о работать изо дня в день, что бы там  ни
     случилось. Мы должны нести свой крест.
Нокс (под руку с ней идет к окну). Посмотри - люди снуют по улице как  ни  в
     чем не бывало. В этом есть что-то неестественное:  кажется,  будто  они
     знают, но им нет дела.
Миссис Нокс. Если бы они знали, Джо, перед нашими окнами собралась бы  толпа
     зевак. Старайся не думать об этом.
Нокс. Я знаю, что не надо об этом думать! У тебя,  Эмили,  есть  религия.  Я
     очень рад, что она тебя поддерживает. А у  меня  этого  нет.  Я  упорно
     работал, чтобы завоевать  себе  положение  и  быть  респектабельным.  А
     сколько молоденьких приказчиц я уволил из магазина за то,  что  они  по
     вечерам опаздывали на полчаса! И вдруг моя собственная дочь исчезает на
     две недели и не дает о себе знать, телеграфирует только, что она жива и
     просит нас не беспокоиться!
Миссис Нокс (показывает на улицу). Джо! Смотри!
Нокс. Маргарет! С мужчиной!
Миссис Нокс. Джо, беги скорей! Догони ее, спаси ее!
Нокс (медлит). Пожимает ему руку... идет к подъезду...
Миссис Нокс (энергично). Слушайся меня! Задержи этого человека, пока  он  не
     ушел.

          Нокс выбегает из комнаты. Миссис Нокс с тревогой смотрит
          на  улицу,  потом  открывает окно и высовывается. Входит
          Маргарет   Нокс,  возбужденная  и  раздосадованная.  Это
          сильная,    мускулистая   девушка   восемнадцати   лет с
          широкими   ноздрями   и  дерзким  подбородком.  Веселая,
          решительная,   даже   заносчивая,   когда   она   чем-то
                          раздражена, как сейчас.

Маргарет. Мама!

          Миссис Нокс отступает от окна и поворачивается к дочери.

Миссис Нокс (сурово). Что скажете, мисс?
Маргарет. Ах, мама, пойди удержи папу, чтобы он не делал сцены на улице.  Он
     бросился к нему и кричит: "Вы увели  мою  дочь!"  Все  останавливаются.
     Скоро перед домом соберется толпа. Постарайся его успокоить.

           Нокс возвращается с красивым молодым морским офицером.

Маргарет. Ах, мосье Дювале, мне так неприятно, так стыдно. Мама,  это  мосье
     Дювале, он был так добр ко мне. Мосье Дювале, это моя мать.

                             Дювале кланяется.

Нокс. Француз! Этого еще недоставало!
Маргарет  (раздраженно).  Папа,  пожалуйста,  будь  вежлив  с  джентльменом,
     который оказал мне большую услугу.. Что он о нас подумает?
Дювале (непринужденно). Но  это  вполне  естественно.  Я  прекрасно  понимаю
     мистера Нокса. (По-английски он говорит лучше, чем Нокс, так как изучал
     этот язык и в Англии и в Америке).
Нокс. Если я ошибаюсь, я готов принести извинение. Но я желаю знать, где моя
     дочь провела последние две недели.
Дювале. Могу вас уверить, что она была в самом надежном месте.
Нокс. Быть может, вы мне скажете, что это  за  место?  Я  сам  могу  судить,
     насколько оно надежно.
Маргарет. Холоуэйская тюрьма. Достаточно надежно?
Нокс и миссис Нокс. Холоуэйская тюрьма!
Нокс. Ты связалась с суфражистками?
Маргарет. Нет. И жаль, что не связалась. Я бы могла испытать то же самое, но
     только в более приятной компании. Пожалуйста, садитесь,  мосье  Дювале.
     (Садится между столом и диваном.)

          Миссис  Нокс,  ошеломленная, садится против нее за стол.
                       Нокс остается посреди комнаты.

