ницей? Испортить отношение с женой?
     Зубатый недооценивал бывшего истребителя.
     - Конечно, я вызову Кукшинскую по жалобе, побеседую, - поправился он. -
Но освободить от ее влияния Екатерину Викторовну  вряд ли получится.  И еще,
Анатолий  Алексеевич,  вы случайно не  знаете,  где находится Морозова?  Все
первичные документы  по выборам  у нее, вторую неделю  не выходит на работу.
Хоть сейфы вскрывай.негурку выдать прокуратуре он не  мог ни в  коем случае,
потому пожал плечами.
     - Не  знаю, -  детектор лжи  зашкалил от собственного  вранья.илот  был
чувствителен к человеческим приборам.
     - А вы ей доверяете?
     Этот вопрос напоминал удар в спину...

11

     Он никогда не посвящал начальника охраны в суть и причины своих частных
поездок. И  в этот  раз он  ничего не сказал,  а лишь  назвал конечный пункт
назначения - Малоярославец. И Хамзат ни о чем, как всегда,  не спросил, лишь
глянул на карту, как ехать, и отзвонил  жене, чтобы  скоро не ждала. Похоже,
не  зря  государи набирали охрану  из кавказцев: они  умели верно служить, и
служить до конца, даже когда, с точки зрения обывателя,  невыгодно и пора бы
уже сдаться  новому господину вместе  с головой хозяина. В  последнее  время
Зубатый  заново  открывал  для  себя  Хамзата,  но  как  человек искушенный,
насмотревшийся на  подлость  и  вероломство,  не  мог толком  объяснить  его
преданности. Что это - результат горского  воспитания или бывший чекист,  не
утративший старых связей и обретший новые, что-то знает и потому держится за
экс-губернатора обеими руками? И  чем хуже развиваются события, тем  вернее,
молчаливей и безропотнее становится.
     Хамзат не знал об их  истинных отношениях с Морозовой, по крайней мере,
Зубатый  так   считал,  одновременно  понимая,  что  утаить  от  всевидящего
начальника  охраны,  помощников,  секретарей и референтов,  которые  на него
работают, свои личные  встречи трудно или невозможно. Было чувство,  что  он
уже  знает,  куда  они едут и  к  кому,  и  оно  после восьми  часов  дороги
неожиданно  подтвердилось, когда заехали в притрактовое село  и остановились
возле высокой, каменной башни, назначение которой вначале Зубатый не  понял,
ибо  повсюду  видел  лишь православные  церкви. Оказался  минарет,  а  рядом
новенький мусульманский храм, украшенный в арабском стиле и с полумесяцем на
куполе.
     - Анатолий  Алексеевич, давай зайдем, -  предложил  Хамзат, доставая из
своей сумки кавказскую шапочку.
     -  Зачем?  -  подивился  Зубатый, даже не  подозревая  о  религиозности
начальника охраны.
     - Сейчас как раз вечерний намаз.
     - Нет уж, ты иди, а я не пойду.
     - Почему не пойдешь?
     - Я ведь не мусульманин.
     - И не христианин.
     - Но это мне ближе...
     - Я вижу, ты Бога ищешь?
     - Ищу?
     - Конечно, ищешь.  - блеснул взором Хамзат. -  Только христианства тебе
мало,  не  подходит. Ты сам большой человек, а  вера тебе  короткая, тесная.
Зайдем в мечеть, посмотришь, послушаешь.
     - Но я не понимаю языка, - слабо воспротивился Зубатый. - Что я услышу?
Там ведь на арабском служат?
     - Все  поймешь, услышишь, только душу открой.  А не откроется,  головой
подумай, почему слуха нет, глаз нет?
     Он  еще колебался, однако любопытство  брало верх  -  никогда  не был в
мечетях.
     - Я же неверный, - усмехнулся настороженно. - Говорят, не впускают...
     -  Говорят, в Москве кур доят,  - русской  пословицей ответил начальник
охраны. передней Хамзат сбросил туфли и почти приказал:
     - Снимай обувь.
     Зубатый  разулся,  пошли  в  носках  по  каменным  плитам  в  зал,  где
полукругом стояли, а точнее, сидели на коленях  несколько стариков  и  людей
средних лет. Пристроились  сбоку, и Зубатый  услышал  легкий  ропот крайних,
однако  Хамзат  бросил  лишь  одно  слово,  возможно,  на  арабском,  и  все
прекратилось.  Потом вышел священник в белой  чалме  и обыкновенном костюме,
открыл  книгу  и  начал  читать.  Ни  икон,  ни  свечей,  ни кадила  -  одна
непонятная,   звучная  стихотворная  речь,  возгласы  и   ответные  возгласы
молящихся. Первые десять минут он пытался сосредоточиться, вникнуть в обряд,
услышать  и ощутить некую  его святость, но слышал  и  ощущал лишь восточные
ритмы и гортанный голос - почти как в православном храме: Христос воскресе -
воистину воскресе...
