, что в  его
горле рокотали одни звуки "р", и был убежден, что жизнь чудесна и  ничем
в ней не нужно пренебрегать.
   Он чокался со стариком Роланом, а Жан подносил дамам по второй рюмке.
   Госпожа Роземильи отказывалась, но капитан Босир, знавший ее покойно-
го мужа, воскликнул:
   - Смелее, смелее, сударыня, как говорится "bis геpetita  placent",  а
это значит: "Два вермута никогда не повредят". С тех пор как я больше не
хожу в море, я каждый день перед обедом  сам  устраиваю  себе  небольшую
качку. После кофе добавляю еще немного килевой, и к вечеру у меня волне-
ние на море. Правда, до шторма я никогда не  довожу,  никогда,  -  боюсь
крушения.
   Ролан, поощряемый старым капитаном в своей  страсти  к  мореплаванью,
покатывался со смеху; от абсента лицо его раскраснелось, глаза  помутне-
ли. У него было толстое брюхо лавочника, как будто вместившее в себя все
остальные части тела, дряблое брюхо, какое бывает у людей сидячего обра-
за жизни; не оставалось уже ни бедер, ни груди, ни рук, ни  шеи,  словно
на сиденье с гула нагромоздилась вся его туша.
   Босир, напротив, несмотря на малый рост и толщину, был весь налитой и
упругий, как мяч.
   Госпожа Ролан только пригубила первую рюмку и, вся порозовев, блестя-
щими от счастья глазами любовалась младшим сыном.
   Теперь и он дал полную волю своей радости. Все было кончено и  подпи-
сано, он уже владел рентой в двадцать тысяч франков. В его смехе, в  са-
мом голосе, ставшем более звучным, во взгляде на собеседницу, в его дви-
жениях, более свободных и отчетливых, уже чувствовалась самоуверенность,
которую придают деньги.
   Когда доложили, что обед подан и старик Ролан собрался  было  предло-
жить руку г-же Роземильи, его супруга воскликнула:
   - Нет, нет, отец, сегодня все для Жана.
   Стол был накрыт с непривычной роскошью; перед тарелкой Жана, сидевше-
го на отцовском месте, возвышался огромный букет, весь в ленточках, нас-
тоящий парадный букет, напоминавший увешанный флагами купол здания. Вок-
руг него стояли четыре вазы: одна  с  пирамидой  великолепных  персиков,
вторая с монументальным тортом, начиненным взбитыми сливками и  украшен-
ным колокольчиками из жженого сахара, - целый собор из теста;  третья  с
ломтиками ананаса в светлом сиропе, а четвертая - неслыханная роскошь! -
с черным виноградом, привезенным из жарких стран.
   - Черт возьми! - сказал Пьер, усаживаясь. Мы празднуем восшествие  на
престол Жана Богатого.
   После супа выпили мадеры, и тут уж все заговорили разом. Босир  расс-
казывал, как ему случилось обедать у  одного  негритянского  генерала  в
Сен-Доминго. Роланотец слушал его, все время стараясь вставить собствен-
ный рассказ о другом обеде, который дал один из  его  друзей  в  Медоне,
после чего приглашенные хворали две недели. Г-жа Роземильи,  Жан  и  его
мать, заранее предвкушая удовольствие, говорили о прогулке  в  Сен-Жуэн,
где можно будет и позавтракать. Пьер жалел, что не пообедал в  каком-ни-
будь кабачке на берегу моря, где был бы избавлен от этого шума, смеха  и
веселья, которые его раздражали.
   Он обдумывал, как ему приступить к делу,  как  высказать  брату  свои
опасения и заставить его отказаться от богатства, которое уже  принадле-
жало ему, которым он упивался. Конечно, Жану будет нелегко, но так надо:
какие могут быть колебания, если затронуто доброе имя матери.
   Появление на столе огромного морского окуня дало  Ролану  повод  пус-
титься в рассказы о рыбной ловле. Босир, со своей стороны, поведал о не-
обыкновенных уловах в Габуне, в Сент-Мари на Мадагаскаре и в особенности
у берегов Китая и Японии, где у рыб такая же забавная внешность, как и у
тамошних жителей. И он стал описывать этих рыб,  их  большие  золотистые
глаза, голубое или красное брюшко, причудливые плавники, похожие на вее-
ра, хвосты, вырезанные в форме полумесяца, - и все это с  такими  умори-
тельными ужимками, что, слушая его, все смеялись до слез.
