тебя не
пугает,  что  несбыточная  твоя  мечта  рассеется, едва лишь ты очутишься на
страшном  мосту,  что  перекинут  от Времени к Вечности? Неужто ты дерзнешь,
представ  перед  престолом  всевышнего,  солгать:  "Я  здесь  ради тебя, мой
создатель!" - и в это время грешными очами искать земную свою утеху? А вдруг
этот  бренный  кумир  души твоей, теперь такой же ничтожный червь, как и ты,
ползая  у  ног  твоего  судии, изобличит в этот решительный миг бессовестную
твою  ложь  и  предоставит  тебе,  обманутой  во всех своих ожиданиях, одной
молить  творца  о  милосердии,  которое  этот  злосчастный и себе-то едва ли
вымолит,  -  что тогда? (Громче и настойчивее.) Что тогда, горе ты мое? (Еще
крепче   прижимает  ее  к  своей  груди,  смотрит  на  нее  сосредоточенным,
пронизывающим  взглядом,  затем  внезапно  отстраняется.)  Больше  мне  тебе
сказать  нечего...  (Воздев правую руку.) Царю мой и боже мой! Я за эту душу
более  пред  тобой  не  отвечаю.  (Луизе.)  Делай что хочешь. Принеси своему
красавцу  жертву, которой возрадуется искушающий тебя бес и из-за которой от
тебя  отступится  твой  ангел-хранитель. Иди! Возьми на себя все свои грехи,
возьми  и  этот,  последний  и  самый  страшный, и если бремя покажется тебе
легким,  то положи еще сверху мое проклятие... Вот нож... Пронзи свое сердце
и... (плача навзрыд, бросается к выходу) и сердце своего отца!
 Луиза (срывается с места и бежит за ним). Папенька! Постой! Постой!  О,
нежность бывает еще жесточе и самовластней  тиранства!  Что  мне  делать?  Я
больше не могу! Как мне быть?
 Миллер. Если поцелуи твоего возлюбленного жгут сильнее, чем слезы отца,
- что ж, тогда умри!
 Луиза (после мучительной внутренней борьбы, довольно твердо). Отец! Вот
тебе моя рука! Я хочу... Боже мой! Боже мой! Что я  делаю?  Чего  я  хочу?..
Клянусь тебе, отец... Горе мне, горе! Я кругом виновата...  Будь  по-твоему,
отец!.. Свидетель бог, вот так... вот так  я  уничтожу  последнюю  память  о
Фердинанде! (Разрывает письмо.)
 Миллер (не помня себя от радости, обнимает ее). Узнаю мою дочь! Смотри!
Ты отреклась от возлюбленного, но зато осчастливила  отца.  (Смеется  сквозь
слезы и прижимает ее к себе.) Дитя мое! Дитя мое!  Нет,  я  никогда  не  был
достоин тебя! И за что это мне,  такому  дурному  человеку,  господь  послал
такого ангела!.. Луиза, утешение мое!.. Господи!  Я  в  сердечных  делах  не
знаток, но как больно вырывать из сердца любовь - это-то уж я понимаю!..
 Луиза. Но только прочь из этого края, отец! Прочь из этого города,  где
подруги надо мной смеются и где опорочено мое доброе имя!  Прочь,  прочь  от
тех мест, где все мне напоминает об утраченном блаженстве!  Дальше,  дальше,
как можно дальше!..
 Миллер. Куда хочешь, дитя мое! По милости божией хлеб всюду  растет,  и
господь пошлет мне охотников  послушать  мою  игру.  Да,  да,  пропадай  все
пропадом, а мы уедем! Я переложу на музыку сказание о  твоем  злосчастье,  я
спою песнь о дочери, из любви к отцу разбившей свое сердце, с этой  балладой
мы будем ходить от двери к двери, и нам не горько будет  принимать  подаянье
от тех, у кого она вызовет слезы.


СЦЕНА ВТОРАЯ

 Те же и Фердинанд.

