Л.Н.Толстой.
        Крейцерова соната


     А я говорю  вам, что всякий, кто смотрит на женщину с  вожделением, уже
прелюбодействовал с нею в сердце своем. (Матфея V, 28)
     Говорят ему ученики  его: если  такова обязанность человека к  жене, то
лучше не жениться.
     Он же сказал им: не все вмещают слово сие: но кому дано.
     Ибо  есть скопцы, которые  из  чрева матернего  родились  так,  и  есть
скопцы,  которые сделали себя сами скопцами для царства небесного. Кто может
вместить, да вместит. (Матфея XIX, 10, 11, 12)

        "I"
     Это  было ранней весной.  Мы ехали  вторые  сутки. В  вагон  входили  и
выходили едущие  на короткие  расстояния, но трое  ехало, так же  как и я, с
самого  места  отхода  поезда:  некрасивая  и  немолодая  дама,  курящая,  с
измученным  лицом,   в  полу  мужском  пальто  и   шапочке,   ее   знакомый,
разговорчивый человек  лет  сорока,  с  аккуратными  новыми  вещами,  и  еще
державшийся особняком небольшого  роста  господин с порывистыми  движениями,
еще не старый, но с очевидно преждевременно поседевшими курчавыми волосами и
с  необыкновенно  блестящими глазами, быстро  перебегавшими  с  предмета  на
предмет. Он был  одет в  старое от  дорогого  портного  пальто с  барашковым
воротником и высокую  барашковую шапку.  Под пальто, когда оп расстегивался,
видна была  поддевка и русская вышитая рубаха. Особенность  этого  господина
состояла  еще  в  том,  что  он изредка издавал странные  звуки,  похожие на
откашливанье или на начатый и оборванный смех.
     Господин  этот во все время  путешествия старательно избегал  общения и
знакомства с  пассажирами.  На заговариванья  соседей  он  отвечал коротко и
резко и или читал, или, глядя в окно, курил,  или, достав провизию из своего
старого мешка, пил чай, или закусывал.
     Мне казалось,  что он тяготится  своим одиночеством,  н я несколько раз
хотел  заговорить с  ним, но всякий  раз, когда глаза наши  встречались, что
случалось  часто,  так  как  мы  сидели  наискоски  друг  против  друга,  он
отворачивался и брался за книгу или смотрел в окно.
     Во  время  остановки,  перед вечером второго  дня,  на  большой станции
нервный господин этот  сходил за горячей  водой и заварил себе чай. Господин
же  с аккуратными новыми вещами, адвокат,  как я узнал впоследствии, с своей
соседкой, курящей дамой в полумужском пальто, пошли пить чай на станцию.
     Во время отсутствия господина с дамой в вагон вошло несколько новых лиц
и в том числе высокий  бритый морщинистый старик, очевидно купец, в ильковой
шубе и суконном картузе с огромным козырьком. Купец сел против места дамы  с
адвокатом  и  тотчас же вступил  в  разговор  с молодым  человеком,  по виду
купеческим приказчиком, вошедшим в вагон тоже на этой станции.
     Я  сидел наискоски и, так как поезд стоял, мог в те минуты, когда никто
не проходил, слышать урывками их разговор. Купец объявил сначала о  том, что
он едет в свое имение, которое отстоит  только на  одну станцию; потом,  как
всегда, заговорили сначала о ценах, о торговле, говорили, как всегда, о том,
как  Москва  нынче  торгует,  потом  заговорили  о   Нижегородской  ярманке.
Приказчик  стал  рассказывать   про   кутежи   какого-то   известного  обоим
богача-купца  на  ярманке,  но  старик  не  дал  ему  договорить и стал  сам
рассказывать про былые кутежи  в Кунавине, в которых он сам участвовал.  Он,
видимо, гордился  своим участием в них и с видимой радостью рассказывал, как
они  вместе с этим самым знакомым сделали раз пьяные в Кунавине такую штуку,
что ее надо было рассказать шепотом и что приказчик захохотал на весь вагон,
а старик тоже засмеялся, оскалив два желтые зуба.
     Не  ожидая  услышать ничего  интересного,  я  встал,  чтобы походить по
платформе  до отхода поезда.  В дверях  мне встретились  адвокат с дамой, на
ходу про что-то оживленно разговаривавшие.
     - Не успеете,- сказал мне общительный адвокат,- сейчас второй звонок.
