б отречении,  так  как  завтра  он  должен  быть  в
Петербурге с актом в руках. Текст был накануне набросан Шульгиным, некоторые
поправки внесены Гучковым. Этот текст, не навязывая его дословно, в качестве
матерьяла, передали царю: царь взял его и вышел.
   Гучков, которому все предшествовавшие события не были известны, поразился
тем, что отречение  далось  так  легко.  Сцена  произвела  на  него  тяжелое
впечатление своей обыденностью, и ему пришло в голову, что он имеет  дело  с
человеком ненормальным, с пониженной  сознательностью  и  чувствительностью.
Царь, по впечатлению Гучкова, был совершенно  лишен  трагического  понимания
события: при самом железном самообладании можно было не выдержать, но  голос
у царя как будто дрогнул только когда он говорил о разлуке с сыном.
   В вагоне ждали час или  полтора.  Рузский,  как  и  начальник  его  штаба
генерал Данилов, были,  повидимому,  сторонниками  отречения;  с  Нарышкиным
разговоров  не  было,  больной  Фредерикс  едва  ли  отдавал  себе  отчет  в
происходящем и был взволнован известием, что его дом  сожжен,  беспокоясь  о
больной  жене;  к  собеседникам   присоединился   Воейков,   который   также
беспокоился о семье и о своей жене (дочери Фредерикса).
   Царь вернулся и передал Гучкову переписанный на машинке  акт  с  подписью
"Николай". Гучков прочел его присутствующим вслух.  Шульгин  внес  две-  три
незначительных поправки. В  одном  месте  царь  сказал:  "Не  лучше  ли  так
выразить?" и вставил какое-то слово. Все  поправки  были  тотчас  внесены  и
оговорены.
   Гучков сказал,  что,  ввиду  могущих  произойти  в  дороге  случайностей,
следует составить второй акт-не копию, а дубликат-и  оставить  его  в  штабе
главнокомандующего. Царь нашел это правильным и  сказал,  что  так  и  будет
сделано.
   Царь сказал, что он назначает верховным главнокомандующим великого  князя
Николая Николаевича; Гучков ничего не возражал, а может быть  и  подтвердил.
Была составлена телеграмма Николаю Николаевичу.
   Гучков сказал, что Думский Комитет ставит во  главе  правительства  князя
Львова. Царь сказал, что он знает его и согласен, сел и написал указ  Сенату
о назначении князя Львова председателем Совета Министров. Царь согласился со
словами Гучкова о том, что остальных министров  председатель  приглашает  по
своему усмотрению.
   Таким образом царь назначил верховного главнокомандующего и  председателя
Совета Министров уже после того, как скрепил  акт;  но  на  следующее  утро,
когда Гучков и Шульгин вернулись в Петербург, на улицах уже были  плакаты  с
перечислением членов правительства.
   Царь спросил о судьбе императрицы и детей, от которых  два  дня  не  имел
известий. Гучков ответил, что все благополучно,  больным  детям  оказывается
помощь. Царь заговорил о своих планах, ехать ли ему в Царское или в  Ставку;
Гучков не знал, что посоветовать. Они простились.
   Гучков и Шульгин пришли в вагон Рузского, где ждали,  когда  будет  готов
акт отречения. Присутствовал главный начальник снабжения Савич, Данилова  не
было, он зашифровывал акт.
   В  тот  же  вечер,  Гучков  и  Шульгин  выехали  в  Петербург,  а  бывший
император-в Могилев; со станции Сиротино он послал следующую телеграмму:
   "Его императорскому величеству Михаилу. Петроград. События последних дней
вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости  меня,  если
огорчил тебя и  что  не  успел  предупредить.  Останусь  навсегда  верным  и
преданным братом. Возвращаюсь в Ставку и оттуда через несколько дней надеюсь
приехать в Царское Село. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей родине. Ника".
   В пятницу, 3 марта, утром, генерал Иванов получил телеграммы от  Родзянко
и  Гучкова.  Родзянко  телеграфировал:  "ј  185.  Генерал-адъютант  Алексеев
телеграммой от сего числа ј  1892  уведомляет  назначении  главнокомандующим
войсками петроградского округа генерал-лейтенанта Корнилова. Просит передать
вашему высокопревосходительству приказание о возвращении вашем в Могилев".
