карьеры, кроме военной, и, в конце концов, сердца наши были почти одновременно уязвлены гордыми красавицами...
     "Неужто думаете вы, что я слезами обливаюсь, как бешеный, кричу: увы! и от измены изменяюсь?" - на этой благодатной теме мы застряли часа на два. Да что говорить, доподлинно известно, что любой мужской разговор на любую тему всенепременно съедет на дам-с! Уж такие они существа, созданные нам на погибель, и нет от них спасения даже в гробу... А вот радость и счастие есть! Опытный в куртуазных делишках француз даже подсказал мне пару оригинальных (прошу прощения!) любовных позиций: "драгунская нетрезвая с разбегу" и "кавалерийская с подскоком без седла". Стыжусь признаться, но у нас в полку о таком и не слыхивали...
     Поучительная беседа была прервана скрипом двери и появлением всё того же сурового старца-вымогателя. Следом за ним в горницу стали торопливо просачиваться серые люди. Ей-ей, иного определения я для них не нахожу. Одеты в длиннющие рубахи, лица постные, без кровинки на щеках, ходят медленно, семеня, словно ёжики на сносях. Бабы в платках чёрных, все плоскогрудые, как лавки, мужики с глазами тоскливыми, у каждого в руке дудочка либо сопелка деревенская. Выстроились рядком вдоль стен, что-то шепчут про себя, вроде молятся, но слова непривычные. Не "Отче наш, иже еси на небеси...", но ритмика похожая, только неприятная почему-то...
     - Какие печальные люди попадаются у вас в России...
     - Ну, не каждый же час им с балалайками прыгать! Может, некоторое серьёзное событие планируется...
     - Похороны?
     - Не обязательно. - Массовые похороны?!
     По правде говоря, я спорил лишь для проформы, правота французского полковника была чересчур очевидной. Налицо явное упадничество духа, пораженческое настроение и полная апатия к политической обстановке в стране. Плюс ко всему - ещё ведь и трезвые все, как стёклышко в монокле! Признайте, сие сочетание для народа нашего суть есть нехарактерно...,
     - Гой еси, селяне? - припоминая нужные слова, громко поинтересовался я. - Пошто рожи кислые, хоть капусту квась?! Нешто пшено грозой побило али коровы в отёл не пошли, а не то бабы лаской не радуют?
     От последнего предположения физиономии окружающих повело судорогой. Не от смеха, от... не знаю даже чего, но глаза повыпучивали все, а мужики по полбороды себе в рот засунули, лишь бы смолчать...
     - Шутка сие! Вижу, вы своих жён голубите... Бона как рьяно прижимаете, да только кормите плохо - не везде круглы, а?!
     Мой ободряющий смех поддержал лишь ничего не понимающий Гётальс. Бабы в ответ так заскрежетали зубами, что мы быстренько заткнулись.
     - Ничего не понимаю... Можно подумать, здешний люд ещё в позапрошлом веке живёт, а не при просвещённом правлении государя Александра Первого.
     - Кто рек имя Антихристово?! - тонко взревел писклявый голос.
     - Он! - дружным хором подтвердили все, указуя на меня обличительными перстами.
     Всё тот же старик с горящим взором и дурными манерами шагнул вперёд, простирая руки в стороны:
     - Чада мое! Зрите на сынов аспидовых, извергнутых из чрева смердящего! Един медноголов, един чёрен и кудряв, аки бес. Страшитесь и взора их, ибо семя оно злонравное и
     Кипучее!
     Мы с полковником невольно покосились друг на дружку. Он - в блестящей драгунской каске (правда, дырявой по моей вине...). Я кудрявый, конечно, но почему же именно как бес?! Лично мне кудрявые бесы ещё ни разу не попадались. О, идея! Приеду после войны, буду Пушкина дразнить...
     - В сей день снииде на нас тяжкий крест - должно решить живот и смерть их, всё в руце нашей! Что речете, чада мое?
     К чести собравшихся, должен признать, внутренняя дисциплина была у них практически на военной высоте. Никто и моргнуть не посмел без разрешения, народ отрепетированно набрал воздуху в грудь и на шесть так-тов проорал:
     - Те-бе-су-дить-от-че!
     - Азм грешен есмь... - кокетливо опустил реснички старец, видимо, это была просто дань традиции.
     - Су-ди-от-че!