     И точно, я не успел дойти до  конца вагонов, как раздался звонок. Когда
я вернулся, между  дамой и адвокатом продолжался оживленный разговор. Старый
купец  молча  сидел  напротив  них,  строго  глядя  перед  собой  и  изредка
неодобрительно жуя зубами.
     - Затем она прямо объявила своему супругу,- улыбаясь, говорил адвокат в
то время, как я проходил мимо него,- что она не может, да и не желает жить с
ним, так как...
     И он стал рассказывать далее что-то, чего я не мог расслышать. Вслед за
мной  прошли еще пассажиры,  прошел кондуктор, вбежал артельщик, и  довольно
долго был шум, из-за которого не  слышно было разговора. Когда все затихло и
я  опять  услыхал  голос  адвоката,  разговор, очевидно,  с частного  случая
перешел уже на общие соображения.
     Адвокат говорил о том, как вопрос о разводе занимал теперь общественное
мнение  в  Европе  и  как  у нас все  чаще и  чаще являлись такие же случаи.
Заметив, что его голос один слышен, адвокат прекратил свою  речь и обратился
к старику.
     - В старину этого не было, не правда ли? - сказал он, приятно улыбаясь.
     Старик  хотел что-то ответить, но в это время поезд тронулся, и старик,
сняв картуз, начал креститься и  читать  шепотом молитву. Адвокат,  отведя в
сторону  глаза,  учтиво  дожидался.  Окончив   свою  молитву  и  троекратное
крещение, старик надел  прямо и  глубоко свой картуз, поправился на месте  и
начал говорить.
     - Бывало, сударь, и прежде, только меньше,- сказал он. -  По  нынешнему
времени нельзя этому не быть. Уж очень образованны стали.
     Поезд, двигаясь все быстрее  и быстрее, погромыхивал на стычках,  и мне
трудно  было расслышать,  а  интересно было,  и я  пересел ближе. Сосед мой,
нервный  господин с блестящими глазами, очевидно, тоже заинтересовался и, не
вставая с места, прислушивался.
     - Да чем же худо образование? -  чуть заметно улыбаясь, сказала дама. -
Неужели  же лучше так жениться,  как в старину,  когда жених и  невеста и не
видали даже друг друга?-продолжала она, по привычке многих дам отвечая не на
слова своего собеседника, а  на те слова, которые она думала, что он скажет.
-  Не знали, любят ли, могут ли  любить,  а выходили за кого попало, да  всю
жизнь  и  мучались; так,  по-вашему, это  лучше?  -  говорила она,  очевидно
обращая  речь  ко  мне и к адвокату,  но менее всего к  старику,  с  которым
говорила.
     - Уж очень образованны стали,-  повторил  купец, презрительно  глядя на
даму и оставляя ее вопрос без ответа.
     -  Желательно бы  знать, как  вы  объясняете связь между образованием и
несогласием в супружестве,- чуть заметно улыбаясь, сказал адвокат.
     Купец что-то хотел сказать, но дама перебила его.
     - Нет, уж это время прошло,- сказала она. Но адвокат остановил ее:
     - Нет, позвольте им выразить свою мысль.
     - Глупости от образованья,- решительно сказал старик.
     -  Женят таких,  которые не любят  друг друга, а потом удивляются,  что
несогласно живут,-  торопилась  говорить дама, оглядываясь на адвоката  и на
меня  и   даже  на  приказчика,   который,  поднявшись  с  своего   места  и
облокотившись на  спинку,  улыбаясь, прислушивался к  разговору. - Ведь  это
только  животных  можно  спаривать,  как  хозяин хочет, а  люди  имеют  свои
склонности, привязанности,- очевидно желая уязвить купца, говорила она.
     - Напрасно так говорите, сударыня,- сказал  старик,-  животное  скот, а
человеку дан закон.
     - Ну да как же жить с человеком, когда любви нет? - все торопилась дама
высказывать свои суждения, которые, вероятно, ей казались очень новыми.
     - Прежде этого не разбирали,- внушительным тоном  сказал старик,- нынче
только завелось  это. Как  что, она  сейчас и говорит: "Я  от тебя уйду".  У
мужиков на что, и  то эта самая мода завелась. "На,  говорит, вот тебе  твои
рубахи и портки, а я пойду с Ванькой, он кудрявей  тебя". Ну вот и толкуй. А
в женщине первое дело страх должен быть.
     Приказчик посмотрел и  на  адвоката,  и  на  даму, и на меня,  очевидно
удерживая улыбку  и готовый и осмеять и одобрить речь купца, смотря по тому,
как она будет принята.
