коло, полудня  из  Московского  полка  донесли,  что
четвертая рота, запиравшая пулеметами Литейный мост  с  Выборгской  стороны,
подавлена, остальные роты стоят во дворе казарм,  из  офицеров-кто  убит,  а
кто-ранен, и огромные толпы запружают Сампсониевский проспект.
   Запасных войск у Хабалова не  было,  а  наряду  с  донесениями  поступали
требования охраны от Голицына, с телефонной станции, из Литовского замка, из
Мариинского дворца. Заезжал Протопопов и  приставал  к  Хабалову  с  разными
предложениями, по обыкновению, ни на чем реальном не основанными.
   Часа в 2-3 Хабалов был у Голицына. Последний  был  уже  оповещен  с  утра
Беляевым, который в это утро приказал начальнику Генерального Штаба генералу
Занкевичу доложить, что нужно для объявления осадного положения, и,  получив
ответ, что для этого требуется высочайшее повеление, сказал: "Считайте,  что
оно  уже  последовало".  Беляев  предлагал  Голицыну  сейчас   же   обсудить
дальнейшие меры, но прошло довольно  много  времени,  как  приехал  Хабалов,
министры были в сборе;  он  произвел  на  всех  тяжелое  впечатление:  "руки
трясутся, равновесие, необходимое для управления в такую  серьезную  минуту,
он утратил,-говорит Беляев.
   В сущности, министры только знакомились с событиями, взглядов же  никаких
не высказывали. Все были особенно  нервны.  Докладывали  Хабалов  и  кое-что
Протопопов. Около 4-5 часов решили сойтись в Мариинском дворце.
   Когда определилось что пока только Выборгская и Литейная части  захвачены
восстанием, Хабалов решил стянуть возможный резерв на Дворцовой площади, под
начальством   полковника   Преображенского   полка    князя    Аргутинского-
Долгорукова.
   Часть предполагалось послать в подкрепление Кутепову, а  другую  часть-на
Петербургскую  сторону.  Хабалов,  опасаясь  за  Пороховые   заводы,   хотел
оттеснить восставших к северу, к морю.
   Выяснилось, что резерв  собрать  трудно,  некоторые  части  можно  только
удерживать от присоединения к восставшим, а у других нет патронов; не  найдя
патронов в городе, Хабалов просил по телефону  прислать  из  Кронштадта,  но
комендант ответил, что сам опасается за крепость. Хабалов не знал, что  и  в
окрестностях города вспыхнуло восстание: часов около 3-х дня  царскосельский
гарнизон  грабил  трактирные   заведения,   встречая   маршевые   эскадроны,
подошедшие из Новгородской губернии, с корзинами  явств  и  питей.  Впрочем,
сводный гвардейский полк нес службу  и  продолжал  охранять  Александровский
дворец.
   Голицын  поручил  Беляеву  съездить  в  градоначальство.  Тут  были   все
"неопытные полковники", и Беляев, который, по словам  Балка,  был  "вдумчив,
спокоен  и  говорил  мало",  позвал  всех  на  совещание  и  увидел  "полное
отсутствие идеи и недостаточность инициативы  в  распоряжениях".  Настроение
офицеров, в частности, Измайловского полка, было "ненадежное", они  находили
нужным вступить в переговоры с Родзянко,  о  чем  Хабалов  доложил  Беляеву,
которому вовсе не был подчинен,  но  которого  в  растерянности  своей  стал
слушаться.  В  ответ  на  это,  военный  министр  рассердился   и   приказал
находившемуся тут  же  генералу  Занкевичу  вступить  в  командованье  всеми
гвардейскими запасными частями (это было  около  7  часов  вечера).  Хабалов
понял это так, что он устранен. Между тем, Занкевич был дан ему в  помощь  и
устранял собою только Чебыкина,  Павленкова  и  Михайличенко,  так  же,  как
Иванов впоследствии не сменил Хабалова, а был поставлен над ним.
   Приехавший  в   градоначальство   великий   князь   Кирилл   Владимирович
рекомендовал Беляеву  принять  энергичные  меры  и,  прежде  всего,  сменить
Протопопова; выражал неудовольствие,  что  ему  не  сообщают  о  событиях  и
спрашивал, что ему делать с гвардейским экипажем, на  что  Хабалов  доложил,
что гвардейский экипаж ему не подчинен. Кирилл Владимирович прислал к вечеру
две "наиболее надежные" роты учебной команды Гвардейского Экипажа.