Дювале (садясь на диван). Это пустяки. Маленькое приключение. Пустяки.
Маргарет (упрямо). Задержана за  пьянство  и  нападение  на  полицию!  Сорок
     шиллингов или месяц тюрьмы!
Миссис Нокс. Маргарет! Кто обвинил  тебя  в  этом?  Маргарет.  Полисмен,  на
     которого я напала.
Нокс. Ты хочешь сказать, что ты действительно это сделала?
Маргарет. Да. Это удовольствие я себе, во всяком случае,  доставила.  Я  ему
     выбила два зуба.
Нокс. И ты преспокойно сидишь здесь и говоришь мне такие вещи?
Маргарет. А где я, по-твоему, должна сидеть?  Какой  смысл  в  том,  что  ты
     говоришь?
Нокс. Моя дочь в Холоуэйской тюрьме!
Маргарет. Все женщины в Холоуэйской тюрьме - чьи-то дочери. Право же,  папа,
     ты должен примириться с этим. Если бы ты просидел в камере четырнадцать
     дней, пытаясь с этим примириться, ты бы понял, что я совсем не в  таком
     настроении, чтобы на меня таращили глаза, пока  ты  стараешься  убедить
     себя, будто этого не могло быть. Такие вещи случаются  каждый  день,  о
     них читаешь в газете - и думаешь, что так и полагается. Ну так вот: это
     случилось со мной, и дело с концом.
Нокс (слабея, но не сдаваясь). Но с тобой  это  не  должно  было  случиться!
     Неужели ты не понимаешь?
Маргарет. Мне кажется, это ни с кем не должно случаться.  Однако  случается.
     (Порывисто встает.) Право же, я, кажется, лучше пойду  и  поколочу  еще
     какого-нибудь полисмена и вернусь в Холоуэй, чем  толковать  без  конца
     все об одном и том же. Если ты хочешь выгнать меня из дому, выгоняй,  и
     чем скорее, тем лучше.
Дювале (вскакивает с места). Это немыслимо,  мадемуазель.  Ваш  отец  должен
     думать о своем положении. Если он  выставит  дочь  за  дверь,  это  его
     погубит в глазах общества.
Нокс. А, так это вы ее подстрекали? А разрешите спросить, при чем здесь вы?
Дювале. Я здесь, потому что вы меня пригласили, и притом  очень  настойчиво.
     Но на мой  счет  вы  можете  не  беспокоиться.  Я  принимал  участие  в
     печальном  инциденте,  который  привел  вашу  дочь   в   тюрьму.   Меня
     приговорили к двум неделям без права  замены  штрафом  на  том  нелепом
     основании, что я должен был ударить полисмена кулаком. Знай я об  этом,
     я бы с удовольствием это сделал, но я не  знал  и  ударил  его  по  уху
     башмаком - должен сказать, что это был великолепный мулине  ногой.  Мне
     сообщили, что я повинен в гнусном поступке, но из  уважения  к  Entente
     cordiale   ["Сердечному   согласию"   (франц.)]   мне   будет   оказано
     снисхождение. Однако мисс Нокс, которая пустила в ход кулаки,  получила
     месяц, но с правом замены штрафом. Я об этом  не  знал,  пока  меня  не
     выпустили, после чего первым делом уплатил штраф. А  затем  мы  явились
     сюда.
Миссис Нокс. Джо, ты должен вернуть джентльмену его деньги.
Нокс (покраснев). Разумеется. (Достает деньги.)
Дювале. О, что вы! Это неважно.

                        Нокс сует ему два соверена.

     Ну, если вы настаиваете... (Прячет деньги.) Благодарю вас.
Маргарет. Я вам так благодарна, мосье Дювале.
Дювале. Не могу ли я быть вам еще чем-нибудь полезен, мадемуазель?
Маргарет. Пожалуй, если вам все равно, вы лучше уходите сейчас, а уж мы  тут
     до чего-нибудь договоримся.
Дювале. Разумеется. Мадам! (Поклон.) Мадемуазель! (Поклон.) Мосье!  (Поклон.
     Выходит.)
Миссис Нокс. Не звони, Джо! Ты сам можешь проводить джентльмена.

          Нокс  поспешно  выпроваживает  Дювале.  Мать  и дочь. не
          говоря  ни  слова,  растерянно  смотрят  друг  на друга.
          Миссис   Нокс  медленно  садится.  Маргарет  следует  ее
          примеру.  Снова  смотрят  друг  на  друга.  Мистер  Нокс
                               возвращается.

