идя бедственное положение моё, сим подтверждаете факт полного уничтожения захватчиками всякого имущества помещика Масленникова! Дельце-то несложное, а после войны мне с таковою бумагою и пред очи государевы предстать не зазорно. Небось казна восполнит - не кем-нибудь подписано, самим Денисом Давыдовым!
     От восхитительнейшего хамства этого скользкого субъекта у меня онемел язык. В единый миг я был готов застрелить пройдоху, но вовремя вспомнил, какие у меня "пистолеты". Нет-с, надобно доиграть комедию до финиты...
     - Что ж, если водички горячей для банного дня одолжите да с мокрой головой на мороз не выгоните - тогда с утречка, за кофием и составим требуемый рапорт.
     - Оставайтесь, оставайтесь, господа! Со всем моим удовольствием! - упоённо захлопотал изменник и, проведя нас на кухню, скрылся по делам своим.
     - Как-то не так всё это...
     - Неужто, друг мой?
     - Да я про то, что составление рапортов сиих специальной формулировки требует, - нехотя призадумался майор. - А тут на первый взгляд явных признаков разбоя и не заметно так уж...
     - Стыдитесь, ваш друг дал слово дворянина!
     - Стыжусь, а всё одно не так как-то...
     Я мысленно перекрестился, благодаря небеса за скорое прозрение Храповицкого. Мало ли что могло пойти не по плану, вдруг вдвоём отбиваться придётся? Теперь-то уж точно ясно: раз сомнения зародились - значит, в бою будет на моей стороне.
     Мы только-только выудили из печи три ещё тёплые картофелины, как подоспел хозяин:
     - Попрошу в спальню откушать чем бог послал.
     - В смысле тем, что французы не доели? - невинно пошутил я.
     Увы, остроумность шутки моей выстрелила вхолостую, Масленников лишь тяжко вздохнул, смахивая старательно выжатые слезы. Храповицкий тайком сунул одну картофелину в карман, остальные мне пришлось тащить к общему столу.
     В довольно ухоженной комнате нас ожидала изысканная венская мебель, стулья с изогнутыми ножками, на лакированном столике чёрный хлеб, луковица и в довершение ужаса там же стояли гранёные стопки и запотевший графинчик с... топлёным молоком.
     Застольный разговор вёлся в соответственной манере - "Жомини да Жомини! А об водке ни полслова"... В тоске и утомлении я на минуточку прикрыл глаза и сам не заметил, как провалился в сон. Хорошо хоть на этот раз он был предельно короткий и сумбурный.
     Тёмная комната, плетёные коврики на полу, маленький коптящий огонёк в глиняной плошке и узкоглазый человек в просторных восточных одеждах со смешной шапочкой на голове:
     - Мир тебе и мир в тебе, сын мой!
     - Папа?! - не поверив, уточнил я. Отец давно умер, но мало ли в каком воплощении возвращаются души мёртвых?
     Человек склонил ко мне ухо, подумал и поправил:
     - Я имел в виду родство духовное, более высокое, на уровне единства помыслов и слияния устремлений.
     - А-а... значит, мы с вами думаем об одном и том же?
     - Нет, - после очередной заминки решил собеседник, - ты думаешь о выпивке, а я о вечном.
     - Тогда вы кто?
     Мысли о вечном в мою голову приходили исключительно после выпивки, но этот тип, видимо, умел расслабляться иначе.
     - Имя моё Конфуций, я древний мудрец, основатель популярного в Китае конфуцианского учения.
     - Угу... вас тоже прапрапрапрадедушка прислал?
     - Он просил наставить тебя на путь Истины! Но мне кажется, твою душу терзают сейчас другие страсти, слишком сильные и губительные для духовного поиска.
     - Ну... может быть... Мы тут вообще-то с одним мерзавцем разбираемся, - равнодушно поморщился я.
     - Мне надлежит дать тебе ценный совет по этому делу.
     - Только не это! Мы с ребятами уже обо всём договорились.
     - Но ты избрал неверную дорогу, быть может, моя мудрость поможет увидеть свет и отделить его от сумерек, блуждания в которых...
     - Ну не надо, а?! Мы его просто арестуем.
