о безумный
страх.

     - Он... повесится! - прошептала она как в бреду.

     - Кто повесится? - спросил Вельчанинов в испуге.

     - Он, он! Он ночью хотел на петле повеситься! - торопясь и задыхаясь
говорила девочка. - Я сама видела! Он давеча хотел на петле повеситься, он
мне говорил, говорил! Он и прежде хотел, всегда хотел... Я видела ночью...

     - Не может быть! - прошептал Вельчанинов в недоумении. Она вдруг
бросилась целовать ему руки; она плакала, едва переводя дыхание от рыданий,
просила и умоляла его, но он ничего не мог понять из ее истерического
лепета. И навсегда потом остался ему памятен, мерещился наяву и снился во
сне этот измученный взгляд замученного ребенка, в безумном страхе и с
последней надеждой смотревший на него.

     "И неужели, неужели она так его любит? - ревниво и завистливо думал
он, с лихорадочным нетерпением возвращаясь в город. - Она давеча сама
сказала, что мать больше любит... может быть, она его ненавидит, а вовсе не
любит!.." "И что такое "повесится"? Что такое она говорила? Ему, дураку,
повеситься?.. Надо узнать; надо непременно узнать! Надо все как можно
скорее решить, - решить окончательно!"

                                    VII
                          МУЖ И ЛЮБОВНИК ЦЕЛУЮТСЯ

     Он ужасно спешил "узнать". "Давеча меня ошеломило; давеча некогда было
соображать, - думал он, вспоминая первую встречу свою с Лизой, - ну а
теперь - надо узнать". Чтобы поскорее узнать, он в нетерпении велел было
прямо везти себя к Трусоцкому, но тотчас одумался: "Нет, пусть лучше он сам
ко мне придет, а я тем временем поскорее с этими проклятыми делами
покончу".

     За дела он принялся лихорадочно; но в этот раз сам почувствовал, что
очень рассеян и что ему нельзя сегодня заниматься делами. В пять часов,
когда уже он отправился обедать, вдруг, в первый раз, пришла ему в голову
смешная мысль: что ведь и в самом деле он, может быть, только мешает дело
делать, вмешиваясь сам в эту тяжбу, сам суетясь и толкаясь по
присутственным местам и ловя своего адвоката, который стал от него
прятаться. Он весело рассмеялся над своим предположением. "А ведь приди
вчера мне в голову эта мысль, я бы ужасно огорчился", - прибавил он еще
веселее. Несмотря на веселость, он становился все рассеяннее и
нетерпеливее: стал, наконец, задумчив; и хоть за многое цеплялась его
беспокойная мысль, в целом ничего не выходило из того, что ему было нужно.

     "Мне его нужно, этого человека! - решил он наконец. - Его надо
разгадать, а уж потом и решать. Тут - дуэль!"

     Воротясь домой в семь часов, он Павла Павловича у себя не застал и
пришел от того в крайнее удивление, потом в гнев, потом даже в уныние;
наконец, стал и бояться. "Бог знает, бог знает, чем это кончится!" -
повторял он, то расхаживая по комнате, то протягиваясь на диване и все
смотря на часы. Наконец, уже около девяти часов, появился и Павел Павлович.
"Если бы этот человек хитрил, то никогда бы лучше не подсидел меня, как
теперь, - до того я в эту минуту расстроен", - подумал он, вдруг совершенно
ободрившись и ужасно повеселев.

     На бойкий и веселый вопрос: зачем долго не приходил, - Павел Павлович
криво улыбнулся, развязно, не по-вчерашнему, уселся и как-то небрежно
отбросил на другой стул свою шляпу с крепом. Вельчанинов тотчас заметил эту
развязность и принял к сведенью.

     Спокойно и без лишних слов, без давешнего волнения, рассказал он, в
виде отчета, как он отвез Лизу, как ее мило там приняли, как это ей будет
полезно, и мало-помалу, как бы совсем и забыв о Лизе, незаметно свел речь
исключительно только на Погорельцевых, - то есть какие это милые люди, как
он с ними давно знаком, какой хороший и даже влиятельный человек
Погорельцев и тому подобное. Павел Павлович слушал рассеянно и изредка
исподлобья с брезгливой и плутоватой усмешкой поглядывал на рассказчика.

     - Пылкий вы человек, - пробормотал он, как-то особенно скверно
улыбаясь.

     - Однако вы сегодня какой-то злой, - с досадой заметил Вельчанинов.