Нокс  (отрывисто  и  сурово).  Эмили,  ты  сама  должна  поговорить  с  ней.
     (Обращаясь к Маргарет.) Я оставляю тебя с матерью. Я свое слово  скажу,
     когда  узнаю,  что  ты   ей   сообщишь.   (Уходит,   величественный   и
     оскорбленный.)
Маргарет (с горьким смешком). Вот об этом-то мне и  говорила  суфражистка  в
     Холоуэе. Он все сваливает на тебя.
Миссис Нокс (укоризненно). Маргарет!
Маргарет. Ты знаешь, что это правда.
Миссис Нокс. Маргарет, если ты так ожесточена, я не вижу смысла  говорить  с
     тобой!
Маргарет. Я, мама, не ожесточена, но я не могу болтать  чепуху.  Видишь  ли,
     для меня это все  очень  реально.  Я  это  выстрадала.  Со  мной  грубо
     обращались. Мне выкручивали руки  и  иными  способами  заставляли  меня
     кричать от боли.  Швырнули  в  грязную  камеру  к  каким-то  несчастным
     женщинам, словно я мешок угля, который высыпают в погреб. А между  мной
     и другими была только та разница, что я давала сдачи. Да, давала!  И  я
     еще хуже делала. Я  держала  себя  совсем  не  как  леди.  Я  ругалась.
     Говорила скверные слова. Я сама слышала, как у  меня  срывались  слова,
     которых я как будто и  не  знала,  словно  их  говорил  кто-то  другой.
     Полисмен повторил их на суде. Судья сказал,  что  отказывается  верить.
     Тогда полисмен протянул руку и показал  два  зуба,  которые  я  у  него
     выбила. Я сказала, что так оно и было, что я  сама  ясно  слышала,  как
     говорю эти слова, а в школе я  три  года  подряд  получала  награду  за
     примерное  поведение.  Бедный  старенький  судья   приставил   ко   мне
     священника, чтобы тот узнал, кто я такая, и установил,  в  своем  ли  я
     уме. Конечно, ради вас я не хотела назвать себя. И я  не  сказала,  что
     раскаиваюсь, прошу прощения у полисмена, хочу вознаградить его или  еще
     что-нибудь в этом роде. Я не раскаивалась! Если  что  и  доставило  мне
     удовольствие, то именно этот удар по  зубам,  -  и  я  так  и  сказала.
     Священник доложил, что я, по-видимому, ожесточена, но, посидев  день  в
     тюрьме, конечно, назову себя. Тогда мне  вынесли  приговор.  Теперь  ты
     видишь, что я совсем не та девушка, какой ты меня считала. И совсем  не
     та, какой я сама себя считала. И в сущности,  я  не  знаю,  что  ты  за
     человек и что за человек мой отец. Интересно, как бы он поступил,  если
     бы разъяренный полисмен одной рукой скрутил ему руку,  а  другой  тащил
     его за шиворот! Он не смог бы размахнуться ногой и, описав полный круг,
     сбить с ног полисмена чудесным ударом по каске. О, если бы все дрались,
     как мы двое, мы бы их побили!
Миссис Нокс. Но как это случилось?
Маргарет. Ах, не знаю! Кажется, в тот вечер были гребные гонки.
Миссис Нокс. Гребные гонки! Но какое ты имеешь отношение к  гребным  гонкам?
     Ты пошла со своей теткой в Альберт-холл на праздник Армии спасения. Она
     посадила тебя в автобус, который проезжает мимо нашего дома. Почему  ты
     вышла из автобуса?
Маргарет. Не знаю. Собрание почему-то подействовало  мне  на  нервы.  Должно
     быть, всему виной пение: ты знаешь, как я  люблю  петь  наши  ритмичные
     бодрые гимны. И вот я почувствовала, что нелепо ехать домой в  автобусе
     после того, как мы так чудесно пели о золотых ступенях, по  которым  мы
     всходим на небо. Мне хотелось еще музыки... счастья... жизни. Хотелось,
     чтобы рядом был человек, который чувствовал бы то же, что и я.  Я  была
     возбуждена, мне казалось недостойным бояться чего  бы  то  ни  было.  В
     конце концов, что могли  мне  сделать  против  моей  воли?  Кажется,  я
     немножко рехнулась. Словом, я вышла  из  автобуса  у  Пикадилли-серкус,
     потому что там было очень светло и людно. Я свернула на Лестер-сквер  и
     вошла в какой-то большой театр.
Миссис Нокс (в ужасе). В театр!
Маргарет. Да. Очень много женщин входило туда без мужчин. Пришлось заплатить
     пять шиллингов.
Миссис Нокс (не веря своим ушам). Пять шиллингов!
Маргарет (сконфуженная). Да, ужасно дорого. Там было очень душно. И  публика
     мне не понравилась,- мне казалось, что она скучает, но  на  сцене  было
     чудесно, и музыка упоительная. Я заметила этого француза, мосье Дювале.
