Вы мечтаете о прекрасной,
   Самовластной - в себе не властной -
   Сладострастной своей Маnоn.
 
   Вереницею вольной, томной
   Мы выходим из ваших комнат.
   Дольше вечера нас не помнят.
   Покоритесь, - таков закон.
   ...
   Долг и честь, Кавалер, - условность.
   Дай Вам Бог целый полк любовниц!
   Изъявляя при сем готовность... Страстно любящая Вас
   - М.
 
   И раньше, и теперь эти великолепные стихи Марины Цветаевой  ассоциируются
с ним и со мной тоже. Мне нравятся слова "самовластной - в себе не властной"
- они так подходят к моему характеру, что я вольно или невольно отождествляю
себя с Манон, а его - с кавалером де Гриэ.
   Не знаю почему, но на протяжении этого романа мне очень  нравилось  учить
стихи Цветаевой наизусть и при каждом свидании  поражать  своего  "кавалера"
новым открытием поэта. Это была необременительная задача, скорее приятная, и
до сих пор на сцене я читаю стихи, выученные тогда, - конечно, со значением,
с намеком. Меня часто выручает Марина Ивановна, потому что лучше,  точнее  и
острее о любви никто  не  сказал.  Я  благодарна  своему  "кавалеру":  роман
закончился, а стихи остались со мной на всю жизнь. И в этой  книге  я  часто
обращаюсь к ее стихам.
   Итак, с чего же  все  началось?  Со  взгляда!  Как  всегда!  Взгляд,  как
выстрел,  убивает  сразу  или  не  задевает  вовсе.   Мой   взгляд   и   его
встретились... и я увидела синие глаза, яркие губы, красивые зубы, и все это
складывалось в очаровательную, обескураживающую улыбку. Еще нет слов, но уже
есть улыбка, а это как приглашение: заходите, заезжайте в ворота моей  души,
хочу знать, кто вы... Иногда слова излишни. Игра взглядов так увлекает,  они
красноречивее слов говорят, что  все  уже  случилось.  Это  или  сразу,  или
никогда.
 
   - Мой друг, два слова в оправдание: я, конечно, художник - в том  смысле,
что не могу спокойно пройти  мимо  красоты.  Красота  меня  останавливает  и
завораживает, особенно  мужская.  Красивый  мужчина  для  меня  как  хорошая
живопись - я могу любоваться им часами.
 