     - Склоняюсь пред слову вашему - беру суд, хоть худ и слаб еси. - Разбойник деловито потёр ладони и, наклоняясь к нам, на всякий случай шёпотом уточнил:
     - Ну что, служивые, не передумали золотишком поделиться?
     - Нет у нас ничего, хрыч плюгавый, - беззлобно буркнул я, а француз, неожиданно правильно истолковав интерес старикашки, толкнул меня локтем:
     - Друг мой, но, быть может, мерзавец чего-то хочет? Давайте расскажем ему лакомую сказку об острове сокровищ, где зарыты сумасшедшие богатства, а по дороге сбежим! Что нам стоит соврать?!
     - Чегой-то иноземец лопочет?
     - Предлагает русскому гусару солгать! - брезгливо ответствовал я, а статус Гётальса упал в моих глазах едва ли не безвозвратно. - Увы, месье, честь российского офицера не позволяет мне опускаться до банальнейшего вранья перед необразованными крестьянами!
     - Но это... лишь полевая тактика, - явно смутился француз. - В Европе никто и никогда не счёл бы подобную мелочь проступком.
     - Вы в России, полковник! У нас свои понятия о том, чего не должно преступать человеку благородного происхождения.
     - Вы правы, месье Давидофф. Прошу прощения!
     - Оно у вас в кармане.
     - Как вы великодушны!
     - А вы сомневались?!
     - Молча-а-а-ть!!! - Пронзительный голос старикана беспардоннейше прервал нашу аристократическую беседу. - Значица, слушай сюда, кучерявый, - обманом ты нас не возьмёшь. Царя твоего, безбожного Александра, мы не боимся! Нас от его взора грозного Высший судья укрывает. А раз откупиться вам нечем, то примите веру нашу - тогда и сами уходить не захотите!
     - Убивать не будут, - радостно сообщил я своему недавнему врагу. - Хотят, чтобы мы перешли в их секту! На груди каждого висит крест, так что, думаю, это какая-то ветвь христианства. Может быть, не противиться? Секты бывают разные... Многие отличаются разнузданностью нравов, свободой потребления алкоголя и общедоступностью женщин. В таком разрезе почему бы и нет? В конце концов, наш полковой священник легко отпустит мне этот грех...
     - Я тоже так думаю, - кротко согласился полковник. - Потом отмолимся...
     Тайком пожав руку драгуна, я поворотился к старцу и кивнул:
     - Мы согласны! А что с нас потребуется?
     - Усекновение греховной плоти! - торжественно возвестил старик, доставая из рукава короткий кривой нож.
     - Скопцы... - Тихая догадка взорвалась у меня в мозгу, и таинственный туман погрузил мысли мои в вязкое бездействие.

***

     Не было ни страха, ни паники, ни роковой покорности судьбе - всё вытеснило тупое равнодушие, и лишь два жёлтых огонька, внезапно вспыхнувшие на горизонте, вернули меня к жизни...
     - Дедушка-а, меня кастрировать хотят!
     - Знаю, о недогадливый прапрапраправнук мой, - холодно ответствовал дух Чингисхана. - Но разве владычица Египта не помогла тебе?! Почему ты не внял её советам? Такая женщина-а сама приходила...
     - Дедушка-а, у меня детей не будет!
     - Есть у тебя дети, только ты об этом не знаешь... - хихикнули раскосые жёлтые глаза.
     - Да-а, а официальный род Давыдовых прервётся!
     - Ну, так ведь вроде там ещё твой младший брат есть... Он и восполнит.
     - Дедушка-а-а-а!!!
     - Не ори, как обиженный верблюд, пошутил я, - уже серьёзным тоном ответил легендарный предок. - Миссия твоя ещё не окончена, ты не изгнал Наполеона, хотя и показал ему свои зубы. Однако помни - теперь он знает о тебе... и лелеет страшную месть!
     - Чёрт с ней, с вендеттой по-корсикански! Мне-то сейчас что делать?
     - Потомок самого Чингисхана спрашивает, что ему делать?! - От царственного рёва в голове моей разом всё прояснилось. - Вставай и дерись!!!
     Чьи-то руки встряхнули меня и поставили вертикально. Надрывно заныли дудочки, народ начал напевать что-то религиозное на тему вечного блаженства, и нас с полковником наконец-то развязали. Мы стояли в обнимку, поддерживая друг друга, а в ушах моих бились отважные слова Великого Могола - "вставай и дерись!".
