й с-захватчиками... Почему вы на меня так смотрите?
     - А... э... чем, вы говорите, он с ними занимался?! - с трудом веря своим ушам, покраснев, переспросил я.
     - Он продал душу нечистому!
     - У-у-у... тогда мне пора.
     Я наконец-то понял, с кем имею дело. Лизанька моя явно оказалась сумасшедшей падчерицей, сдвинувшейся на отмщении тому, кого полагала она виновником всех своих злосчастий. Любой "лямур" не светит, с больными связываться - себе дороже...
     - Но выслушайте же меня! Всё, что вы здесь сейчас видите, - оптический обман, иллюзорные фигуры, зрительные абстракции, не более... Мой отчим подписал свою душу Буонапарту, и тот прислал французских тамбур-мажоров, наводнивших весь дом. Он специально заманил вас!
     - Хм... так нас хотят убить? - не поверил я, но мало ли...
     - О, если бы! - с непередаваемой гримаской усмехнулась юная чаровница, заставя меня изумлённо икнуть. - Их цель глубже и страшнее - велено повсеместно оклеветать и опозорить вас, выставив всё русское партизанство в самом неприглядном свете! Пока вы тут вальсируете комплиментами, услужливые руки врага из тайных комнат рисуют для европейских газет порочные лики друзей ваших...
     - В смысле пьяного Макарова под столом или Бедрягу у очередной красотки под юбкой?! - облегчённо фыркнул я. - Да пусть подавятся, щелкопёры! Россию этим не дискредитируешь: "гусары, вино и женщины" - такой же триединый символ, как "вера, царь и Отечество"! Не прокатит-с...
     - Ах вот, значит, как?! Так не угодно ли взглянуть. - Она высунула точёный носик наружу, осмотрелась и, подцепив меня за рукав, бегом потащила куда-то вдоль по коридору.
     Должен признать, что фигуркою Лизу господь не обидел, только разумом ущемил. Но, с другой стороны, честь требовала тем более трепетного отношения к чудачествам бедной девушки, ибо... Что именно следовало за "ибо", я додумать не успел, так как был втолкнут в некую полутёмную комнатку, освещаемую одним лишь канделябром на шесть свечей. В уголке, скорчившись, сидел маленького роста мужчина в шикарном мундире геральдических цветов Наполеона, прильнув лицом к щели в стене. На коленях его лежали листы бумаги и перья, а на полу стояла большущая чернильница.
     - Вот-с! Прошу убедиться - французский шпион, - обличающе указала суровая красавица, а злодей при виде нас выхватил из-за пазухи длинный пистолет. Однако же прежде чем взвёл он курки, я резво ахнул врага по голове его же чернильницей! Окрасившийся француз рухнул на пол, дёрнул эдак ножкой и затих...
     - Вот так настоящие партизаны поступают с врагами Отечества своего, - гордо объявил я, ставя на него ногу и безрезультатно пытаясь оттереть перемазанные чернилами пальцы о мундир поверженного. Увы, чернила надёжные... Одно утешение: французу досталось втрое больше - вылитый негр синюшного колера! - Ну-ка посмотрим, что он там подлого накарякал? Ма-а-ть честная...
     Мне почти стало дурно, хорошо хоть обморокоустойчивая девушка вовремя подставила надёжное плечо, удержав падающего гусара. На толстом белом листе с похвальной точностью и пунктуальностью был изображён поручик Бекетов, взасос целуемый вахмистром Бедрягой! Мало того, фривольность поз обоих офицеров не оставляла ни малейшего сомнения в серьёзности их дальнейших намерений. Вне себя от гнева и разочарования я прильнул к узкой щели и тут же отпрянул, ошарашенно протирая глаза. Открывшаяся взору препохабнейшая картина сразила моё воображение и поставила под удар все идеалы юности: четыре моих друга, боевых товарища, герои многих сражений, львы на поле битвы и (а, ладно, опустим поэтические метафоры)... страстно обнимались друг с дружкой, кое-где уже и расстёгивая одежды свои до абсолютно неэстетичного беспотребства!
     - Морок на них навели, сиречь по-научному - иллюзии, - терпеливо объясняла добрая Лиза, обмахивая меня платочком. - Там, в соседней комнатке, ещё один иллюстратор сидит. Надо бы поспешить, пока не сбежал. Вы не дадите мне пистолет?