   Приехав в Мариинский дворец,  где  все  члены  Совета  Министров  "ходили
растерянные, ожидая ареста", Беляев доложил о Занкевиче;  а  затем  попросил
Голицына поговорить с ним наедине о  замене  Протопопова;  так  как  сменять
министра  никто,  кроме  императора,  не  имел  права,   решили   предложить
Протопопову сказаться больным; Беляев предложил заменить его главным военным
прокурором  Макаренко,  но  предложение  это  было  отвергнуто,  и   генерал
Тяжельников, по приказанию Беляева, отпечатал приказ  Голицына:  "вследствие
болезни  министра  внутренних  дел   действительного   статского   советника
Протопопова, во временное исполнение его должности вступит  его  товарищ  по
принадлежности".  Тогда  же,  по   приказанию   Беляева,   было   напечатано
"объявление  Командующего  Войсками  Петроградского  Военного   Округа"   за
подписью Хабалова: "По Высочайшему  повелению  город  Петроград  с  27  сего
февраля объявляется на осадном  положении".  Объявление  было  напечатано  в
количестве  около  1.000  экземпляров,  подлинник  был  написан  карандашом.
Печаталось оно в Адмиралтействе, так как типография градоначальства  уже  не
была в распоряжении старого правительства, о чем доложил Балк.
   Голицын рассказывает, что он  получил  от  Беляева  письмо,  начинавшееся
словами:  "Имею  честь  сообщить  Вашему  Сиятельству,  что  по  Высочайшему
Повелению введено осадное положение", но письмо это он потерял.
   Голицын обратился к Протопопову и просил его оффициально заявить, что  он
болен и уходит. Протопопов встал,  сконфуженно  произнес:  "Ну,  что  же,  я
подчиняюсь", и ушел, говоря:  "Мне  теперь  остается  только  застрелиться".
Белецкий  рассказывает,  что,  когда,  перед  этим   стало   известно;   что
Щегловитов, арестованный на кухне и прикрытый солдатской шинелью,  увезен  в
Думу,  Протопопов  так  растерялся,  что  требовал   моментально   "схватить
Родзянко".
   В 6 часов вечера  Лодыженский  передал  в  экспедицию  канцелярии  Совета
Министров  составленную  Покровским  и  Барком   и   подписанную   Голицыным
телеграмму, в которой говорилось, между прочим:
   "Совет Министров... дерзает представить Вашему Величеству  о  безотложной
необходимости принятия следующих... мер... с объявлением столицы на  осадном
положении, каковое распоряжение уже сделано Военным Министром по уполномочию
Совета  Министров  собственною  властью.  Совет   Министров   всеподданнейше
ходатайствует о поставлении во главе  оставшихся  верными  войск  одного  из
военачальников действующих армий с популярным для населения именем"...
   Далее указывается, что Совет Министров не может справиться с  создавшимся
положением,  предлагает  себя  распустить,  назначить  председателем  Совета
Министров лицо,  пользующееся  общим  доверием,  и  составить  ответственное
министерство.
   Царь ответил того же числа князю  Голицыну:  "О  главном  начальнике  для
Петрограда мною дано повеление начальнику моего штаба с указанием немедленно
прибыть в столицу. Тоже и относительно войск.  Лично  Вам  предоставляю  все
необходимые права по гражданскому управлению. Относительно перемены в личном
составе при данных обстоятельствах считаю их недопустимыми. Николай".

   После  8-ми  часов  вечера  Голицын,  Родзянко,  великий   князь   Михаил
Александрович, Крыжановский  и  Беляев  обсуждали  в  кабинете  председателя
Совета Министров  текст  телеграммы.,  которую  Михаил  Александрович  хотел
послать царю, после чего великий князь  и  Беляев  поехали  в  дом  военного
министра,  чтобы  передать  эту  телеграмму  начальнику   штаба   верховного
главнокомандующего. Михаил Александрович сообщил о "серьезности  положения",
о  необходимости  назначить  председателя  Совета  Министров,  который   сам
подобрал бы себе кабинет; он спрашивал, не уполномочит ли его царь сейчас же
об этом объявить, называя со своей стороны князя Г. Е. Львова,  и  предлагал
принять на себя регентство.
   Через полчаса или через час Алексеев передал ответ,  что  его  величество
благодарит за внимание, выедет завтра и сам примет решение.