     Потом  до  конца  службы  стоял  и  думал, что  он -  типичный  продукт
безбожного времени,  случайно  попавший  в некий исторический период  поиска
Бога.  Как  во  времена Владимира, который  прежде чем принять христианство,
испытывал веры. А поиск - это еще не сама вера и  не религиозность - скорее,
попытка через  обряд, через строгое  и  точное его исполнение приобщиться  к
идеологии  и, может  быть, обрести относительный  покой.  То есть  человек в
конечном итоге думает о себе, а не о  Боге. Он испытывает веру, он выбирает,
и это уже есть  ложь, ибо  вера - явление, изначально лишенное права выбора.
Она есть или ее нет.н вышел из мечети  с таким же чувством, как  выходил  из
православных храмов -  без ощущения  покоя и  благодати.  Ничто  не сотрясло
душу,  не  пронзило  ее божественным дыханием; и  те, кто приходил совершать
намаз,  тоже выходили  с  обеспокоенными лицами  и  уже  переговаривались  и
переругивались по-русски - механизаторы и доярки спешили на колхозную ферму,
где закончилось сено  и придется опять давать солому...амзат ни о чем его не
спросил - своим  пронзительным  чекистским оком  все увидел, а скорее всего,
сам находился в состоянии испытания веры и отлично понимал, что происходит.
     - Бог нас не слышит, - заключил он. - Безбожники мы.
     - Может, они спят, боги? - предположил Зубатый.
     В любом случае, начальник  охраны укрепился и вел машину почти до утра,
пока не  приехали в Малоярославец. Зубатый дремал и, когда вскидывал голову,
видел напряженное и сосредоточенное лицо Хамзата.
     - А пожалуй, спят,  - сказал он однажды. - Как  бы тогда терпели, видя,
что  на  земле  делается.становились в  местной  полупустой гостинице,  едва
достучавшись до дежурной, и когда расходились  по номерам, Хамзат неожиданно
подтвердил догадки Зубатого.
     - Я завтра с тобой пойду.
     - Куда?
     - В монастырь, - сказал уверенно.

Встали  около  одиннадцати,  наскоро  умылись,  позавтракали  и  отправились
пешком. Свято-Никольский монастырь отыскали  скоро,  вернее,  пока  еще  его
исторические ворота  с  надвратной иконой Богоматери. Тут же рядом оказалась
женщина  с  одутловатым  лицом,  самодеятельный  и   добровольный  гид.  Она
рассказала,  как в эту чудесную икону  французы  стреляли из ружей  во время
знаменитого  сражения под Малоярославцем, но попасть ни разу не смогли, пули
ложились  рядом и до  сих пор видны следы - их не заштукатуривают, чтоб люди
помнили о чуде.
     - А что часто тут чудеса случаются? - спросил Зубатый.
     - Как же! Явление Божьей матери тем же французам было, они испугались и
побежали. Господь  это место держит под  неусыпным наблюдением.оворила очень
чисто, культурно, выдавая свое прошлое воспитание.
     -   Значит,  боги  не  спят?  -  спросил  Хамзат.  Женщина  задумалась,
поддергивая концы платка, после чего тяжело вздохнула.
     - Знаете  что? Дайте на бутылку  и идите-ка отсюда!убатый дал ей денег,
на что Хамзат блеснул взором и замахал руками.
     - Зачем дал? Это  не женщина! Не человек! Зачем пьет? Женщина  не может
пить вино!
     Сам монастырь стоял  на склоне холма,  и его территория, от центральных
ворот до развалин на задворках, была покатой, и лишь возле палат игуменьи ее
выровняли и превратили в клумбы, на которых  еще торчали помороженные цветы.
Встретила их монахиня средних лет, как выяснилось,  мать-экономка, выслушала
и пообещала спросить настоятельницу, примет ли она и когда.