   Вот мне и явилась "картина"! Он  был  необыкновенно  хорош!  И  потянуло!
Толкнуло сразу! Почему?
   Это всегда загадка, и я ее себе объясняю  так.  Совпало!  Мое  внутреннее
состояние ожидания и эта  незапланированная  встреча.  Одна  искра  высекает
другую. А дальше - и пошло, и поехало! - покатило! Типичная схема - меняются
только города, обстоятельства и герои.
   ...В то, теперь уже исторически далекое, время слова "пионерский  лагерь"
произносились нами с надеждой и радостью, с  предвкушением  чего-то  нового,
неожиданного. Хотелось  приключений,  желательно  с  любовью,  желательно  с
продолжением. Хотя "пионерский" роман так же, как и "курортный", обречен  на
быстрый конец.
   ...Зима. Каникулы. Дети. Мероприятия. Я - старшая пионерская вожатая.  Он
- вожатый второго отряда. Впереди Новый год, елка, праздник.
   Наша "лав стори" уже началась. Пока я только говорю немного нежнее, чем с
другими, смотрю ласковей, чем на других, останавливаю свой взгляд и  любуюсь
им издали, но сигналы посылаю и посылаю. И вижу, как он  принимает  их,  как
вздрагивает, будто от стрелы Амура, вонзившейся в него,  как  оборачивается,
ищет причину, а она - в моем сердце, в мыслях, в глазах.
   Мне сразу становится весело и жить, и работать. И усталость не  берет,  и
по лагерю летаю, как птица, и всех уже люблю: и детей, и вожатых, и его.
   Это, конечно, любовь!
   Кого люблю, с того больше  всех  и  спрашиваю.  Поэтому  ему  дала  самое
трудное задание - комментировать по ТВ репортаж с  новогоднего  бала.  Экран
телевизора  установили  тут  же  на  сцене.  Это  была   большая   рамка   с
выключателями, а ведущий должен был "войти в экран" прямо на сцене.
   Он сел, открыл рот, смутился и.... молчит. Потом  взял  микрофон  -  весь
зал, "его" дети, персонал напряженно ждут. Но  ничего  не  происходит.  Куда
только подевались его раскованность,  словоохотливость,  обаяние,  смелость.
Оробел! Не смог! Не выдержал - и под аплодисменты "вышел" из телевизора, так
и не сказав ни слова. Потом ему было стыдно в  глаза  мне  смотреть,  а  мне
неудобно было за него. Но в потоке пионерских будней это маленькое ЧП  скоро
забылось. И мы снова "пасли"  друг  друга.  Он,  проходя  мимо,  обязательно
касался меня рукой, я же непременно, объясняя что-то, с улыбкой смотрела  на
него. И этот условный язык  отчетливо  сулил  быстрое  и  легкое  сближение,
которого мы оба хотели. Это можно было  видеть  невооруженным  глазом.  Дети
всегда безошибочно угадывали,  кто  в  кого  влюблен,  им  нравилось,  когда
взрослые влюблялись:  они  тогда  были  добрые  и  веселые,  и  дети  их  не
раздражали.
   Я работала вместе с подругой, к которой на встречу Нового года не приехал
друг. Она очень огорчилась: к кому бы ей примкнуть - и... примкнула  к  нам,
чего я меньше всего хотела. Мы были уже  так  наэлектризованы,  что  поднеси
спичку - и мы загорелись бы, как сухие дрова. Нам никто не  был  нужен,  тем
более несчастная подруга,  которой  после  двух  бокалов  шампанского  любой
мужчина нравится. А тут такой! Первый  раз  дрогнула  от  ревности  -  пили,
говорили, пели и... ждали, кого он выберет. Господи, как я боялась, что  ему
понравится она! Глаза горели теперь у всех. Что было делать? Как делить?
   Подруга любила выпить и с горя "хватанула" лишнего.
   - Ребята, - пролепетала она, - доведите меня до дома.
   Мы бережно довели ее до квартиры, в которой нас поселили вдвоем,  уложили
на кровать  в  соседней  комнате.  В  нашем  распоряжении  осталась  большая
комната, кладовка и кухня. Меня часто спрашивают  молодые,  как  перейти  из
вертикального  положения  в  горизонтальное,  не  скажешь  же  прямо,  зачем
пришел?! И не надо говорить - надо действовать.  Я  только  подошла  к  нему
поближе, заглянула в красивые глаза:
   - Боже мой! Это же цвет морской волны. Это же море. Оно плещется в  твоих
глазах. Я вижу волны. Отлив, прилив. Кто же  тебе  подарил  такие  глаза?  -
спросила я.
   Он, смущенный, сел на стул, а я  подошла  сзади,  положила  ему  руки  на
плечи, наклонила голову, принюхалась, как собачка, вбирая в себя  запах  его
волос. Уже от этого закружилась голова, и я совсем легонько  поцеловала  его
волосы. Это и стало "спичкой" - вспыхнул пожар. Ох какой пожар! Он, конечно,
как всякий нормальный мужчина, только и ждал этого сигнала. Он завел  правую
руку назад-вверх, обхватил меня за шею, повернул как-то ловко, и я оказалась
на его коленях. И поцелуй! Этот поцелуй! Если  бы  даже  вдруг  после  этого
поцелуя больше ничего и не было, все равно  он  остался  бы  в  моей  памяти
навсегда.  Это  всем   поцелуям   поцелуй!   Значение   поцелуя   невозможно
переоценить, он - пролог.
   "Поцелуй  -  это  первое  звено  в  цепи  телесной  близости,   рожденное
влюбленностью; первый шаг  ее  жизненного  пути",  -  писала  в  свое  время
поэтесса Зинаида Гиппиус.
   Поцелуй расскажет о человеке, о его половой сущности гораздо больше,  чем
он сам!
   Мой "кавалер де Гриэ" делал это отменно: когда сомкнулись уста, заговорил
язык, руки дополняли его, глаза горели, тело начало дрожать...  Ну  что  тут
было делать! И я, как охотник, которому дорого досталась добыча, потащила...
в кладовку, в которой всего-то и было, что стол.  Под  этот  стол  я  его  и
затолкала и сама как-то еще там уместилась. Он потом спрашивал, почему я его
туда упрятала? Не знаю. Сработала подкорка: вдруг подруга  проснется,  вдруг
начальник лагеря придет, вообще вдруг... отнимут.
   По темпераменту  мы  были  похожи,  и  потому  наш  первый  шаг  близости
напоминал  боевое  сражение,   когда   неизвестно,   кто   победитель,   кто
побежденный. Инициатива переходила из рук в руки и из ног  в  ноги.  Поцелуи
следовали один за другим - мы упивались, дорвавшись друг до друга.  Это  был
супермужчина, я не забуду его никогда!
   За много лет, пока он оставался моим  любовником,  ни  разу  не  возникал
вопрос "может - не может". Он всегда был  в  боевой  готовности,  с  запасом
прочности и с багажом неистовости,  ласковости,  милой  застенчивости  после
бурной страсти...
 