   В  этот  день  Беляев  послал  в  Ставку  Наштаверху   следующие   четыре
телеграммы.
   13 час. 15 мин. ј 196. Указывается, что начавшиеся  с  утра  в  некоторых
частях волнения подавляются. Выражается уверенность  "в  скором  наступлении
спокойствия".
   19 час. 22 мин. ј 197 (копия  Главкосеву).  Указывается  на  "серьезность
положения"; просьба прислать на помощь "действительно надежные части".
   19 час. 33 мин. ј 198.  "Совет  Министров  признал  необходимым  объявить
Петроград на осадном  положении.  В  виду  проявленной  генералом  Хабаловым
растерянности назначил на помощь ему генерала  Занкевича,  так  как  генерал
Чебыкин отсутствует",
   23 час. 53 мин. ј 199. Говорится, что из Царского Села вызваны  небольшие
части запасных полков, батарея из Петрограда грузить в  поезд  на  Петроград
отказалась, батарея училищ не имеет снарядов.
   Около полуночи Беляев приказал своему секретарю  позвонить  в  Мариинский
дворец и вызвать по телефону Кригер-Войновского. Секретарь услышал в телефон
неясный  разговор  нескольких   голосов,   увещания   соблюдать   тишину   и
предупреждение, что у телефона военный министр. Вслед  за  тем,  к  телефону
подошел кто то, назвавший себя  министром  путей  сообщения,  но  по  голосу
непохожий на Кригер-Вой-новского. Секретарь предупредил об  этом  Беляева  и
передал ему трубку. Военный министр молча слушал у телефона минут 5, услышал
слова: "...эту пачку уже пересмотрел, возьми вот те бумаги", повесил  трубку
и запретил всем сношения по телефону с Мариинским Дворцом.
   Около  2  часов  ночи  секретарь  Беляева  был  вызван  по  телефону   из
Мариинского  Дворца  помощником   управляющего   делами   Совета   Министров
Путиловым, который объяснил,  что,  действительно,  в  помещении  канцелярии
Совета Министров "хозяйничают посторонние лица",  важнейшие  бумаги  удалось
унести, а министры путей сообщения и иностранных  дел  скрываются  в  другой
части дворца. Путилов просил освободить их, но секретарь  военного  министра
объяснил, что в их распоряжении нет войск.
   Между тем, у генерала Занкевича, которому  Беляев  передал  командованье,
были в распоряжении уже немногие части, и то колеблющиеся и тающие с часу на
час.
   Вопрос об атаке стоял безнадежно, можно было  думать  только  об  обороне
отряда на Дворцовой площади.
   Генерал Занкевич, надев мундир Лейб-Гвардии Павловского полка,  выехал  к
солдатам, и поговорив с ними,  вынес  убеждение,  что  на  них  рассчитывать
нельзя. Удержаться на площади было невозможно; Занкевич считал,  что  верным
слугам царя надо умереть в Зимнем Дворце; около 9 часов вечера  войска  были
переведены  в  Адмиралтейство,  а  около  11  часов-  во  Дворец,  при  этом
оказалось, что матросы и часть пехоты уже разошлись; осталось всего на всего
1500-2000 человек.
   Около часу  ночи  во  Дворце  получили  известие  о  назначении  генерала
Иванова. Управляющий дворцом генерал Комаров  просил  Хабалова  не  занимать
дворца; Занкевич спорил, и вопрос остался бы открытым, если бы  заехавший  в
ту минуту  с  Беляевым  великий  князь  Михаил  Александрович,  которому  не
удавалось уехать в Гатчину, не согласился с Комаровым. На совещании  великий
князь, Хабалов и Занкевич наметили  Петропавловскую  крепость,  но  помощник
коменданта барон Сталь, вызванный  к  телефону,  сообщил,  что  на  Троицкой
площади стоят броневые автомобили и орудия, а на Троицком мосту-  баррикады.
Хабалов предложил пробиваться, но  Занкевич  указал  на  колебания  офицеров
Измайловского  полка;  тогда,  на   рассвете,   решили   перейти   опять   в
Адмиралтейство.
   Листки с объявлением осадного положения были напечатаны, но расклеить  их
по городу не удалось: у Балка  не  было  ни  клею,  ни  кистей.  По  приказу
Хабалова, отданному вялым тоном, два околодочных развесили несколько листков
на  решетке  Александровского   сада.   Утром   эти   листки   валялись   на
Адмиралтейской площади перед градоначальством.