     Хамзат получил разрешение осмотреть монастырь и, чтобы не мешать, сразу
же отправился вдоль  крепостных  стен,  а Зубатый остался  на скамейке среди
клумб. Он  сидел  и  высматривал Снегурку,  однако все  женщины,  молодые  и
старые,  обряженные в  черное,  казались  на  одно  лицо. Были тут и  совсем
молоденькие,  в  серых,  бесформенных  одеяниях  -  то ли  прислуга,  то  ли
послушницы,  ходили мимо туда-сюда, таскали ведра,  что-то копали на  заднем
дворе и пробегая мимо,  стреляли глазками на  чужака,  тогда  как  женщины в
черном  передвигались,  не  поднимая  взора.убатый  просидел  около  часа  в
ожидании приема настоятельницей, однако быстрее вернулся Хамзат.
     - Я видел ее.
     - Кого?
     - Морозову. Она здесь, в коровнике навоз чистит.
     Он знал, к кому ехал Зубатый! И сейчас просто в разведку сходил...
     - Ты что, разговаривал с ней?
     - Зачем разговаривал - так видел.
     - Ну иди, погуляй еще.
     Игуменья вышла к нему  через два часа - женщина за пятьдесят,  веселая,
улыбчивая и взгляд открытый.
     - Что же вы на улице-то? - спросила так,  что он  сразу  простил долгое
ожидание. - Вас не пригласили в помещение?
     - Мне здесь было хорошо...
     - С чем же вы пришли?
     - У вас находится женщина, Зоя Павловна Морозова...
     Веселость настоятельницы вмиг улетучилась.
     - Кто она вам?
     - Сотрудница, работала председателем избиркома...
     - Что вы хотите?
     -  Встретиться,  поговорить. Остались незавершенные дела и вопрос о  ее
работе...
     - Сейчас с ней лучше не  встречаться, - заявила настоятельница. -  Да и
вряд ли она сама пожелает. А с работой... Да,  я понимаю, но все равно взяла
ее. Через некоторое время приедет и уволится.
     - Что  с ней  случилось? - Зубатый не знал, как  продолжать разговор.на
ответила неопределенно:
     - Что?.. А что случается с людьми в безбожном мире?
     - Где же ее внучка?
     - У нас в приюте.
     - Все-таки,  что  произошло?  Я знаю Морозову тридцать лет, всегда была
честным, верующим человеком...
     - Не нужно это обсуждать, -  перебила настоятельница.  -  У  нее сейчас
очень тяжелый период...
     - Могу ей чем-то помочь?
     - А вы хотите этого?
     - Она близкий мне человек.
     - Ну что же... - она потеребила четки. - Идемте со мной.
     И только  шагая за этой царственной женщиной, он  наконец-то понял, что
Снегурка  ушла в  монастырь. В общем чего-то подобного следовало ожидать, но
почему  именно сейчас?  Что все-таки произошло?  Долгая  болезнь  внучки или
обстоятельства, связанные  с юродивым старцем?орозова уже вычистила коровник
и теперь бросала навоз на разболтанную, хлипкую тележку, в постромки которой
была запряжена  краснолицая девица  лет двадцати в  сером балахоне. Снегурка
даже  головы не  подняла и ни на секунду не  оторвалась  от  работы,  однако
девица кинулась к игуменье, поклонилась, сложив ладошки ковшиком.
     - Благословите, матушка!
     - Где остальные? - строго спросила настоятельница.
     -  А  Вечерка  загуляла, так к быку повели! - с удовольствием объяснила
послушница.- Матушка Антония велела...
     - Что, все втроем повели?
     - Ну да! Интересно же посмотреть!гуменья оставалась невозмутимой.
     - А что же ты не пошла?
     - Я уже видала, - без утайки и как-то по-детски объяснила она.
     - Ладно, ступай.
     Та натянула постромки и поволокла телегу на огород.
     Снегурка  при этом  безучастно  и ловко  орудовала  вилами  -  знакомая
работа, приходилось на конезаводе, когда конюхи запьют...
     - Зоя,  подойди ко  мне, - мягко попросила  настоятельница.на  воткнула
вилы и приблизилась шага на три, склонив голову.
     - Вот этот человек хочет помочь тебе. Примешь?
     Морозова ни разу не  взглянула на Зубатого, казалось, кто пришел к ней,
не знала, однако согласилась.
     - Приму...
     - Вот и славно, - вдруг снова улыбнулась игуменья и ушла из коровника.
     -  Что случилось,  Снегурка? - тихо спросил Зубатый.  - Мне отец Михаил
сказал...
     - Что и должно было случиться, - глядя в землю, отозвалась она. - И так
долго терпела.  Теперь думаю, лет десять бы назад  опомниться да бегом сюда,
навоз чистить...
     - Ничего не понимаю...
     - Да  что ты не  понимаешь, Толя? - вроде бы рассердилась она и тут  же
зажала себя. - Все время думала, догадываешься...