     - Никого нельзя лишать свободы! Ибо сказано: отнявший час да потеряет вечность. Чистый источник ищут только люди с незамутнённой душой! Главное, чтобы наличие постоянных добродетелей с каждым поступком возрастало, и тогда жизненный цикл Вселенной выдвинет тебя на единый уровень с восприятием гармонии циклов, как...
     Прекратить подобное издевательство над психикой поэта-партизана можно было лишь одним проверенным способом: я изо всех сил ущипнул себя за ляжку и... проснулся!

***

     - Ещё луковку?
     - О нет, благодарю покорно! Боюсь, что мы в лесах лучше питаемся, - продирая глаза, сообщил я. Тьфу, чёрт! А к чему, интересно, китайцы снятся? Не к выпивке? Похоже, что нет...
     - Вот видите, до чего меня французы довели! - Мошенник с ненавистью догрыз горбушку и закашлялся. - Бывший офицер, заслуженный человек постоянно подвергается нападкам завоевателей, а вы медлите мне решпект об утере имущества выписать. Это с вашим-то слогом и любовью к литературе...
     - Полно, вам-то куда спешить? - деланно зевнул я. - Уж ночь на дворе, в баньку пора, да и на отдых. А как вот будем с утра в лагерь возвращаться, так и напишем.
     - Да уж лучше бы сейчас...
     - Но отчего же?
     - Да так, сейчас бы уж лучше.
     - Помилуйте, но с чего же?!
     - Сей же час - пишите! - вдруг резко вскрикнул двуличный хозяин наш, и блёклые глаза его исказились злобой. О, в тот миг глянул на нас не запуганный сельский обыватель, а человек больших страстей, рисковый и отчаянный игрок, умеющий самою жизнь вовремя поставить на карту, дабы сорвать-таки банк! Но в то же мгновение вернулось к нему самообладание. - Прошу простить... второй день не в себе-с!
     - Молоко в голову ударило? - участливо спросил я, а голодный Храповицкий, ворча, попросил указать ему место для сна.
     - Вот здесь все и уляжемся. - Масленников указал на широкую кровать в углу комнаты. - Не пугайтесь её примятого виду, служанок нынче нет. Печь топить и то самому приходится. Однако что ж, ложитесь, господа!
     - Благодарю, вот только мне, как партизану, привычней спать на полу. А ещё лучше во дворе, в сугробе, на свежем воздухе. Да и в баню что-то перехотелось...
     - Ах, но какое же я тогда смогу оказать вам гостеприимство?! Нет-с, попрошу-с именно на кровать! - вежливо, но с нажимом пристал злодей.
     На миг показалось мне, что за окном слышно конское ржание - пора бы нашим быть.
     - А я, пожалуй, прилягу, - устало прогудел Храповицкий, бухнувшись в постель в полной одёже с сапогами.
     - И вы, Денис Васильевич, - продолжал уговоры бывший подполковник, едва ли не толкая меня в спину. - Ну же, вы не чинитесь, лезьте в кровать!
     - Чу, а что ж это за шум на дворе? - оттопырив ухо, вовремя поинтересовался я.
     Мы вместе шагнули к окну. На залитом лунным светом снегу метались тени всадников в киверах и шлемах, звенело оружие, слышалась французская речь.
     - Неприятель! - шёпотом воскликнул я. - Надобно обороняться, друг мой. Искренне сожалею, что навёл врага на дом ваш, однако же нас здесь трое - не попустим французу!
     С сними словами я выхватил из-за поясу два заряженных пистолета, сурово вручив их хозяину усадьбы. Майор, поворотясь на речи наши, только голову приподнял, как... выскочившие от стены стальные полосы, ровно капканом, прижали его к коварной постели.
     - Что за шутки, господин Масленников?!
     - Опустите шашку, Давыдов! - Мне в грудь уставились дула моих же пистолетов. Итак, злодей открыл карты... - Одно движение, и я спущу курок! А ты заткнись, толстый боров! - Это уже шумно матерящемуся Храповицкому. - Вы оба будете связаны и доставлены в ставку императора Франции для долгой и мучительной казни!
     - Наполеон бежал, его армия покидает Россию, - на всякий случай напомнил я, но мерзавец только грязно расхохотался:
     - Это тактический манёвр-с! Пока наш престарелый Кутузов будет планировать, утверждать, утрясать и, наконец, производить рекогносцировку сил, французы единым маршем возьмут Петербург, и власти Александра придёт конец!
     - Масленников, опомнитесь, вы - русский человек...