   Гучков телеграфировал:  "Тороплюсь  Петроград,  очень  сожалею,  не  могу
заехать. Свидание окончилось благополучно".
   Проверив переданное Родзянкой распоряжение Алексеева по телеграфу; Иванов
решил вернуться в Ставку. Долго не могли достать второго паровоза и ожидали,
что по дороге "устроят бенефис". Наконец, выехали и благополучно доехали  до
станции Дно, где Иванов, в полночь с 3  на  4  марта,  узнал  от  коменданта
станции, что Шульгин объявил  3-го  манифест,  что  царь  отрекся  в  пользу
наследника, и регентом будет великий князь Михаил Александрович.
   4  марта  Иванов  подтвердил  телеграммой  коменданту  станции  Дно  свое
приказание отправить вслед за ним  в  Могилев  задержанную  в  Дне  искровую
станцию. 5-го в 9 часов утра, по приезде в Псков, Иванов получил известия от
3 марта о действиях Исполнительного  Комитета  Государственной  Думы.  Между
Новосокольниками и Витебском Иванов встретился  с  Корниловым.  В  Орше,  из
приложения  к   Витебской   газете,   Иванов   узнал   об   отказе   Михаила
Александровича. Часа в 3-4 дня 5 марта Иванов приехал в Ставку, где  получил
печатный приказ об отречении царя и  Михаила  Александровича  и  узнал,  что
,,царь назначил князя Львова". Иванов, который во все время  путешествия  ни
разу не сообщал батальону  никаких  сведении  о  положении,  что  возбуждало
неудовольствие среди солдат, "наставлял солдат служить верно и честно новому
Правительству, благодарил их за службу и,  прощаясь,  обнял  и  поцеловал  в
каждой роте одного солдата за всю роту''.
   Бывший император 4 марта виделся в Могилеве  со  своею  матерью.  В  этот
день, после разговора с  Алексеевым,  он  удалил  от  себя  Воейкова,  а  на
следующим день просил уехать и Фредерикса.
   6 марта в 14 ч. 31 мин. пополудни в Царское Село была передана  следующая
телеграмма командира одного из конных корпусов со служебной отметкой:  ,,для
разрешения дальнейшей передачи предъявить начальнику конторы".
   8  марта,  бывший  император  выехал  из  Ставки   и   был   заключен   в
Царскосельском Александровском дворце.
   "Царское Село Его Императорскому Величеству Государю  Императору  Николаю
Александровичу".
   "С чувством удовлетворения узнали мы, что вашему  величеству  благоугодно
было  переменить  образ  управления   нашим   Отечеством   и   дать   России
ответственное министерство, чем сняли с себя тяжелый непосильный для  самого
сильного человека труд. С великой радостью узнали мы о возвращении к нам  по
приказу  вашего  императорского   величества   нашего   старого   Верховного
Главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича, но с тяжелым чувством
ужаса и отчаяния выслушали чины конного корпуса Манифест  Вашего  Величества
об отречении от  Всероссийского  престола  и  с  негодованием  и  презрением
отнеслись все чины корпуса к тем изменникам из  войск,  забывшим  свой  долг
перед  Царем,  забывшим  присягу,  данную   Богу,   и   присоединившимся   к
бунтовщикам. По приказанию и завету Вашего Императорского Величества  конный
корпус,  бывший  всегда  сначала  войны  в  первой   линии   и   сражавшийся
впродолжении двух с половиною лет  с  полным  самоотвержением,  будет  вновь
также стоять за родину и будет впредь  также  биться  с  внешним  врагом  до
последней капли своей крови и до полной победы над ним. Но, Ваше Величество,
простите нас, если мы прибегаем с горячей мольбой к нашему Богом данному нам
Царю, не покидайте нас,  Ваше  Величество,  не  отнимайте  у  нас  законного
наследника престола русского. Только с Вами во главе  возможно  то  единение
русского народа, о котором Ваше  Величество  изволите  писать  в  манифесте.
Только со своим Богом данным Царем Россия может быть велика, сильна и крепка
и достигнуть мира, благоденствия и счастья".







   ПРИЛОЖЕНИЯ.

