зировал Борис. - За партами сидят парами, а под партой
руками шарят. Училка про спряжение говорит, и они в это время шарят.
Халявочки да халявики друг другу щупают.

- Халявки-халявики, большие да маленькие, - пропел Глеб.

- Ленке чего, мамаша на нас может потом ругаться, что двое на одну, -
самокритично сказал Борис. - Вот если бы близнечихи пришли, тогда бы на
всех хватило. И на них, и на нас.

- Сиамочки - под пузом ямочки! - Глебом владели рифмы.

Вернулась мама, торжественно неся большую латку. А следом Леночка с миской
салата. Обе шли - как будто и не случилось ничего.

- Сейчас-сейчас, мальчики. Сейчас еще Иван Павлович. Он там свой сюрприз
заканчивает.

В предвкушении сюрприза Борис и Глеб ощутили даже некоторую симпатию к
обычно противному Ивану Павловичу: когда человек приносит подарок, это
многое в нем извиняет.

Вошел наконец и Иван Павлович, внес графин с темной жидкостью.

- Вот, молодые люди, по случаю вашего юбилея вам вишневое вино. Домашнее.
Градусов в нем почти нет.

Графин был знакомый: мама рассказывала, что она его принесла в приданое. А
ей он достался еще от бабушки. Значит, Иван Павлович подарил только вино, а
графин пожалел, налил в мамин. Другого от него и ждать нечего.

- А почему градусов нет? - разочаровался Глеб. - Будто мы не взрослые.

- Вот через год отпразднуем совершеннолетие, тогда и отметим чем-нибудь
настоящим. А пока еще для вас вино полудетское.

Иван Павлович старался шутить, не понимая, что он шутить не умеет, лучше и
не пытаться.

Вина Борис и Глеб до сих пор не пили. Вообще никакого алкоголя. Даже пива.
Раньше мама говорила "рано", а теперь говорит "дорого". Иван Павлович мог
бы разориться по случаю дня рождения, а он - "полудетское". Да разве от
него чего-нибудь дождешься?

- Ну давайте, все на столе, - скомандовала мама.

Иван Павлович суетливо разливал свое полудетское, возглашая:

- Сначала за именинников... Теперь за мать новорожденных, так сказать, за
виновницу...

Последнее прозвучало почти двусмысленно: словно мама виновата, что таких
родила.

А Леночка почему-то все время рассказывала, как интересно у них преподают
химию. Опыты хорошо ставят.

Градусов в вине Ивана Павловича совсем не чувствовалось, головы у Бориса и
Глеба с каждым тостом становились яснее и яснее.

Когда мама вышла поставить чайник, а Иван Павлович почему-то увязался ей
помогать, Борис протянул левую ногу и потрогал ею ногу Леночки. Тоже
поставил опыт: проверить, какая будет реакция. Леночка слегка сдвинулась.
Тогда Глеб потрогал ее правой ногой. Леночка сдвинулась было обратно, но
там ее уже ждала нога Бориса. Братья действовали так синхронно, словно
управлялись одной общей головой.

- Ну, мальчишки, вы сегодня играете! Как кони.

Сказано это было скорее одобрительно.

Вернулись взрослые, и Леночка снова заговорила про опыты. А Борису с Глебом
хотелось произвести только один опыт - с участием Леночки, и потому самое
слово "опыт" в ее устах звучало для них как намек.

После чая Леночка сразу заторопилась, чмокнула братьев в щеки, а когда те
полезли было с ответными поцелуями, засмеялась и ускользнула. Им же ее не
схватить, пока сама не захочет.

Исчез и Иван Павлович, не стал докучать своим присутствием.

- Вот и праздник прошел, - сказала мама. - Проходят, и не заметишь. И
никакое Пал-Пал принес не вино. Даже и не почувствовала.

И мама стала напевать: "лишь один не спит, пьет шампанское". Очень давно
она не пела.

- Чего ты, Мышка, какой он тебе "Пал-Пал"?! - грубо оборвал Борис.

- Пал-Пал - не попал, - откликнулся Глеб.

- Не попал, - засмеялась мама. - Очень нужен!.. - А сейчас бы хорошо -
шампань. У нас в салоне говорили "шампунь". Ваш папа сначала не понимал.

- А давай сейчас купим шампуня! Сходим вместе, Мышка! И будем сами
праздновать!

Борису показалось, что его никогда еще не осеняла такая великолепная мысль.

- Прибежала Мышка, Мышка-коротышка, - мурлыкал Глеб.