     - Какой же страх? - сказала дама.
     - А такой: да боится своего му-у-ужа! Вот какой страх.
     -  Ну,  уж это, батюшка, время прошло,- даже с некоторой злобой сказала
дама.
     -  Нет,  сударыня,  этому  времени пройти нельзя.  Как была  она,  Ева,
женщина, из ребра  мужнина сотворена, так и останется  до  скончания  века,-
сказал  старик, так  строго  и  победительно тряхнув  головой, что приказчик
тотчас же решил, что победа на стороне купца, и громко засмеялся.
     - Да это  вы,  мужчины, так рассуждаете,- говорила дама, не сдаваясь  и
оглядываясь  на  нас,-сами  себе  дали  свободу, а  женщину хотите  в терему
держать. Сами небось себе все позволяете.
     - Позволенья никто не дает,  а только  что  от мужчины в доме ничего не
прибудет, а женщина-жено-утлый сосуд,- продолжал внушать купец.
     Внушительность интонаций купца, очевидно,  побеждала слушателей, и дама
даже чувствовала себя подавленной, но все еще не сдавалась.
     - Да, но  я  думаю,  вы согласитесь, что  женщина  - человек,  и  имеет
чувства, как и мужчина. Ну что же ей делать, если она не любит мужа?
     - Не любит! - грозно повторил  купец, двинув бровями и губами. - Небось
полюбит!
     Этот  неожиданный  аргумент особенно понравился приказчику,  и он издал
одобрительный звук.
     - Да нет, не  полюбит,-  заговорила  дама,- а если любви нет, то ведь к
этому нельзя же принудить.
     - Ну, а как жена изменит мужу, тогда как? - сказал адвокат.
     - Этого не полагается,- сказал старик,- за этим смотреть надо.
     - А как случится, тогда как? Ведь бывает же.
     -  У  кого бывает, а у нас не бывает,-  сказал старик.  Все  помолчали.
Приказчик пошевелился, еще подвинулся и, видимо  не желая отстать от других,
улыбаясь, начал:
     - Да-с, вот  тоже у нашего молодца скандал один  вышел. Тоже  рассудить
слишком  трудно.  Тоже  попалась  такая  женщина, что  распутевая.  И  пошла
чертить. А малый степенный и с развитием. Сначала  с конторщиком. Уговаривал
он тоже добром. Не унялась. Всякие пакости делала. Его деньги стала  красть.
И бил он  ее.  Что ж,  все  хужела.  С  некрещеным,  с евреем,  с позволенья
сказать,  свела шашни.  Что  ж ему делать? Бросил ее  совсем.  Так  и  живет
холостой, а она слоняется.
     - Потому он  дурак,- сказал старик.  - Кабы он  спервоначала не дал  ей
ходу, а укороту бы  дал  настоящую,  жила  бы небось.  Волю  не  давать надо
сначала. Не верь лошади в поле, а жене в доме.
     В это  время пришел кондуктор спрашивать  билеты до  ближайшей станции.
Старик отдал свой билет.
     - Да-с, загодя укорачивать надо женский пол, а то все пропадет.
     - Ну, а как же вы сами сейчас рассказывали, как женатые люди на ярманке
в Кунавине веселятся? - сказал я, не выдержав.
     - Эта статья особая,-сказал купец и погрузился в молчанье.
     Когда раздался  свисток,  купец поднялся,  достал  из-под  лавки мешок,
запахнулся и, приподняв картуз, вышел на тормоз.

        "II"
     Только что старик ушел, поднялся разговор в несколько голосов.
     - Старого завета папаша,- сказал приказчик.
     - Вот Домострой живой,- сказала дама. - Какое дикое понятие о женщине и
о браке!
     - Да-с, далеки мы от европейского взгляда на брак, - сказал адвокат.
     - Ведь главное то, чего не понимают такие люди, -  сказала дама, -  это
то, что брак без любви не есть  брак, что только любовь  освящает брак и что
брак истинный только тот, который освящает любовь.
     Приказчик слушал и улыбался, желая  запомнить для  употребления сколько
можно больше из умных разговоров.
     В  середине речи дамы позади меня  послышался  звук  как бы прерванного
смеха или рыдания, и, оглянувшись, мы увидали моего соседа, седого одинокого
господина  с  блестящими  глазами,  который  во  время  разговора,  очевидно
интересовавшего  его,  незаметно  подошел  к  нам. Он стоял, положив руки на
спинку  сиденья,  и, очевидно, очень волновался: лицо  его было  красно и на
щека вздрагивал мускул.
