а и сообщил, что  царь  сейчас
уезжает.  Царь  принял  Иванова  около  3  часов  ночи.  Иванов  доложил   о
продовольствии и просил содействия, памятуя сентябрь 1914 года, когда жалобы
его на отсутствие снарядов вызвали неудовольствие даже в Ставке. Несмотря на
то, что Иванов просил полномочий относительно только 4 министров (внутренних
дел,  земледелия,  промышленности   и   путей   сообщения),   царь   сказал:
"Пожалуйста,  передайте  генералу   Алексееву,   чтобы   он   телеграфировал
председателю Совета Министров, чтобы все требования генерала  Иванова  всеми
министрами  исполнялись  беспрекословно".  (Однако,  полномочия  эти  Иванов
считал  впоследствии  отпавшими,  так  как  от  Алексеева  он   не   получил
подтверждения подобного приказа царя).-"До свиданья, сказал царь,  вероятно,
в  Царском  Селе  увидимся".  "Ваше  величество,  сказал  Иванов,  позвольте
напомнить относительно реформ".  "Да,  да,  ответил  царь,  мне  только  что
напоминал об этом генерал Алексеев".
   При  этом,   царь   произнес   слова   "ответственное   министерство"   и
"министерство  доверия",   так   что   Иванов   считал   дело   решенным   и
конфиденциально говорил об этом своему адъютанту,  полковнику  Крин-скому  и
Ладыженскому  (начальнику  канцелярии  по  гражданскому   управлению   Штаба
Верховного Главнокомандующего). Иванов решил, что высадится утром I марта  в
Царском. Он послал коменданту Царского Села две телеграммы, одна из  которых
(ј 4) гласила: "Прошу вас сделать распоряжение о  подготовке  помещения  для
расквартирования в городе Царское Село и его окрестностях, 13 батальонов, 16
эскадронов и 4 батарей. О последовавшем распоряжении  прошу  меня  уведомить
завтра 1 марта на станции Царское Село".
   Эшелон Георгиевского батальона, полурота Железнодорожного  полка  и  рота
Собственного Его Величества полка были отправлены из Могилева около 11 часов
утра. Вагон Иванова, выехавший несколько позже, был прицеплен  к  эшелону  в
Орше.
   С северного фронта утром 28 были отправлены  3  эшелона  67-го  пехотного
Тарутинского  полка;  предполагалось  отправить  68   Бородинский   полк   и
кавалерию.
   С западного фронта предполагалось отправить два кавалерийских  полка  2-й
дивизии, два пехотных и пулеметную команду Кольта.
   Иванов передал Алексееву следующий документ (на бланке  генерал-адъютанта
Иванова):  28  февраля  1917  года  ј  1.   "Начальнику   Штаба   Верховного
Главнокомандующего. При представлении моем сего числа  около  3  часов  утра
Государю Императору, Его Императорскому Величеству было благоугодно повелеть
доложить Вам; для поставления в известность председателя  совета  министров,
следующее повеление Его Императорского Величества.
   "Все  министры  должны  исполнять   все   требования   главнокомандующего
петроградским  военным  округом  генерал-адъютанта  Иванова  беспрекословно"
Генерал-адъютант Иванов.
   Права генерала Иванова определялись следующим документом  от  28  февраля
(на бланке Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего, ј 507).
   "На основании 12 статьи  Правил  о  местностях,  объявленных  на  военном
положении,    мною    предоставляется    Вашему     Высокопревосходительству
принадлежащее мне на основании 29 ст. Положения о полевом  управлении  войск
право  предания  гражданских  лиц  военно-полевому  суду  по   всем   делам,
направляемым в военный суд, по коим еще не  состоялось  предания  обвиняемых
суду. Распоряжения Вашего Высокопревосходительства  о  суждении  гражданских
лиц в военно-полевом суде могут быть делаемы, как по отношению  к  отдельным
делам, так и по отношению к  целым  категориям  дел,  с  предварительным,  в
последнем  случае,  объявлением  о  сем  во  всеобщее  сведение.  Подписали:
Генерал-адъютант Алексеев. Генерал-лейтенант Кондзеровский".
   Командир Георгиевского батальона, генерал Пожарский,  собрав  27  февраля
своих офицеров, объявил им, что в Петербурге приказания стрелять в народ  он
не даст, хотя бы этого потребовал генерал Иванов.