     - Не дам-с, душечка. - Я решительно взял себя в руки. - Пойдёмте, бить врага - мужское дело. Вам, как девице, приличествует разве что подсматривать... И кстати, на всякий случай, к вам мой прапрапрапрадедушка не наведывался?
     - Нет, а кто он? - с лёгким недоумением поинтересовалась красавица, заботливо прикладывая ладошку ко лбу моему.
     - Чингисхан, чтоб его... - буркнул я. - Ко всем подряд ходит и всех уговаривает меня по службе опекать. Тут уже и Вакх был, и Клеопатра, может, и вы из той же оперы, нет?
     - А... давайте, я вам лучше второго шпиона покажу? - Видимо, Лизанька в свою очередь сочла тронутой мою особу.
     Пришлось пожать плечами и предложить даме руку.
     - Ведите, моя пленительная Ариадна...
     - Идёмте, мой небритый Тезей...
     В тоне её скользнула лёгкая смешинка, указующая, что шансы на "безе" изрядно возросли. Гусар, сумевший рассмешить даму, никогда не останется без протекции, а протекция, братцы мои, всегда приводит нас к...
     - Он там! - восторженно дыша мне в ухо, прошептала отчаянная падчерица.
     Я небрежно рванул дверь, танцующе шагнул внутрь столь же скудно освещённой комнаты и... Навстречу мне поднялся тупоголовый гигант с плоским лицом и косой саженью в плечах. Сразить оного ударом чернильницы по голове - вот смеху было бы! Правда, недолго... Француз смерил нас оценивающим взглядом, криво усмехнулся и шутя поднял пальчиками над головой тяжёлый табурет. В эту роковую секунду чья-то ловкая ручка выхватила у меня из-за пояса вражеский пистолет, и грозный девичий голосок предупредил:
     - Одно движение, и я стреляю!
     - Сударыня, какое трагическое разочарование...
     - Ах, Денис Васильевич, это не вам! - виновато поправилась прелестная Лизанька, не сводя прицела с гиганта-художника. Тот всё понял правильно и не дёргался, даже когда я молча двинул ему ботиком в пах. Злодей только икнул, а потом тихохонько стёк на пол, приложив сам себя табуретом по макушке. Связать его было делом минутным.
     Две тщательно прорисованные картинки доподлинно изображали порядочнейшего Макарова, укладывающего на диванчик пошло хихикающего ротмистра Чеченского. Я, рыча, как бурый медведь, заставший в постели супруги медведя белого, понял, что честь русского гусарства отныне только в моих руках. Наполеон никогда не получит эти неприличные картинки, их не напечатают во всех европейских газетах, и мундир офицера российского никогда не будет запятнан продажными щелкопёрами и бумагомарателями!
     - Что мне должно делать далее? Застрелить вашего отчима?
     - Мысль, не лишённая приятности, - крепко призадумалась барышня, - но без суда - это будет просто убийство. Наверное, вы обязаны его арестовать, дабы предоставить соответствующим властям.
     - Но... тогда всё поместье может быть отписано казне. Уверен, став наследницей "покойного" в результате "несчастного случая", вам было бы проще...
     - Я не слышала этих слов!
     - Я их не произносил! - пылко воскликнул я, до глубины души сражённый её бескорыстием и любовью к Родине. - Отныне и навеки располагайте моей саблей, моей верностью и самой моей жизнью!
     - Благодарю. - В прекрасных очах Лизы погас огонёк гнева, сменившись раскаянием и прощением. - Нам надобно идти спасать безвинно подставленных друзей ваших.
     - Тогда вперёд! Тот трус презренный, что кровь товарищей продаст вразвес и оптом, - как мне казалось, к месту вставил я замечательную цитату какого-то античного автора.
     Девушка удивлённо поморщила носик, но ничего не сказала. Рука об руку - она с французским пистолетом, я с обнажённой шашкой - рванулись мы в ту таинственную комнату, где под звуки невидимой музыки изощрённо предавались разврату мои героические офицеры.
     Так что не выйдет по-вашему, маленький активный корсиканец, покуда есть у матушки-России такие вот отчаянные Лизаньки! Женюсь-ка на ней, всенепременно женюсь, как только изгоним неприятеля из пределов благословенной земли нашей. Вот только одержим победу, и сразу приеду к тебе на боевом горячем коне! Ты только жди, Лизавета...