     - О чем, Снегурка? Ты с ума  сошла! Ты что себя мучаешь? За что? Я  все
время думал, ты святая! А на тебя горе валится!
     - Потому оно и валится. Я, Толя, грешница великая, все в наказание мне.
Хорошо,, что ты пришел, расскажу. Мне будет тяжелее, но зато и помощь будет.
     - Может, не нужно рассказывать?
     Она  прихромала поближе и встала,  отшелушивая навоз с  растрескавшихся
рук.
     - Я еще в институте в церковь приходила, из  любопытства, - заговорила,
по-прежнему  не поднимая глаз.  -  Меня  увидели там, сообщили в  деканат...
Пришел  человек и сказал: или ты будешь ходить в церковь и рассказывать нам,
что там происходит, или вылетишь из вуза и комсомола. Я тогда, Толя, еще  не
верила, пустая была и согласилась...
     - Все, замолчи! - оборвал он. - Это неправда!
     - Да, да, лгу. Не потому согласилась.
     - Извини, я сейчас уйду.
     - А ты послушай, это мне надо. Не потому я согласилась. Все кругом были
красивые,  здоровые,  всех  любили,  а я  страшненькая хромоножка,  никто не
смотрел.  А  если и  смотрели,  то как  ты  -  дружески.  Товарищ  Морозова,
Снегурка...  Кто  видел,  как  мне  холодно, как  я мерзла от одиночества?..
Ходила, молилась и слушала, что говорят священники... И так незаметно к вере
пришла. У каждого своя дорога  к храму... Теперь  ты знаешь  мою мерзость, и
мне будет еще труднее. А это и есть помощь...
     - Да какая же это помощь? Знал бы, не поехал!
     - Меня юродивый старец на  это подвиг.  Не  тебе был  знак  - мне. Пора
грязь из души выскребать...
     - Я тебя не узнаю, Зоя!
     -  Скоро и вовсе не узнаешь.  Так  что  больше не  приезжай.  На работе
скажи,  приеду - уволюсь. Уговорила матушку  взять,  я  ведь еще от мира  не
освободилась. Мне  с  сестрами три  года жить нельзя, так она меня в стенную
башенку пустила...н не знал, о чем говорить, стоял и смотрел на нее, пока не
нащупал в кармане пальто лампадку.
     -  Это  тебе,  -  сказал,  протягивая сову  на  ладони,  будто  игрушку
ребенку.негурка глянула  искоса,  мельком  и оценила эту вещицу, но опустила
глаза.
     - Роскошь это... Нельзя.
     - Лампадка  из  монастыря, где был  самый  строгий  устав. Какая же это
роскошь?
     - Она красивая. А что красиво - мне не полагается, отвлекать будет...
     Тем   временем  краснолицая  послушница   прикатила  пустую  тележку  и
уставилась  на  Зубатого.   Снегурка  взяла  вилы,  шепнула  -  прощай  (или
почудилось?) и стала метать навоз...
     * * *
     Несколько дней Зубатый никого, кроме Хамзата, не впускал, не отвечал на
звонки - отлеживался, будто после тяжелой болезни.  Он физически чувствовал,
как вместе  со Снегуркой  отламывается  старая жизнь - комсомольская юность,
которую  он отлично  знал  изнутри,  не идеализировал,  однако  вспоминал  с
теплотой, как вспоминают молодость. И вместе с тем его не покидало ощущение,
что и эта, существующая жизнь, тоже отваливается, как короста с незаживающей
язвы - нарастает и снова отваливается...
     - Я слишком поздно родился, чтобы жить с вами, люди...о ночам ему вдруг
хотелось гостей и звонков, но никто не приходил, и телефон молчал. Он  давно
знал: настоящих  друзей  у него нет,  а те,  что были,  изуродовались  лихим
временем и поддерживали  отношения, когда он был при власти, чтобы приходить
и что-нибудь  клянчить.  Теперь  вместе  со Снегуркой ушло  в монастырь  его
собственное чувство дружбы, и он понимал, что никто не придет.н вспоминал об
охоте, начинал собираться,  открывал сейф, выкладывал карабины,  двустволки,
боеприпасы, доставал подарочный пистолет и играл с ним, как мальчишка. Играл
и  думал о  смерти. Близость  оружия и возможности  легко  уйти  из жизни  в
какой-то  момент  становилось  очарованием.  Он  контролировал  каждое  свое
движение и мысль, не поддавался этим чарам, но в такие  мгновения совершенно
отчетливо понимал, что испытывал Саша перед последним полетом.истолет был не
заряжен, магазин  оставался в кулаке, а ствол у виска не холодил, не смотрел
черным глазом, и в него, как в черную дыру,  не улетала жизнь, как  писали в
книжках  -  просто  ощущался  ствол,  и  всякий раз почему-то  перед глазами
возникала  одна  и та  же  картинка  -  тракторная  телега,  отъезжающая  от
кладбища, и машущий ему Ромка. Если тебе еще машет хоть один человек в мире,
тем паче,  ребенок, то жить, пожалуй, стоит.убатый убирал  оружие с чувством
отвращения и запоздалого стыда, отплевывался от мига  слабости, звонил Маше,
болтал с ней как ни в  чем не  бывало, но  следующей ночью все  повторялось.