   I. Письмо вел. князя Александра Михайловича к царю 25 XII 1916-4 II  1917
г.   II.   Записка,   составленная   в   кружке   Римского-Корсакова.   III.
Объяснительная записка  к  пункту  II  предыдущей  записки.  IV.  Письменное
показание  Н.  Маклакова  23  августа  1917  года.   V.   Совещание   членов
прогрессивного блока с Протопоповым у М. В. Родзянко 19 октября 1916 года.
   VI. Всеподданнейший доклад М. В. Родзянко 10 Февраля 1917 года.










   ПРИЛОЖЕНИЯ.

   Приложение 1.
   Письмо в. кн. Александра Михайловича к Николаю II, от 25  декабря  1916-4
февраля 1917 годов.
   Дорогой Ники, Тебе угодно было, 22-го декабря,  дать  мне  высказать  мое
мнение по  известному  вопросу,  и  попутно  пришлось  затронуть  почти  все
вопросы, которые волнуют нас; я просил разрешения говорить как на духу, и Ты
дал мне его.
   Я считаю, что, после всего мною сказанного, я обязан говорить  дальше:-Ты
невольно мог подумать, слушая  меня:  ему  легко  говорить,  а  каково  мне,
который должен разбираться в существующем хаосе и принимать  те  или  другие
меры и решения, подсказываемые мне с разных сторон.-Ты должен понимать,  что
я, как и все болящие душой за все происходящее, часто задавал  себе  вопрос:
что бы я сделал на Твоем месте; и вот я  хочу  Тебе  передать  то,  что  мне
подсказывает душа, которая, я убежден, говорит верно.
   Мы переживаем самый опасный момент в истории России: вопрос  стоит,  быть
ли  России  великим  государством,  свободным  и  способным   самостоятельно
развиваться и рости, или подчиниться германскому безбожному кулаку,-все  это
чувствуют: кто разумом, кто сердцем, кто душою, и вот причина,  почему  все,
за исключением трусов и  врагов  своей  родины,  отдают  свои  жизни  и  все
достояние для достижения этой цели.-И вот, в это святое время, когда мы все,
так сказать, держим испытание на звание человека, в  его  высшем  понимании,
как христианина, какие то силы внутри России ведут  Тебя  и,  следовательно,
Россию к неминуемой гибели.-Я говорю: Тебя и Россию, вполне сознательно, так
как Россия без царя существовать не может, но нужно помнить, что  царь  один
править таким государством, как Россия, не может: это надо раз навсегда себе
усвоить и, следовательно, существование министерства с одной головой и палат
совершенно необходимо; я говорю: палат, потому  что  существующие  механизмы
далеко несовершенны и не ответственны, а они должны быть  таковыми  и  нести
перед народом всю тяжесть ответственности; немыслимо существующее положение,
когда вся ответственность лежит на Тебе и на Тебе одном. Чего хочет народ  и
общество? Очень немногого-власть (я не  говорю  избитые,  ничего  незначащие
слова: твердую или крепкую власть, потому что слабая власть это  не  власть)
разумную, идущую на встречу нуждам народным, и возможность жить  свободно  и
давать жить свободно другим. Разумная власть должна состоять из  лиц  первым
делом чистых, либеральных и преданных  монархическому  принципу,  отнюдь  не
правых или, что еще хуже, крайне правых, так как  для  этой  категории  лиц,
понятие о  власти  заключается:  "править  при  помощи  полиции,  не  давать
свободного  развития  общественным  силам  и  давать  волю   нашему   никуда
негодному, в большинстве случаев, духовенству".