     - В гробу я видел эту Россию! - сплюнул он. - Хочу жить в Париже, иметь много денег, пить бургундское и есть паштеты с трюфелями! За голову "чёрного дьявола" французы отвалят мне полный мешок золота.
     - Когда об этом узнают наши...
     - Никто не узнает! Ваши людишки разбегутся без командира, как овцы без пастушьей собаки, а по лесам и полям будет ходить новая банда "поэта-партизана", и править бал буду я! Я, я, я!!!
     В дверь деликатно постучали. Мы обернулись.
     - Бедряга, заходи.
     У предателя задрожали колени, а в комнату меж тем с важностию заходили мои офицеры. Макаров с Бекетовым молча высвободили пристыжённого Храповицкого, ротмистр Чеченский поигрывал кавказским кинжалом, - ловушка захлопнулась. Поручик протянул мне смятое письмо:
     - Курьера задержали в лесу, как вы и говорили.
     - Ну вот и всё, господин Масленников. На заре письмецо, в котором вы сообщаете генералу Эверсу, что держите в плену самого Дениса Давыдова, будет передано куда следует. Ранним утром предстанете вы суду народному. Скрывать зло под маской добродетели, прикрываясь честным именем партизана, - большой грех. Предавать Отечество своё, грабить своих же крестьян, злоумышлять противу слуг государевых - грех ещё более великий! Однако же не мне вас судить, я - лицо пристрастное, а посему завтра же...
     - Вы победили, - на мгновение опустив взгляд, прошипел законченный негодяй. - Но уж коли меня ждёт каторга, так и ты, проклятый гусар, отправляйся в ад!
     Лицо его дёрнулось, палец нажал на курок, грохнул выстрел, и... меня с ног до головы обсыпало цветистым конфетти! А ведь казаки вырезали эти кружочки всем полком...
     - А-а-а! Смерть тебе, насмешник! - не своим голосом взвыл хозяин дома и выстрелил вдругорядь. Хлопнул порох, и... из дула пистолета показался шомпол с белым платочком и надписью на нём: "Сам дурак!" Оба трюка я бессовестно стибрил, мне говорили, что так развлекаются актёры Каннского карнавала, но и здесь, в России, эффект превзошёл все ожидания.
     Гусары расхохотались, а загнанный в угол помещик вдруг испустил протяжный вой и бросился на меня с голыми руками. Однако же, прежде чем ухоженные пальцы его дотянулись до шеи моей, кинжал Чеченского завис у его горла.
     - Давай зарэжу! - радостно предложил ротмистр, умно соединяя два из известных ему восьми русских слов.
     - Вязать предателя! - после секундного размышления решил я. - Весь дом сверху донизу перерыть, награбленное грузить в телеги и в Юхнов, пусть там разбираются.
     - А разве законным владельцам не будем ничего возвращать? - уточнил честнейшей души Макаров. Остальные, глянув на поручика, покрутили пальцем у виска, но я счёл долгом поддержать боевого друга:
     - Там ведь, небось, всякого добра полно, французы, отступая, много чего на дорогах бросили. Вывали всё подряд крестьянам пяти деревень - представляешь, какая давка будет? А ну как две бабы одну сковородку не поделят... Да ту - боевые действия вспыхнут похлеще Бородича!
     Признав справедливость слов моих, поручик включился а обыск, а позже, проломив плечом пару фальшивых стен, вошёл во вкус и обнаружил нам два схрона. В результате этой ночью из барского подворья было тайно вывезено шесть телег, гружённых самыми разнообразными вещами. В принципе, могли бы взять и больше, но не хотели отнимать у крестьян возможность пошарить тут самостоятельно, дабы хоть как-то компенсировать утерянное.
     Отобрали враги любимую корову - вот тебе аж три батистовые занавесочки в избу! Забрали бедную овечку - получи стул с мягким сиденьем и причудливо гнутыми ножками! Увели последнюю курицу, ветеранку труда, несушку-хохлушку, - вот тебе растение редкое иноземное на подоконник, кактус называется! Главное ведь не равноценность, а справедливость, чтоб по совести всё было, как у людей...
