ь, откуда-то снизу,  от корней трав поднимались и светились  неясные
огоньки, словно  оброненные китайские фонарики.орога далеко уходила от реки,
и в  бору оказалось настолько темно, что он сначала шел с вытянутыми руками,
боясь  удариться  о   дерево,  и   только  когда  вышел  на  проселок,  стал
ориентироваться по белым песчаным колеям, рыщущим между  столбов.  Он шел  и
думал,  что  обязательно  придет  сюда завтра, днем, все обойдет, посмотрит,
поскольку в этом месте что-то есть, что-то притягивает - память ли о предках
или  сам  разрушенный монастырь, намеленное место, как бы сказала  Снегурка.
Между  тем начало холодать, и когда Зубатый вышел на поле, услышал,  как под
ногами хрустит  подмороженная трава.  Земля под открывшимся  звездным  небом
белела от инея, а на реке у берега шуршал тонкий лед. В темной, непроглядной
деревне горело всего  три огонька, очень похожих на те,  что мерцали в траве
монастырского  двора,  ночь  лишила  пространство  всяческих  ориентиров   и
казалось, эти светлячки парят над землей. Только сейчас он подумал о ночлеге
и вдруг  отчетливо  представил, что ждать утра  придется возле костра  - зря
погорячился и отправил Хамзата! Народ в деревне негостеприимный, вряд ли кто
пустит,  тем  паче, ночью, и все-таки  он  выбрал ближний светлячок  и пошел
напрямую,  переступая через  разрушенные  поскотины.убатый  был  уверен, что
перед ним  тот самый красивый пятистенник с зеленой крышей - кажется, рамные
переплеты  в  светящихся  окнах  те  же,  вычурные,  лучистые,  и   заборчик
палисадника похож, и растворенная калитка  знакома. Желания входить сюда  не
было,  вечером здесь  кипели страсти,  и вряд  ли теперь наступил  покой, но
оглядевшись, он  понял, что  стучаться  больше некуда: пока  шел, два других
огонька  погасли. К  тому же окна  в  доме и  входные двери  почему-то  были
распахнуты, несмотря на конец октября и ночной  морозец. Зубатый поднялся на
высокое крыльцо, прошел темные сени, ориентируясь на светлый дверной проем и
здесь постучал в косяк.
     - Можно к вам? Здравствуйте.икто не ответил, хотя в  доме чувствовалось
присутствие людей и вроде бы доносился приглушенный, монотонный голос, то ли
напевающий,  то ли  ворчащий. Он переступил порог  и  оказался  в освещенной
передней,  где на полу  сидел к нему спиной и умывался огромный  рыжий  кот.
Деревенский  половичок вел к  дверному проему,  прикрытому вздувающимися  от
сквозняка ситцевыми занавесками.
     -  Хозяева,  пустите  переночевать,  - Зубатый снял  кепку  и раздвинул
занавески.начала он увидел задернутое  простыней зеркало прямо перед входом,
и потом, слева, у распахнутых окон, гроб на табуретках.  Три старухи в шалях
и зимних  пальто сидели возле,  одна у  изголовья покойного  нараспев читала
молитвы  из черной книжки. Все это было настолько неожиданно, что Зубатый на
минуту замер, не зная, как поступить  - поздороваться или тихо уйти, пока не
заметили,  ибо ночевать здесь  нельзя.  Он  не  хотел смотреть на покойного,
однако взгляд сам отыскал его желтое лицо: это был глубокий старик с редкими
седенькими волосами, возраст и смерть сделали свое дело - разгладили и вовсе
убрали отличительные признаки и теперь он просто походил на мертвеца.от кому
делал гроб зловредный  Иван  Михайлович...н бы ушел, но  секундой раньше  от
гроба встала  одна из  старух, и  Зубатый  узнал ту  интеллигентную  пожилую
женщину, что ругалась вслед уезжающей "Ниве".
     - Вы зачем сюда вошли?
     -  Извините, не знал,  - он  почувствовал себя виноватым и маленьким. -
Искал,  где  переночевать...енщина  (назвать  такую   старухой   невозможно)
пристально посмотрела ему в лицо.
     - А это опять вы...Что вы тут ходите?
     - Простите, у  вас горе, я не вовремя,  -  Зубатый хотел выйти,  но она
остановила властным голосом:
     - Постойте! Что вы ищете?
     - Переночевать.енщина будто сдобрилась, но тон остался прежним
     - Хорошо, ступайте ко мне в дом. Скажите Елене, я прислала.
     - Спасибо. А где ваш дом?
     - Как где? Вы же были сегодня возле него.