***

     Лакеи шарахались от нас, как перепуганные утки, отклячив зад и боязливо тряся фалдами. Однако же у самых дверей были мы остановлены достопочтенным помещиком Тихуновичем, горячечно раскинувшим руки в стороны:
     - Куда спешите вы, любезный Денис Васильевич?
     - На танцы, покордебалетиться! - внаглую ответствовал я.
     - А что же лицо ваше столь кгасное?! Так и до апоплексического удага недалеко... - всё так же загораживая проход, завертелся предатель.
     - Цвет лица моего никаким образом не соотносится с важностью дела, которое мне надобно разрешить за этими дверьми. И если вы, милостивый государь, не соизволите отойти вон в тот угол, я самолично засуну вас головой вниз в ближайшую кадку на место фикуса!
     - Что за стгасти? Да вы здоговы ли?! И сабля наголо... Полно, полно, догогой дгуг, вижу я, чьи гомантические бгедни восприняли вы за чистую монету. Выпьем же, и всё пгойдёт!
     - Не пейте с ним! - горько вскрикнула бедная падчерица (но предложение выглядело крайне соблазнительным). - Он даст вам яду!
     - Яду?! Какая невегоятная глупость... - презрительно выпятил нижнюю губу злодейский помещик. - Но гади вашего спокойствия мы будем пить из одной ёмкости и одной посуды.
     Слуга с подносом и графинчиком вырос словно из-под земли. Хозяин дома собственноручно наполнил прозрачную стопку, лихо опрокинул и смачно занюхал манжетом.
     - Ну что же вы? Неужто боитесь?
     - Гусары водки не боятся!
     Увы, я прекрасно понимал, что где-то тут меня и подстерегает коварная ловушка. Тем не менее отступить на глазах дамы и высокомерной прислуги было бы совершенно непозволительно для истинного сына Отечества! Водка оказалась выше всяких похвал (не хуже немировской горилки!), однако же, когда я поднял взгляд, дабы высказать Тихуновичу мои намерения относительно его изменнической морды, мерзавец исчез! На его месте стояла роскошная мадам в ошеломительном платье с таким глубоким декольте, что там можно было утонуть целиком, с кивером и ботиками.
     Я марьяжно выкатил грудь, а кончики усов завились в спиральку сами.
     - Не имею чести быть вам представленным, сударыня! Давыдов Денис Васильевич, подполковник Ахтырского гусарского полка, известный в столице поэт и в лесу - партизан.
     - Опомнитесь, с кем вы говорите?! - ужаснулся кто-то за моей спиной.
     Я покосился на заварившую всю эту кашу Елизаветушку, но знойная дама решительно развернула меня в свою сторону и, нежно грассируя, поинтересовалась:
     - Говогят, ахтыгские гусагы никем не пгевзойдены в мазугке?
     - Ахтырские гусары никем не превзойдены ни в чём! - рокочуще выдохнул я и, невероятным усилием воли отгоняя перспективы амурные, заключил:
     - Прошу простить, но мне должно спешить на выручку товарищам. Мужская дружба святее женской любви!
     - Да-с, вы стгашно одичали у себя в лесах... - Женщина повела молочными плечами, словно бы пытаясь сбросить тесное платье. Признаюсь, у меня на миг возникла благородная мысль ей помочь...
     - Но... это же он! Вглядитесь, это же мой отчим!
     Тут уж оба мы посмотрели на бедную Лизу с печальным состраданием. Увидеть в блистательной созрелой даме тощего помещика Тихуновича мог только поражённый жестокой болезнию разум. У наивных российских девиц из глубокой провинции часты подобные перепады - они слишком много читают... И читают ведь в основном пустые "женские романы" - кто бы мог подумать, что именно они вытеснят у нас Шиллера, Руссо и даже шаловливого Боккаччо!
     - Идёмте же в зал, догогой мой! Подгуги ждут вас!
     - Умоляю, не верьте глазам своим, он же в лицо смеётся над вами!
     Нет, приятно, когда тебе уделяют столько нежного внимания, но мне ж не разорваться... Знойная дама усиленно тянула меня за рукав, а красавица-девица бросилась на пол, обняв прелестными ручками мои колени. Чем это кончилось, угадать не трудно... Я рухнул на паркет, повалив обеих прелестниц. Младшенькая распорола себе подол платья моей шашкой, а старшая стукнулась головой о столик с фруктами. Редкостные по тем временам лакомства ярко раскатились по комнате.