 Луиза (первая замечает его и, вскрикнув,  бросается  в  объятия  отца).
Боже! Вот он! Я погибла!
 Миллер. Где? Кто?
 Луиза (отвернувшись, кивает в сторону майора и еще теснее прижимается к
отцу). Он. Это он! Оглянись, отец! Убить меня, - вот зачем он пришел!
 Миллер (увидев Фердинанда, отступает). Как? Вы здесь, барон?

 Фердинанд медленно приближается, останавливается прямо против Луизы и
 вперяет в нее пристальный, проникающий в душу взор.

 Фердинанд (после молчания).  Застигнутая  врасплох  совесть,  благодарю
тебя! Ты сделала чудовищное  признание,  зато  скорое  и  правдивое,  -  мне
незачем прибегать к пытке... Добрый вечер, Миллер!
 Миллер. Скажите, ради бога, барон, что вам здесь нужно? Зачем  вы  сюда
пришли? Чем объяснить это ваше вторжение?
 Фердинанд. Прежде в этом доме отсчитывали секунды до встречи  со  мной,
прежде здесь тоска по мне повисала  на  гирях  медлительных  стенных  часов,
прежде здесь с нетерпением ожидали,  когда  же  наконец  колебание  маятника
предвозвестит мой приход. Почему же теперь я появляюсь нежданный?
 Миллер. Уходите, уходите, барон! Если в вашем сердце осталась еще  хоть
искра милосердия, если вы не  хотите  умертвить  ту,  которую  вы  будто  бы
любите, то бегите отсюда, не медлите ни секунды! Как только  вы  переступили
порог моей хижины, благодать божья от нее отлетела. Вы накликали беду на мой
кров, а прежде здесь царила радость. И вам  все  еще  мало?  Вам  непременно
хочется растравить раны,  которые  злополучное  знакомство  с  вами  нанесло
единственному моему ребенку?
 Фердинанд. Вы чудак, отец! Ведь  я  же  пришел  сообщить  вашей  дочери
приятную новость!
 Миллер. Опять  надежды,  а  потом  снова  отчаяние?  Уходи!  Ты  всегда
приносишь несчастье! Выражение твоего лица ничего доброго не предвещает.
 Фердинанд. Предел моих желаний наконец достигнут! Леди Мильфорд,  самое
грозное препятствие для нашей любви, только  что  уехала  за  границу.  Отец
одобряет мой выбор. Судьба улыбается нам. Счастливая звезда наша восходит. Я
верен своему обещанию: сейчас поведу мою невесту к алтарю.
 Миллер. Ты слышишь, дочь моя? Слышишь, как он глумится над несбывшимися
твоими надеждами?.. Что  ж,  продолжайте,  барон!  Обольстителю  так  оно  и
подобает,  -  истощайте  свое  остроумие  по  случаю  вами   же   содеянного
преступления!
 Фердинанд. Ты думаешь, я шучу? Клянусь честью, нет! Слово мое  истинно,
как любовь моей Луизы, и я исполню его так же свято, как соблюдает она  свои
клятвы, - я не знаю ничего более священного, чем ее  клятвы...  Ты  все  еще
сомневаешься? На ланитах моей прелестной супруги все еще не вспыхнул румянец
счастья? Странно! Значит, ложь в этом доме -  ходячая  монета,  если  правду
здесь ни во что не считают. Вы не доверяете моим  словам?  Так  поверьте  же
этому письменному доказательству! (Бросает Луизе ее письмо к гофмаршалу.)

 Луиза развертывает письмо и, смертельно побледнев, падает без чувств.