- Ложитесь, мальчики, ложитесь. Мы и так сами лучше всех празднуем.
Ложитесь, - шепнула мама, - я в пирог особенной травки положила, чтобы вам
что-нибудь приснилось.

С общего согласия близнецы улеглись на спины. И сразу замолчали в ожидании
чудесного сна.

Дверь тихо открылась и мама вошла к ним в комнату. Когда-то давно она
всегда заходила поцеловать их перед сном, но потом перестала, сказала:
"Хватит, вы уже взрослые". И вот - вошла.

Неслышно, как мышка, она подошла и молча погладила по головам. Оба замерли
под ее рукой.

- Бедные вы, бедные, - прошептала она наконец. - Взрослые уже. Взрослые
мужчины, да? А живем тут как в монастыре.

Она гладила их по головам, потом ее маленькие ладошки спустились ниже - на
шеи, на плечи.

- Кто же вас выберет, кто пожалеет? Какая девушка?

Мама гладила их по плечам, по груди. Они боялись пошевелиться.

- Я во всем виновата, что родила вас такими. Я. Я и одна помочь вам могу.
Кто же кроме мамы вас полюбит? Кроме мамы и помочь вам некому.

Из окна в комнату вливался слабый свет. И близнецы не отрываясь смотрели,
как мама встает, медленно расстегивает халат - а под халатом она оказалась
как Венера из эрмитажного альбома.

- Я ведь тоже не старая, мальчики мои. Может, понравлюсь вам.

По радио часто передают арию, которую поет сладкий тенор: "И вот она без
покрывала вдруг предстала предо мной".

Но никогда Борис и Глеб не смели думать, что счастье, доступное оперному
красавцу, достанется и им.

Но мама медлила.

Не мама - мышка. Женщина, прекрасная как на картине - и маленькая родная
Мышка.

Она стояла со стороны Глеба. И Борис видел, как поднялась сильная правая
рука брата и потянулась к Мышке. Маленькая Белая Мышка вздрогнула от
прикосновения, вытянулась и сразу наклонилась, шепча:

- Мальчики мои... кто же... какая другая...

Она гладила обоих, но больше доставалось Глебу, который был ближе.

Глеб вскочил бы, чтобы обнять женщину и повалить на тахту, если бы не висел
на нем гирей брат. А так оставалось принимать ласки и ждать, что быстрая
Белая Мышка что-нибудь сделает сама.

А Борису сделалось страшно. Это был не сладостный страх, пережитый недавно
с Леночкой, а страх панический, позорный. Тогда с Леночкой была игра, он не
мог идти до конца и Леночка не ждала от него этого - и потому можно было
играть роль настойчивого и страстного мужчины. А сейчас не игра, сейчас не
притворишься, сейчас надо доказать свое мужество на деле... Но вдруг не
получится?! Вдруг он опозорится?! Постыдный страх наростал, захотелось в
уборную, немедленно в уборную! Единственное желание, единственная страсть.

- Идем скорей, - хрипло сказал он. - Дупелиться. Не могу.

- Ты чего?

- Идем, говорю, скорей! Дупель-шесть!

Борис дернулся, чтобы привстать, таща за собой Глеба.

Почти всегда подобные позывы возникают у них в резонанс, но сейчас Глеб был
весь захвачен непривычными ласками и резонанс разладился.

- Лежи ты!

- Идем! Скорей!

- Ну что вы, мальчики, идите, - шепнула Белая Мышка. - Я же никуда не
денусь. Подожду.

Как были, голые, они заковыляли в уборную. Глеб слегка ворчал, но скоро
ощутил, что цель похода близка и ему. Но при этом первым бздуном показал
себя Борька - даже и удачно получилось.

Борис же едва успел донести свой груз до цели. Но все-таки - успел. И
пережил облегчение, как громадное наслаждение, почти равное предстоящему.

- Я тоже, - пришлось признаться Глебу.

И Борис с удовольствием расслышал, что брат выдал примерно такую же
порцию - а притворялся, что не хочет!..

Отдупелившись, они весело пришагали назад.

Мышка лежала, натянув одеяло на самый нос.

- Все в порядке? - спросила она обыденно.

И вопросом этим сделалась еще ближе и родней: значит, между ними нет стыда,
ничего не нужно скрывать, стесняться - как не стесняются друг друга
поневоле Борис с Глебом.