   - Дорогой друг! Спасибо вам  за  ваше  любопытство,  за  желание  познать
женщину. Как приятно мне писать об этом и оживлять в  своей  памяти  дорогие
мне образы. Какой богатой я себя чувствую, неуязвимой и уверенной. Ни у кого
не украла, а только подарила любовь и всю себя, всегда с желанием делать это
искренне, от души и от всего моего горячего могучего тела. И даже теперь, на
пороге старости, я ни о чем не жалею и ни в чем не раскаиваюсь. Моя ноша  не
тянет, тревожит  только  -  не  успеть  рассказать  всего.  Жизнь  моя  куда
интереснее любого вымысла. А что касается "фаллософии", то можно вспомнить и
пикантный анекдот. К старости он пригодится.
   Умерли две женщины,  одна  была  честная-пречестная,  верная,  примерная,
безгрешная, а другая - грешница, со всеми вытекающими отсюда  последствиями.
Перед ними оказалась высокая скользкая гора.  Честная  ползала,  ползала  по
ней, да скатывалась назад, так и  не  смогла  до  рая  долезть,  а  грешница
говорит: "Эх, милые мои ..., встаньте,  как  сучочки!"  Они  выстроились  на
горе, по ним она вскарабкалась и оказалась в раю!
   Так  что  неизвестно,  где  найдешь,  где  потеряешь,  -  жить   надо   с
удовольствием, радуясь каждому дню.
 
   ...Кто работал в пионерском  лагере,  хорошо  помнит,  как  хотелось  там
влюбиться. Это и случалось со многими. Были и  браки,  и  разводы,  но  чаще
влюбленности и секс... тайком от начальника  лагеря,  с  привкусом  греха  и
страха, от чего еще сильнее хотелось совершать это "преступление" и ночью, и
днем.
   А мы после той ночи были неразлучны и мечтали только  об  одном:  украсть
часок-другой,  чтобы  оказаться  в  объятиях  друг  друга  и  снова  вкусить
запретный плод.
   Зимний лагерь - всего десять дней. Был уже последний день. Сидя у себя  в
квартире, я  писала  для  начальника  лагеря  отчет  о  проделанной  работе.
Закончив, задумалась, не забыла ли чего,  и  вдруг  меня  осенило:  вожатого
второго отряда срочно вызвать к себе! Он и пришел, но отчет был бы неполным,
если б мы не захотели последний раз согрешить в этом доме.
   Мгновенно сообразив, что надо  делать,  и  понимая,  какими  это  чревато
последствиями (все-таки белый день и любой может зайти к  старшей  вожатой),
выбрала боевую позицию  -  лежа  грудью  на  столе,  предоставив  ему  право
"провести" его отчет по своему сценарию. Я всегда любила эту позу, мне самой
она доставляла огромное наслаждение, а если еще мужчина понимал в этом толк,
был и нежен и горяч, то разрядка наступала одновременно,  тем  и  хорош  был
этот способ. Какое счастье, что звонок по местному телефону пришелся уже  на
фазу расслабления!
   - Алло! - встрепенулась я.
   - Лидия Михайловна! Это говорит начальник лагеря. Я  бы  хотел  зайти  за
отчетом, вы одни?
   "Сквозь стены, что ли, видит?" - подумала я, а сама сказала:
   - Да, конечно, одна, с кем же мне быть? Приходите!
   Представляю,  как  дружно  смеялись  они  с  доносчиком,  который   успел
доложить, что вожатый второго отряда находится у старшей. Что делать?
   Судорожно соображая, я  понимала,  что  выйти  ему  нельзя,  так  как  он
неминуемо встретится с начальником. Счет шел на секунды, нас разделяли всего
два этажа: мы - на третьем, начальник - на первом. Кладовка!  Ура!  Спасены!
Скорее! И звонок в дверь... Как у Евтушенко: "Постель была  расстелена,  она
была растеряна".
   Начальник строго глянул  на  меня  и,  конечно,  все  понял.  А  чего  не
понять-то?
 
   - Вы видели когда-нибудь, мой друг, лицо, особенно  глаза  женщины  после
того, как ей было хорошо и сладко? На лице же все написано - и  когда,  и  с
кем, и сколько. Только дурак не догадается, а умный не скажет...
 