   Третье объявление, переданное Беляевым для  распубликования-о  запрещении
жителям  столицы  выходить  на  улицу  после  9  часов  вечера-Хабалов  счел
окончательно бесцельным и оставил его без исполнения.
   Императрица в этот день телеграфировала царю трижды: ,,11 часов 12  минут
дня; "Революция вчера приняла ужасающие размеры. Знаю, что присоединились  и
другие части. Известия хуже, чем когда бы то  ни  было.  Алис";  в  1  ч.  3
минуты: "Уступки необходимы. Стачки продолжаются.  Много  войск  перешло  на
сторону революции. Алис", в 9 часов 5о минут вечера:  "Лили  провела  у  нас
день и ночь-не было ни колясок, ни моторов. Окружный Суд горит. Алис".
   Дубенский записывал 27 февраля: "Из  Петрограда  вести  не  лучше.  Была,
говорят, сильная стрельба у  Казанского  собора,  много  убитых  со  стороны
полиции и среди народа. Говорят, по городу ходят броневые автомобили.  Слухи
стали столь тревожны, что решено завтра 28-го отбыть в Петроград... Помощник
начальника штаба Трегубов передал мне, что на его  вопрос,  что  делается  в
Петрограде, Алексеев ответил: "Петроград в  восстании".  Трегубов  дополнил,
что  была  стрельба  по  улицам,  стреляли  пулеметы.   Первое,   что   надо
сделать,-это убить Протопопова, он ничего не делает, шарлатан. Перед  обедом
я с Федоровым был в вагоне у генерал-адъютанта Иванова. Долго беседовали  на
тему петроградских событий  и  стали  убеждать  его  сказать  государю,  что
необходимо послать в Петроград несколько хороших полков, внушить действовать
решительно, и дело можно еще потушить. Иванов  начал  говорить,  что  он  не
вправе сказать государю, что надо  вызвать  хорошие  полки,  например,  23-ю
дивизию и т. д., но в конце концов согласился и  обещал  говорить  с  царем.
Перед обедом Алексеев приходил к  государю  в  кабинет  докладывать  срочное
сообщение из Петрограда о том, что некоторые  части,  кажется,  Лейб-Гвардии
Павловский полк,  отказались  действовать  против  толпы.  На  вопрос  графа
Фредерикса Алексееву,-что нового из  Петрограда,  начальник  штаба  ответил:
"Плохие вести, есть новое явление", намекал на войска.  За  обедом,  который
прошел тихо, и государь был молчалив, Иванов все таки успел сказать государю
о войсках".
   ,,После обеда государь позвал к себе Иванова в кабинет и  около  9  часов
стало известно, что Иванов экстренным поездом едет в Петроград. Нарышкин мне
сказал, что павловцев окружили преображенцы  и,  кажется,  стало  тише.  Все
настроение ставки сразу изменилось. Все говорят, волнуются, спрашивают:  что
нового из Петрограда".
   "В вечерних телеграммах стало известно,  что  именным  высочайшим  указом
распущены Дума и Государственный Совет, но это уже поздно, уже  определилось
временное правительство, заседающее в Думе, под охраной войск, перешедших на
сторону революционеров. Войск верных государю осталось  меньше,  чем  против
него.  Гвардейский  Литовский  полк  убил  командира.   Преображенцы   убили
батальонного  командира  Богдановича.  Председатель   Государственной   Думы
прислал  в  Ставку  государю  телеграмму,  в  которой  просил  его   прибыть
немедленно в Царское Село, спасать Россию. Все эти страшные сведения идут из
Петрограда от графа Бенкендорфа полковнику Ратькову. Про министра внутренних
дел граф Фредерике выразился по-французски так: "А о министре внутренних дел
нет слухов, как будто он мертвый".  Граф  Фредерике  держит  себя  спокойно,
хорошо, и говорит: "Не надо волноваться".
   "После вечернего чая, в 12 часов ночи, государь простился со всеми и ушел
к себе. Вслед за ним к нему  пошел  Фредерикс  и  Воейков,  пробыли  у  царя
недолго и вышли, причем Воейков объявил,  что  отъезд  в  Царское  Село  его
величества назначен безотлагательно в эту ночь. Все стали собираться и уже к
2 часам ночи были  в  поезде.  Государь  любезен,  ласков,  тих  и,  видимо,
волнуется, хотя, как всегда, все скрывает. Всю ночь шли  у  нас  с  Цабелем,
Штакельбергом и Сусловым такие разговоры. Свитский поезд отошел в Царское  в
4 часа ночи... Назначен Иванов диктатором".