     Ему легко говорить... Как дерись, чем, на ком?! Я же офицер, а не пьяный дворник. Да будь у меня горячий конь, верная шашка и полсотни молодцов за плечами... эх, кто не успел, просись обратно к маме! В другом месте от гнева гусарского не скроешься...
     Дудочки и сопелки ускорили ритм, бабы с мужиками двинулись вокруг нас хороводом, притоптывая иг прихлопывая на ходу. Религиозный экстаз начал набирать обороты! Темп всё ускорялся и ускорялся, лица пляшущих сливались в одну белёсую полосу, казалось, о нашем существовании уже забыли, но... глупый француз испортил всю программу. То ли от страха, то ли от отчаяния (уж не решил ли он, будто нас собираются здесь съесть?!) буйный Гётальс вырвался из моих спасительных объятий и, взревев дурным голосом, бросился в народ. В смысле, на народ... то есть один на всех сразу...
     - Вив ля Франс! Вив ле император! Вив ле сават!
     Его не поняли. Только поэтому и не прибили сразу, сектанты опомнились, лишь когда троих он завалил. Драгунский полковник абсолютно неподобающим образом размахивал ногами, и очень скоро горница превратилась в полнейший бардак! Никогда не видел, чтобы офицер так высоко задирал ноги. И смех и грех...
     Однако же скопцов всё одно было больше, а так как привычные удары в "секретное место" результата не давали, я не мог далее оставаться в стороне. Успешно пятясь задом, мне удалось вырваться к дверям и бежать за помощью. Увы, судьба-индейка не была в тот момент развёрнута к гусару соответствующим параметром, а значит - не свезло...
     Я только-только успел вылететь из избы, как двое бородачей с порога бросились в погоню. Им удалось отрезать меня от лошадей и прижать к бычьему загону. Несоразмерный гигант покосился багровым глазом и, флегматично развернувшись задницей, явил полное небрежение к разыгравшейся у него в тылу схватке. Ещё раз повторюсь: будь я при сабле, сражение имело бы для мужиков абсолютно фатальные последствия. А так мне пришлось отбиваться всякими подручными средствами, как то: кидаться навозом и... большими кусками навоза, всё равно рядом ничего больше не было. Злодеи лишь коварно ухмылялись и шли на меня, растопырив грязные пальцы такой толщины, что для удушения дворового пса больше двух и не понадобится.
     Ретируясь задом, я упёрся спиной в ограду загона, попытался с ходу выворотить жердь, не сумел, но, по счастливому стечению обстоятельств, заприметил крестьянские вилы, одиноко стоящие в уголке. Единым мигом овладел я оружием сим и, перехватывая оное на манер штыкового боя, честно предупредил врага:
     - Не подходи-и-и!!! Уколю так, что мама родная не узнает!
     Мужики переглянулись и заржали. Гнев, распирающий сердце моё, закипел, перелился через край, успешно топя на корню последние здравые мысли. Я широко размахнулся вилами и... едва не упал - их заклинило. То есть назад они ушли хорошо, а на возвратно-колющем движении почему-то застряли... Где именно застряли, я увидел, обернувшись, но картина сия отнюдь не наполнила душу мою радостью и надеждой.
     Я говорил, что позади стоял бык? Здоровенный такой бычара, отмахивающий хвостом мух и демонстративно не замечающий моих проблем? Так вот, теперь он уже не мог их игнорировать, ибо черенок вил как по маслу влетел скотине в самую... ну, туда, где он и застрял. Бык замер, как бронзовая статуя, вытаращив Глаза, прижав уши, не смея даже мяукнуть от шока. Наседавшие на меня бородачи впали в ничтожество, побледнев с небритых рож и пятясь к воротам. Всё ещё не осознавая ужас происходящего, я вновь взялся за вилы обеими руками, упёрся ногами в ляжку быка и, поднатужась, вырвал черен. Раздалось мрачное чмоканье, и рогатое чудище облегчённо выдохнуло...
     - Что, не нравится? - шутливо прикрикнул я, унимая прыгающие колени. - Вот ведь небось с коровами-то не церемонишься, а как самому...
     Тут его и взорвало! Не надо мне было этого говорить, животные, они же всё-всё понимают... Страшные рога качнулись в мою сторону, могучий зверь развернулся во мгновение ока и... Так я не бегал никогда! Моя кобыла удавилась бы от зависти...