 Миллер (не замечая этого, майору). Что это  значит,  барон?  Я  вас  не
понимаю.
 Фердинанд (подводит его к Луизе). Зато она поняла меня прекрасно!
 Миллер (склоняется над ней). О боже! Дочь моя!
 Фердинанд. Бледна как смерть!.. Вот  сейчас  твоя  дочь  мне  нравится!
Никогда еще не была так прекрасна твоя  благочестивая,  твоя  добродетельная
дочь, как в это мгновенье, когда у нее помертвело лицо. Дуновение  Страшного
суда, снимающее лоск со всякой лжи, стерло с этой великой мастерицы  румяна,
которые даже духов света ввели в заблуждение. Это  лучшее  из  выражений  ее
лица! Впервые предо мною подлинный ее лик! Дай  мне  поцеловать  ее.  (Хочет
нагнуться.)
 Миллер.  Назад!  Прочь!  Не  береди  ты  моего  родительского   сердца,
мальчишка! Я не оградил ее от твоих ласк, но уж от надругательств твоих я ее
защитить сумею.
 Фердинанд. Отстань от меня, несносный старик! Мне до тебя нет дела!  Не
лезь ты в эту игру, тем более что она явно проиграна! Впрочем,  может  быть,
ты хитрее, чем я думал? Уж не помогал ли ты шестидесятилетним  своим  опытом
дочкиным шашням, уж  не  опозорил  ли  ты  почтенные  свои  седины  ремеслом
сводника? О, если это не так, тогда ложись и  умирай,  горемыка!  Время  еще
есть. Ты еще можешь безмятежно почить, утешая себя  сладостным  самообманом:
"Я был счастливым отцом!" Еще мгновение - и ты швырнешь эту ядовитую гадину,
это исчадие ада туда, откуда она приползла, ты проклянешь  и  самый  дар,  и
того, кто тебе его послал, и,  богохульствуя,  сойдешь  в  могилу.  (Луизе.)
Отвечай, несчастная! Ты писала это письмо?
 Миллер (Луизе, предостерегающе). Дочь моя, ради  бога!  Не  забудь!  Не
забудь!
 Луиза. О мой отец, это письмо...
 Фердинанд. Попало не по адресу? Да будет же благословен  Случай,  -  он
совершал такие дела, какие и не снились умствующему рассудку, и на  Страшном
суде он сумеет оправдаться  лучше,  нежели  хитроумие  всех  мудрецов...  Ну
конечно, Случай!.. О, без воли божией и воробей не упадет на  землю,  отчего
же Случаю не подвернуться там, где нужно сбросить личину с дьявола?.. Я  жду
ответа! Ты писала это письмо?
 Миллер (не отходя от Луизы, умоляюще). Смелей, дочь моя! Смелей!  Скажи
только "да" - и дело с концом.
 Фердинанд. Забавно! Забавно!  Отец  -  и  тот  обманут!  Все  обмануты.
Посмотри, даже у нее, потерявшей совесть, язык не повернется выговорить  эту
последнюю ложь! Поклянись грозным всеправедным судией! Ты писала это письмо?
 Луиза (после  мучительной  внутренней  борьбы,  во  время  которой  она
бросала вопросительные взгляды на отца, твердо и решительно). Да, я.
 Фердинанд (от ужаса замирает на месте). Луиза! Нет! Клянусь моей душой,
ты лжешь! Сама невинность сознается под пыткой в злодеяниях, о которых она и
не помышляла. Я задал тебе вопрос  в  слишком  резкой  форме.  Ведь  правда,
Луиза, ты призналась только потому, что я был с тобой слишком резок?
 Луиза. Я созналась в том, что было на самом деле.
 Фердинанд. Да нет же, нет же, нет! Это не ты писала. Это совсем не твоя
рука. А если б даже и твоя, то разве подделать почерк труднее,  чем  разбить
сердце? Скажи мне правду, Луиза... или нет, нет, не говори! Скажешь  -  и  я
погиб... Ну солги, Луиза, ну солги! Если  б  ты  сумела  с  самым  невинным,
ангельским видом солгать мне  сейчас,  убедить  мой  слух  и  зрение,  подло
обмануть мое сердце, в тот же миг, Луиза, вся  правда  покинула  бы  мир,  а
добру пришлось бы, точно придворному низкопоклоннику, гнуть свою  непокорную
выю! (Робко, дрожащим голосом.) Ты писала это письмо?
 Луиза. Да, клянусь грозным всеправедным судией!
 Фердинанд (после некоторого молчания, с глубокой скорбью).  О  женщина,
женщина!  С  каким  лицом стоишь ты сейчас передо мной! Предлагай ты с таким
лицом  райское  блаженство,  у  тебя  не  найдется  покупателей  даже  среди
осужденных  на вечную муку... Знала ли ты. Луиза, чем ты была для меня? Нет!
Не  может быть! Ты не знала, что ты была для меня _всем, всем!_ Как будто бы
жалкое,  ничего  не  значащее  слово,  а  между  тем его не вместить и самой
вечности.  Целые  миры  движутся  в  нем  по  своим  орбитам... _Все!_ И так
преступно этим играть?.. Ужасно!
 Луиза. Вы выслушали мое признание, господин фон Вальтер.  Я  сама  себя
осудила.  А  теперь  уходите!  Оставьте  дом,  где  вам  причинили   столько
огорчений!
 Фердинанд. Хорошо, хорошо! Ведь я же спокоен... Спокоен, говорят, и тот
земной край, над которым пронеслась чума... Так же точно и  я...  (Подумав.)
Еще одна просьба, Луиза...  последняя!  У  меня  голова  горит,  точно  я  в
лихорадке. Хочется чего-нибудь прохладительного.  Принеси  мне,  пожалуйста,
стакан лимонаду.