   В Ставке  до  сего  дня  полагали,  что  происходит  "голодный  бунт",  в
революцию не верили и  к  слухам  относились  пассивно,  чему  способствовал
крайний ,,фатализм" царя, как выражается генерал Ду-бенский. Алексеев умолял
царя в эти дни пойти на уступки, но из этого вышло  только  то,  что  уехали
немного раньше, чем предполагали.
   Во всяком случае, настроение Ставки резко изменилось к вечеру 27 февраля.
Воейков, который балаганил,  устраивал  свою  квартиру  и  до  5  часов  дня
"прибивал шторки и привешивал картинки", вдруг понял трагичность положения и
"стал ходить красный, тараща глаза". Генерал Иванов, придя к обеду, узнал от
Алексеева, что он назначен в Петербург  главнокомандующим  ,,для  водворения
полного порядка в столице и ее окрестностях", причем  "командующий  войсками
округа переходит в его подчинение" (на бланке  Начальника  Штаба  Верховного
Главнокомандующего, управление Дежурного генерала, ј 3716, подписали генерал
Алексеев и  дежурный  генерал  Кондзеровский).  Назначение  это  последовало
вследствие указания бывшего Председателя
   Совета Министров князя Голицына на необходимость командировать в  столицу
пользующегося популярностью в войсках боевого генерала.
   Иванов, слывший за "поклонника  мягких  действий",  за  обедом  рассказал
царю, как ему удалось успокоить волнения в Харбине при  помощи  двух  полков
без одного выстрела. После  обеда  царь  сказал  Иванову:  "Я  вас  назначаю
главнокомандующим  петроградским  округом,   там   в   запасных   батальонах
беспорядки и заводы бастуют, отправляйтесь". Иванов доложил, что он уже  год
стоит в стороне от армии, но полагает, что "далеко не  все  части  останутся
верны в случае народного волнения, и что потому лучше не  вводить  войска  в
город,  пока  положение  не  выяснится,  чтобы  избежать   "междоусобицы   и
кровопролития".
   Царь ответил: "Да, конечно".
   После этого  разговора,  Иванов  просидел  в  Штабе  часа  два,  частью-с
Алексеевым, которого вызывал  царь,  а  потом-по  прямому  проводу-Родзянко.
Алексеев сказал ему, что с северного фронта и с западного посылаются по  два
полка,  но  еще  сомневаются,  какие  посылать;  посоветовал  отправиться  с
батальоном и ротой  сводного  полка  и  показал  телеграмму  от  Родзянки  и
телеграмму об объявлении осадного положения.
   Иванов знал, что распущена Дума, введено осадное  положение,  не  хватает
продовольствия и многие заводы  не  работают  на  оборону  из-за  недостатка
топлива. Решив утром пойти к царю, а около полудня ехать, он пошел спать.  В
это время Воейкова вызвал по телеграфу из Царского Бенкендорф  и  спрашивал,
не желает ли его величество, чтобы Императрица с детьми  выехала  навстречу;
царь поручил передать, чтобы ни в каком случае не выезжали,  и  что  он  сам
приедет в Царское.
   Воейков,  по  совету  Бенкендорфа,  вызвал  Беляева,  который   дал   ему
"хаотический ответ", что "идет военный  мятеж  и  нельзя  определить,  какая
часть восстала и какая нет".  Воейков  считал,  что  должен  иметь  все  эти
сведения от Протопопова, но не получал их. В  8  час.  15  минут  он  дослал
Протопопову следующую шифрованную телеграмму (ј 35); "Его Величество изволит
отбыть из Ставки через Оршу- Лихославль-Тосно вторник 28 февраля 2  часа  30
мин. дня и прибыть Царское Село среду 1 марта 3 час. 3о мин. дня".
   Дубенский рассказывает в своей дневнике (от  3  марта)  что  "27  февраля
вечером было экстренное заседание под председательством государя, Алексеева,
Фредерикса и Воейкова. Алексеев, ввиду полученных  известий  из  Петрограда,
умолял  государя  согласиться  на  требование  Родзянко  дать   конституцию,
Фредерикс молчал, а  Воейков  настоял  на  непринятии  этого  предложения  и
убеждал государя немедленно выехать в Царское. Село".
   Около 2 часов ночи адъютант разбудил Иванов