     - А отчего же бы мне злым не быть-с, подобно всем другим? вскинулся
вдруг Павел Павлович, точно выскочил из-за угла; даже точно только того и
ждал, чтобы выскочить.

     - Полная ваша воля, - усмехнулся Вельчанинов, - я подумал, не
случилось ли с вами чего?

     - И случилось-с! - воскликнул тот, точно хвастаясь, что случилось.

     - Что ж это такое?

     Павел Павлович несколько подождал отвечать:

     - Да вот-с все наш Степан Михайлович чудасит... Багаутов, изящнейший
петербургский молодой человек, высшего общества-с.

     - Не приняли вас опять, что ли?

     - Н-нет, именно в этот-то раз и приняли, в первый раз допустили-с, и
черты созерцал... только уж у покойника!

     - Что-о-о! Багаутов умер? - ужасно удивился Вельчанинов, хотя,
казалось, и нечему было ему-то так удивиться.

     - Он-с! Неизменный и шестилетний друг! Еще вчера чуть не в полдень
помер, а я и не знал! Я, может, в самую-то эту минуту и заходил тогда о
здоровье наведаться. Завтра вынос и погребение, уж в гробике лежит-с. Гроб
обит бархатом цвету масака, позумент золотой... от нервной горячки помер-с.
Допустили, допустили, созерцал черты! Объявил при входе, что истинным
другом считался, потому и допустили. Что ж он со мной изволил теперь
сотворить, истинный-то и шестилетний друг, я вас спрашиваю? Я, может,
единственно для него одного и в Петербург ехал!

     - Да за что же вы на него-то сердитесь, - засмеялся Вельчанинов, -
ведь он же не нарочно умер!

     - Да ведь я и сожалея говорю; друг-то драгоценный; ведь он вот что для
меня значил-с.

     И Павел Павлович вдруг, совсем неожиданно, сделал двумя пальцами рога
над своим лысым лбом и тихо, продолжительно захихикал. Он просидел так, с
рогами и хихикая, целые полминуты, с каким-то упоением самой ехидной
наглости смотря в глаза Вельчанинову. Тот остолбенел как бы при виде
какого-то призрака. Но столбняк его продолжался лишь одно только самое
маленькое мгновение; насмешливая и до наглости спокойная улыбка неторопливо
появилась на его губах.

     - Это что ж такое означало? - спросил он небрежно, растягивая слова.

     - Это означало рога-с, - отрезал Павел Павлович, отнимая наконец свои
пальцы от лба.

     - То есть... ваши рога?

     - Мои собственные, благоприобретенные! - ужасно скверно скривился
опять Павел Павлович.

     Оба помолчали.

     - Храбрый вы, однако же, человек! - проговорил Вельчанинов.

     - Это оттого, что я рога-то вам показал? Знаете ли что, Алексей
Иванович, вы бы меня лучше чем-нибудь угостили! Ведь угощал же я вас в Т.,
целый год-с, каждый божий день-с... Пошлите-ка за бутылочкой, в горле
пересохло.

     - С удовольствием; вы бы давно сказали. Вам чего?

     - Да что: вам, говорите: нам; вместе ведь выпьем, неужто нет? - с
вызовом, но в то же время и с странным каким-то беспокойством засматривал
ему в глаза Павел Павлович.

     - Шампанского?

     - А то чего же? До водки еще черед не дошел-с...

     Вельчанинов неторопливо встал, позвонил вниз Мавру и распорядился.

     - На радость веселой встречи-с, после девятилетней разлуки, - ненужно
и неудачно подхихикивал Павел Павлович, - теперь вы, и один уж только вы, у
меня и остались истинным другом-с! Нет Степана Михайловича Багаутова! Это
как у поэта:

          Нет великого Патрокла,
          Жив презрительный Ферсит!

     И при слове "Ферсит" он пальцем ткнул себе в грудь. "Да ты, свинья,
объяснился бы скорее, а намеков я не люблю", - думал про себя Вельчанинов.
Злоба кипела в нем, и он давно уже едва себя сдерживал.

     - Вы мне вот что скажите, - начал он досадливо, - если вы так прямо
обвиняете Степана Михайловича (он уже теперь не назвал его просто
Багаутовым), то ведь вам же, кажется, радость, что обидчик ваш умер; чего ж
вы злитесь?

     - Какая же радость-с? Почему же радость?

     - Я по вашим чувствам сужу.

     - Хе-хе, на этот счет вы в моих чувствах ошибаетесь-с, по изречению
одного мудреца: "Хорош враг мертвый, но еще лучше живой", хи-хи!