 Луиза уходит.


СЦЕНА ТРЕТЬЯ

 Фердинанд, Миллер.
 Долгое время оба молча ходят из угла в угол.

 Миллер (наконец останавливается и печально смотрит на майора).  Дорогой
барон! Быть может, вам станет легче, если я вам скажу, что мне  вас  глубоко
жаль?
 Фердинанд. Довольно об этом, Миллер! (Снова прохаживается.)  Миллер!  Я
не могу вспомнить, как я попал к вам в дом, по какому случаю?
 Миллер. По какому случаю, господин майор? Вы же хотели  учиться  играть
на флейте. Разве вы забыли?
 Фердинанд (живо). Я увидел вашу дочь!

 Молчание.

Вы  не сдержали своего слова, мой друг! Вы обещали мне, что наши уроки будут
происходить  в  уединении и спокойствии. Вы обманули меня - вы продавали мне
скорпионов.  (Видя,  что  Миллер  взволнован.)  Полно,  старик, не печалься!
(Растроганный, обнимает его.) Ты не виноват ни в чем!
 Миллер (утирая слезы). Господь видит!
 Фердинанд (мрачно  задумавшись,  снова  начинает  ходить  по  комнате).
Непонятно, до странности непонятно с нами играет бог! На тонких,  незаметных
нитях часто висят непомерные тяжести. О, если бы человек знал,  что,  вкусив
от этого плода, он вкусит смерть! Да, если б он знал!.. (Быстро ходит взад и
вперед, затем, в сильном волнении,  берет  Миллера  за  руку.)  Старик!  Мне
слишком дорого стоили те два-три урока на  флейте,  которые  ты  мне  дал!..
Впрочем, и ты ничего не выигрываешь...  Ты  тоже  теряешь...  теряешь,  быть
может, все. (Удрученный, отходит от него.) Не в добрый  час  вздумалось  мне
учиться играть на флейте!
 Миллер  (стараясь  не  показать  своего  волнения).  Что-то  долго  нет
лимонада. Пойду посмотрю... Вы уж меня извините...
 Фердинанд. Спешить некуда, дорогой Миллер. (Про себя.) Особенно отцу...
Побудьте со мной!.. О чем бишь я хотел вас  спросить?..  Да!  Луиза  -  ваша
единственная дочь? Кроме нее, у вас нет детей?
 Миллер (с нежностью). Кроме нее, у меня никого  нет,  барон...  Да  мне
больше никого и не надо. Такой девушки, как она,  вполне  достаточно,  чтобы
завладеть всем моим родительским сердцем. Сколько было во мне любви,  я  всю
ее потратил на дочь.
 Фердинанд (потрясен до глубины души). О!..  Будьте  любезны,  добрейший
Миллер, узнайте насчет лимонада.

 Миллер уходит.


СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

 Фердинанд один.