Страх у Бориса прошел совершенно: как получится, так и получится. Перед ним
была ждущая женщина - но и мама, родная Белая Мышка, которая все поймет и
не станет презирать его за то, что в первый раз может получиться не так уж
здорово.

- Животом - хрипло сказал Глеб.

Скомандовал.

А какое право он имеет - командовать?!

- На спину, - ответил Борис.

Они видели ночью фильм по телеку, и там мужчина лежал на спине. Можно и
так, значит.

Если бы лечь животом, Мышка оказалась бы со стороны Глеба - и значит, он
надвинулся бы на нее первым. А если на спине, выберет она. Кого она
выберет?

- Животом давай! - повторил Глеб.

- Не ссорьтесь, мальчики, не ссорьтесь. Все будет хорошо. Ложитесь на
спинки, очень хорошо.

У них-то, раскормленных, "спинки"!

Маму они слушаются, и Глеб больше не спорил. Дружно спиной вперед близнецы
вползли на тахту. И Мышка оказалась со стороны Бориса.

Он потянулся к ней, в первый раз робко погладил такую белую, такую нежную
кожу. Мышка выпрямилась, стоя на коленях. И руки, и щупальца приподнялись к
ней навстречу. А ее ласкающие ладони спускались от головы, от шеи - ниже...
ниже...

Глеб попытался приподняться правым боком вслед за своей рукой, но большего
он сделать не мог, прикованный к борькиной туше.

А Борис - Борис еще был не совсем готов, и Мышка это увидела, ощутила. Она
поцеловала Бориса и, стоя на коленях, перешагнула к Глебу.

Вот она - столько лет запретная зона! И наконец Глеб оказался в ней
законно. Зона ждала его, устроена для него... Все чувства сосредоточились в
одной точке, как в боеголовке стартующей ракеты.

Дерганья Глеба напрягали и Бориса. Теперь и он был готов, совершенно готов.

Глебу казалось, он несется в каком-то неведомом пространстве, ускоряется -
и головка взорвалась мягким сладким взрывом.

Нетерпение Бориса стремительно возрастало, пьяная от наслаждения кровь
брата туманила голову, и Борис тоже взорвал свой заряд - из солидарности.

Но взрыв произошел далеко от цели.

Глеб лежал в блаженном изнеможении. Вместе с наслаждением он испытал и
полное моральное удовлетворение: ну вот он и настоящий мужчина.

А Борису сделалось стыдно. Чем они занимаются! то-есть - с кем!.. И к тому
же - без толку. Не донес. А Глеб - Глеб все сделал по-настоящему,
по-мужски...

Мышка гладила Глеба.

- Вот и хорошо, вот и умница... А ты, Боренька?

Ее рука протянулась - и нащупала последствия катастрофы.

- Не вытерпел. Конечно, куда ж вытерпеть, когда рядом такое. Ну ничего, ты
тоже молодец. В следующий раз ты - первый.

Борис почти утешился. Успокоился. С кем они занимались? Да с Мышкой же, с
Белой Мышкой. И больше никого здесь нет. Мышка вся своя, стыдиться ее не
нужно...

- Спите теперь, мальчики, - Мышка поцеловала обоих особенными мягкими
губами. - Спите...

И исчезла.

Привычные слова просились на язык.

"Во дает, - чуть не сказал Глеб. - Дала!"

И не сказал.

"Лучше, чем с девчонками в школе, - чуть не сказал Борис.

- Те сами не умеют, а Мышка научит".

И тоже не сказал.

Не нужно было говорить.

Нужно было оставаться в новом незнакомом мире, в котором не говорят простых
слов. Как во сне...

Наутро они завтракали как обычно. И никто не напоминал о том, что случилось
ночью. Ни она, ни они.

Глеб усмехался про себя, но виду не показывал. Он чувствовал себя хозяином
дома, повелителем. Еще вчера он был мальчиком, который должен слушаться
маму. А сегодня он мужчина - и пусть женщина знает свое место.

А Борис думал, что если бы кто-то посмотрел сейчас на их семью со стороны,
то никогда бы не догадался, что за столом сидит не мать со своими
близнецами, а любовница с любовниками. А может быть, и про многих других -
не догадываются? Живет себе одинокая мать с сыном, или отец с дочерью, или
брат с сестрой - и кто знает, чем они занимаются по ночам?.. То есть с ними
за столом не мама, с ними их Белая Мышка, но ведь и в других странных
семьях найдется Кошечка или Курочка.