   В то время, как в Могилеве происходили  сборы,  и  литерные  (свитский  и
императорский) поезда в  4  и  в  5  часов  утра  двинулись  по  направлению
Смоленск-Вязьма.-Ржев-Лихославль,-генералы  Хабалов,   Занкевич   и   Беляев
(расставшийся с великим князем Михаилом Александровичем после 2 часов  ночи)
с кучкой верных им офицеров и солдат перешли  из  Зимнего  Дворца  в  здание
Адмиралтейства, заняли фасады, обращенные к Невскому,  артиллерию  поставили
на дворе, во втором этаже разместили пехоту,  а  на  углах,  подходящих  для
обстрела, расставили пулеметы. Снарядов у них было мало,  патронов  не  было
вовсе, а есть было нечего;  с  большим  трудом  достали  немного  хлеба  для
солдат. У казачьей сотни, расквартированной в казармах Конного полка, лошади
были непоены и некормлены. По  Адмиралтейству  постреливали,  но  оттуда  не
отвечали. Тут и происходил ночной разговор с Ивановым  по  прямому  проводу.
Ночью от Хабалова ответили, что он не знает, где переговорить с Ивановым,  и
не может выйти на улицу без риска быть арестованным.
   Иванов вызвал его к прямому проводу к 8  часам  утра,  и  они  обменялись
следующим: Иванов передал десять вопросных пунктов (записаны на трех  желтых
листочках).
   "1)  Какие  части  в  порядке  и  какие  безобразят?  2)  Какие   вокзалы
охраняются? 3) В каких частях города поддерживается порядок? 4) Какие власти
правят этими частями города? 5) Все ли министерства правильно функционируют?
6) Какие полицейские власти находятся в данное время в  вашем  распоряжении?
7) Какие технические и хозяйственные учреждения военного  ведомства  ныне  в
вашем распоряжении? 8) Какое количество продовольствия в вашем распоряжении?
9) Много ли оружия, артиллерии и боевых припасов попало  в  руки  бунтующих?
10) Какие военные власти и  штабы  в  вашем  распоряжении?-Я  сейчас  иду  к
генералу Алексееву и приду через полчаса".
   Хабалов ответил телеграммой по пунктам:
   "1) Моем распоряжении здание главного Адмиралтейства, четыре  гвардейских
роты, пять эскадронов и сотен, и  две  батареи,  прочие  войска  перешли  на
сторону революционеров, или остаются  по  соглашению  с  ними  нейтральными.
Отдельные солдаты и шайки бродят по городу, стреляя  прохожих,  обезоруживая
офицеров, 2) Все вокзалы во власти революционеров, строго ими охраняются. 3)
Весь город во власти революционеров, телефон не действует, связи  с  частями
города нет.
   4) Ответить не  могу.  5)  Министры  арестованы  революционерами.  6)  Не
находятся вовсе. 7) Не имею. 8) Продовольствия в моем  распоряжении  нет,  в
городе к 25 февраля было 5.6оо.ооо пудов запаса муки. 9) Все  артиллерийские
заведения во власти революционеров. 10) Моем  распоряжении  лично  начальник
штаба округа; с прочими окружными управлениями связи не имею".
   Эту телеграмму Хабалов подтвердил в последовавшем разговоре с Ивановым.
   В то же утро, генералы Тяжельников и Михайличенко, сидя в Адмиралтействе,
с удивлением слушали, как Беляев в  соседней  комнате  диктовал  телеграмму,
которая  начиналась  словами  очень  умеренными:  "Положение   по   прежнему
продолжает оставаться тревожным". Далее сообщалось, однако, что  "мятежники"
овладели во всех частях города учреждениями, войска переходят на их сторону,
или становятся нейтральными, на улицах  идет  пальба,  движение  прекращено,
офицеров разоружают и скорейшее прибытие войск крайне желательно (послана  в
11  час.  32  мин.  в  Ставку  Наштаверху,  копия-  Орша,  вслед  Дворцовому
Коменданту, ј 201).
   Около полудня, 28 февраля,  в  Адмиралтейство  явился  адъютант  морского
министра, который потребовал очистки здания, так как,  в  противном  случае,
восставшие угрожали открыть по нему артиллерийский огонь из  Петропавловской
крепости. На совещании было решено, что дальнейшее сопротивление бесполезно.