     Он  сообразил,  что  в   темноте  перепутал  дома,   поблагодарил  и  с
облегчением покинул скорбный  пятистенник. И  только оказавшись на улице, он
будто споткнулся от  внезапной мысли: а что если этот покойник - его прадед,
юродивый старец?!
     Было желание  немедленно  вернуться и  спросить,  но  Зубатый  насильно
развернул  себя  и повел  к  калитке  - нет, такое  совпадение невозможно! И
вообще невозможно, чтобы его  отпустили домой  умирать или  отдали тело, так
необходимое клинике бессмертия для изучения и исследований. И все равно надо
было хотя бы имя покойного спросить...оплутав  в темных лабиринтах изгородей
и заплотов, он наконец-то  выбрался на  центральную улицу, почти сразу нашел
знакомый  пятистенник  и  нащупал  ногами колеи от  "Нивы",  подъезжавшей  к
воротам. Света в окнах не было, однако в доме  топилась печь, из трубы валил
дым и вылетали искры. Хороший хозяин не ляжет спать, пока не протопит печь и
не закроет трубу, значит, домочадцы сумерничали. Зубатый  постучал в дверь и
буквально через секунду загорелся свет, вспыхнула лампочка над крыльцом.
     - Мама, ты? - спросил из-за двери женский голос.
     - Нет,  но она прислала меня к вам, - Зубатый опасался напугать хозяйку
и, кажется, напугал. - Вас зовут Елена?
     - Кто там? Вы кто? - голос аж зазвенел.
     - Меня прислала ваша мама, - совсем уж  бестолково стал объяснять он. -
Я был в доме, где покойник...
     - Что вам нужно?
     - Переночевать.
     - Я вас не пущу! Идите отсюда. А то мужа позову!
     -  Ваш  муж  уехал  еще  вечером,  -  не  задумываясь  о  последствиях,
предположил Зубатый.
     Женщина  тревожно  затихла,  и  голос, раздавшийся  через  минуту,  был
хрипловатый, надломленный, со слезами.
     - Что вы хотите? Ну, что?..
     - Мне некуда идти. Я приезжий.
     - Но почему пришли к нам? Здесь что, гостиница?
     - Я  только  что разговаривал  с вашей матерью. Она сказала,  чтобы шел
сюда, к вам, и попросил Елену впустить.
     - Нет, все равно не открою, - лишь через полминуты  отозвалась женщина.
- Кто вы такой?
     - Моя фамилия Зубатый, Анатолий Алексеевич, - объяснил он, полагая, что
местная фамилия сработает. - Корнями я отсюда, из Соринской Пустыни...
     Она договорить не дала.
     - Пожалуйста, уходите, я не впущу! Не хочу никого видеть.
     - А можно на крыльце посидеть? Ваша мама придет и пустит.
     Вместо  ответа послышался  стук двери,  и  все  стихло.  Скоро  в  доме
выключил свет, однако лампочка над головой горела, и оттого казалось, что он
стоит на освещенной сцене и  держит паузу. Зубатый сел на ступеньки, натянул
на  голову капюшон, подобрал  колени и  поджал  к животу  руки:  куртка была
теплая,  но  пока шел  -  пропотел и  теперь спину  холодило.  Одно из  окон
выходило на крыльцо,  за стеклом просвечивалась белая шторка, и он неотрывно
смотрел, не колыхнется ли, не подойдет ли кто, однако внутри дома был полный
штиль.  Минуло четверть часа, и  он  уж подумывал, не уйти ли куда-нибудь за
деревню, где  можно развести костер и если не поспать,  то погреться,  как в
сенях  снова  хлопнула  дверь. Голос был  негромкий, усталый  и подавленный,
словно у наплакавшегося ребенка.
     - Что вы сидите? Что ждете?
     - Маму, - отозвался Зубатый.
     - Какую маму?
     - Которая сейчас возле покойного. Не знаю, как ее зовут.
     - Она до утра не придет.
     - Буду ждать до  утра, - он почувствовал, что вместе с усталостью голос
женщины подобрел. - Кстати, Елена, а как его звали?
     - Кого?
     - Усопшего?
     - Зачем это вам? Хотите разговорить, вызвать доверие? Чтобы открыла?
     - Нет, я ищу своего прадеда, - неожиданно для себя признался Зубатый. -
Или хотя бы какое-то  известие о нем.  Сегодня увидел  покойного и подумал -
вдруг он?
     - Это не ваш прадед, - уверенно заявила женщина. - Он безродный.
     - Так не бывает.