     - Простите меня... - Под моим суровым взглядом Лизавета тихо всхлипнула, пряча лицо в ладони.
     Я холодно отвернулся и вскочил на ноги, вежливо помогая подняться пышногрудой сирене:
     - Не сердитесь на бедную девочку, сегодня она помогла разоблачению двух французских шпионов, скрывавшихся в этом доме. Необходимо предупредить моих офицеров, найти изменника-хозяина и... - Слова застряли у меня в глотке.
     Вообще-то я хотел выспросить её имя и набиться в гости, покуда муж в Швейцарии на водах. Однако же в сей момент взор мой упал на пол, к вящему ужасу отметив отпадавшую от дамы тень. Мужскую тень, господа! Фигуристая соблазнительница невозмутимейшим образом отбрасывала тень невысокого щуплого мужчины, схожего по силуэту всё с тем же Тихуновичем! Изумлению моему не было предела...
     - Так вот ЧТО вы дали мне выпить?!
     Ответом послужила грязная ругань, столь противоестественная в женских устах, что меня передёрнуло. Способ изобличить мужчину был (есть и будет!) только один: я зажмурил глаза и, не целясь, пнул коленом в середину кринолиновых юбок. Раздался сдавленный писк, и на пол рухнул скрючившийся злодей-помещик... Странно, ударили его, а пелена спала с моих глаз? А, чего долго задумываться, действует, и ладно...
     - Лизанька, - как можно нежнее позвал я, приседая рядом с ней на корточки. - Сумеете ли вы хоть когда-нибудь простить меня, дитя моё? Я был слеп, как червяк, и туп, как казарменная тумбочка. Поспешим же на выручку тем, кого роковая судьба чуть было не превратила в посмешище всей Европы!
     - Поспешим! - Счастливо улыбнувшись, она вытерла покрасневший носик и, сияя дивным разрезом, вприпрыжку кинулась мне помогать. - Только я не знаю, как снять заклятие иллюзий.
     - Несложно, мужской организм устроен чрезвычайно просто.
     - А-а... - покраснев, поняла она. - Их всех надо бить вот так?
     - Чуть резче... вот, вот! И колено, колено повыше... - едва не теряя голову при столь обворожительных красотах, посоветовал я. Эх, видел бы друг-Пушкин! А то воспевает вечно какие-то щиколотки, ступни, краешки туфелек... Тут таки-и-е панорамы!
     В общем, всех моих ребят мы успешно спасли от неотвратимого позору. Через невыносимую боль, причинённую в самое ранимое мужское место, но тем не менее...
     Ротмистр Чеченский, как самый горячий кавказский мужчина, пришёл в себя уже в одних подштанниках. Макаров, Бедряга и Бекетов находились в разноимённой степени раздетости. По выслушивании рассказа нашего Бедряга сорвался и набил морды обоим тамбурмажорам (благо злодеи были связаны!), а Чеченский плакал в углу, тихо обещая "всэх зарэзать"...
     В усадьбе пришлось оставить наряд из пяти доброконных казаков. Изменника Тихуновича под конвоем отправили в Юхнов, где его сурово судили. Он использовал неизвестный науке химический состав, якобы выданный французами и дающий столь непривычные галлюцинации. Впрочем, впоследствии ходили слухи, что злодей успешно бежал с Нерченской каторги.
     Красавице Лизаньке, по рапорту моему, была высочайше дарована "Аннушка" первой степени. Имением в Спасском она управляла железной рукой и к тому времени, когда война решительно закончилась, вышла замуж за судейского чина. Однако же в моей ташке долгие годы хранился её миниатюрный портрет, а воспоминания о том, как завершилась та мистическая ночь, навеки останутся волшебственной тайной двух сердец...

***

     Десятого и одиннадцатого октября мы продолжали ходить по правой стороне Вязьмы, между Фёдоровским и Теплухой. Под вечер заметили небольшой обоз, идущий от Гжати. Прикрытие показалось слабым, посему ожидаемого сопротивления не оказало. В короткое время были взяты нами семьдесят фур, двести двадцать пять рядовых и шесть офицеров. Вот будет назавтра сюрприз Храповицкому в Юхнове...
