- спросила она ее по-французски.
     'Двое вперед! (франц.)
     2 Большая цепь! {франц.)
     s Ваша очередь, мадемуазель! {франц.)
     - По-байроновски (франц.).

     - Жизнь! - воскликнула Надежда Алексеевна, - я не хочу еще смерти.
     Стельчинский наклонился; она пошла с ним.
     Кавалер в синих очках, назвавшийся смертью, пошел с хозяйской. дочерью.
Оба имени были придуманы Стельчинским.
     -  Скажите,   пожалуйста,  кто  этот  господин  Стельчинский?-  спросил
Владимир  Сергеич Надежду  Алексеевну,  как  только та возвратилась  на свое
место.
     - Он у  губернатора  служит,  очень  любезный молодой  человек.  Он  не
здешний. Немножко фат, но  это у них всех в крови.  Я надеюсь,  вы никаких с
ним не имели объяснений по поводу мазурки?
     - Никаких, помилуйте,- возразил с маленькой запинкой Владимир Сергеич.
     - Я такая забывчивая! Вы не можете себе представить!
     -  Я  должен  радоваться   вашей   забывчивости:   она  доставила   мне
удовольствие танцевать сегодня с вами.
     Надежда Алексеевна посмотрела на него, слегка прищурясь.
     - В самом деле? Вам приятно танцевать со мною? Владимир Сергеич отвечал
ей комплиментом. Понемногу  он разговорился.  Надежда Алексеевна  была очень
мила всегда и  особенно  в  тот вечер;  Владимиру  Сергеичу  она  показалась
прелестной.  Мысль  о  завтрашнем  поединке, раздражая  его нервы, придавала
блеск  и  оживление  его речам; под влиянием ее  он позволил  себе небольшие
преувеличения в выражении чувств своих... "Куда ни шло!" -думал  он. Во всех
словах его, в подавленных вздохах, в омрачавшихся внезапно взорах проступало
что-то  таинственное,  невольно  грустное,  что-то   изящно-безнадежное.  Он
наконец доболтался до того, что уже начал рассуждать  о любви, о женщинах, о
своем будущем, о том, как он понимает счастье и чего требует от судьбы... Он
изъяснялся  иносказательно,  намеками. Накануне  возможной  смерти  Владимир
Сергеич кокетничал с Надеждой Алексеевной.
     Она слушала его внимательно, посмеивалась, качала головой, то спорила с
ним,   то   притворялась   недоверчивой...   Разговор,   часто   прерываемый
подходившими  кавалерами  и дамами, принял под  конец  направление несколько
странное... Владимир Сергеич стал уже расспрашивать Надежду Алексеевну о ней
самой, об ее характере, об ее  симпатиях... Она  сперва отшучивалась,  потом
вдруг, совершенно неожиданно для Владимира  Сергеича, спросила его, когда он
едет.
     - Куда? - проговорил он с изумлением.
     - К себе домой.
     - В Сасово?
     - Нет, домой,  в вашу  деревню,  за сто верст отсюда.  Владимир Сергеич
опустил глаза.
     -   Хотелось  бы  поскорей,-промолвил  он  с  озабоченным  лицом.-Думаю
завтра...  если только  жив буду.  Ведь у  меня дела!  Но почему  вам  вдруг
вздумалось спросить меня об этом?
     - Так! - возразила Надежда Алексеевна.
     - Однако какая причина?
     - Так!  - повторила она.-  Меня  удивляет любопытство человека, который
едет завтра, а сегодня желает узнать мои характер...
     - Но позвольте...- начал было Владимир Сергеич...
     -  Ах,   вот   кстати...  прочтите,-со  смехом  перебила  его   Надежда
Алексеевна, протягивая ему билет с конфетки, которую  она только что взяла с
соседнего столика, а сама поднялась навстречу Марье Павловне, остановившейся
перед ней вместе с другой дамой.
     Марья  Павловна  танцевала  с  Петром  Алексеичем.  Лицо  ее  покрылось
румянцем, разгорелось, но не повеселело.
     Владимир Сергеич  взглянул  на  билет  - на  нем  плохими  французскими
букавами было напечатано:
     Qui me ne'glige, me perd1:.
     Он поднял глаза и встретил  взор  Стельчинского,  устремленный прямо на
него. Владимир Сергеич усмехнулся принужденно, облокотился на спинку стула и
положил ногу на ногу. "Вот, мол, тебе!"
     Пламенный артиллерист примчал  Надежду  Алексеевну  к  ее  стулу,  лихо
повертелся с ней пред ним, поклонился, звякнул шпорами и ушел. Она села.