     Ранним утром, в промозглую холодрыгу, неулыбчивое северное солнце осветило место показательной экзекуции. Жители всей округи прибежали по морозцу любоваться на справедливый суд Дениса Давыдова. Нарядились как на праздник! Вот ведь война вроде, а ведь находят бабы, чем брови вычернить да щёки подрумянить, - видать, не всю печную сажу французы вывезли, а кое-кто и свёклу припрятать успел... Лица у всех счастливые, глаза горят, балалайки, сопелки всякие - веселись, народ, суд идёт! Для начала казаки поставили пленённого злодея на телегу, чтоб всем видно было, и спросили:
     - Православные, знаете ли вы этого человека?
     - Знаем! Масленников он, барин местный! - дружно откликнулась толпа.
     - А теперь? - Мы в четыре руки переодели помещика в чёрное, приклеили бороду и фальшивые усы. - Теперь кто перед вами?!
     - Чёрный дьявол! - столь же дружно опознали люди русские.
     Кое-где уже разливали, бабы притоптывали под расхристанную балалайку (надо кончать с этим фарсом побыстрее, а то ведь разбредутся, чего доброго).
     - Виновен ли он?
     - Виновен, батюшка! - крикнули крестьяне, даже не особо оборачиваясь в нашу сторону.
     - Так, всё, мне тоже долго засиживаться не резон - Родина ждёт! - махнул рукой я, подзывая казаков. - Глас народа - глас божий! Влепить ему двести нагаек и с прочими пленниками - в Юхнов.
     Безобразно верещащего изменника при всех разложили на, лавке, и казаки под "господи, благослови!" в два счёта отвесили положенную порцию. После чего милосердно усадили голой задницей в сугроб, народ у нас отходчивый...
     - Все довольны?
     Кто-то дерзновенно вякнул, что-де надо бы ещё похищенное по деревням возвратить: скотину, скарб всякий, вот уж они и списочек заранее подготовили... Я собственноручно поймал нахала за бороду, дал в рыло и, дабы разом прекратить всевозможные претензии, объявил:
     - Что бог дал, то бог взял! Ништо, добро новое наживёте. Всем сейчас тяжело, година такая, нервы, проблемы, война - не ярмарка... Довольствуйтесь тем, что обидчик ваш прилюдно наказан так, как никогда не наказывали помещиков. А теперь... - Я сел на коня, привстал на стременах и грозно потряс плетью. - Мы уходим в леса, а вы тут, не шалить! Увижу чего такого - накажу примерно!
     - Не изволь беспокоиться, ничего такого не увидишь - ласково пообещали запуганные крестьяне и долго махали платочками нам вслед. А может, и не очень долго махали... Но то, что дым от усадьбы Масленникова было видно издалека, это точно!

     Начальник, в бурке на плечах,
     В косматой шапке кабардинской,
     Горит в передовых рядах
     Особой яростью воинской!

     Это я о себе написал, стихотворение вообще-то получилось неоконченным, но пусть... Главное, что великий час пробуждения армии российской - пробил! Значительные части наших войск разными путями двигались к Смоленску, где незаметно, а где и явно подталкивая Наполеона пойти по старой дороге. Тот конечно лее был не дурак идти по новой - там и сытнее, и колеи не такие разбитые, - но сие было не в интересах светлейшего.
     Армия Кутузова шла к Николо-Погорелову, отряд Орлова-Денисова через Колпитку и Волочок, граф Ожаровский от Балтутино в Вердебяки. Места эти пугали меня уже одними названиями, посему решено было тихохонько обойти Гаврюково и, минуя Славково, отдохнуть в Богородицком.
     Честно говоря, просто надоело спать в лесу, душе хотелось разнообразия, а телу - банальных удобств навроде тёплого туалета. И не смотрите на меня косо! Несколько месяцев в сыром (хвойном!!!) лесу, где каждая бумажка на вес золота, - о-го-го как начинаешь ценить уютные блага цивилизации. И не представляете, сколько недописанных стихов у меня мои же товарищи под шумок перетаскали - трёхтомник издать можно было!
     Ночью просыпался два раза - опять снился Конфуций. Приставучий, ровно патока с муравьями, всё время трындычит, поучает на темы законности и уважения к государю. Не иначе как читал мою дерзновенную басню... Ну так я за неё уже и огрёб гостинцев полной шапкой, сколько же можно перевоспитывать?! Сам Александр Первый давно плюнул и забыл, а эта мудрила китаёзская всё нудит и нудит, никаких нервов не хватает...