     Оказывается, на короткой дистанции человек может развивать та-а-аку-ю скорость... естественно, при наличии стимулирующего объекта сзади. Так что я легко обогнал глупое животное саженей на десять, потом за спиной моей раздался ужасающей силы рёв, и широкая, как стол, морда одним махом подбросила меня к вечереющему небу. Я увидел бескрайние леса, широкие поля, извилистые реки, Монино и Андреяны, своих тоскующих гусар и французских фуражиров, горящую Москву и русскую армию, занимающую позиции при Тарутине. Вот только-только успел подумать, что метод "воздушной разведки" наверняка будет востребован в сражениях будущего, как полетел вниз, плюхнувшись всем телом на обширную спину быка!
     Гневная скотина нутром поняла, кто на ней сидит, и, пустив пар, яростно вскинула задом. ан нет! Опытнейший наездник Ахтырского полка не только с лёгкостью одолел сие испытание, но и отважно вонзил чудовищу шпоры под бока! Окончательно взбеленившийся бугай разгромил весь двор, прыгая на месте козлом, но для скидывания всадника не имел ни малейшей практики. Я же, хохоча, как психованный бог войны, направил его в ту самую избу, откуда бежал. Единый миг, и дубовые двери разлетелись в щепки! Подобно грозящим демонам преисподней ворвались мы внутрь, и картина, представшая взору моему, была отчаянно красива!
     Красиво - лежал распластанный на полу полковник Гётальс. Красиво - стояли удерживающие его мужики и бабы, красиво - вздымал кривой нож кривой на один глаз (уже!) злодейский старец.
     Круглое лицо моё полыхнуло от праведного негодования.
     - Не сметь оскоплять француза! Хорошенькое же у него останется впечатление о нашей родине... Ладно бы руку или ногу потерял на войне, женщины любят раненых героев, но... как его любить в ЭТОМ случае?! В смысле за что... каким образом... тьфу, запутался! В общем, я хотел сказать - пошли во-о-о-н, холопы!
     Видимо, речь моя произвела впечатление на окружающих, и все, кроме старца, послушливо отвалили. Гусар на быке - зрелище не для слабонервных! Тем паче что этот буйвол впал в ступор лишь от смены обстановки, для очередного приступа буйства ему не хватало ничтожной искорки...
     - Сатанаил во плоти! - тонюсенько взвыл старик, беспардонно тыча в меня пальцем. - Зрите, чада мое, Зверь Апокалипсиса изрыгнут огнём геенны пред очи ваши!
     Мы с быком недоумённо переглянулись - а о ком, собственно, речь?
     - Не попустите злу! Ибо речеши святы отцы - бойтесь владыки Аписа! Рога его - смерть, дыхание - смрад, копыта - твердь, а кровь - яд опаляющий...
     На нас так уставились, что мне даже стало как-то не по себе. Положение спас драгунский полковник: Гётальс наконец встал, застегнул клапан панталон и без всякого пиетета врезал сапогом прямо меж ног главного кастрата. Зря, какой смысл туда бить, если... Но чудо! Старец охнул, басом обозвал француза "сволочью!" и рухнул на колени, держась обеими руками за причинное место.
     - Да ведь он не скопец! Он - вор, шарлатан и мошенник!
     Держу пари, это сразу поняли и остальные. Не дожидаясь, пока народ поймёт, как следует поступить с тем, кто хитро толкнул всех на "усекновение греховной плоти", я подал руку товарищу по несчастью и дал быку шпоры. Исполинский зверь ещё раз жалобно взревел, но, послушливо развернувшись, бодро вынес нас из горницы.
     Серьёзного сопротивления во дворе также встречено не было. Пыльными мешками никто не кидался, под ноги не лез и из-за угла не обзывался. Мы почти в полном шпагате подпрыгивали на спине благородного животного, а он в обиде неизвестно на кого носился кругами, пока наконец не вышиб лбом ворота.
     - Я ваш должник, месье Давидофф! - сердечно произнёс француз, неуклюже пытаясь поцеловать меня в шею. Видимо, у них в Нормандии так принято выражать глубокую благодарность.
     - Нам ещё как-то надо умудриться покинуть нашего спасителя, - напомнил я, делая вид, будто бы ничего не заметил. - Постарайтесь зацепиться за какую-нибудь ветку в лесу и влезть повыше.