     - Какая же это любовь... любовь...любовь... освящает брак? - сказал он,
запинаясь.
     Видя взволнованное состояние собеседника, дама постаралась ответить ему
как можно мягче и обстоятельнее.
     -  Истинная  любовь...  Есть  эта любовь  между  мужчиной  и  женщиной,
возможен и брак,- сказала дама.
     -  Да-с, но  что  разуметь под любовью  истинной? - неловко  улыбаясь и
робея, сказал господин с блестящими глазами.
     -  Всякий  знает,  что  такое  любовь,- сказала  дама,  очевидно  желая
прекратить с ним разговор.
     - А я не знаю,- сказал господин. - Надо определить, что вы разумеете...
     - Как?  очень  просто,- сказала дама, но задумалась.  -  Любовь? Любовь
есть исключительное предпочтение одного или одной  перед всеми  остальными,-
сказала она.
     - Предпочтение на сколько времени? На месяц? На два  дни, на полчаса? -
проговорил седой господин и засмеялся.
     - Нет, позвольте, вы, очевидно, не про то говорите.
     - Нет-с, я про то самое.
     - Они говорят,- вступился адвокат,  указывая на даму,- что  брак должен
вытекать, во-первых, из привязанности, любви, если хотите, и что если налицо
есть таковая,  то только в этом случае брак представляет из себя  нечто, так
сказать, священное. Затем, что всякий  брак,  в основе  которого не заложены
естественные привязанности  - любовь,  если хотите,- не  имеет в себе ничего
нравственно обязательного. Так ли я понимаю? - обратился он к даме.
     Дама движением головы выразила одобрение разъяснению своей мысли.
     - Засим... - продолжал речь  адвокат, но  нервный господин с  горевшими
огнем  теперь глазами, очевидно,  с трудом  удерживался и, не  дав  адвокату
договорить, начал:
     -  Нет, я  про то самое, про  предпочтение одного или одной перед всеми
другими, но я только спрашиваю: предпочтение на сколько времени?
     -  На сколько времени?  надолго,  на всю жизнь иногда,-  сказала  дама,
пожимая плечами.
     -  Да  ведь это только в романах, а в жизни никогда. В жизни бывает это
предпочтение одного перед другими на года, что очень редко, чаще на  месяцы,
а то на недели, на дни, на часы,- говорил он, очевидно зная, что он удивляет
всех своим мнением, и довольный этим.
     - Ах,  что вы! Да нет. Нет, позвольте,- в один голос заговорили мы  все
трое. Даже приказчик издал какой-то неодобрительный звук.
     - Да-с, я знаю,- перекрикивал нас седой господин,-  вы говорите про то,
что  считается существующим, а  я говорю  про то,  что есть.  Всякий мужчина
испытывает то, что вы называете любовью, к каждой красивой женщине.
     - Ах,  это ужасно, что вы говорите; по есть же между людьми то чувство,
которое  называется  любовью и которое дается не на месяцы и годы,  а на всю
жизнь?
     - Нет, нету. Если допустить  даже, что мужчина и предпочел бы известную
женщину на всю жизнь, то женщина-то, по всем  вероятиям, предпочтет другого,
и так всегда было и  есть на  свете,-сказал он и достал папиросочницу и стал
закуривать.
     - Но может быть и взаимность,- сказал адвокат.
     - Нет-с,  не может быть,-возразил он,-так же  как не  может быть, что в
возу гороха две замеченные  горошины легли бы  рядом. Да кроме  того, тут не
невероятность  одна, тут,  наверное,  пресыщение. Любить  всю жизнь одну или
одного  - это все  равно,  что сказать,  что  одна  свечка  будет гореть всю
жизнь,- говорил он, жадно затягиваясь.
     - Но вы все говорите про плотскую любовь. Разве вы не допускаете любви,
основанной на единстве идеалов, на духовном сродстве? - сказала дама.
     - Духовное сродство! Единство идеалов!-повторил он,  издавая свой звук.
-  Но  в  таком случае незачем  спать  вместе (простите за  грубость). А  то
вследствие единства  идеалов люди  ложатся спать вместе,- сказал он и нервно
засмеялся.