     Он прислонился к барьеру и курил папиросу. Он казался таким безобидным,
     ну и вдобавок он красив и настоящий моряк. Я подошла и  стала  рядом  с
     ним, надеясь, что он со мной заговорит.
Миссис Нокс (потрясенная). Маргарет!
Маргарет  (продолжает).  И  он  заговорил  так,  как  будто  мы давным-давно
     знакомы.  Мы  болтали,  как  старые  друзья.  Он  спросил, не хочу ли я
     шампанского,  а  я  сказала,  что  оно  слишком  дорого  стоит,  но что
     потанцевать  мне  ужасно  хочется.  Я мечтала о том, чтобы поплясать на
     сцене с актерами. Там была одна чудесная танцовщица! Он мне сказал, что
     пришел сюда специально, чтобы посмотреть на нее, а потом мы можем пойти
     куда-нибудь,  где  танцуют. Так мы и сделали; он привел меня в какой-то
     зал,  там  на  галерее играл оркестр, а внизу танцевали. Танцующих было
     очень  мало,  -  женщины  хотели  только показывать свои туалеты; но мы
     танцевали без конца, и, глядя на нас, многие тоже стали танцевать. А мы
     просто  удержу  не  знали  и  в конце концов выпили-таки шампанского. Я
     никогда  еще  так  не  веселилась.  А  потом  все испортили студенты из
     Оксфорда и Кембриджа, приехавшие на гонки. Они напились, стали буянить,
     и  явилась  полиция.  Тут  началось  что-то ужасное. Студенты полезли в
     драку  с  полисменами, а те вдруг озверели и начали выбрасывать всех на
     улицу.  Они  налетали  на  женщин, которые ни в чем не были виноваты, и
     обращались  с ними так же грубо, как со студентами. Дювале возмутился и
     вступил   в   спор  с  полисменом,  который  толкал  женщину,  хотя  та
     преспокойно  шла к выходу. Полисмен вышвырнул женщину за дверь, а потом
     повернулся  к Дювале. Вот тогда-то Дювале ударил полисмена ногой, и тот
     упал.  А на француза набросились трое, схватили его за руки и за ноги и
     понесли  лицом  вниз.  Двое  других  подлетели ко мне и стали толкать к
     двери.  Меня  это взбесило. И одному из них я изо всех сил дала в зубы.
     Дальше  было  ужасно.  Меня  тащили  по  улицам к полицейскому участку.
     Подталкивали  коленями,  выкручивали  мне  руки,  издевались надо мной,
     оскорбляли,  осыпали  руганью.  А  я  им  напрямик сказала, что я о них
     думаю,  и  вывела их из терпения. Одно хорошо, когда тебя побьют: после
     этого  крепко  спится.  В грязной камере, в обществе каких-то пьяниц, я
     спала  лучше, чем дома. Нет слов, чтобы описать, как я себя чувствовала
     на  следующее  утро.  Это было отвратительно. А в полиции хохотали; все
     утверждали,  что  это  развлечение  в  английском  духе,  и  вспоминали
     прошлогодние  гребные гонки, когда было еще хуже. Я была вся в синяках,
     чувствовала  себя  больной  и  несчастной.  Но  странное  дело  -  я не
     раскаивалась.  И сейчас не раскаиваюсь. И по-моему, я ничего плохого не
     сделала.  (Встает  и  потягивается,  вздыхая  глубоко,  с облегчением.)
     Теперь, когда все кончено, я даже горжусь немножко. Хотя я теперь знаю,
     что я не леди. Но я не знаю, почему это так. Быть может, потому, что мы
     только  лавочники.  Или  потому,  что нельзя быть леди, если с тобой не
     обращаются, как с леди. (Садится в угол дивана.)
Миссис Нокс (в полном недоумении). Но как ты могла дойти до этого, Маргарет?
     Я не браню тебя, я хочу только понять. Как ты могла дойти до этого?
Маргарет. Не знаю, что тебе ответить. Я сама не понимаю. После  молитвенного
     собрания я почувствовала себя свободной. Не будь молитвенного собрания,
     я бы ни за что этого не сделала.
Миссис Нокс (глубоко потрясенная). Ох, не говори таких вещей!  Я  знаю,  что
     молитва нас освобождает, хотя ты меня не  понимала,  когда  я  говорила
     тебе об этом, но она освобождает нас для добрых дел, а не для дурных.
Маргарет. Ну, значит, я ничего дурного не сделала. А может быть, я  получила
     свободу и для хорошего и для дурного. Как говорит папа: всего сразу  не
     получишь. Дома и в школе я была - пользуясь вашим языком - хорошей,  но
     не свободной. А когда я получила  свободу,  мало  кто  назвал  бы  меня
     хорошей. Но я не вижу ничего дурного в том, что я  сделала,  тогда  как
     мне причинили много зла.