     - Да вы живого-то лет пять, я думаю, каждый день видели, было время
наглядеться, - злобно и нагло заметил Вельчанинов.

     - А разве тогда... разве я тогда знал-с? - вскинулся вдруг Павел
Павлович, опять точно из-за угла выскочил, даже как бы с какою-то радостью,
что ему наконец сделали вопрос, которого он так давно ожидал. - За кого же
вы меня, Алексей Иванович, стало быть, почитаете?

     И во взгляде его блеснуло вдруг какое-то совершенно новое и
неожиданное выражение, как бы преобразившее совсем в другой вид злобное и
доселе только подло кривлявшееся его лицо.

     - Так неужели же вы ничего не знали! - проговорил озадаченный
Вельчанинов с самым внезапным удивлением.

     - Так неужто же знал-с? Неужто знал! О, порода - Юпитеров наших! У вас
человек все равно, что собака, и вы всех по своей собственной натуришке
судите! Вот вам-с! Проглотите-ка! и он с бешенством стукнул по столу
кулаком, но тотчас же сам испугался своего стука и уже поглядел боязливо.

     Вельчанинов приосанился.

     - Послушайте, Павел Павлович, мне решительно ведь все равно,
согласитесь сами, знали вы там или не знали? Если вы не знали, то это
делает вам во всяком случае честь, хотя... впрочем, я даже не понимаю,
почему вы меня выбрали своим конфидентом?..

     - Я не об вас... не сердитесь, не об вас... - бормотал Павел Павлович,
смотря в землю.

     Мавра вошла с шампанским.

     - Вот и оно! - закричал Павел Павлович, видимо обрадовавшись исходу.
Стаканчиков, матушка, стаканчиков; чудесно! Больше ничего от вас, милая, не
потребуется. И уж откупорено? Честь вам и слава, милое существо! Ну,
отправляйтесь!

     И, вновь ободрившись, он опять с дерзостью посмотрел на Вельчанинова.

     - А признайтесь, - хихикнул он вдруг, - что вам ужасно все это
любопытно-с, а вовсе не "решительно все равно", как вы изволили выговорить,
так что вы даже и огорчились бы, если бы я сию минуту встал и ушел-с,
ничего вам не объяснивши.

     - Право, не огорчился бы.

     "Ой, лжешь!" - говорила улыбка Павла Павловича.

     - Ну-с, приступим! - и он розлил вино в стаканы.

     - Выпьем тост, - провозгласил он, поднимая стакан, - за здоровье в
бозе почившего друга Степана Михайловича!

     Он поднял стакан и выпил.

     - Я такого тоста не стану пить, - поставил свой стакан Вельчанинов.

     - Почему же? Тостик приятный.

     - Вот что: вы, войдя теперь, пьяны не были?

     - Ничего особенного, но мне показалось, что вчера и особенно сегодня
утром вы искренно сожалели о покойной Наталье Васильевне.

     - А кто вам сказал, что я не искренно сожалею о ней и теперь? - тотчас
же выскочил опять Павел Павлович, точно опять дернули его за пружинку.

     - Я и не к тому; но согласитесь сами, вы могли ошибиться насчет
Степана Михайловича, а это - дело важное.

     Павел Павлович хитро улыбнулся и подмигнул.

     - А уж как бы вам хотелось узнать про то, как сам-то я узнал про
Степана Михайловича!

     Вельчанинов покраснел:

     - Повторяю вам опять, что мне все равно. "А не вышвырнуть ли его
сейчас вон, вместе с бутылкой?" - яростно подумал он и покраснел еще
больше.

     - Ничего-с! - как бы ободряя его, проговорил Павел Павлович и налил
себе еще стакан.

     - Я вам сейчас объясню, как я "все" узнал-с, и тем удовлетворю ваши
пламенные желания... потому что пламенный вы человек, Алексей Иванович,
страшно пламенный человек-с! хе-хе! дайте только мне папиросочку, потому
что я с марта месяца...

     - Вот вам папироска.