     - Но  позвольте,-  сказал  адвокат,-  факт  противоречит  тому,  что вы
говорите. Мы  видим,  что супружества  существуют, что все  человечество или
большинство   его   живет  брачной  жизнью   и   многие   честно   проживают
продолжительную брачную жизнь.
     Седой господин опять засмеялся.
     -  То вы говорите, что брак основывается на любви, когда  же  я выражаю
сомнение  в  существовании  любви,  кроме чувственной,  вы  мне  доказываете
существование любви том, что существуют браки. Да брак-то в наше время  один
обман!
     - Нет-с, позвольте,-сказал адвокат,-я говорю только, что существовали и
существуют браки.
     - Существуют.  Да  только  отчего  они существуют? Они  существовали  и
существуют у тех людей,  которые в браке видят нечто таинственное, таинство,
которое обязывает перед богом. У тех они существуют, а у нас  их  нет. У нас
люди  женятся,  не видя в браке  ничего,  кроме совокупления, и  выходит или
обман, или насилие. Когда обман, то это легче переносится. Муж и жена только
обманывают  людей,  что  они в  единобрачии,  а  живут  в многоженстве  и  в
многомужестве.  Это  скверно,  но еще идет; но  когда,  как  это чаще  всего
бывает,  муж и  жена приняли на себя внешнее  обязательство жить вместе  всю
жизнь  и  со  второго  месяца уж  ненавидят друг  друга, желают разойтись  и
все-таки живут,  тогда это выходит тот страшный ад, от  которого  спиваются,
стреляются, убивают и отравляют себя и друг друга,- говорил  он все быстрее,
не  давая никому  вставить слова и  все  больше и  больше разгорячаясь.  Все
молчали. Было неловко.
     -  Да, без сомнения, бывают критические  эпизоды  в супружеской жизни,-
сказал адвокат, желая прекратить неприлично горячий разговор.
     - Вы, как я вижу, узнали, кто я?  - тихо  и  как будто спокойно  сказал
седой господин.
     - Нет, я не имею удовольствия.
     -  Удовольствие небольшое.  Я Позднышев, тот,  с которым  случился  тот
критический эпизод, на который вы намокаете, тот  эпизод, что он жену убил,-
сказал он, оглядывая быстро каждого из нас.
     Никто не нашелся, что сказать, и все молчали.
     - Ну,  все равно,- сказал  он, издавая свой  звук. - Впрочем, извините!
А!.. не буду стеснять вас.
     - Да нет, помилуйте... - сам не зная, что "помилуйте", сказал адвокат.
     Но Позднышев, не  слушая его, быстро  повернулся и ушел на  свое место.
Господин с  дамой  шептались. Я сидел рядом с  Позднышевым и молчал, не умея
придумать,  что  сказать. Читать было  темно,  и  потому я  закрыл  глаза  и
притворился, что хочу заснуть. Так мы проехали молча До следующей станции.
     На  станции этой  господин с дамой перешли  в другой  вагон,  о чем они
переговаривались еще раньше с кондуктором.  Приказчик устроился на лавочке и
заснул. Позднышев же все курил и пил заваренный еще на той станции чай.
     Когда я открыл глаза  и взглянул на него, он вдруг  с решительностью  и
раздражением обратился ко мне:
     - Вам, может быть, неприятно сидеть со мной, зная, кто я? Тогда я уйду.
     - О нет, помилуйте.
     - Ну, так не угодно ли? Только крепок. - Он налил мне чаю.
     - Они говорят... И все лгут... - сказал он.
     - Вы про что? - спросил я.
     - Да все про то же: про эту любовь ихнюю и про то, что это такое. Вы не
хотите спать?
     - Совсем не хочу.
     - Так хотите, я вам  расскажу, как я этой любовью самой  был приведен к
тому, что со мной было?
     - Да, если вам не тяжело.
     - Нет, мне тяжело молчать. Пейте ж чай. Или слишком крепок?
     Чай  действительно был как пиво, но я выпил  стакан. В это время прошел
кондуктор. Он проводил его молча злыми  глазами и  начал только тогда, когда
тот ушел.

        "III"
     -  Ну, так я расскажу вам... Да  вы точно хотите? Я повторил, что очень
хочу. Он помолчал, потер руками лицо и начал:
     -  Коли  рассказывать,   то   надо  рассказывать  все  с  начала:  надо
рассказать, как и отчего я женился и каким я был до женитьбы.
     Жил я  до женитьбы, как  живут все, то есть в нашем кругу. Я помещик  и
кандидат  университета  и был п