   Один Пьер, казалось, недоверчиво относился к этим рассказам и  бурчал
себе под нос:
   - Верно говорят, что нормандцы - те же гасконцы, только северные.
   После рыбы подали слоеный пирог, затем жареных цыплят, салат, зеленые
бобы и питивьерский паштет из жаворонков За столом прислуживала  горнич-
ная г-жи Роземильи Веселье возрастало с каждым стаканом вина Когда хлоп-
нула пробка первой бутылки шампанского, Ролан отец, очень  возбужденный,
причмокнул, подражая этому звуку, и объявил:
   - Такой выстрел я предпочитаю пистолетному.
   Пьер, все больше и больше раздражаясь, ответил насмешливо:
   - А между тем для тебя такой выстрел куда опаснее пистолетного.
   Ролан, уже собиравшийся выпить, поставил на стол полный бокал.
   - Почему это?
   Он уже давно жаловался на свое здоровье, на ощущение тяжести, на  го-
ловокружение, на постоянное и необъяснимое недомогание.
   Доктор продолжал:
   - Потому что пуля может пролететь мимо, а бокал вина неизбежно  попа-
дет к тебе в желудок.
   - Ну и что же?
   - А то, что вино обжигает желудок, расстраивает нервную систему, зат-
рудняет кровообращение и  подготовляет  апоплексический  удар,  которому
подвержены люди твоей комплекции.
   Опьянение бывшего ювелира вдруг рассеялось, как дым от порыва  ветра,
и он уставился на сына тревожным и пристальным  взглядом,  стараясь  по-
нять, не шутка ли это.
   Но Босир воскликнул:
   - Ах, уж эти доктора, вечно одно и то же: не ешьте, не пейте, не  лю-
бите, хороводов не водите. Это,  изволите  видеть,  вредит  драгоценному
здоровью. А я проделывал все это, сударь, собственной персоной, во  всех
частях земного шара, всюду, где только мог и сколько мог, и  ничуть  мне
это не повредило.
   Пьер едко заметил:
   - Во первых, капитан, вы крепче моего отца, а, кроме того, все  люби-
тели пожить говорят то же, что и вы, до того самого дня,  когда...  сло-
вом, когда они уже не могут наутро сказать осторожному врачу:  "Вы  были
правы, доктор" Отец делает то, что всего опаснее  и  вреднее  для  него.
Вполне естественно, что, видя это, я его предупреждаю. Я был  бы  плохим
сыном, если бы поступал иначе.
   Огорченная г-жа Ролан тоже вступилась за старика:
   - Пьер, что с тобой? От одного раза ничего не случится Подумай, какой
сегодня праздник для него, для всей семьи. Ты портишь ему удовольствие и
огорчаешь нас. Это просто нехорошо!
   Он пробормотал, пожимая плечами:
   - Пусть делает, что хочет Я его предупредил.
   Но Ролан-отец не стал пить Он смотрел на свой бокал, полный светлого,
искристого вина, легкая, пьянящая  душа  которого  улетала  мелкими  пу-
зырьками, возникавшими на дне и  быстро,  торопливо  мчавшимися  вперед,
чтобы испариться на поверхности; он смотрел на свой бокал с опаской, как
лиса, которая нашла издохшую курицу и чует западню.
   Он спросил неуверенно:
   - Так ты думаешь, это мне очень вредно?
   Пьеру стало стыдно, и он упрекнул  себя,  что  из-за  своего  плохого
настроения заставляет страдать других.
   - Ну, так и быть, один раз можно; только не злоупотребляй вином и  не
привыкай к нему.
   Ролан отец поднял бокал, но все еще не решался поднести его к  губам.
Он грустно смотрел на него, с желанием и страхом;  потом  понюхал  вино,
пригубил и стал пить маленькими глотками, чтобы продлить наслаждение;  в
душе его боролись и боязнь, и слабость, и вожделение, и, наконец, раска-
яние, едва он допил последнюю каплю.
   Пьер встретился вдруг глазами с г-жою Роземильи; ее  ясный,  проница-
тельный и жесткий взгляд был устремлен на него Пьер почувствовал,  отга-
дал, понял мысль, оживлявшую этот взгляд, гневную мысль женщины, прямой,
доброй и бесхитростной; взгляд ее говорил: "Ты завидуешь Не  стыдно  те-
бе?"
   Он опустил голову и снова принялся за еду.
   Но ел он без охоты, и все казалось ему невкусным. Его томило  желание
уйти, покинуть этих людей, не слышать больше их разговоров, шуток и сме-
ха.