     - Развратился я с марта месяца, Алексей Иванович, и вот как все это
произошло-с, прослушайте-ка-с. Чахотка, как вы сами знаете, милейший друг,
- фамильярничал он все больше и больше, - есть болезнь любопытная-с. Сплошь
да рядом чахоточный человек умирает, почти и не подозревая, что он завтра
умрет-с. Говорю вам, что за пять еще часов Наталья Васильевна располагалась
недели через две к своей тетеньке верст за сорок отправиться. Кроме того,
вероятно, известна вам привычка, или, лучше сказать, повадка, общая многим
дамам, а может, и кавалерам-с: сохранять у себя старый хлам по части
переписки любовной-с. Всего вернее бы в печь, не так ли-с? Нет, всякий-то
лоскуточек бумажки у них в ящичках и в несессерах бережно сохраняется; даже
поднумеровано по годам, по числам и по разрядам. Утешает это, что ли, уж
очень - не знаю-с; а должно быть, для приятных воспоминаний. Располагаясь
за пять часов до кончины ехать на праздник к тетеньке, Наталья Васильевна,
естественно, и мысли о смерти не имела, даже до самого последнего часу-с, и
все Коха ждала. Так и случилось-с, что померла Наталья Васильевна, а ящичек
черного дерева, с перламутровой инкрустацией и с серебром-с, остался у ней
в бюро. И красивенький такой ящичек, с ключом-с, фамильный, от бабушки ей
достался. Ну-с - в этом вот ящичке все и открылось-с, то есть все-с, безо
всякого исключения, по дням и по годам, за все двадцатилетие. А так как
Степан Михайлович решительную склонность к литературе имел, даже страстную
повесть одну в журнал отослал, то его произведений в шкатулочке чуть не до
сотни нумеров оказалось, - правда, что за пять лет-с. Иные нумера так с
собственноручными пометками Натальи Васильевны. Приятно супругу, как вы
думаете-с?

     Вельчанинов быстро сообразил и припомнил, что он никогда ни одного
письма, ни одной записки не написал к Наталье Васильевне. А из Петербурга
хотя и написал два письма, но на имя обоих супругов, как и было условлено.
На последнее же письмо Натальи Васильевны, в котором ему предписывалась
отставка, он и не отвечал.

     Кончив рассказ, Павел Павлович молчал целую минуту, назойливо улыбаясь
и напрашиваясь.

     - Что же вы ничего мне не ответили на вопросик-то-с? - проговорил он
наконец с явным мучением.

     - На какой это вопросик?

     - Да вот о приятных-то чувствах супруга-с, открывающего шкатулочку.

     - Э, какое мне дело! - желчно махнул рукой Вельчанинов, встал и начал
ходить по комнате.

     - И бьюсь об заклад, вы теперь думаете: "Свинья же ты, что сам на рога
свои указал", хе-хе! Брезгливейший человек... вы-с.

     - Ничего я про это не думаю. Напротив, вы слишком раздражены смертью
вашего оскорбителя и к тому же вина много выпили. Ничего я не вижу во всем
этом необыкновенного; слишком понимаю, для чего вам нужен был живой
Багаутов, и готов уважать вашу досаду; но...

     - А для чего нужен был мне Багаутов, по вашему мнению-с?

     - Это ваше дело.

     - Бьюсь об заклад, что вы дуэль подразумевали-с?

     - Черт возьми! - все более и более не сдерживался Вельчанинов. - Я
думал, что как всякий порядочный человек... в подобных случаях - не
унижается до комической болтовни, до глупых кривляний, до смешных жалоб и
гадких намеков, которыми сам себя еще больше марает, а действует явно,
прямо, открыто, как порядочный человек!

     - Хе-хе, да, может, я и не порядочный человек-с?

     - Это опять-таки ваше дело... а, впрочем, на какой же черт после этого
надо было вам живого Багаутова?

     - Да хоть бы только поглядеть на дружка-с. Вот бы взяли с ним
бутылочку да и выпили вместе.

     - Он бы с вами и пить не стал.

     - Почему? Noblesse oblige? Ведь вот пьете же вы со мной-с; чем он вас
лучше?

     - Я с вами не пил.

     - Почему же такая вдруг гордость-с?

     Вельчанинов вдруг нервно и раздражительно расхохотался:

     - Фу, черт! да вы решительно "хищный тип" какой-то! Я думал, что вы
только "вечный муж", и больше ничего!

     - Это как же так "вечный муж", что такое? - насторожил вдруг уши Павел
Павлович.

     - Так, один тип мужей... долго рассказывать. Убирайтесь-ка лучше, да и
пора вам; надоели вы мне!

     - А хищно-то что ж? Вы сказали хищно?

     - Я сказал, что вы "хищный тип", - в насмешку вам сказал.

     - Какой такой "хищный тип-с"? Расскажите, пожалуйста, Алексей
Иванович, ради бога-с, или ради Христа-с.