Артиллерия отправилась обратно в Стрельну, оставив замки от орудий; пулеметы
и ружья спрятали в здании, и вся пехота была распущена без  оружия.  Хабалов
был арестован солдатами, осматривавшими  здание  Адмиралтейства,  в  тот  же
день, около 4 часов. Беляев прошел в Генеральный Штаб, откуда в  2  часа  20
минут послал следующую секретную телеграмму Наштаверху (ј 9157):
   "Около 12 часов дня 28 февраля остатки оставшихся еще  верными  частей  в
числе 4 рот, 1 сотни, 2 батарей и пулеметной роты,  по  требованию  Морского
Министра, были выведены из Адмиралтейства,  чтобы  не  подвергнуть  разгрому
здание. Перевод этих войск в другое место не признал соответственным,  ввиду
не полной их надежности. Части разведены по казармам, при чем  во  избежание
отнятия оружия замки орудий сданы Морскому Министерству".
   После 3-х часов Беляев прошел в дом военного министра  на  Мойку,  где  и
ночевал.
   Иванов выехал из Могилева около 1 часу дня. Ему в  догонку  была  послана
копия телеграммы Наштаверха на имя начальника военно-походной канцелярии  (ј
1820): "Всеподданнейше доношу: военный министр сообщает, что около 12  часов
28 сего февраля остатки оставшихся еще верными  частей  в  числе  4  рот,  1
сотни, 2 батарей и пулеметной роты  по  требованию  морского  министра  были
выведены из Адмиралтейства, чтобы не подвергнуть  разгрому  здание.  Перевод
всех этих войск в другое место не признал соответственным, в  виду  неполной
их надежности. Части разведены по казармам, при чем,  во  избежание  отнятия
оружия, по пути следования, ружья и пулеметы, а  также  замки  орудий  сданы
морскому министерству".
   После отъезда Иванова в Ставке была получена следующая телеграмма  и.  о.
начальника морского генерального штаба адмирала  Капниста  на  имя  адмирала
Русина (ј 2704):
   "Положение к вечеру таково: мятежные войска овладели Выборгской стороной,
всей частью города от Литейного до Смольного  и  оттуда  по  Суворовскому  и
Спасской.   Сейчас   сообщают   о   стрельбе   на   Петроградской   стороне.
Сеньорен-Конвент Государственной Думы, по просьбе делегатов  от  мятежников,
избрал  комитет  для  водворения  порядка  в  столице  и  для   сношения   с
учреждениями и лицами. Сомнительно, однако, чтобы бушующую толпу можно  было
бы успокоить. Войска  переходят  легко  на  сторону  мятежников.  На  улицах
офицеров обезоруживают.  Автомобили  толпа  отбирает.  У  нас  отобрано  три
автомобиля, в  том  числе  Вашего  Превосходительства,  который  вооруженные
солдаты заставили  выехать  со  двора  моей  квартиры,  держат  с  Хижняком,
которого заставили править машиной. Командование принял Беляев, но судя,  по
тому, что происходит, едва ли он справится. В  городе  отсутствие  охраны  и
хулиганы начали грабить. Семафоры порваны, поезда не ходят. Морской  Министр
болен  инфлюэнцией,  большая  температура-38,  лежит,  теперь   ему   лучше.
Чувствуется полная анархия. Есть признаки, что у мятежников  плана  нет,  но
заметна  некоторая  организация,  например,   кварталы   от   Литейного   по
Сергиевской и Таврической обставлены их часовыми. Я живу  в  Штабе,  считаю,
что выезжать в Ставку до нового Вашего распоряжения не могу".
   Иванов прибыл из Могилева в Витебск с маленьким опозданием, часов  в  6-7
вечера,  и  проехал  дальше.  В  этот  день  и  на  следующий   обменивались
телеграммами о формировании и отправке воинских частей  генерал  Иванов  (28
февраля, спешно, секретно ј 1 Главкозапу и  ј  2  Главкосеву),  Данилов  (28
февраля ј 1165-Б и 1160-Б), Рузский (28 февраля ј 1168-Б), Гулевич (1 марта,
ј 535), Тихменев (генералу Иванову, 1 марта, ј 278),  подполковник  Кринский
(генералу Тихменеву, ј 3), генерал  князь  Трубецкий  (генералу  Иванову,  1
марта, ј 154). 28 же февраля была  разослана  "по  всей  сети  на  имя  всех
начальствующих" известная телеграмма члена Государственной Думы Бубликова, ј
6932.
   Императорский поезд следовал без происшествий, встречаемый  урядниками  и
губернаторами. Непосредственные известия из Петербурга перестали  поступать;
питались только вздорными слухами о том,  что  грабят  Зимний  Дворец,  убит
градоначальник Балк и его помощник -Вендорф.