   Тем временем винные пары опять начали туманить мысли Ролана отца.  Он
уже позабыл советы своего сына и искоса бросал нежные взгляды на  только
что начатую бутылку шампанского, стоявшую рядом с его прибором. Не реша-
ясь притронуться к ней из боязни нового выговора, он старался  придумать
какую-нибудь уловку, хитрый прием, с помощью которого мог  бы  завладеть
ею, не вызвав замечаний Пьера. Он остановился на самом простом  способе:
небрежно взяв в руки бутылку и держа ее за донышко, он  потянулся  через
стол, наполнил сначала пустой бокал доктора, затем налил по  кругу  всем
остальным, а дойдя до своего бокала, заговорил как можно  громче  и  под
шумок налил немного и себе; можно было поклясться, что он сделал это  по
рассеянности. Впрочем, никто и не обратил на это внимания.
   Пьер, сам того не замечая, много пил. Злой и раздраженный,  он  то  и
дело машинально подносил ко рту узкий хрустальный  бокал,  где  в  живой
прозрачной влаге взбегали пузырьки, и пил медленно, чтобы  почувствовать
на языке легкий и сладостный укол испаряющегося газа.
   Приятная теплота понемногу растекалась по всем жилам. Исходя  из  же-
лудка, где, казалось, был ее очаг, она достигла груди, охватила  руки  и
ноги и разлилась по телу легкой, благотворной волной, радостью, согрева-
ющей душу. Ему стало легче, досада и недовольство улеглись; его  решение
переговорить сегодня же вечером с братом несколько  поколебалось,  -  не
потому, чтобы он хоть на миг подумал отказаться от этого, но  ему  хоте-
лось продлить подольше охватившую его приятную истому.
   Босир встал и поднял бокал для тоста Поклонившись всем по очереди, он
начал:
   - Прекрасные дамы и милостивые государи, мы собрались сегодня,  чтобы
отпраздновать счастливое событие, выпавшее на долю одного из наших  дру-
зей. В старину говорили, что фортуна слепа; я же думаю, что  она  просто
близорука или коварна Но вот теперь она купила себе отличный морской би-
нокль, и это позволило ей различить в Гаврском порту сына нашего достой-
ного приятеля Ролана, капитана "Жемчужины".
   Все закричали "браво", все захлопали оратору, и старик Ролан поднялся
для ответного тоста.
   Откашлявшись, потому что у него заложило горло  и  язык  ворочался  с
трудом, он произнес, запинаясь:
   - Благодарю вас, капитан, благодарю за себя и за сына. Я  никогда  не
забуду вашего дружеского участия к нам. Пью за исполнение ваших желаний.
   Глаза его увлажнились, в носу защипало, и он сел, не  находя  больше,
что сказать.
   Жан, засмеявшись, тоже взял слово.
   - Это я, - произнес он, - должен благодарить преданных друзей,  прек-
расных друзей (он взглянул на г-жу  Роземильи),  которые  сегодня  столь
трогательно проявляют свое расположение Но не словами могу я выразить им
свою признательность Я буду доказывать ее постоянно, и завтра, и  каждое
мгновение моей жизни, ибо наша дружба непреходяща.
   Мать взволнованно прошептала:
   - Очень хорошо, Жан.
   Босир возгласил, обращаясь к г-же Роземильи.
   - А теперь, сударыня, скажите и вы что-нибудь  от  имени  прекрасного
пола.
   Она подняла бокал и нежным голоском, с легким оттенком печали, произ-
несла:
   - Я пью за благословенную память господина Марешаля.
   Наступило подобающее случаю сосредоточенное молчание, как  после  мо-
литвы, и Босир, скорый на комплименты, заметил:
   - Только женщины способны на такую чуткость.
   Затем, повернувшись к Ролану отцу, он спросил:
   - Кто же он был такой, этот Марешаль? Вы, стало быть, очень дружили с
ним?
   Старик, разомлевший от вина, заплакал; язык у него заплетался:
   - Как брат родной... понимаете... такого больше не сыщешь... мы  были
неразлучны... каждый вечер он обедал у нас... возил нас в театр... и все
такое... и вообще... Это был друг, истинный друг... истинный...  правда,
Луиза?
   Его жена ответила просто:
   - Да, это был верный друг.
   Пьер поглядел на отца, на мать, но тут заговорили о другом, и он сно-
ва принялся за вино.
   Как закончился вечер, он уже не помнил. Пили кофе, потягивали ликеры,
смеялись и шутили без конца. Около полуночи он лег в постель  с  затума-
ненным сознанием и тяжелой головой и спал как убитый до девяти часов ут-
ра.