 Фердинанд.  Единственное  дитя!..   Сознаешь   ли   ты   это,   убийца?
Единственное! Слышишь, убийца? Единственное! У этого человека на всем божьем
свете только и есть что его инструмент и его единственное... И ты хочешь его
отнять? Отнять у нищего последний грош? Сломать костыли и швырнуть их калеке
под ноги? Как же так? Неужели у меня хватит  на  это  духу?  Вот  он  спешит
домой, с нетерпением ожидая, когда же наконец  увидит  он  свою  ненаглядную
дочь, вот он входит, а  она  лежит  -  увядший,  мертвый,  по  злому  умыслу
растоптанный  цветок,  последняя,  единственная  его  надежда,  никогда   не
изменявшая ему... И вот он все стоит над ней, все стоит, и  ему  не  хватает
воздуха, и его отсутствующий взор напрасно  обнимает  вдруг  опустевшую  для
него вечность,  ищет  бога  и  уже  не  может  обрести  его,  и,  еще  более
опустошенный, возвращается  вспять...  Боже!  Боже!  Ведь  и  у  моего  отца
единственный  сын...  Единственный  сын,  но  все  же  не  единственное  его
сокровище...

 Молчание.

Впрочем,  что  же  это  я? Кого теряет старик? Может ли девушка, для которой
священное  чувство  любви  всего  лишь игрушка, составить счастье отца?.. Не
может!  Нет,  не  может!  Я  хорошо  сделаю, что раздавлю гадину, пока она и
родного отца еще не успела ужалить.


СЦЕНА ПЯТАЯ

 Миллер, Фердинанд.