   Председателем совета министров  должно  быть  лицо,  которому  Ты  вполне
доверяешь; он выбирает себе и ответствен за всех других министров,  все  они
вместе должны составлять одну голову, один разум и одну волю,  и  каждый  по
своей специальности проводит общую политику, а не свою,  как  это  мы  видим
теперь; ни один министр не имеет права  высказывать  Тебе  свои  взгляды  на
общую политику,-он является докладчиком по своей узкой  специальности;  если
же Ты хочешь услышать их мнение по общим  вопросам,  то  таковое  они  могут
высказывать только в совете министров, под Твоим  личным  председательством;
при министерстве объединенном трудно ожидать, чтобы Ты услышал  противоречия
в их мнениях, но оттенки,  в  связи  с  делом  порученным  каждому  из  них,
конечно, могут быть, и необходимо,  чтобы  Ты  их  слышал.  Я  принципиально
против, так называемого, ответственного министерства, т.  е.  ответственного
перед думой; этого допускать не следует,  надо  помнить,  что  парламентская
жизнь у нас в самом зародыше,-при самых лучших намерениях тщеславие, желание
власти и почета, будут играть не последнюю роль, и, главное, при непонимании
парламентского  строя,  личной  зависти  и  проч.  человеческих  недостатках
министры будут меняться даже  чаще  чем  теперь,  хотя  это  и  трудно.  Как
председатель,  так  и  все  министры  должны  быть  выбраны  из  числа  лиц,
пользующихся доверием страны и деятельность которых общеизвестна (конечно не
исключаются и члены думы). Такое министерство встретит общее сочувствие всех
благомыслящих кругов; оно должно представить Тебе  подробную  программу  тех
мер, которые должны проводиться в связи с главной  задачей  момента,  т.  е.
победы над германцами, и включить  те  реформы,  которые  могут  проводиться
попутно, без вреда для главной цели, и которых ждет страна.  Программа  эта,
после одобрения Тобой, должна  быть  представлена  думе  и  государственному
совету, которые, вне сомнения, ее одобрят и дадут полную свою поддержку, без
которой работа правительства невозможна; затем, опираясь на одобрение  палат
и став твердой ногой, и чувствуя за собой поддержку страны,  всякие  попытки
со стороны левых элементов должны быть подавляемы, с чем, я  не  сомневаюсь,
справится сама дума; если же нет, то дума должна  быть  распущена,  и  такой
роспуск думы будет страной приветствоваться.
   Главное условие, чтобы раз установленная программа ни в  коем  случае  не
менялась, и правительство должно быть уверено, что никакие побочные  влияния
на Тебя повлиять не могут, и что Ты всей своей неограниченной властью будешь
свое же правительство поддерживать. Теперь замечается как  раз  обратное:-ни
один министр не может отвечать за следующий день, все разрознены; министрами
назначаются люди со стороны,  которые  никаким  доверием  не  пользуются  и,
вероятно, сами удивляются, что попадают в министры, но так как людей честных
вообще мало, то у них не хватает смелости сознаться перед Тобой, что они  не
способны занимать посты, на которые назначаются, и  что  их  назначение  для
общего дела приносит только вред, их поступки граничат  с  преступлением.  1
Января 1917 г.-Первую часть  письма  писал  в  вагоне  по  пути  в  Киев,-до
сегодняшнего дня был так занят, что не было свободной минуты. Состоявшиеся с
тех пор назначения, показывают, что Ты окончательно решил  вести  внутреннюю
политику, идущую в полный разрез с желаниями всех Твоих верноподданных;  эта
политика только на руку левым элементам, для которых  положение  "чем  хуже,
тем лучше", составляет главную задачу; так как недовольство растет, начинает
пошатываться даже монархический принцип, и отстаивающие идею, что Россия без
царя существовать не может, не имеют почвы под ногами, так как факты развала
и произвола налицо; продолжаться так долго такое положение не  может;  опять
повторяю: нельзя править страной не прислушиваясь к голосу народному, не идя
навстречу его нуждам, не считая его способным иметь собственное  мнение,  не
желая признавать, что народ свои нужды сам понимает. Сколько  ни  думал,  не
могу понять с чем Ты и Твои советники борются, чего добиваются. Я  имел  два
продолжительных разговора с Протопоповым: он все  время  говорил  о  крепкой
власти, о недопустимости уступок общественному мнению, о том, что земский  и
городской  союзы,  а  также  военнопромышленные  комитеты  суть  организации
революционные; если бы его слова отвечали истине, то  спасения  нет,  но,  к
счастью, это не так, и конечно, нельзя отрицать,  что  в  этих  организациях
существуют левые, но ведь масса не революционна,-и  вот  мерами  запрещений,
разных  стеснений  и  подозрений  искусственно  толкают  нетвердых  в  своих
убеждениях людей в лагерь левых.