 
 
   IV
 
   Сон после шампанского и шартреза, очевидно,  успокоил  и  умиротворил
его, потому что проснулся он в самом благодушном  настроении.  Одеваясь,
он разбирал, взвешивал и подытоживал чувства, волновавшие его  накануне,
стараясь возможно более четко и полно установить их подлинные, сокровен-
ные причины, и внутренние и внешние.
   Конечно, у служанки пивной могла явиться гадкая  мысль,  мысль  истой
проститутки, когда она узнала, что только один из сыновей Ролана получил
наследство от постороннего человека; но разве эти твари не склонны всег-
да без всякого повода подозревать всех честных женщин? Разве они не  ос-
корбляют, не поносят, не обливают грязью на каждом шагу именно тех  жен-
щин, которых считают безупречными? Стоит в их  присутствии  назвать  ка-
кую-нибудь женщину неприступной, как они приходят в  ярость,  словно  им
нанесли личное оскорбление. "Как же, - кричат они, - знаем мы твоих  за-
мужних женщин! Нечего сказать, хороши! У них побольше любовников, чем  у
нас, только они это скрывают, лицемерки! Да, да, нечего  сказать,  хоро-
ши?"
   При других обстоятельствах он, наверное, не понял бы,  даже  счел  бы
немыслимым подобный намек на свою мать, такую добрую, такую благородную.
Но теперь в нем все сильнее и сильнее бродила зависть к брату. Смятенный
ум, даже помимо его воли, словно подстерегал все то, что могло повредить
Жану; вдруг он сам приписал той девушке гнусные намеки, а ей ничего и  в
голову не приходило?
   Быть может, его воображение, которое не подчинялось ему, беспрестанно
ускользало из-под его воли и, необузданное, дерзкое, коварное, устремля-
лось в свободный, бескрайный океан мыслей и порой приносило оттуда мысли
позорные, постыдные и прятало в тайниках его души, в ее самых  сокровен-
ных глубинах, как прячут краденое, - быть может, только его  воображение
и создало, выдумало  это  страшное  подозрение.  В  его  сердце,  в  его
собственном сердце, несомненно, были от него тайны; быть может, это  ра-
неное сердце нашло в гнусном подозрении способ лишить  брата  того  нас-
ледства, которому он завидовал? Теперь он подозревал самого себя и  про-
верял свои потаеннейшие думы, как проверяют свою  совесть  благочестивые
люди.
   Госпожа Роземильи, при всей ограниченности ума,  бесспорно,  обладала
женским тактом, чутьем и проницательностью. И все же эта мысль,  видимо,
не приходила ей в голову, если она так искренне и просто выпила за  бла-
гословенную память покойного Марешаля. Ведь не  поступила  бы  она  так,
явись у нее хоть малейшее подозрение. Теперь он уже не  сомневался,  что
невольная обида, вызванная доставшимся  брату  богатством,  и,  конечно,
благоговейная любовь к матери возбудили в нем сомнения - сомнения,  дос-
тойные похвалы, но беспочвенные.
   Придя к такому выводу, он почувствовал удовлетворение, словно  сделал
доброе дело, и решил быть приветливым со всеми, начиная с отца, хотя тот
беспрестанно раздражал его своими причудами, нелепыми изречениями,  пош-
лыми взглядами и слишком явной глупостью.
   Пьер пришел к завтраку без опоздания, в наилучшем расположении духа и
за столом развлекал всю семью своими шутками.
   Мать говорила, сияя радостной улыбкой.
   - Ты и не подозреваешь, сынок, до чего ты забавен и остроумен,  стоит
тебе захотеть.
   А он все острил и каламбурил, набрасывая шутливые портреты  друзей  и
знакомых. Досталось и Босиру и даже г-же Роземильи, но  только  чуточку,
без злости. И Пьер думал, глядя на брата: "Да вступись же за  нее,  олух
этакий; хоть ты и богат, но я всегда сумею затмить тебя, если захочу".
   За кофе он спросил отца:
   - Тебе не нужна сегодня "Жемчужина"?
   - Нет, сынок.
   - Можно мне взять ее и Жан-Барта захватить с собой?
   - Пожалуйста, сделай одолжение.
   Пьер купил в табачной лавочке дорогую сигару и бодрым шагом направил-
ся в порт, поглядывая на ясное, сияющее небо, бледно-голубое, освеженное
и точно вымытое морским ветром.