     -Позвольте  узнать,-начал  с расстановкой  Владимир  Сергеич,-  как мне
понять этот билет...
     - А что  бишь  на нем стояло,- проговорила  Надежда Алексеевна.-Ах, да!
Qui me neglige, me perd. Что ж! это прекрасное житейское правило, которое на
каждом шагу может  пригодиться. Для того чтоб успеть в чем бы то ни было, не
нужно  ничем  пренебрегать...  Должно добиваться  всего:  может  быть,  хоть
что-нибудь достанется. Но мне  смешно,  я... я вам, практическому  человеку,
толкую о житейских правилах...
     Надежда Алексеевна засмеялась, и уже напрасно, до самого конца мазурки,
старался Владимир  Сергеич возобновить  прежний разговор. Надежда Алексеевна
уклонялась  от  него с  своенравием прихотливого  ребенка. Владимир  Сергеич
толковал  ей  о  своих  чувствах,  а  она либо  не отвечала  ему вовсе, либо
обращала  его  внимание  на  платья  дам,  на смешные лица  иных мужчин,  на
ловкость,   с  которой  танцевал   ее   брат,  на  красоту  Марьи  Павловны,
заговаривала  о музыке,  о вчерашнем дне, о  Егоре Капитоныче  и супруге его
Матрене Марковне... и только при самом-конце мазурки, когда Владимир Сергеич
начал с ней
     1 Кто мной пренебрегает, меня теряет (франц.).

     раскланиваться, с иронической улыбкой на губах и во взоре проговорила:
     - Итак, вы решительно завтра едете?
     -  Да;  и,  может быть,  очень далеко,-  значительно промолвил Владимир
Сергеич.
     - Желаю вам счастливого пути.
     И Надежда Алексеевна быстро приблизилась к своему брату, весело шепнула
ему что-то на ухо, потом спросила громко:
     - Благодарен мне? Да? не правда ли? а то бы он ее пригласил на мазурку.
     Он пожал плечами и промолвил:
     -• Все-таки ничего из этого не выйдет...
     Она увела его в гостиную.
     "Кокетка!"  •-  подумал  Владимир  Сергеич  и,  взяв  шляпу   в   руку,
выскользнул  незаметно  из залы,  сыскал своего  лакея, которому  он заранее
приказал  быть  наготове,  и уже надевал пальто, как  вдруг,  к крайнему его
изумлению, лакей доложил ему, что  ехать нельзя, что  кучер неизвестно каким
образом напился пьян и что  разбудить его нет никакой  возможности. Выбранив
кучера  необыкновенно  кратко, но  чрезвычайно  сильно  (дело  происходило в
передней, посторонние  свидетели  присутствовали)  и объявив лакею, что если
завтра  чуть  свет  кучер  не  будет  в  исправности, то никто  в  мире не в
состоянии  себе представить,  что  из  этого  может выйти,  Владимир Сергеич
вернулся  в залу  и попросил дворецкого  отвести  ему комнатку, не дожидаясь
ужина, уже приготовляемого в гостиной. Хозяин дома вдруг словно вырос из-под
полу возле  самого  локтя Владимира Сергеича (Гаврила Степаныч носил  сапоги
без  каблуков и потому двигался безо  всякого шума)  и начал его удерживать,
уверяя,  что  за  ужином  будет   икра  первый  сорт;  но  Владимир  Сергеич
отговорился  головною  болью.  Полчаса  спустя он  уже  лежал  на  небольшой
кроватке, под коротким одеялом, и силился заснуть.
     Но ему  не спалось. Как ни ворочался он с боку на бок, как ни  старался
он думать  о  чем-нибудь другом, фигура Стельчинского неотвязно торчала пред
ним... Вот  он  целится...  вот  он  выстрелил...  "Убит  Астахов",--говорит
кто-то. Владимир Сергеич не мог назваться храбрецом, да и трусом он  не был;
но даже  мысль о  поединке с  кем бы то  ни было  никогда  ему в  голову  не
приходила... Драться! с его благоразумием, мирными наклонностями,  уважением
приличий, мечтами о будущем благосостоянии и о выгодной партии! Если бы дело
шло  не  о  собственной особе,  он бы расхохотался, до того нелепа  и смешна
казалась ему вся эта история. Драться! с кем и за что?!
     - Тьфу ты, черт!  что за вздор!-восклицал он невольно вслух.-Ну, а если
он  точно убьет меня,-продолжал он  свои размышления,- надо, однако, принять
свои меры, распорядиться... Кто-то пожалеет обо мне?
     И он с  досадой закрывал свои широко раскрытые глаза, натягивал  одеяло
на шею... но все-таки заснуть не мог...