     Он понятливо кивнул, а буквально через минуту ласточкой взмыл вверх, исчезнув в сосновых лапах. Мне удалось повторить сей подвиг не скоро, однако же фортуна всегда улыбается тем, кто храбр! Горячий бык ускакал по тропе, так и не поняв, куда делись с его спины эти странные двуногие существа и кого теперь за это следует убить... Не нас, и слава богу!
     Остаточные события того злополучного дня были скорее смешны, чем серьёзны. Не прошло и получаса, как я был захвачен в плен тем самым французским батальоном, у которого мы умыкнули командира. А меньше часа спустя неприятель нос к носу столкнулся с гусарами моей партии, предводительствуемой всё тем же Гётальсом.
     Встреча товарищей по несчастью была ознаменована искренними объятиями и обильными слезами. А услыша вкратце повесть нашу, дружно разрыдались и оба отряда. Сдвоенной бригадой мы взяли и разгромили зловещий хутор. Всё было предано огню, хотя людей мы там уже не застали, но вера (и их, и наша!) требовала оставить от места сего золу и пепел! Захваченный скот, зерно, фураж и прочую военную добычу делили честно, при свидетелях и без дураков. Мы вернули своих лошадей и прочее имущество. Храповицкий получил-таки свою саблю и носился с ней счастливый, как ребёнок... Подлого старца нигде не нашли, хотя я бы на месте обманутых крестьян оскопил злодея на месте. Ну да убеждён, что бабы своего не упустят и припомнят всякое, по-всякому и за всех...
     Простились в ночь. Расставаясь, Гётальс сунул мне за пазуху листок бумаги с перечислением всех борделей, где его можно будет найти после войны. А я потом долго думал, сколь переменчива бывает судьба, делая из прошлых врагов - нынешних друзей, надеясь обязательно увидеть вновь этого славного французского парня. Которому, кстати сказать, мы вернули его спаниеля. Но не тетерева!!!

***

     Дальнейшие действия наши были полны как побед, так и поражений. Мы били француза, он, в свою очередь, тоже в долгу не оставался. Война, даже столь куртуазная, как эта, отнюдь не была приятным времяпровождением. Но стоит ли показывать неблагодарным потомкам шитые золотом доблести имена безвестных наших Аяксов и Ахиллов - ведь всё равно не оценят, мерзавцы... Что им до многочисленных подвигов, к примеру, отважного майора Храповицкого, чьи героические приключения были порой куда как опаснее и веселее моих?
     Вот, помнится, послал я его... зачем - не помню, за что - тоже. И пошёл он по приказу на Сёмлево, а дабы не быть узнанным, повелел гусарам нацепить на пики флюгера, поставив казаков скрываться за их спинами. Таким образом, они, как им казалось, выглядели издалека польской кавалерией, состоящей, к слову, почти из одних улан. Для пущего сходства донцы время от времени орали: "Холера ясна!" и "Пся крев!", а гусары старательно мяли кивера для придания им квадратной формы.
     Должен признать, рейд их был достаточно успешен - крупные силы неприятеля, столкнувшись с маскарадом сиим, падали в гогот, видя в том русскую пародию на "гражданский брак" Наполеона с красавицей-полячкой Марией Валевской... А герои наши, встретив в Сёмлеве подходящий транспорт, приблизились к врагу на пистолетный выстрел, потом из этого же пистолета выстрелили и, приклонив пики, взяли противника на ура! Прикрытие сбежало, а нам достался целый обоз одежды и обуви на весь 1-й Вестфальский гусарский полк. Носками прозапасились все! Поручик Тилинг представил накладную на семнадцать тысяч франков в Варшаве, я сунул её в ташку - будем в Польше, отоваримся.
     Боже, какие деньжищи можно было грести на большой дороге, будь мы разбойники, а не партизаны! Искушение оказалось столь велико, что вечером того лее дня я приказал переправить всё в Юхнов, присовокупив к обозу четыреста девяносто шесть рядовых, одного штаб - и четырёх обер-офицеров французской армии. Уж и не знаю, чем там занимались наши, сидя под Калугою, но мы, как видите, ковали победу копытами собственных коней! Не было вершины, которая не показалась бы нам малой; чёрствого хлеба, который не был бы нам мяг