     - Почему? Илиодор был последним иноком Соринской Пустыни. И в монастырь
попал еще в юности. Детей не имел...
     У Зубатого от предчувствия удачи зажгло под ложечкой.
     - Как его мирское имя?
     - Никто не знает. Да и он сам забыл.
     - Сколько ему было лет?
     - Возможно, около ста...
     - Жаль, он должен был знать моего прадеда...
     - Не исключено...
     - А где инок жил все это время?
     Вдруг скажет, по миру бродил, в больницах содержался...
     С той  стороны  ничего  не  сказали, но  ручка  замка щелкнула, и дверь
отворилась. На пороге оказалась женщина лет тридцати пяти в ярком спортивном
костюме,  несмотря на  дачный вид,  с  бигудями, повязанными платочком, взор
такой  же  спокойный, открытый  и  пристальный, как  у  матери.  И такая  же
барственная стойка.
     - Входите, -  обронила она и пошла вперед.епло в доме он ощутил сначала
лицом, а  когда  снял  куртку, то и спиной,  в  передней топилась голландка,
возле открытой дверцы стояла скамеечка, на полу - кофе и сигареты.
     -  Только  тихо, -  предупредила, приложив  палец  к  губам.  - Мальчик
спит...убатый стащил ботинки, на цыпочках  прошел к печке и сел на скамейку.
Елена куда-то удалилась, а он сидел перед огнем, грел лицо, колени и руки, и
через несколько  минут почувствовал, как наваливается сон и падает голова. И
это  в  такой  момент!  Ведь  и  впрямь  подумает,  что  втерся  в  доверие,
выпросился, чтобы поспать  в тепле. Надо  бы расспросить хозяйку о Соринской
Пустыни,  о монахах, об умершем старичке, наконец, о юродивом  старце; он же
сидел,  клевал  носом и ничего не  мог  поделать  с собой,  ощущая бездумное
умиротворение. Даже мысль о  дочери, о  напророченной опасности не  бодрила.
Сквозь  дрему  он  будто  слышал  детский  голос  и  топот  босых  ножек  по
деревянному  полу,  несколько раз  ясно  прозвучала  фраза "Мама, я  не хочу
спать", или сам выговаривал эти слова, пытаясь отогнать  сон? Еще отметилось
в  сознании, как  чьи-то  руки  раскидывают постель  на полу  -  тут  же,  в
передней,  возле  печки,  все  остальное пропало, едва он положил  голову на
подушку.роснулся он от  холода и обнаружил, что спит одетым на матраце,  без
одеяла, за окном уже светлеет, а Елена закладывает дрова в печь.
     -  Наверное,  замерзли?  Дом  у нас  ужасно  холодный,  - сказала  она,
заметив, что ночной гость проснулся. - Низ весь прогнил, из подпола дует...
     - А снаружи такой красивый, - проговорил он хрипловато.
     - Всего лишь фасад... Как зиму перезимуем?
     - Я подумал, это у вас летняя дача, - Зубатый сел и отер лицо.
     - Это и есть дача...
     Он сразу вспомнил вчерашний конфликт возле дома и замолчал. Кажется, на
эту  семью обрушилось сразу  все  - полный  разлад, смерть последнего инока,
должно быть, близкого человека, участь зимовать в холодном доме, а  тут  еще
гость с неба свалился... это время из комнаты выбежал мальчик лет четырех, с
разбега бросился к матери и вдруг увидел чужого.
     - Мама, это кто? - зашептал, прижимаясь лицом  к  лицу.  огромных карих
глазах  было  лишь  любопытство.  Елена  обняла  сына  и  погладила  белесую
головенку.
     - Не бойся, это прохожий...
     - А, прохожий, - успокоился тот. - А где бабушка?
     - Она еще не вернулась.
     - А мы пойдем дедушку хоронить?
     - Пойдем...
     Мальчишка не сводил глаз с чужака и терся о материнский бок.
     - Я у тебя посплю, - сказал он. - Возьми на ручки? Так спать хочется...
     - Ну, поспи, - сидя на корточках перед печью, Елена взяла его на руки и
покачала.  - Каждый  год в  мае папа привозил нас на дачу и  потом забирал в
сентябре.  У  него всегда  было много работы.  А нынче  не  забрал.  Приехал
сказать,  что  мы ему не  нужны...е спуская  сына  с  рук,  Елена  пошуршала
коробком,  зажгла спичку  и подпалила бересту. В ее словах уже  не слышалось
горя, была  только  грусть  одиночества или  ожидание этого  одиночества. Ее
неожиданная   откровенность  перед  чужим   человеком   напоминала  вагонную
исповедь,  когда судьба сводит  и потом разводит незнакомых  людей  в  одном
купе. Ему  бы,  как  мужчине,  как нежданному гостю,  человеку  со  стороны,
успокоить  ее,  утешить,  сказать,   все  утрясется,  ваш   папа  одумается,
спохватится и непременно  вернется и заберет, однако эта откровенность вдруг
вызвала ответное желание, вернее, потребность высказать наболевшее.