   Матрос Папагри, по прозвищу Жан-Барт, дремал на дне лодки, которую он
должен был ежедневно держать наготове к полудню, если только не выезжали
на рыбную ловлю с утра.
   - Едем вдвоем, капитан, - крикнул Пьер.
   Он спустился по железной лесенке и прыгнул в лодку.
   - Какой нынче ветер - спросил он.
   - Пока восточный, сударь. В открытом море будет добрый бриз.
   - Ну, так в путь, папаша.
   Они поставили фок-мачту, подняли якорь,  и  лодка,  получив  свободу,
медленно заскользила к молу по спокойной воде гавани  Слабое  дуновение,
доносившееся с улиц, тихонько, почти неощутимо шевелило верхушку паруса,
и "Жемчужина" словно жила своей собственной  жизнью,  жизнью  парусника,
движимого некой таинственной, скрытой в нем силой. Пьер сидел за  рулем,
с сигарой в зубах, положив вытянутые ноги на скамью и  полузакрыв  глаза
от слепящих лучей солнца, и смотрел, как мимо  него  проплывают  толстые
просмоленные бревна волнореза.
   Достигнув северной оконечности мола, они вышли в открытое море.  Све-
жий ветер ласковой прохладой скользнул по лицу и рукам Пьера, проник ему
в грудь, глубоко вдохнувшую эту ласку, надул коричневый парус,  наполнил
его, и "Жемчужина", накренившись, ускорила ход.
   Жан-Барт поставил кливер, треугольник  которого  под  ветром  казался
крылом, потом в два прыжка очутился на корме и отвязал гик,  прикреплен-
ный к мачте.
   Вдоль борта лодки, которая еще сильнее накренилась и  шла  теперь  на
полной скорости, послышался негромкий веселый рокот бурлящей и убегающей
воды.
   Нос лодки взрезал море, точно стремительный лемех, и волна,  упругая,
белая от пены, вздымалась и падала,  словно  отваленная  плугом  тяжелая
свежевспаханная земля.
   При каждой встречной волне - они были короткие и частые - толчок сот-
рясал "Жемчужину" от кливера до руля, вздрагивающего в руке Пьера; когда
же ветер усиливался на мгновение, волны доходили до самого борта  лодки,
и казалось, вот-вот зальют ее.
   Ливерпульский угольщик стоял на якоре, ожидая прилива.  Они  обогнули
его сзади, осмотрели одно за другим все суда, стоявшие на рейде, и отош-
ли немного подальше, чтобы полюбоваться побережьем.
   Целых три часа Пьер, безмятежный, спокойный и всем довольный, блуждал
по чуть зыблемой воде, управляя, точно  крылатым,  быстрым  и  послушным
зверем, этим сооружением из дерева и холста, ход которого  он  менял  по
своей прихоти, одним мановением руки.
   Он мечтал, как мечтают во время прогулки верхом или на палубе  кораб-
ля; он думал о будущем, о своем прекрасном будущем, о том, как хорошо  и
разумно он устроит свою жизнь Завтра же он попросит брата  одолжить  ему
на три месяца полторы тысячи франков и  немедленно  обоснуется  в  хоро-
шенькой квартирке на бульваре Франциска I.
   Вдруг Жан-Барт сказал:
   - Туман подымается, сударь; пора домой.
   Пьер поднял глаза и увидел на севере серую тень,  плотную  и  легкую;
она заволакивала небо, накрывала море и неслась прямо на них, словно па-
дающее облако.
   Он переменил курс, и лодка пошла к молу, подгоняемая ветром и пресле-
дуемая туманом, быстро ее настигавшим. Вот он догнал "Жемчужину", окутал
ее бесцветной густой пеленой, и холодная дрожь пробежала по телу  Пьера,
а запах дыма и плесени, особенным запах морского  тумана,  заставил  его
крепко сжать губы, чтобы не наглотаться влажных  и  холодных  испарений.
Когда лодка причалила к своему обычному месту, весь город уже словно за-
тянуло изморосью, которая, не падая, пронизывала насквозь и струилась по
домам и улицам наподобие бегущей реки.
   У Пьера озябли ноги и руки; он быстро вернулся домой  и  бросился  на
кровать, чтобы вздремнуть до обеда.
   Когда он вошел в столовую, мать говорила Жану:
   - Галерея получится очаровательная Мы поставим туда цветы, непременно
Ты увидишь Я берусь ухаживать за ними и время от времени менять их Когда
у тебя соберутся гости - при вечернем освещении это будет пр