Потом Мышка ушла в свою комнату и уселась за машинку, а Борис с Глебом
старались учить уроки, но у них не очень получалось. Они ведь стали совсем
другими, случилось то, о чем они мечтали как о недостижимом счастьи,
предаваясь жалким детским наслаждениям - случилось, вопреки их уродству! И
после этого учить уроки, как вчера или позавчера? Мир изменился, а уроки
остались?

День рассеял чары. Братья больше не пребывали в незнакомом мире - не во
сне, но как бы за гранью яви и сна. Они сидели в своей надоевшей зеленой
комнате, и слова просились наружу.

- А интересно бы сюда какую-нибудь отличницу! - предположил Глеб. - Урок
анатомии и физиологии провести.

- Или училку молодую. Светлану Иванну лучше всего. - храбрясь подхватил
Борис.

- Светочку-Котлеточку.

Светлана Ивановна как раз и преподавала анатомию и физиологию.

- Интересно, она ученикам своим дает? - уже уверенно продолжил дискуссию
Борис.

- Отличникам.

- Или наоборот: объясняет на опыте тем, кто плохо понимает.

- Тогда все скажут, что плохо понимают.

- А мы бы ей сами урок анатомии устроили! - догадался Борис. - Такой
анатомии она больше нигде не увидит!

Да-да, они не только инвалиды, не только жалкие уроды. Они - чудо света.
Так что еще и непонятно, стыдиться ли им своего устройства, или гордиться
небывалым строением? По настроению. До сих пор они чаще стыдились. Но,
может быть, зря? Заурядных одинарных людей миллиарды, и кому они интересны?
А они - двойные - единственные! А уж учительнице анатомии интересно бы
вдвойне посмотреть на них - раздетых, чтобы разглядеть все их анатомические
секреты.

Посмотреть. И испытать на себе.

Стыдиться им себя - или гордиться собой?

Оказывается, все зависит от точки зрения.

В воображении Бориса возникла сцена приема где-нибудь в Голливуде: они с
Глебом в специально сшитом двойном смокинге (мама такой, пожалуй, не
сошьет) идут мимо дам в стотысячных туалетах, мимо мужчин в смокингах же; у
всех в руках хрустальные бокалы с шампанским, все поздравляют их,
единственных и неповторимых сиамских близнецов, а внизу ждет новенькая
машина от Дженерал моторс - "кадиллак", например...

Интересно, что за рулем всегда будет Борис, потому что руль в машинах
слева. Правда, в Японии выпускают машины с правым рулем, но Голливуд в
Америке, и Дженерал моторс в Америке, а в Америке на машинах руль слева.
Глеб будет завидовать, но ничего не поделаешь...

И тут Борис вспомнил, что одной рукой машину не поведешь, а жалким
щупальцем ни руль крутить не получится, ни переключать передачи.

А Глеб в это время придумал, что именно в них должна влюбиться какая-нибудь
кинозвезда. И не какая-нибудь, а самая-самая - кто сейчас вместо Софи
Лорен? Влюбится, потому что обычные мужья ей надоели, а вот такого -
двойного - нет ни у кого. Еще и найдутся другие многие звезды и звездочки,
которые попытаются их отбить, так что самой первой и самой догадливой
придется держаться за них всеми ручками. А они еще подумают, оставаться ли
с ней...

Мышка заглянула к ним перед обедом.

- Ну что, мальчики, котлеты есть будете? Я фарш купила. Знаете, сколько
теперь фарш стоит? Самый изумительный взяла, парной. Нельзя же мужчинам без
мяса!

Мышка торжественно и многозначительно подкладывала им котлеты, они жадно
ели и думали, что вчерашняя ночь повторится снова.

По радио запел хор на слова Пушкина: "Восстань, боязливый!" Дальнейших слов
было не разобрать, но самые первые - самые интересные. Но к близнецам
заклинание Пушкина уже не относилось. В первую ночь - пожалуй, в первую
ночь заклинание бы пригодилось, особенно Борису, но теперь он уже это
преодолел.

И Мышка снова неслышно пробралась к ним. На этот раз Борис наконец-то попал
в запретную зону. В запретный рай... Так вот та ось, вокруг которой
вращается Вселенная. Или, по крайней мере, - Земля!

Земля вращалась все быстрее; и вдруг ось начала резко вибрировать - как
волчок, исчерпавший вращение (папа когда-то подарил игрушку). И не только -
ось. Мышка вся дергалась в судорогах - бедная маленькая мокрая Мышка.