     Заря  уже  брезжила  на  небе,  и,  утомленный  лихорадкой  бессонницы,
Владимир  Сергеич начинал впадать в дремоту, как вдруг почувствовал какую-то
тяжесть на ногах. Он открыл глаза... На его постели сидел Веретьев.
     Владимир Сергеич  изумился  чрезвычайно, особенно когда заметил, что на
Веретьеве  не  было   сюртука,  что   у  него  из-под  расстегнутой  рубашки
выказывалась  обнаженная грудь,  волосы падали на лоб  и само лицо  казалось
измененным. Владимир Сергеич приподнялся в постели...
     - Позвольте спросить...- начал он, расставив руки.
     - Я к вам пришел,- заговорил Веретьев сиплым голосом,- извините меня, в
таком виде... Мы там немного выпили... Я желал вас успокоить. Я сказал себе:
там лежит джентльмен, которому, вероятно, не спится. Поможем ему.  Внемлите:
вы не деретесь завтра и можете спать...
     Владимир Сергеич изумился еще более.
     - Что вы такое сказали? - пробормотал он.
     - Да;  все это  улажено,-  продолжал Веретьев,- этот господин с берегов
Вислы...  Стельчинский...  извиняется  перед   вами...  завтра  вы  получите
письмо... Повторяю вам: все кончено... Храпите!
     И, сказавши эти слова, Веретьев встал и  направился неверными шагами  к
двери.
     - Но  позвольте,  позвольте,-  начал Владимир  Сергеич.-  Как  вы могли
узнать и почему я могу поверить... Веретьев посмотрел на него.
     - Ах!  вы  думаете,  что я... того... (и  он слегка качнулся вперед)...
Говорят  вам... он к  вам  завтра письмо пришлет... Вы не возбуждаете во мне
особенной  симпатии,  но  великодушие  моя  слабая  сторона.  Да и  что  тут
толковать...  Ведь  это  все такие пустяки...  А признайтесь,- прибавил  он,
подмигнув глазом,- вы таки струхнули, а?
     Владимир Сергеич рассердился.
     -Позвольте наконец, милостивый государь...-промолвил он.
     - Ну хорошо, хорошо,-  перебил его Веретьев с добродушной  улыбкой.- Не
горячитесь. Ведь вы не  знаете, у нас без этого ни одного бала  не бывает...
Это  уж так заведено. Последствий это никогда никаких  не имеет. Кому  охота
подставлять свой лоб?  Ну, а  почему  же  не покуражиться, а?  над приезжим,
например? In vino veritas1.  А  впрочем, ни вы, ни я, мы не знаем по-латыни.
Однако я вижу  по  вашей фигуре, что вы хотите спать.  Спокойной ночи  желаю
вам, господин положительный человек,  благонамеренный смертный. Примите  это
пожелание от другого
     - Истина в вине (лат.).

     смертного, который сам гроша медного не стоит. Addio, mio саго! '
     И Веретьев вышел вон.
     - Это  черт знает  что такое!  -  воскликнул  немного  погодя  Владимир
Сергеич и  ударил кулаком  в подушку. -Это просто ни на что не похоже!.. Это
надо будет объяснить! Я этого не потерплю!
     Со всем тем пять минут спустя он  уже  спал кротким и крепким сном. Ему
на  сердце стало легче... Минувшая  опасность наполняет сладостью и смягчает
дух человека.
     Вот  что  происходило  перед неожиданным ночным свиданием  Веретьева  и
Владимира Сергеича.
     У  Гаврилы Степаныча жил  в доме  троюродный его племянник и  занимал в
нижнем этаже дома холостую квартиру.  Когда случались балы, молодые  люди, в
промежутках танцев, забегали к нему покурить  наскоро  Жукова, а после ужина
собирались у него же для дружеской попойки. В  ту ночь к нему нашло довольно
много гостей. Стельчинский и Веретьев были в числе их;
     Иван Ильич Складная Душа тоже приплелся туда вслед за  другими. Сделали
жженку. Хотя Иван  Ильич обещал Астахову не  говорить  никому о предстоявшем
поединке, однако, когда  Веретьев случайно спросил его, о чем он рассуждал с
этим кисляем (Веретьев иначе не называл Астахова), Складная Душа не вытерпел
и повторил весь свой разговор с Владимиром Сергеичем от слова до слова.
     Веретьев засмеялся, потом задумался.
     - Да с кем он дерется? - спросил он.
     - А этого я сказать не могу,- возразил Иван Ильич.
     - По крайней мере с кем он разговаривал?
     - С разными лицами... С Егором Капитонычем. Уж не с ним ли он дерется?