Снегурка, этот верный товарищ, как наваждение, стояла перед глазами с вилами
в руках  и чистила  навоз в  коровнике.осле третьей ночной игры  он  спустил
ключи  от  сейфа в  унитаз  и  сразу же успокоился. На утро  приехал Хамзат,
чем-то  озабоченный  и  понурый:  начальник  охраны зря  время не  терял, по
собственной  инициативе  вел  глубокую  разведку, анализировал  происходящие
события и конкретные ситуации, считая своим долгом доложить, что  делается в
мире.
     - Зашевелились, - на этот раз сообщил он. - Все пришло в движение.
     - Что пришло?
     -  Помнишь, прокурор на охоту приезжал? Сначала отскочил от тебя, добро
забыл - тут приехал.
     -  Прокурор  у нас слишком  прямой и  честный человек,  чтоб заниматься
интригами.
     -  Не говори  так. Человек всегда  темный, глубокий, дна сам достать не
может.  Что там  у него  -  не знает.убатый вспомнил  Снегурку  и  внутренне
согласился. Хамзат это увидел.
     -  А  теперь  встречи  ищет  Шишка   (так  звали  за  глаза  начальника
департамента  здравоохранения).  Вокруг  меня  ходит,  трется  - скажи,  где
Зубатый? Надо встретиться. Я сделал, что он  просил... Сам  подумай,  почему
все они стали угождать? Из кожи лезут - хотят помочь.
     - Да Шишкин всегда такой был, семь пятниц на неделе...
     -  Ай, не  говори!  Шишкин знает,  кому лизать,  когда  лизать, сколько
лизать.
     - Когда будет инаугурация?
     - Неизвестно. Один говорит такой срок, другой - такой. Так что делать с
Шишкой? Очень просит  к телу пустить, меня за штаны хватает. Важно, говорит.
Если Шишка суетится - все двигается, меняется.
     -  Давай   встретимся.  Сегодня,   например,  через  час.   Место   сам
определи.осточной  хитрости  у  Хамзата  было в избытке: он  подыскал  место
неподалеку от  старого здания  администрации, где постоянно шастают  люди из
команды Крюкова. Несчастный Шишкин подходил к машине Зубатого, как  шпион, с
оглядкой, вдоль  стенок, чуть ли  не шнурки завязывал, чтобы  посмотреть, не
видит  ли  кто.  Хамзат  наблюдал  за ним в зеркало заднего  обзора  и  едва
заметно,  цинично  улыбался. Начальник департамента  залез в джип, будто  из
воды вынырнул.
     - Анатолий... Алексеевич, здравствуйте!...
     -  Здравствуй,  здравствуй   комсомолец  Коля  Канторщик,-   благодушно
проговорил  Зубатый.  -  Что  скажешь  нам  хорошего?н  давно  заметил,  все
карьеристы  не терпят  фамильярности и  вообще  не понимают юмора, если  это
касается  их  личности. От Зубатого Шишкин бы вытерпел что угодно,  коли сам
напросился на встречу, но  в присутствии Хамзата - слуги, фамильярность  его
будто бы оскорбляла.
     - Сразу и унижать, - прикинулся обиженным.
     -  Юность - это прекрасно, -  вздохнул Зубатый. - Разве тебе не хочется
вернуться в комсомольское прошлое?
     - Не  хочется,  - однозначно обронил он.  - Стареешь, Алексеич, если  в
голову приходят такие мысли.
     - Старею. Потому очень уж хочется попасть в клинику бессмертия.
     Шишкин  все понял и  покосился  на  Хамзата, дескать,  мешает.  Зубатый
похлопал его по плечу.
     - У меня от начальника охраны секретов нет.
     -  Я отыскал вашего старца, -  полушепотом  сообщил  он.  - Вернее, его
следы. С