     -  А  у меня полтора месяца назад  погиб  сын, - проговорил он, глядя в
огонь.- Покончил с собой. Написал:  "Я слишком  поздно родился, чтобы жить с
вами, люди".лена вскинула свой пристальный взор и испуганно прижала мальчика
к груди. Зубатый встряхнулся, задавил в себе порыв слабости.
     - Простите... Я не хотел пугать вас.
     - Нет, это  вы меня простите... Я  первая начала, -  она встала. -  Все
познается в  сравнении.  Вообще-то  я  не люблю жаловаться...  Поспите  еще,
сейчас будет тепло.
     - Нет, я больше не усну, - Зубатый сел. - Уже светает, мне пора.
     - Знаете, я вас вчера впустила, - неожиданно и тихо рассмеялась  она. -
Чужого, незнакомого человека!.. Боялась, тряслась!  И первую  ночь спала так
крепко и спокойно. Наверное, вы добрый и сильный человек.
     - Не знаю... Бываю слабым и злым, особенно в последнее время.
     - Я тоже бываю... Хорошо вот так разговаривать утром, когда все позади.
     - А я вчера подумал: если не впустит, буду  сидеть на  крыльце, пока не
околею.
     - Ну вот, не хватало нам еще одного покойника!
     Она  смеялась и смотрела ему в глаза, как могут  смотреть  только дети,
еще не  нажившие комплексов  и не  набравшиеся грязи  условностей.  И он, на
минуту  забывшись, смотрел  точно  так  же и  чувствовал,  как  от  неясного
восторга  распирает  грудь. Потом  у Зубатого вырвалась одна  неосторожная и
шутливая, без всяких намеков, фраза:
     -  Вы  спасли меня  от холодной смерти. Просите что хотите!о  она,  как
птица, тотчас  взмахнула крылышками  и отлетела  на высокую ветку. И сказала
оттуда:
     - Я не люблю просить. Никогда и ни о чем.
     - Обиделись?
     - Нет...
     Это  чудесное  пробуждение  и  вспыхнувшее  искристое чувство мгновенно
заземлилось, как молния на громоотводе.
     - Я приготовила завтрак, - как-то  виновато  сказала  Елена. - Идите на
кухню. Там умывальник и полотенце. Ромку уложу и приду.
     - Ну что  вы,  я пойду, - он  схватил ботинки. - И  так ворвался ночью,
напугал...
     - Но я уже приготовила...
     - Спасибо, пора и честь знать. Еще и завтрак!...
     - Просто срабатывает сила привычки, - вздохнула она. - Я  слишком долго
была  женой,  домохозяйкой.  Встаю  и  готовлю  автоматически...ти ее  слова
обескуражили  и  тронули одновременно,  отказываться было глупо и неуместно.
Зубатый прошел на  кухню, обставленную  по-городскому, и только почувствовав
аппетитные  запахи  жареного мяса и лука,  вспомнил,  что  последний  раз ел
позавчера,  в  дороге.  Он  умылся  под рукомойником  и  причесываясь  перед
зеркалом, обнаружил отросшую за двое суток щетину. Обряд сборов в дорогу был
нарушен  Ал. Михайловым,  да и  надолго ли он едет, что брать с  собой в эту
необычную командировку, Зубатый  не представлял и  поехал  налегке,  с одной
расческой  в  кармане. Обычно кейс с бельем и туалетными принадлежностями за
ним носил  Хамзат...лена вошла на  кухню,  не  взглянув на гостя, собрала на
стол.
     - Чем богаты, тем и рады. Прошу.ама села с другого  конца и стала есть,
деловито и аккуратно, не поднимая глаз.
     Только  за  столом Зубатый  вспомнил,  на чем вчера оборвался  разговор
через  дверь, но  повторить  свой  вопрос  -  где жил все  это время умерший
старичок  - язык не поворачивался.  После того, почти мгновенного  взаимного
откровения, всякий разговор выглядел бы светской болтовней за завтраком.  Он
молча съел котлету в сухарях, кое-как выпил огненный чай и встал.
     - Спасибо, все было очень вкусно, - выдавил дежурную фразу. - Мне пора.