     Веретьев отошел от Ивана Ильича.
     Итак, сделали  жженку,  начали  пить.  Веретьев сидел на  самом  видном
месте;  веселый  и  разгульный,  он  первенствовал в  собраньях молодежи. Он
сбросил  сюртук  и  галстук.  Его  попросили  петь, он  взял  гитару и  спел
несколько   песен.  Головы   понемногу  разгорячились;  молодежь   принялась
провозглашать тосты. Стельчинский  вскочил вдруг, весь  красный, на  стол и,
высоко подняв над головою стакан, воскликнул громко:
     - За здоровье... уж я знаю кого,-  подхватил  он торопливо, выпил вино,
разбил стакан о пол  и прибавил: - Пускай же  завтра точно так же разлетится
вдребезги мой враг!
     Веретьев, который уже давно наблюдал за ним, быстро поднял голову...
     - Стельчинский,- промолвил он,- во-первых, сойди со
     1 Прощай, мой дорогой! (итал.)

     стола: это неприлично, да  у тебя же и сапоги прескверные, а во-вторых,
поди-ка сюда, я тебе что-то сообщу. Он отвел его в сторону.
     - Послушай,  брат, ты, я знаю,  дерешься  завтра с этим джентльменом из
Петербурга. Стельчинский дрогнул.
     - Как... кто тебе сказал?
     - Я тебе говорю. И мне также известно, за кого ты дерешься.
     - А именно? Это любопытно знать.
     -  Ах  ты, Талейран  этакой! Да,  разумеется, за мою сестру. Ну, ну, не
притворяйся  удивленным.  Это   придает  тебе  гусиное  выражение.  Не  могу
представить, как  это у вас там вышло, но  только  это верно. Полно,  брат,-
продолжал Веретьев,- к чему тут прикидываться? Ведь я- знаю, ты за ней давно
ухаживаешь.
     - Да все-таки это не доказывает...
     -  Перестань, пожалуйста. Но послушай-ка, что я теперь  тебе  скажу.  Я
этого  поединка  ни под каким  видом не допущу. Понимаешь?  Вся эта глупость
обрушится на сестру. Извини:
     пока я жив... этому  не бывать. Мы с тобой пропадем - туда и  дорога, а
ей еще долго  надо жить, и  жить счастливо.  Да,  клянусь,-  прибавил  он  с
внезапным жаром,- всех других  выдам, даже тех, которые были бы готовы  веем
пожертвовать для меня, а у ней волоска никому тронуть не позволю.
     Стельчинский принужденно захохотал.
     - Ты пьян, любезный, и бредишь... вот и все.
     - А ты  небось  нет? Но пьян ли я, нет ли,  это совершенно все равно. А
говорю я дело. Не будешь ты драться  с  этим  барином, за это я  ручаюсь.  И
охота  была тебе с ним связываться! Приревновал, что ли? Вот правду говорят,
что  влюбленные люди глупы!  Да она  и  танцевала-то с ним для того  только,
чтобы он не  вздумал  пригласить... Ну, да не об этом дело.  А дуэли этой не
бывать.
     - Гм! желал бы я посмотреть, как ты мне помешаешь?
     -- А  так  же вот, что если ты сейчас не дашь мне слова  отказаться  от
этой дуэли, я сам с тобой драться буду.
     - Будто?
     - Милый мой, не сомневайся в этом.  Оскорблю тебя, дружище, сейчас  же,
при  всех, самым фантастическим  образом,  и потом хоть  через  платок.  А я
думаю, это тебе будет неприятно по многим причинам, ась?
     Стельчинский вспыхнул, начал  говорить,  что  это  интимида-ция\ что он
никому не позволит вмешиваться в его  дела, что он не посмотрит ни на что...
и  кончил  тем,  что покорился  и отказался  от всяких  покушений  на  жизнь
Владимира Сергеича.
     1 От франц. intimidation - запугивание, застращивание.

     Веретьев его обнял,  и не прошло еще полчаса, как уж оба они в  десятый
раз  пили   Bruderschaft,   то   есть  пили,  запустив   рука   за   руку...
Юноша-распорядитель также выпил Bruderschaft с ними и сперва не отставал  от
них, но  заснул  наконец  самым невинным  образом и долго  лежал на спине  в
состоянии совершенного бесчувствия... Выражение его маленького побледневшего
личика  было и забавно  и жалко... Боже!  что сказали бы  светские дамы, его
знакомые, если б увидели  его  в таком уничижении! Но, к  его счастью, он не
знал ни одной светской дамы.
     Иван Ильич также отличился в ту ночь. Сперва он удивил гостей, внезапно
затянув: "В деревне некогда барон".