   В 3 часа дня царь  послал  императрице  из  Вязьмы  следующую  телеграмму
(по-английски):  "Выехали  сегодня  утром  в  5.  Мыслями   всегда   вместе.
Великолепная погода. Надеюсь, чувствуете себя хорошо и спокойно. Много войск
послано с фронта. Любящий нежно Ники".
   В Лихославле Воейков получил шифрованную  телеграмму  от  Беляева.  Здесь
были сведения, что в Петербурге Временное Правительство с Родзянко во главе.
Читали и телеграмму Бубликова с распоряжением по всем дорогам.  В  10  часов
вечера Дубенский писал Федорову:  "Дорогой  Сергей  Петрович,  дальше  Тосны
поезда не пойдут. По моему  глубокому  убеждению,  надо  Его  Величеству  из
Бологого повернуть на Псков (320 верст) и  там,  опираясь  на  фронт  Г.  А.
Рузского, начать действовать против Петрограда. Там во Пскове  скорей  можно
сделать распоряжение о составе отряда для отправки  Петроград.  Псков-старый
губернский город, население его не взволновано. Оттуда скорей и лучше  можно
помочь Царской Семье. В Тосне Его Величество может подвергнуться  опасности.
Пишу Вам все это, считая невозможным скрыть, мне кажется, эту мысль; которая
в эту страшную минуту может помочь делу спасения Государя, Его  семьи.  Если
мою мысль не одобрите, разорвите записку".
   В Бологом в свитском поезде стало известно, что в  Любани  стоят  войска,
которые могут не пропустить дальше. Однако,  поезд  продолжал  следовать  по
линии Николаевской железной дороги, по направлению  к  Петербургу.  В  Малой
Вишере офицер 1-го железнодорожного полка, без  оружия,  предупредил  свиту,
что в Любани находятся две роты с орудиями и пулеметами. Было  решено  ждать
прибытия императорского поезда. Так как из ряда сведений  определилось,  что
Временное Правительство направляет литерные поезда не на Царское Село, а  на
Петербург, где, как полагали, царю будут  поставлены  условия  о  дальнейшем
управлении,-общий голос был за то, чтобы ехать в Псков: там-генерал Рузский,
человек умный и спокойный; если в Петербурге восстание, - он послал  войска,
если переворот - он  вошел  в  сношение  с  новым  правительством.  Немногие
говорили, что надо вернуться в Ставку.
   В третьем часу ночи дождались поезда. Генерал  Саблин  пошел  туда.  Все,
кроме Нарышкина, спали; Воейкова пришлось разбудить"
   Воейков отправился к царю, разбудил его и сообщил,  что  на  Тосну  ехать
рискованно, так как она занята революционными войсками.
   Царь встал с кровати, надел  халат  и  сказал:  "Ну,  тогда  поедемте  до
ближайшего юза".
   Воейков  вышел  веселый,  со  словами;  мы  едем  в  Псков,  ,,теперь  вы
довольны?"-Поезда повернули назад.
   Дубенский записывает в дневнике: ,,Все признают, что этот ночной  поворот
в Вишере есть историческая ночь в дни нашей революции. Государь по  прежнему
спокоен и мало говорит о событиях. Для меня совершенно ясно,  что  вопрос  о
конституции окончен, она будет введена наверное. Царь и не думает спорить  и
протестовать. Все его приближенные  за  это:  граф  Фредерикс,  Нилов,  граф
Граббе, Федоров, Долгорукий, Лейхтенбергский, все говорят, что  надо  только
сторговаться с ними, с членами Временного Правительства".
   Генерал Иванов, проснувшись 1 марта часов в  6-7  утра,  узнал,  что  его
поезд находится на станции Дно, т. е., вместо 5оо верст, прошел только  200.
Комендант станции доложил, что в поездах, вышедших накануне  из  Петербурга,
едет масса солдат в военной и штатской форме, что они  насильно  отбирают  у
офицеров оружие, и что выехавший начальник  жандармского  управления  ничего
сделать  не  может  и  просит  содействия.  Полковник  Лебедев,   заведующий
передвижением войск, телеграфировал  Иванову:  "Доношу,  что  получены  мною
сведения о поезде ј 3, в котором едут пьяные солдаты, одетые  в  штатское  и
вооруженные шашками, ружьями, обезоруживающие офицеров  и  жандармов.  Прошу
ваших распоряжений".