     - Вы вчера ходили к монастырю? - вдруг спросила Елена.
     - Ходил, - удивленно протянул он. - Откуда вы знаете?
     - Слышала, у мужа дорогу спрашивали, - в сторону проговорила. - Палатки
на озере еще стоят?
     - Не видел...
     - Если стоят, будьте осторожнее. Там третий месяц  люди живут, четверо,
с  миноискателями ходят, клады  ищут.  Могилы раскапывают, подонки...  стала
убирать   со   стола.олучалось,   однофамилец  Иван  Михайлович   знал   про
гробокопателей и посылал его к ним!убатый надел в передней ботинки, куртку и
заглянул на кухню.
     - До свидания.
     - Всего доброго, - не глядя, отозвалась она, занятая хозяйством.
     На  улице был морозец, бело  повсюду  и заря в полнеба. Кричали петухи,
где-то стучал топор и еще доносился глухой  и  сытый звук, будто  молотом по
разогретому металлу. Иней лежал на  траве,  земле, заборах и даже на  стенах
дома. Пятистенник с обратной стороны и впрямь оказался старым, дряхлым, и из
сопревших от  времени  бревен курился  парок, застывая в узорчатую, махровую
изморозь - из дома  уходило  тепло,  топили  улицу.  Посмотрев  по сторонам,
Зубатый двинулся знакомым путем к реке,  отмечая,  что дорога по  полю стала
лучше, грязь взялась твердой коркой, хотя еще не промерзла. И когда вышел на
берег, вспомнил, какое число и обрадовался - сегодня инаугурация!
     А на Соре отросли тонкие, зубчатые  забереги,  тихо  звенящие от напора
воды, в  унисон им позванивали заиндевевшие кусты  над рекой  и колкий ледок
под ногами...
     * * *
     Часа четыре  он. бродил по разрушенному  монастырю,  а вернее, по  тому
месту, где когда-то стояла Соринская Пустынь, и вид руин навевал неожиданные
чувства - некого облегчения, освобождения от прошлого, ненужных обязанностей
и  обязательств - пыльного и тяжелого шлейфа, который тянулся за ним  многие
годы. Несколько раз он доставал телефон, пробуя позвонить Маше, однако связи
не   было,   весь  этот   край  лежал   в  мертвой   зоне,  не   подвластной
коммуникационной цивилизации.
     Он ничего не искал, ни на чем не сосредотачивал внимания; шел  от одной
развалины  к другой  по натоптанным тропинкам, иногда  стоял, глядя на битый
кирпич, или слушал,  как скрипит  железо в  сохранившихся  фрагментах старой
кровли, стучит дятел или по-зимнему печально кричит синица. Людей не было, и
палаток  на  берегу  не  оказалось,  разве  что  остались  квадраты выбитой,
посохшей травы, мусор да кострище с горой золы. Видимо, кладоискатели уплыли
на лодке, оставив после  себя тропы, сотни полторы траншейных раскопов, ям и
десяток  вскрытых старых  могил на  монастырском кладбище,  где  сохранилась
часовня. Вероятно,  монастырь  стоял на древнем торговом  пути и сохранились
легенды и предания о  несметных  богатствах какого-нибудь  варяга или купца,
зарытых  в  пределах обители. полудню  он прошел  по  всем кладоискательским
тропам и  остановился  на  высоком берегу озера, где из земли торчал остаток
крепостной  башни.  Было  чувство, что монастырь  отдали  на разграбление, а
потом  взорвали  храмы; иначе  невозможно было  объяснить  вид  руин.  Стены
сохранились  лишь  у  братских  корпусов  и  каких-то  построек,  стоящих  с
проваленными крышами; церкви же были  словно изрублены вкривь и вкось, и над
землей  высились  угловатые и высокие остатки стен, напоминающих скалы.еперь
здесь добывали не только сокровища, но и стройматериалы, поскольку у  кромки
воды  оказался  бревенчатый причал  и  многоугольный штабель  очищенного  от
извести  кирпича,  приготовленного  к  отправке.  Похоже,  не   дачники  тут
разбирали стены, слишком  велики объемы, впору баржу подгоняй. Отдельно,  на
козлах, лежал полосовой металл  - скрепы,  которые  закладывали в стены. Для
чего добывают их в развалинах, Зубатый  знал давно. По  уверению кузнецов  с
конезавода, это  было железо, выплавленное на  березовом  угле, например,  в
шестнадцатом веке, почти чистое,  не горящее в горне, мягкое, как пластилин,
но  при  использовании особой технологии, пригодное  для получения  бул