   Можно подумать, что какая то невидимая рука направляет всю политику  так,
чтобы победа стала немыслима. Тот  же  Протопопов  мне  говорил,  что  можно
опереться на промышленные круги, на капитал;  какая  ошибка!  Во  первых  он
забывает, что капитал находится в руках иностранцев и  евреев,  для  которых
крушение монархии желательно,-тогда не будет препятствии для их  хищнических
аппетитов, а затем наше купечество ведь не то, что было  прежде;  достаточно
вспомнить 1905 год.
   Когда подумаешь, что Ты несколькими словами и росчерком пера мог  бы  все
успокоить, дать стране то, чего она жаждет, т. е.  правительство  доверия  и
широкую свободу общественным силам, при строгом контроле, конечно, что  Дума
как один  человек  пошла  бы  за  таким  правительством,  что  произошел  бы
громадный подъем всех сил народных, а, следовательно, и несомненная  победа,
то становится невыносимо больно, что нет людей, которым бы  Ты  доверял,  но
людям, понимающим положение, а не таким, которые  только  подлаживаются  под
что то непонятное.-25 января: Как видишь прошел месяц, а письмо мое я еще не
послал, все надеялся, что Ты пойдешь по пути, который  Тебе  указывают  люди
верные Тебе и  любящие  Россию  не  за  страх,  а  за  совесть.  Но  события
показывают, что Твои советники продолжают  вести  Россию  и  Тебя  к  верной
гибели; при таких условиях молчать является преступным перед Богом, Тобой  и
Россией.
   Недовольство ростет с большой быстротой и чем дальше, тем шире становится
пропасть между Тобой и Твоим народом.-Когда я говорю: народом, я  понимаю  в
смысле тех, которые понимают нужды народные, а не тех, которые  представляют
из себя стадо, которое пойдет за человеком с умеющим увлечь толпу. Между тем
народ Тебя любит и глубоко верит в достижимость полной победы и  внутреннего
устроения без всяких потрясений, но при условии существования правительства,
состоящего из лиц чистых и  пользующихся  доверием  страны;  без  этого  нет
надежды  на  спасение  Престола  и,  следовательно,  Родины.  Посмотри,  что
делается  в  союзных  нам  странах:  править  государствами  призваны  самые
способные люди, без различия их убеждений; ведь все сознают, что  в  минуту,
когда решается судьба мира, когда от победоносного окончания войны  той  или
другой стороны, зависит самое свободное существование целых государств,  что
в такую минуту нет места ни личным симпатиям, ни интересам  тех  или  других
партий, есть одно,-призыв всех наиболее  способных  людей  к  делу  спасения
родины, именно: к спасению родины; вопрос ведь в  самом  бытии  России,  как
великой  могущественной  державы.  Ведь  никогда   в   истории   Российского
государства не было более благоприятных политических  условий:  с  нами  наш
бывший исконный враг  Англия,  недавний-Япония  и  все  другие  государства,
которые видят и чувствуют всю силу нашу и в то  же  время  присутствуют  при
совершенно необъяснимом явлении, нашем полном внутреннем нестроении, которое
с каждым днем ухудшается, и видят, что  не  лучшие,  а  худшие  силы  правят
Россией в такой момент, когда ошибки сделанные сегодня,  отразятся  на  всей
истории нашей, и они невольно начинают в нас  сомневаться:  они  видят,  что
Россия собственных своих интересов и задач  не  сознает,  т.  е.  скорее  не
Россия, а те, которые ею правят.
   Такое положение продолжаться не может. Ты, вероятно,  читал  обращение  к
Тебе новгородского дворянства; ведь так можно говорить только  тогда,  когда
глубоко сознаешь ту пропасть, на краю которой мы стоим, и уверяю  Тебя,  что
все Тебе истинно верные  люди  именно  так  и  думают.  Приходишь  в  полное
отчаяние, что Ты не  хочешь  внять  голосам  тех,  которые  знают,  в  каком
положении находится Россия, и советуют принять меры, которые должны  вывести
нас из хаоса, в котором мы все сегодня находимся.
   Ты, вероятно, думаешь, что  те  меры,  которые  принимает  правительство,
выведут Россию на светлый путь, на путь  победы  и  полного  возрождения,  и
считаешь, что мы все, которые держимся обратного  мнения,  заблуждаемся,