Миссис Нокс. Надеюсь, ты не воображаешь себя героиней романа?
Маргарет. О нет! (Снова садится к столу.) Я героиня реальной жизни, если  уж
     ты называешь меня героиней. А реальная жизнь жестокая,  грязная,  когда
     приходится с ней сталкиваться. И все-таки она чудесна. Такая  настоящая
     и полная!
Миссис Нокс. Маргарет, мне не нравится твое настроение. Мне не нравится, что
     ты говоришь со мной таким тоном.
Маргарет. Ничего не поделаешь, мама. Тебя и папу я люблю ничуть  не  меньше,
     но разговаривать с вами по-старому я уже не  могу.  Я,  можно  сказать,
     побывала в чертовом пекле.
Миссис Нокс. Маргарет, какие слова!
Маргарет. Ты бы послушала, какие  слова  произносили  в  тот  вечер!  Ты  бы
     поговорила с  людьми,  которые  других  слов  даже  не  знают.  Но  это
     выражение - чертово пекло  -  я  употребила  совсем  не  в  ругательном
     смысле. Я говорила очень серьезно, как проповедник.
Миссис Нокс. Проповедники говорят совсем другим тоном - благоговейным.
Маргарет.  Знаю,  и  этот  тон  показывает,  что  понятие  "пекло"  для  них
     нереально. И для меня оно было нереально. А теперь оно стало  реальным,
     как брюква. И мне кажется, навсегда таким  останется.  Я  действительно
     побывала в аду. И вот что  я  теперь  думаю:  единственное,  что  стоит
     делать, это спасать людей от ада.
Миссис Нокс. Они будут спасены, как только захотят уверовать в это.
Маргарет. А что толку в таком спасении, если они в него не верят? И ты  сама
     не веришь, иначе ты бы не стала платить  полисменам  за  то,  чтоб  они
     выкручивали  людям   руки.   Какой   смысл   притворяться?   Вся   наша
     респектабельность - это притворство, притворство и  притворство!  Слава
     богу, из меня ее выбили раз навсегда!
Миссис Нокс (в сильном волнении). Маргарет, не говори так. Я не могу слышать
     от тебя такие греховные речи. Я еще могу вынести, когда дети мира  сего
     говорят суетно и безумно на языке сего мира. Но когда я слышу, как  ты,
     оправдывая свою порочность, призываешь имя божие, это ужасно!  Кажется,
     будто дьявол  высмеивает  религию.  Я  учила  тебя  познавать  счастье,
     даруемое религией. Я все ждала, когда ты поймешь,  что  счастье  в  нас
     самих, а не в мирских забавах. Ты не знаешь, как  часто  я  молилась  о
     том, чтобы на тебя снизошел свет. Но если все  мои  надежды  и  молитвы
     привели к тому, что мои слова и мысли перепутались у тебя с  соблазнами
     дьявола, тогда я не знаю, что мне делать. Не знаю! Меня это убьет!
Маргарет. Напрасно ты молилась о том, чтобы на меня снизошел свет,  если  ты
     не хотела для меня этого света. Уж коли на то пошло, мне  кажется,  все
     мы хотим, чтобы наши молитвы исполнялись  только  наполовину:  приятную
     половину. А твоя молитва, мама, была  исполнена  целиком.  Ты  получила
     этого света больше, чем  рассчитывала.  Мне  уже  не  быть  такой,  как
     раньше. Я никогда  не  буду  говорить  по-старому.  Меня  выпустили  на
     свободу из этой дурацкой жалкой норы со всем ее притворством. Теперь  я
     знаю, что я сильнее, чем ты и папа. Я не нашла  этого  вашего  счастья,
     которое будто бы в вас самих, зато я нашла силу. Я обрела свободу и для
     добра и для зла, и теперь меня не может  удержать  то,  что  удерживало
     раньше.

            Входит Нокс; у него не хватило терпения дожидаться.

Нокс. Ты еще долго будешь меня томить, Эмили? По-твоему,  я  что,  железный?
     Что натворила эта девчонка? Что мы теперь будем делать?
Миссис Нокс. Она вышла из-под моей власти, Джо, и ты  над  ней  не  властен.
     Теперь я даже молиться за нее не могу, потому что хорошенько не знаю, о
     чем молиться.
Нокс. Не говори глупостей, сейчас не  время  молиться.  Кто-нибудь  об  этом
     знает? Вот о чем надо думать. Если бы только нам удалось это скрыть,  я
     бы ни о чем не беспокоился.
Маргарет. Брось пустые надежды, папа: я всем скажу. Об этом нужно  говорить,
     нужно!
Нокс. Молчи, девчонка! Или убирайся сию же минуту вон из моего дома!
Маргарет. Охотно. (Берет шляпу и поворачивается к дверям.)
Нокс (загораживает ей дорогу). Стой! Куда ты идешь?
Миссис Нокс (встает). Не выгоняй ее, Джо! Если она уйдет, я  уйду  вместе  с