вас?

Глеб хотел ответить: "Там же, где у всех!", но не решился.

Леночка поставила пленку.

- Ну что, мальчишки, как мы будем?

Она шла к ним навстречу, смеясь, и Борису показалось, что она идет к ним
почти совсем раздетая и спрашивает: "Ну как мы будем?" имея в виду совсем
другое.

Борис ощутил восторг и страх, странное восхитительное чувство, в котором
страх был так же необходим, придавая особенную остроту восторгу.

Глеб смотрел на Леночку и думал, как было бы здорово, если бы нашлись и
двойные девочки, близнечихи; ну пусть бы и не сросшиеся, а просто
одинаковые - по сестре на брата.

А так идет к ним одна - и смеется. Думает, они растеряются, надвигаясь на
нее одну - вдвоем.

- Так и будем! - заверил Глеб, широко раскрывая свою правую руку.

- Так и будем! - подтвердил Борис, и точно так же раскрыл свою левую.

Леночка шагнула совсем близко, и наружные сильные руки братьев сомкнулись
за ее спиной.

Близнецы затопали не в такт, каждый потянул Леночку к себе, и в результате
она оказалась прижатой к внутренним ногам, к ложбине между животами, к
средостению, а недоразвитые ручки-щупальца легли ей на груди.

- Ой, мальчики, руки-то уберите!

- Какие же это руки? - гордо возразил Глеб.

- Руками мы бы не стали, - тоном оскорбленного достоинства заявил Борис. -
Руками другие хватаются, которые нахалы. А это же так - рудименты. Да и
деваться им больше некуда. Если не отрезать.

- Рудименты-грудименты! - объяснил Глеб.

Впервые они словно хвастались своими странными щупальцами.

И Леночка удовлетворилась таким объяснением. Она давала понять, что лапать
ее так бесстыдно руками, конечно же, нельзя, ну а рудиментами - можно.
Недоразвитые щупальца похожи на детские ручки, получалось, что ее как будто
бы ласкает маленький ребенок. А ребенку все позволено.

Быстрая музыка сменялась медленной, но в их топтании ничего не менялось.
Щупальца застыли в своем положении как в блаженном обмороке.

- Хитрые вы, на халяву хотите, - хихикала Леночка.

- Это как - "на халяву"? - не поняли близнецы.

- Ой, как же вы живете? Простых слов не знаете. На халяву - оно и есть, на
халяву. Как еще?

- У тебя, значит, здесь халявы торчат?

И щупальца особенно вкрадчиво сжали достигнутые и уже ставшие как бы
рассекреченными объекты.

- Нет, это вам на халяву.

- Значит, это у нас такие халявики? На тебя навострились.

- Ой, какие вы смешные, мальчишки!

Но мальчишкам было не до смеха. Восторг и страх усиливался, каждый из
близнецов тянул Леночку в свою сторону, но наконец Глеб первым понял, что
можно заняться более интересным делом и стал своей сильной правой рукой
задирать леночкину коротенькую юбку.

И Борис сразу же стал делать то же самое.

- Вы что, мальчики? - Леночка все еще смеялась, но уже скорее по инерции.

- Ничего... сейчас... ничего...

Юбчонка задралась, под ней обнаружилась еще одна шелковистая восхитительная
преграда, не имеющая ничего общего с грубыми мужскими трусами, и пальцы
неумело заскользили по ней, как неподкованные копыта по блестящему льду.

- Вы что, мальчики?! Пустите! Я же сестра. Пустите!

- Ничего... сейчас... ничего...

Сильные руки братьев, скользившие по запретным шелкам, уже почти не
удерживали Леночку, но она не отстранялась, словно другие - невидимые -
руки еще крепче прижали ее к этой горячей дрожащей живой стене.

- Вы с ума сошли... Тетя Вера войдет...

Да-да, сейчас у них просто танцы, а по-настоящему надо потом.

- А чего? Просто танцуем... Ты приходи, когда одни...

В этот момент мама действительно вошла. Шаги в коридоре за музыкой все трое
не расслышали.

- Сейчас будем ужи... - с разбегу заговорила мама. Запнулась, и докончила
совсем другим тоном: - Ужинать будем сейчас. Иван Павлович пришел.

Они и не слышали звонка.

- А мы, тетечка Верочка, танцуем, - объяснила Леночка, опуская юбку.

- Я вижу. Веселитесь.

- А хотите, я вам чего-нибудь помогу? Мы уже почти потанцевали.

- Помоги, - явно обрадовалась предлогу мама. - У меня еще салат майонезом
не заправлен.

- Нужен очень - твой-йонез... - пробурчал Глеб.

Леночка оторвалась от братьев, и Борис подумал, что мама может увидеть на
брюках горб, не предусмотренный фасоном. Да и у Глеба, наверняка, такой же.
Леночка пусть бы видела, а маме - нельзя.

Глеб подумал то же самое. И не только подумал, но и взял поспешно книгу со
стола, словно страсть к чтению его вдруг охватила. Взял книгу, но не к
глазам ее поднес, а как бы случайно прикрылся. Роль фигового листка
досталась затесавшейся между газетами тригонометрии.

- Тангенс угла измерить хочешь? - спросил Борис, когда мама с Леночкой
вышли.

Но Глеб еще не успокоился и не мог улыбаться вместе с Борисом.

- Ленка сказала "почти потанцевали", - вспомнил он мечтательно. - А как бы
с ней совсем дотанцевать!

Они прочно уселись за стол, и ожидание праздничных угощений охладило Глеба.

- Мамаша на Ленку ругаться будет, - сказал Борис.

Нельзя было сказать "Мышка будет ругаться": Мышка не может ругаться по
такому поводу - только строгая мамаша.

- Не, не будет при противном Палыче. И Ленка наябедает, что она не
виновата, что это мы к ней полезли.

- Подумаешь, полезли. В школе только все и лезут. Даже на уроках! -
вдохновенно фанта