     Он возвратился три дня спустя, потрёпанный и злой как собака. Привёз ворох писем и корзину посылочек от тамошних дам-с, а кроме того, сведения о неком генерале Эверсе, коий тоже выступил в "охоту на гусара". К тому же, если память не изменяет, именно он и назвал меня "дьябльо ле нуар"! Как огорчилась бы моя маменька, узнай, что её старшего сыночка обзывают "чёрным дьяволом". Причём абсолютно незаслуженно! Чёрными у меня были лишь бурка, шапка, конь, сапоги, чекмень, штаны, усы, волосы и брови, а вот глаза, к примеру, очень даже карие...
     С Храповицким продолжался тот же смех: родной дядюшка на порог его не пустил, заявляя, что-де партизанам место в лесу под кустиком. Вернуться в регулярную армию он не мог - без рекомендации с последнего места службы (то есть без моего рапорта!) даже в обозные нипочём не возьмут. В самом Юхнове на представителей отряда Дениса Давыдова смотрят косо, разве что на улице прилюдно не срамят. Коренного населения у них там теперь почти и нет, едва ли не три четверти уезда говорит исключительно по-французски. А тут ещё и мы добавляем с похвальной регулярностью, скоро не то что уличные мальчишки, а и столетние бабульки на паперти начнут изъясняться языком Лафонтена и Парни!
     Так что все пути возвращения в цивилизованную среду были для нас перекрыты, хотя партизанить зимой - штука безрадостная: медведи берлоги категорически не уступают, и даже белки не пускают переночевать в тепле...
     Но что за радость для патриота лежать на печи, треская пироги, когда французы, не выдержа морозу и напора нашего, наперегонки чешут в свой пустынный Париж? Верно сказано, что бегущему неприятелю подобает устилать путь коврами и розами! Мы это примерно и делали, но по-нашему, по-российски... Например, заливали водой лесные тропинки, дабы наутро их схватил лёд, а потом открыто хохотали, глядя, как французы на них поскальзываются...
     Но, будучи по природе человеком честным, не могу не признать за бонапартистами и некоторых успехов. Увы, были в моей одиссее прискорбные случаи разбития врагом некоторых неосторожных частей моих. То моя вина и мой грех! Рассказываю по порядку...
     Четырнадцатого, успешно празднуя (ещё со вчера!) приветы и награждения, слишком рано вздумали мы отдыхать на недозрелых лаврах. И вот, на переходе в село Лосмино, едва-едва уселись мы у костерков и откупорили фляги, как появляется из-за лесу неприятельский авангард, занимает позицию и беспардоннейше лупит по нам из всех орудий! С одной стороны, мы ж ещё и не пообедали - какая, на фиг, война?! С другой стороны, первое же ядро залетело в котёл с кашей, мы сидим перемазанные как чушки, и аппетит уже не тот-с!
     Однако же обойдясь без мата и тихо посетовав на невоспитанность противника, офицеры мои поднялись в сёдла и, памятуя, что наглость порой полезнее благоразумия, отважно ударили врага грудь в грудь. Мы успешно загнали артиллеристов на их же пушки и уже совершенно собрались забить им банники в... одно место, как из-за деревни выпели ещё два эскадрона, в свою очередь опрокинувшие нас. С величайшим трудом собрав воедино своё разрозненное войско, я решительно воспользовался общим беспорядком, громогласно объявив "рассыпное отступление". Обученные Чеченским казаки с превеликой радостно дунули в разные стороны. По одному сигналу моему всё рассыпалось и исчезло!
     Французы тёрли глаза, не понимая, что произошло и куда удрали партизаны. Пора ли праздновать победу или надо вновь кого-то догонять в густом лесу, по сугробам да под корягами?! Будь то обычные регулярные части, мы бы ушли без проблем, но, как я уже упоминал, этим авангардом руководил неукротимый генерал Эверс... Он таки нагнал нас при переправе на левый берег Угры, заставляя отступить к Федотову.
     Отступили мы вполне достойно, не пятясь задом и никого не потеряв, тремя колоннами в два коня. Но что за чёрт?! И там нас ожидал неприятель, вставший на околице твёрдой ногой! Промедление было смерти подобно, час-другой, и французы возьмут нас в клещи. Положение наше было приближено к безысходности, и единственным спасением мог бы служить выход в лес. Однако попробуйте провести и скрыть в чащобе крупн