Борис испугался было, что сделал что-то не так, даже собственное его
райское блаженство от испуга ослабло, но потом что-то вспомнил, сообразил,
что этого-то Мышка и хотела. В этих вибрациях ее мечта и ее награда!
Насколько же мощнее и дольше ее вибрации, по сравнению со сладким взрывом
боеголовки. Землетрясение - рядом с горячим гейзером!..

А Глеб ей вчера землетрясения организовать не смог. И значит, вчера у Мышки
получилась только репетиция, зато сегодня - настоящая премьера!

Глеб порадовался за Борьку, что брат его догнал в развитии. И не ревновал,
что с Борькой Мышка поймала полный кайф. Потому что вчера Глеб ее разбудил
для радостей - как Спящую Красавицу от долгого сна. Вчера разбудил - ну а
сегодня заплясала.

И вдруг он как-то спокойно понял, что глупо они подозревали подряд всех
заказчиков, никто ее не раздевал после отца. Мышка столько лет ждала и
терпела, терпела и ждала. И дождалась. Поэтому теперь Мышка больше
благодарна им, чем они - ей...

- Ой, мальчики, - шептала Мышка, - мальчики...

И еще что-то - совсем неразборчиво.

Шептала, пока они не заснули.

Борису приснилось, что он один. Отделился. Собственная отдельность снилась
ему не раз, но никогда - так ясно. Вот он просыпается - и он один. Правый
бок затянут кожей точно так же как левый. А прошлое - прошлое было нелепым
сном: будто родился сросшись с братом и жил так, словно с огромной живой
опухолью на боку. Но наконец нелепый сон кончился и он просыпается - один.
Отдельный человек. Такой как все. Ничего больше не надо: быть отдельным,
таким как все! Вот он вскакивает - легко и свободно, и от легкости
подпрыгивает почти под потолок. Поворачивается, наклоняется, идет сам куда
хочет - и не нужно никакого другого счастья! Идет в уборную. Даже пойти
самому в уборную, спустить самому штаны, не подлаживаясь под брата - уже
счастье!

Да, хотелось в уборную... Борис проснулся. И еще не пошевелившись, еще не
слыша дыхание брата, только по привычному чувству натяжения в правом боку
понял, что то был сон. Что по-прежнему он прикован к брату так крепко, что
каторжник с цепью на ноге - свободный человек.

И вспомнилось письмо из Дженерал хоспитал, о котором он старался не думать.
Письмо, в котором американский профессор объяснял, что разъединить
близнецов можно было бы, но выживет при этом только один. И потому они не
возьмут на себя такое решение.

Хорошо им рассуждать об этике - свободным одинарным людям. Хорошо
советовать привыкнуть и терпеть! А если бы этот профессор, этот Рубль
родился таким - он бы терпел?! Неужели не понять, что лучше жить одному,
чем мучиться вдвоем?!

Глеб тоже видел очень яркий сон. Как будто они летят куда-то на самолете -
в Америку, наверное - и стюардесса склоняется над ними, говоря: "Дабл
уиски... Двойное виски", склоняется все ниже, превращаясь в кинозвезду, ту
самую - кто сейчас вместо Софи Лорен? - и шепчет: "Дабл секс... Двойной
секс".

Сон Глеба оказался в руку - по крайней мере, отчасти. Через два дня
позвонил мистер Лив, американец.

Мама, как обычно, сняла трубку: Борису и Глебу никто не звонит, даже
учителя - знают, что их необычные школьники всегда дома и приходят когда
хотят, без звонка.

Мама сняла трубку и слушала сначала в недоумении:

- Мистер?.. Не знаю... Ах, Борис Яковлевич, так бы сразу и сказали!

И объяснила братьям:

- Помните, был такой заказчик. Или не помните. Раз розы принес -
изумительные. Но все равно не в моем вкусе. Он тогда был Левинский, а
теперь мистер Лив.

Когда-то в Ленинграде этот Левинский писал диссертацию по химии, но в
Америке он свою химию забросил, и явился к близнецам в качестве рекламного
агента. Или даже не рекламного - в Америке множество разновидностей
агентов, больше, чем в России.

Мама открыла ему дверь - и заглянула через минуту, шепнув:

- Опять явился с розами! Но они же сейчас бешеных денег!

Следом вошел и мистер Лив, как-то особенно лоснясь - щеками, пуговицами,
пряжками.

- Почему вы здесь сидите? - сразу зашумел он. - Вы сидите на деньгах и не
хотите шевелиться! Как и все в этой стране. Я закл