 Миллер (входя). Сейчас подадут, барон. Бедняжка сидит п горько  плачет.
Она даст вам напиться своих слез вместе с лимонадом.
 Фердинанд. Если бы только слез!.. Мы с вами говорили о музыке,  Миллер.
(Достает кошелек.) Я у вас до сих пор в долгу.
 Миллер. Да ну! Да что! Эх, барон, оставьте! За кого вы меня принимаете?
За вами не пропадет, а вы уж меня не обижайте, - поди, не в последний раз мы
с вами видимся нынче.
 Фердинанд. Ничего не известно. Возьмите, возьмите!  Все  мы  под  богом
ходим.
 Миллер (смеясь). Ну вот еще! Насчет смерти, барон,  за  вас,  я  думаю,
бояться не приходится.
 Фердинанд. Бояться есть чего.  Разве  вы  не  знаете,  что  юноши  тоже
умирают, - девушки и юноши, эти мертворожденные  надежды,  неосуществившиеся
мечты обманутых отцов?.. Кому не грозят ни болезни, ни старость,  тех  часто
убивает наповал удар грома... Ваша Луиза тоже не бессмертна...
 Миллер. Она мне послана богом.
 Фердинанд. Не прерывайте меня... Повторяю, она не бессмертна.  Для  вас
только и свету в оконце что ваша дочь. Вы привязались к  своей  дочери  всем
сердцем и всей душой. Это опасно,  Миллер!  Только  доведенный  до  отчаяния
игрок ставит все на одну карту. Шальною головой называем мы  купца,  который
все свое достояние грузит на одно судно. Советую вам  над  этим  подумать...
Что же вы не берете денег?
 Миллер. Как, сударь? Весь этот туго набитый кошелек? Что же это  такое,
ваша милость?
 Фердинанд. Мой долг - вот это что такое! (Бросает  кошелек  на  стол  с
такой силой, что по столу  рассыпаются  золотые  монеты.)  Надоел  мне  этот
мусор!
 Миллер (поражен). Господи Иисусе! Серебро так не  звенит.  (Подходит  к
столу в ужасе.) Что это? Барон, барон, ради  всего  святого!  Бог  с  вами,
барон! И что вы только делаете?  Вот  что  значит  рассеянность!  (Всплеснув
руками.) Да ведь тут... или я рехнулся, или это... вот как бог  свят,  самое
настоящее, неподдельное, чистое червонное золото!.. Отвяжись, сатана! Не  на
такого напал!
 Фердинанд. Вы что сегодня пили - старое или молодое вино?
 Миллер (грубо). А, чтоб вас! Да вы что, не видите?.. Золото!
 Фердинанд. Ну и что же?
 Миллер. Черт возьми! Я же вам говорю, я же вам всеми святыми клянусь  -
золото!
 Фердинанд. Да, правда! Вещь неплохая.
 Миллер (немного помолчав,  подходит  к  нему  решительно).  Сударь!  Я
человек простой, откровенный если вы хотите  втянуть  меня  в  какое-нибудь
некрасивое дело, потому как  за  что-нибудь  хорошее  таких  больших  денег,
ей-ей, не дадут...
 Фердинанд  (растроган).  Успокойтесь,  дорогой  Миллер!  Такие  большие
деньги вы давно уже заработали  честным  трудом,  а  подкупать  вашу  чистую
совесть - упаси бог, мне это и в голову не приходило!
 Миллер (прыгает как сумасшедший). Так, значит, они мои! Мои! С ведома и
согласия господа бога! (Подбегает к двери и кричит.) Жена! Дочь! Ура!  Идите
сюда! (Возвращается.) Боже милостивый! Как же это на меня нежданно-негаданно
свалилось такое несметное богатство? Чем я  его  заслужил?  Чем  я  за  него
отплачу? А?
 Фердинанд. Только не уроками музыки, Миллер...  Этими  деньгами  я  вам
плачу (внутренне содрогнувшись), я вам плачу (помолчав, с  грустью)  за  тот
счастливый сон, в каком целых три месяца являлась мне ваша дочь.
 Миллер (схватывает его руку и крепко пожимает). Ваша милость!  Будь  вы
простым, незаметным мещанином (живо) и не полюби вас моя девчонка, да  я  бы
ее заколол  своими  руками!  (Приближается  к  кошельку  с  деньгами  вдруг
помрачнев.) Ну, вот теперь у  меня  все,  а  у  вас  ничего...  Стало  быть,
выходит, я должен все-таки отказаться от своего счастья? Так, что ли?
 Фердинанд. Не беспокойтесь, друг мой! Я  уезжаю,  а  в  стране,  где  я
собираюсь поселиться, деньги этой чеканки не имеют хождения.
 Миллер (впился глазами в золото в полном восторге).  Стало  быть,  оно
останется у меня? У меня?.. Жаль только, что вы уезжаете...  Посмотрели  бы,
какой я стану важный, как буду  нос  задирать!  (Надевает  шляпу  и  козырем
проходит по комнате.) Стану давать  уроки  музыки  только  в  самых  богатых
домах, стану курить табак "Три короля" номер пять... Я не я  буду,  если  не
брошу свои грошовые заработки! (Направляется к выходу.)
 Фердинанд. Постойте! Замолчите и  спрячьте  деньги!  (С  расстановкой.)
Помолчите только этот вечер. И доставьте мне удовольствие - с этого  дня  не
давайте больше уроков музыки.
 Миллер (хватает Фердинанда за жилет весь сияя,  еще  восторженнее).  А
дочка, дочка-то моя, сударь! (Отпускает его.) Для  мужчины  деньги  -  тьфу,
деньги - тьфу! Картофель, рябчик - мне все едино, -  наелся,  и  ладно  вот
этот сюртук я готов  таскать  до  самой  смерти,  только  бы  на  локтях  не
светился. Для меня это чепуха. Но девчонке все  эти  блага  вот  как  нужны!
Теперь я ей так в глаза и буду смотреть: чего ни захочешь - пожалуйста...
 Фердинанд (живо прерывает его). Замолчите! О, замолчите!
 Миллер (с еще большим  воодушевлением).  Она  у  меня  и  по-французски
выучится как следует, и менуэт танцевать, и петь, - да так, что про нее и  в
газетах напечатают. Чепчик  у  нее  будет,  какой  только  дочке  надворного
советника под стать, будет у нее и кидебарри, или как он там называется -  и
пойдет молва о дочери скрипача по всей округе!
 Фердинанд (в страшном  волнении  схватывает  его  за  руку).  Довольно!
Довольно!  Ради  создателя,  замолчите!  Помолчите  только   сегодня!   Иной
благодарности я от вас не требую.


СЦЕНА ШЕСТАЯ

 Те же и Луиза с лимонадом.

 Луиза  (подает  майору