   Как я была благодарна начальнику, который, увидев меня, слишком  розовую,
слишком возбужденную, и почему-то помятый отчет на  столе,  смекнул,  в  чем
дело, но ничего не сказал. Пронесло!
   Мой "кавалер", второй раз запрятанный в кладовку,  пережил,  надеюсь,  не
самые страшные минуты в своей жизни и тоже был благодарен судьбе.
   Я влюблялась в лагере почти каждый сезон.  Это  спасало  от  монотонности
жизни, от обыденности, от хандры или скуки. А тогда и скучать было некогда -
один сезон кончался, другой начинался, не успевал  закончиться  один  роман,
как я привозила из лагеря следующий. Но сейчас никакого другого романа я  не
хотела. Меня все устраивало, все удовлетворяло, я хотела только одного:  его
продолжения и развития в Москве.
   Но как? Но где? Ох уж этот вечный вопрос влюбленных: как реализовать свои
чувства, а проще: где отдаться? До чего же я любила одиноких женщин, живущих
в отдельных  квартирах!  Я  дарила  им  подарки,  давала  деньги,  ублажала,
исполняла все прихоти за одно одолжение - ключ!
   И всю подготовительную работу  проделывала  одна,  никогда  не  показывая
своему избраннику,  как  тяжело  мне  этот  ключ  достался.  Легко,  изящно,
эстетично, прилично и достойно я проводила час свидания с любимым  мужчиной,
стараясь  ничем  не  обременять  его  и  сама  получая  при  этом   максимум
удовольствия.
   У нас с моим "кавалером де Гриэ" была долгая дружба.
   Москва захватила нас, закружила в вихре событий. Мы бегали  на  свидания,
ходили в театры. Я всегда считала, что, если человек не посещает Большой зал
консерватории, у него жизнь  неполная.  Поэтому  всех  своих  избранников  я
приобщала к высокой классической музыке. И надо сказать, многие из  них  мне
были очень благодарны. Музыка сближала, дополняла, утешала, радовала.
   В то время я работала преподавателем педагогики  в  вузе.  По  дороге,  в
общественном транспорте я не тратила время на обсуждение погоды или политики
-  я  заучивала  наизусть  стихи  Марины  Цветаевой  и,  встречаясь  с  ним,
рапортовала новым выученным стихотворением.
   Нам было хорошо, ничто не предвещало беды или разлуки.  Но  однажды,  как
это всегда и бывает, он поехал на выходные в пансионат, всего на два дня,  и
встретил ее - женщину, непохожую  на  меня  женщину,  и  испытал,  вероятно,
какие-то чувства.  Приехал  и  сказал  честно,  что  влюбился  и  собирается
жениться. "Это нормально, - успокаивала я себя, -  я  замужем,  пора  и  ему
обрести семью, тем более что он безумно любит детей". Все произошло  быстро,
он перешел в ранг друзей дома, приходил на праздники вместе с женой, хорошей
молодой женщиной. Я радовалась его счастью.  Мы  иногда  встречались  -  уже
по-другому, - но с удовольствием отдавались друг другу. Мы были одновременно
и близкие люди, и просто друзья. Я не чувствовала угрызений совести, так как
видела, что нужна ему как вдумчивый собеседник, советчик...
   Жили они с женой долго, но детей все не было и не было. И вот однажды  он
зашел в ресторан... а проснулся наутро уже в  другом  городе  и  в  объятиях
другой женщины. У нее было трое детей, но не было мужа. И он решил все сразу
поменять: обрести семью и детей, без которых не мыслил  себе  жизни.  Так  и
ушел от нас обеих в свою новую жизнь, с заботами и страстями. И потерялся из
виду.
   Только однажды вздрогнуло мое сердце. Я увидела на Садовом кольце,  около
метро  "Лермонтовская",  как  вылез  из  машины  мужчина,  что-то   объясняя
милиционеру. Это были его типичные жесты - только он так  загибал  палец  на
правой руке, только он так  наклонял  голову,  когда  что-то  объяснял  мне:
"Лидка! Ты понимаешь..." - и прищуривал один глаз.
   Да, скорее всего, это был он, но я тоже мчалась куда-то на машине, боясь,
что земной шар повернется левым боком, а я останусь на правом.  Темп!  Темп!
Темп! Он завораживает, москвичи  уже  рекордсмены  по  скорости  на  дорогах
жизни, - и "кавалер де Гриэ" остался где-то там, далеко, в  моем  пионерском
прошлом.
   Но помню как сейчас одно из последних свиданий. Собственно, свиданием это
и не назовешь: ключа не было, деться  было  некуда,  и  мы  просто  вошли  в
подъезд большого дома, только с черного хода. Я жила там раньше и знала этот
черный ход, знала, что там никого не бывает и мы  можем  поговорить  и  даже
поцеловаться спокойно. Мы тихо примостились на старом подоконнике, он сел, я
встала к нему лицом и внимательно слушала - я всегда это умею делать с моими
мужчинами, - слушала о его житье-бытье.
   Вдруг дверь на четвертом этаже открылась. Мужчина вышел выбросить мусор в
ведро, стоявшее на лестнице. Увидел нас и поднял крик:
   -  Мать,  ты  иди-ка  погляди,  какие  тут  голубки  сидят,   пригрелись,
устроились! Бесстыдники,  безобразники,  охальники!  Марш  отсюда!  -  И  он
закричал еще громче, на весь подъезд.
   Ох, как противно было! Мы ушли расстроенные.
 