     Из-за него в результате и пришлось поднимать всю партию ни свет ни заря в четыре утра, менять место дислокации. Ехали невыспавшиеся, злые, на столь же злых и невыспавшихся лошадях, переругиваясь на ходу и догрызая последние сухари, - мы очень надеялись, что хоть кто-нибудь из французов соблаговолит попасться нам под горячую руку. Милее всего было бы встретить большущий продовольственный обоз с ма-а-ленькой и плохо вооружённой охраной, а главное - иметь в запасе пару часов свободного времени, чтобы всё это немедленно съесть! Ну, кроме охраны, разумеется...
     Однако в тот день при Соловьёвской переправе меня нагнал арьергард разобиженного графа Орлова-Денисова. Пришлось натянуть малахай на уши и, делая предельно глуповатое лицо, идти к нему с рапортом. Приняли ласково, хотя выпить и закусить "за победу русского оружия!" не предложили. Неприятственность, видимо, крылась в том, что он - генерал-адъютант, а я - простой подполковник; у него - пять тысяч солдат, у меня - неполных семь сотен; но тем не менее права у обоих совершенно равные!
     Памятуя, как я "уел" его любезное предложение о поступлении к нему под крыло, граф однако же вновь пригласил меня работать в паре и побить врага где-нибудь под Соловьёвом. Ха, отлично зная, какие в тех местах роскошные болота, я категорически отказался плавать в грязи, отмазываясь тем, что "лошади изнурены и нуждаются в курортном отдыхе" хотя бы часа на четыре. Граф же, презрительно усмехнувшись, сказал мне: "Желаю вам покойно отдыхать!" - и встал, заканчивая аудиенцию. "Покойно", значит? Думаю, букву "с" он специально проглотил, дабы в свою очередь "уесть" меня. Я пожал плечиками и скромно удалился...
     А в результате вся генеральская бригада застряла в болотах и, выбравшись с величайшим трудом, потопала за мной же к Смоленску. Видок у всех был, как у грешников со скотного двора, особенно досталось его светлости - пусть радуется, что вообще выловили! Хотя не всё тонет... В смысле: ну и фигу же было выпендриваться-с?!
     После сего бесславного похода граф резко проникся ко мне большим уважением, тем паче что мои молодцы за это время накрыли шестерых французских лей-бжандармов. Наглецы шумно возмущались, требуя свободы и упирая на то, что-де их дело не сражаться, а охранять порядок в армии. Пришлось напомнить "законникам", кто на родине хозяин... Это не я, а они задержаны с оружием в руках на территории суверенного государства!
     - Вы в России, вы французы, и вы вооружены! Следовательно, молчите в тряпочку, вышитую бисером, и повинуйтесь.
     Жандармерия поджала хвосты и более вслух не вякала, одарив всех нас чувством глубокого удовлетворения. Ибо "умыть" жандарма на Руси - ни с чем не сравнимое удовольствие! И, полагаю, останется таковым ещё на долгие годы...
     А ведь, по совести говоря, жизнь наша в те поры складывалась просто замечательно. Были приступы преступной слабости, но... Упоение свободой, свежий воздух, раздельное (понедельник, среда, пятница...) питание, верховая езда, лечебные упражнения с отягощениями (сабля, пика, стакан...), новые места, яркие впечатления, разные люди, постоянное общество единомышленников и едва ли не ежедневная разговорная практика во французском.
     Право же неудивительно, что нам так завидовали! И самым завидущим, несомненно, был аристократичный выскочка Фигнер, человек с лицом ангела и сердцем змеи. Нет, даже лучше сказать, гадюки подколодной! Нашу первую встречу я запомнил навсегда, и, ей-ей, лучше бы нашим путям вообще никогда не пересекаться...
     Всё произошло вечером того же дня на смоленской линии. Столкнулись три партизанских отряда: мой, Фигнера и Сеславина. Объединённые общим делом и одинаковыми устремлениями, мы разбили бивак и сошлись на разговоре. Как всегда, обеспокоенный удобством товарищей своих, я подоспел к беседе последним...
     - Ах вот и благородный Денис Васильевич изволили прибыть-с, - не подавая мне руки, медленно протянул Фигнер.
     Сеславин же, напротив, братски обнял меня и приветствовал моих офицеров. Человек безукоризненной чести, отваги немыслимой, он никогда не чинился по