     - Ну да довольно же, довольно! - ужасно вдруг опять рассердился и
закричал Вельчанинов - пора вам, убирайтесь!

     - Нет, не довольно-с! - вскочил и Павел Павлович, - даже хоть и надоел
я вам, так и тут не довольно, потому что мы еще прежде должны с вами выпить
и чокнуться! Выпьем, тогда я уйду-с, а теперь не довольно!

     - Павел Павлович, можете вы сегодня убраться к черту или нет?

     - Я могу убраться к черту-с, но сперва мы выпьем! Вы сказали, что не
хотите пить именно со мной; ну, а я хочу, чтобы вы именно со мной-то и
выпили!

     Он уже не кривлялся более, он уже не подхихикивал. Все в нем опять
вдруг как бы преобразилось и до того стало противоположно всей фигуре и
всему тону еще сейчашнего Павла Павловича, что Вельчанинов был решительно
озадачен.

     - Эй, выпьем, Алексей Иванович, эй, не отказывайте! - продолжал Павел
Павлович, схватив крепко его за руку и странно смотря ему в лицо. Очевидно,
дело шло не об одной только выпивке.

     - Да, пожалуй, - пробормотал тот, - где же... тут бурда...

     - Ровно на два стакана осталось, бурда чистая-с, но мы выпьем и
чокнемся-с! Вот-с, извольте принять ваш стакан.

     Они чокнулись и выпили.

     - Ну, а коли так, коли так... ах. - Павел Павлович вдруг схватился за
лоб рукой и несколько мгновений оставался в таком положении. Вельчанинову
померещилось, что он вот-вот да и выговорит сейчас самое последнее слово.
Но Павел Павлович ничего ему не выговорил; он только посмотрел на него и
тихо, во весь рот, улыбнулся опять давешней хитрой и подмигивающей улыбкой.

     - Чего вы от меня хотите, пьяный вы человек! Дурачите вы меня! -
неистово закричал Вельчанинов, затопав ногами.

     - Не кричите, не кричите, зачем кричать? - торопливо замахал рукой
Павел Павлович. - Не дурачу, не дурачу! Вы знаете ли, что вы теперь - вот
чем для меня стали.

     И вдруг он схватил его руку и поцеловал. Вельчанинов не успел
опомниться.

     - Вот вы мне теперь кто-с! А теперь - я ко всем чертям!

     - Подождите, постойте! - закричал опомнившийся Вельчанинов. - Я забыл
вам сказать...

     Павел Павлович повернулся от дверей.

     - Видите, - забормотал Вельчанинов чрезвычайно скоро, краснея и смотря
совсем в сторону, - вам бы следовало завтра непременно быть у
Погорельцевых... познакомиться и поблагодарить, - непременно...

     - Непременно, непременно, уж как и не понять-с! - с чрезвычайною
готовностью подхватил Павел Павлович, быстро махая рукой в знак того, что и
напоминать бы не надо.

     - И к тому же вас и Лиза очень ждет. Я обещал...

     - Лиза, - вернулся вдруг опять Павел Павлович, - Лиза? Знаете ли вы,
что такое была для меня Лиза-с, была и есть-с? Была и есть! - закричал он
вдруг почти в исступлении, - но... Хе! Это после-с; все будет после-с... а
теперь - мне мало уж того, что мы с вами выпили, Алексей Иванович, мне
другое удовлетворение необходимо-с!..

     Он положил на стул шляпу и, как давеча, задыхаясь немного, смотрел на
него.

     - Поцелуйте меня, Алексей Иванович, - предложил он вдруг.

     - Вы пьяны? - закричал тот и отшатнулся.

     - Пьян-с, а вы все-таки поцелуйте меня, Алексей Иванович, эй,
поцелуйте! Ведь поцеловал же я вам сейчас ручку!

     Алексей Иванович несколько мгновений молчал, как будто от удару
дубиной по лбу. Но вдруг он наклонился к бывшему ему по плечо Павлу
Павловичу и поцеловал его в губы, от которых очень пахло вином. Он не
совсем, впрочем, был уверен, что поцеловал его.

     - Ну уж теперь, теперь... - опять в пьяном исступлении крикнул Павел
Павлович, засверкав своими пьяными глазами, - теперь вот что-с: я тогда
подумал - "неужто и этот? уж если этот, думаю, если уж и он тоже, так кому
же после этого верить!"

     Павел Павлович вдруг залился слезами.

     - Так понимаете ли, какой вы теперь друг для меня остались?!

     И он выбежал с своей шляпой