     - Щур! щур запел! -закричали все,-  когда это  бывает, чтобы щур пел по
ночам!
     - Да будто я одну только песню знаю,- возразил разгоряченный вином Иван
Ильич,- я умею и другие.
     - Ну, ну, ну, покажи нам свое искусство.
     Иван Ильич помолчал и вдруг начал басом: "Крамбамбули, отцов наследье",
но так нескладно  и  странно,  что  общий взрыв  хохота тотчас заглушил  его
голос, и он умолк.
     Когда все разошлись, Веретьев отправился к  Владимиру Сергеичу, и между
ними произошел непродолжительный, уже упомянутый разговор.
     На другой день Владимир Сергеич уехал очень рано к себе в Сасово. Целое
утро провел он в волнении, чуть было не принял приезжего купца за секунданта
и отдохнул только  тогда,  когда лакей  принес ему письмо  от Стельчинского.
Владимир Сергеич несколько  раз прочел это  письмо  - оно очень  было  ловко
написано...  Стельчинский начинал со слов: la  nuit porte  conseil, monsieur
1,- ни в  чем  не извинялся, потому что, по его мнению, он своего противника
ничем не оскорбил: впрочем, сознавался, что накануне  излишне погорячился, и
кончил объявлением, что состоит в полном распоряжении господина Астахова (de
m-r Astakhof), но сам уже удовлетворения более не желает. Сочинив и отправив
ответ, исполненный в одно и то же время вежливости, доходившей до игривости,
и чувства достоинства, в котором,  однако, не замечалось ничего хвастливого,
Владимир Сергеич сел  за обед, потирая руки, с великим удовольствием покушал
и тотчас же после стола отправился восвояси, не выслав даже подставы вперед.
Дорога,  по  которой  он  ехал,  проходила  верстах  в  четырех  от  усадьбы
Ипатова... Владимир Сергеич посмотрел на нее...
     - Прощай, затишье! - молвил он с усмешкой.  Образы Надежды Алексеевны и
Марьи Павловны предстали
     на мгновение его воображенью; он махнул рукой, отворотился
     и задремал.
     - Утро вечера мудренее, господин (франц.). •

VI
     Прошло три месяца с лишком. Осень уже давно наступила;
     пожелтевшие  леса  обнажались,  синицы  прилетели,  и,  верный  признак
близости  зимы,  ветер  начинал  завывать и ныть. Но дождей больших  еще  не
бывало,  и  грязь  на  дорогах  не   успела   раствориться.  Пользуясь  этим
обстоятельством,  Владимир Сергеич отправился для окончания  некоторых дел в
губернский город. Утро  он провел в разъездах,  а вечером  поехал  в клуб. В
огромной мрачной зале клуба встретил он  несколько знакомых и между  прочими
старого  отставного   ротмистра  Флича,  всем  известного  дельца,  остряка,
картежника и сплетника. Владимир Сергеич вступил с ним в разговор.
     -  Ах,  кстати,-воскликнул  вдруг  отставной  ротмистр,-на  днях  здесь
проезжала одна ваша знакомая, кланяться вам велела.
     - Какая это знакомая?
     - Стельчинская.
     - Я ни с одной Стельчинской не знаком.
     -  Вы  ее  в девушках знавали... Она  урожденная  Веретьева...  Надежда
Алексеевна.  Муж ее у нашего губернатора служил. Вы его  тоже,  должно быть,
видали...  Живчик  такой,  с   усиками...  Славную   штучку  подцепил,  и  с
состояньем.
     - Вот как,- проговорил Владимир Сергеич.- Так она за него  вышла... Гм!
А куда ж это они уехали?
     -  В Петербург.  Она еще вам  напомнить велела про  какой-то билетик  с
конфетки... Что это был за билетик, позвольте полюбопытствовать?
     И .старый сплетник так и выставил вперед свой острый нос.
     - Не  помню, право, шутка  какая-нибудь,- возразил Владимир Сергеич.- А
позвольте узнать, где теперь ее брат?
     - Петр? Ну, тому плохо.
     Господин Флич возвел кверху свои маленькие, лисьи глазки и вздохнул.
     - А что? - спросил Владимир Сергеич.
     - Загулял! Пропал человек.
     - А где он теперь?
     -  Совершенно  неизвестно, где.  Уехал  куда-нибудь  за  цыганками, это
вернее всего. В губернии его нет, за это я ручаюсь.
     - А Ипатов-старик, все там же живет?
     - Михаил Николаич? Чудачок-то? Все там же.
     - И все у него в доме... по-прежнему?
     - Как  же, как же. Вот что бы вам