   - А как вы думаете, мой друг?! "Любишь кататься, люби и саночки  возить".
Розы без шипов не бывают.  Конечно,  черный  ход  -  не  лучшее  место,  но,
позвольте спросить, - неужели вы никогда не простаивали в подъезде? Нет? Мне
жаль вас.
 
   После этого долго я не могла в подъездах целоваться,  потом  забылось.  И
скоро подъезд опять сослужил мне добрую службу, но об  этом  в  другом  моем
рассказе, а пока...
 
   - Дорогой мой друг, теперь расскажу историю, которую считаю своей любовью
номер один по силе страсти и страданий, выпавших на мою долю.
   ПОЧТИ БЕЛЬМОНДО
   Я не оговорилась - почти Бельмондо, только еще красивее. Такой  красивый,
что глаз не отвести, просто дух захватывало, а женщины чуть  не  сворачивали
шеи, провожая его взглядом.
   Высокий, стройный, с удивительной походкой - легкой, летящей и как-то  на
одну сторону - из-за того, что одно плечо выше  другого.  Глаза  зеленые,  с
длинными ресницами. Рот большой, губы ярко  очерченные.  Облик  соблазнителя
Дон Жуана, только очень доброго, запал в душу надолго, можно сказать, на всю
жизнь.
 
   - Мой друг, сейчас мне 64! Когда  мы  встретились,  мне  было  всего  28.
Ощущаете? И все помню, до мелочей, до  последнего  жеста  и  слова.  Хотя  и
принес он мне боли так много, что, казалось бы, надо  не  просто  забыть,  а
вычеркнуть из памяти. Ан  нет!  Не  могу!  Поэтому  наберитесь  терпения,  я
начинаю свой рассказ.
 
   Было это в далеком 1964 году, когда моей дочери было уже  четыре  года  и
была я мужняя жена, которой пришло в голову учиться в институте. Учиться  во
что бы то ни стало, хоть на очном, хоть  на  заочном,  все  равно,  лишь  бы
учиться! Работала я тогда учителем физкультуры в школе и поступать решила  в
педагогический  институт  на  факультет  физического  воспитания.  Это   был
поступок невиданной смелости. Авантюризм  чистой  воды  -  вес  у  меня  был
большой: я занималась  академической  греблей,  была  членом  сборной  СССР,
загребной восьмерки команды "Буревестник"  и  даже  имею  четыре  серебряные
медали за первенство страны.
   Экзамены по  спортивным  дисциплинам  -  плаванию,  гимнастике  и  легкой
атлетике - я сдавала, преодолевая страх перед водой, перед "конем"  и  перед
бегом на 5 000 м. Для меня самой было удивительно и радостно, что я все  это
одолела и стала студенткой заочного отделения.
   Первый курс училась взахлеб, все было  интересно:  физиология,  анатомия,
химия,  физика,  педагогика,  психология,  и  плавание,  и   гимнастика,   и
баскетбол, и футбол. Училась, радуясь каждому воскресенью, так  как  занятия
для москвичей были именно в этот день. Сборы по лыжам проходили  в  Крюкове,
под Москвой. Вот там и случилась эта история.
   Зима, лес, красота волшебная. Живем не тужим, обеды  нам  готовит  повар,
смешной, всегда пьяный, но очень добрый, любящий свою  работу  и  студентов.
Вскоре объявили, что к нашему второму курсу присоединяются первокурсники.  И
мы заволновались: шутка ли  -  новенькие.  Девушки  прихорашивались,  ожидая
пополнения в наших рядах. И вот событие - едут! Вернее, идут  по  дорожке  к
нашему дому, в колонну по одному. Ах, это были мужчины, один другого  лучше.
Мы выбирали. Я выбра