   Иванов  приказал  командиру  батальона  осматривать   встречные   поезда,
особенно, в виду того, что, по  полученному  известию,  императорский  поезд
вышел из Бологого и к вечеру ожидался в Дне.
   Иванов лично видел несколько прибывших из Петербурга  поездов.  Они  были
набиты солдатами, некоторые были  пьяны.  Из  разговоров  женщин  и  старого
чиновника,  который  рассказывал  о  провокаторах,  Иванов   убедился,   что
"безобразия большие". Ему удалось арестовать человек 30 - 40,  в  том  числе
переодетых городовых, бежавших из  Петербурга  (все  они,  кроме  2-х,  были
отпущены в Царском Селе, а двое-на обратном пути в  Могилев)  и  отобрать  у
солдат 75-100 штук шашек и прочего офицерского оружия. Генерал  Иванов,  как
установлено им самим и показаниями солдат Георгиевского батальона,  применял
раза три-четыре  особого  рода  "отеческое  воздействие"  с  целью  добиться
покорности: ставил на колени пьяных или дерзивших ему нижних чинов. При этом
им руководили; очевидно, гуманные побуждения, т.-е. он избегал предания этих
лиц военно-полевому суду.
   Поезд Иванова прибыл на Вырицу около 6 часов вечера.
   В это время императорский поезд, без всяких задержек, двигался к  станции
Дно. По словам Воейкова, когда все  проснулись,  "о  событиях  старались  не
говорить,  потому  что  это  не  особенно  приятно  было.  Общее  настроение
было-испуг и надежда, что приедем  в  Псков,  и  все  выяснится".  Во  время
завтрака и обеда говорили обо всем, только не о делах, потому что  тут  была
прислуга (а по французски царь говорил  очень  редко)  и  потому,  что  царь
избегал  вступать  в  политические  разговоры  со  свитой   (вся   атмосфера
была-"манекен");  по  словам  Дубенского,  царь,  человек   мужественный   и
"поклонник какого-то  "рока",  ,,спал,  кушал  и  занимал  даже  разговорами
ближайших лиц свиты".
   Около 6 часов вечера поезд пришел в Дно.
   С  утра  1  марта  против  дома  военного  министра  в  Петербурге  стали
собираться толпы народа. Беляева искали еще накануне в его частной  квартире
на Николаевской, а 1 марта стали громить эту квартиру.
   Опасаясь разгрома служебного кабинета на Мойке, Беляев с  помощью  своего
секретаря Шильдера, его помощника Огурцова, швейцара и денщика, стал жечь  в
печах и камине еще накануне приготовленные для сожжения документы.
   В числе сожженных документов были: некоторые дела совета министров,  дела
особого совещания по объединению мероприятий, по снабжению армии и  флота  и
по организации  тыла  (так  называемое,  совещание  пяти  министров),  много
материалов,  касающихся  снабжения  армии  и  имеющих  секретный   характер;
секретные шифры, маленький секретный  журнал  для  записи  секретных  бумаг,
возвращаемых  министром  после  доклада,  ленты  и  подлинные  телеграммы  о
положении в Петербурге,  отправленные  военным  министром  начальнику  штаба
верховного главнокомандующего по прямому проводу.
   В числе бумаг,  повидимому,  уничтоженных,  и  не  возвращенных  из  дома
военного министра в Главный Штаб и в Главное Управление Генерального  Штаба,
были некоторые и секретные и несекретные документы, документы, часть которых
имела важное значение и не имела копий; восстановить их возможно  только  по
памяти или совсем невозможно.
   В своих объяснениях, генерал Беляев сослался на то,  что  он  руководился
опасением, чтобы тайные бумаги не  попали  в  руки  громившей  толпы,  среди
которой  могли  быть  злонамеренные  лица.  Остался  только  один  подлинный
документ, касающийся данных союзной конференции, который  Беляев  положил  в
ящик стола.
   В два часа  дня  Беляев,  узнав,  что  громят  его  частную  квартиру  на
Николаевской, по совету морского министра, сидевшего у себя в штабе, перешел
в генеральный штаб, где его искали ночью, чтобы арестовать. Беляев  позвонил
в Государственную Думу; подошедший к телефону Н. В. Некрасов посоветовал ему
ехать в Петропавловскую крепость,  Беляев  поехал  в  Думу;  предлагал  дать
подписку о невыезде и просил чтобы  ему  "дали  возм