с произнес:
     -- Побереги  свое горло, незнакомец, пока оно еще цело. --
Четверо мужчин выпрыгнули из-за живой  изгороди.  Двое  из  них
приставили  мечи к горлу Шмендрика, третий направил пистолет на
Молли.  Четвертый  хотел  схватить  единорога  за  гриву,   но,
неистово сверкая, Она взвилась на дыбы, и он отшатнулся.
     -- Твое имя! -- потребовал тот же мужчина у Шмендрика. Как
и остальные, он был средних лет или чуть старше, как и все -- в
добротной, но безрадостной одежде.
     -- Дрик,  --  ответил волшебник, которому несколько мешали
мечи.
     -- Дрик? -- удивился человек с пистолетом.  --  Чужеземное
имя.
     -- Естественно, -- сказал первый. -- В Хагсгейте все имена
чужеземные.  Ну,  мистер  Дрик,  -- он переместил меч туда, где
сходились ключицы Шмендрика, -- мы будем рады, если вы и миссис
Дрик  будете  любезны  сообщить   нам,   что   заставляет   вас
бродяжничать  в наших краях... Шмендрик наконец обрел голос. --
Я почти не знаю  эту  женщину!  --  закричал  он.  --  Мое  имя
Шмендрик Маг, я устал, я голоден, и я не в духе. Уберите-ка эти
штучки,  пока  не  получили  по  скорпиону в штаны. Все четверо
переглянулись.
     -- Волшебник, -- сказал первый. -- Теперь понятно.
     Двое  других  закивали,  а  тот,   что   пытался   поймать
единорога, проворчал:
     -- В  наше  время  всякий может объявить себя волшебником.
Старые  мерки  отвергнуты,  старые  оценки  забыты.  Кстати,  у
настоящего волшебника должна быть борода.
     -- Ну,  а  если он не волшебник, -- не задумываясь, сказал
первый, -- то скоро об этом пожалеет. -- Он вложил меч в  ножны
и  поклонился  Шмендрику  и  Молли.  --  Меня  зовут  Дринн, --
представился  он.  --  Позвольте  пригласить  вас  в  Хагсгейт.
Кажется, вы говорили, что голодны. Это легко поправить, а потом
вы,  может быть, продемонстрируете нам свое искусство. Пойдемте
со мной.
     Внезапно  став  вежливым  и  извиняющимся,  он  вел  их  к
освещенной  гостинице,  остальные  трое  следовали  вплотную за
ними. Из домов,  оставив  недоеденный  обед  и  дымящийся  чай,
выбегали  горожане,  и  к тому времени, когда Молли и Шмендрика
усадили  за  стол,  длинные  скамьи  в  гостинице  были  забиты
народом,  горожане толпились в дверях, заслонили окна. Она, как
обычно,  осталась  неузнанной  --  белая  кобыла  со  странными
глазами.
     Человек по имени Дринн сидел за одним столом со Шмендриком
и Молли,  он  развлекал  их  во время еды беседой и подливал им
черное  бархатистое  вино.  Молли  Отрава  пила  немного.   Она
спокойно   рассматривала  окружающих:  моложе  Дринна  не  было
никого, некоторые казались много старше. Все  жители  Хагсгейта
чем-то походили друг на друга, но чем, она понять не могла.
     -- А теперь, -- сказал Дринн, когда с едой было покончено,
-- теперь  позвольте объяснить вам, почему мы так невежливо вас
встретили.
     -- Чепуха,  --  хихикнул  Шмендрик.   Вино   сделало   его
смешливым  и легкомысленным, а глаза из зеленых стали золотыми.
-- Мне хочется знать, почему, по слухам, Хагсгейт полон  упырей
и  оборотней. Это самая большая нелепица их всех, что я слышал.
Коренастый Дринн улыбнулся, обнажив  крепкие  беззубые  челюсти
черепахи.
     -- Вот  именно,  --  ответил  он, -- Дело в том, что город
Хагсгсйт проклят.
     Все в комнате сразу притихли, и в пивных  отблесках  очага
лица горожан стали бледными и твердыми, как сыр. Шмендрик опять
рассмеялся.
     -- Благословен, ты хочешь сказать. В костлявом королевстве
Хаггарда  вы  словно  другая  страна,  словно  родник, оазис. Я
согласен,  здесь  не  без  колдовства,  но  я  пью   за   такое
колдовство.  Когда он поднял стакан, Дринн остановил его: -- Не
надо пить за это, мой друг. Не  надо  пить  за  горе,  которому
пятьдесят  лет.  Да,  столько  времени  назад обрушилась на нас
печаль, когда Король Хаггард построил свой замок у моря.
     -- Вернее, когда ведьма построила его, -- погрозил пальцем
Шмендрик. -- Отдадим ей должное.
     -- А, так ты знаешь эту историю, -- сказал Дринн. -- Тогда
ты должен знать и то, что, когда работа была закончена, Хаггард
отказался заплатить ведьме. Волшебник кивнул.
     -- Да, и она прокляла его за жадность,  то  есть  прокляла
замок,  я  хотел  сказать.  Но  какое  отношение  это  имеет  к
Хагсгейту? Город ведь не причинил ведьме зла?
     -- Нет, -- ответил Дринн. --Но  он  не  сделал  ей  ничего
хорошего.  Она  не могла разрушить замок или не хотела, так как
считала себя художественной натурой и хвастала, что  ее  работа
на  много лет опережает свое время. Так или иначе, она пришла к
старейшинам  Хагсгейта  и  потребовала,  чтобы  они   заставили
Хаггарда  заплатить  ей, что причитается. "Посмотрите на меня и
представьте себя на моем месте, --  скрипела  она.  --  Это  же
проверка   и  города  и  короля.  Господин,  надувающий  старую
уродливую ведьму, будет надувать и свой  народ.  Остановите  же
его,  пока  вы  можете,  пока вы еще не привыкли к нему". Дринн
отхлебнул вина и задумчиво наполнил стакан Шмендрика  еще  раз.
-- Хаггард  не уделил ей денег, -- продолжал он, -- а Хагсгейт,
увы,  не  уделил  ей   внимания.   Ее   вежливо   направили   к
соответствующим  должностным  лицам,  после  чего  она  впала в
ярость и завизжала, что, желая совсем не иметь врагов, мы сразу
приобрели  двух.  --  Он  остановился,  прикрыв  глаза  тонкими
веками,  такими  тонкими,  что  Молли  подумала, что он, должно
быть, видит сквозь  них  как  птица.  С  закрытыми  глазами  он
произнес:  --  Вот  тогда-то  она  и прокляла замок Хаггарда, а
заодно и наш город. Так его жадность погубила всех нас.
     В наступившем молчании  голос  Молли  Отравы  ударил,  как
молот  по  наковальне,  --  будто  она  снова  ставила на место
бедного Капитана Калли.
     -- Вина Хаггарда  меньше  вашей,  --  дразнила  она  народ
Хагсгейта.  --  Он  воровал  один,  а вы вместе. Вы нажили беду
собственной алчностью, а не жадностью Короля.
     Дринн открыл глаза и  сердито  посмотрел  на  нес.  --  Мы
ничего  не заработали, -- запротестовал он. -- Ведьма просила о
помощи наших родителей и дедов, и, уверен, по-своему, они,  как
и Хаггард, были правы. Мы бы решили совсем иначе.
     Все,  кто  был  помоложе,  недовольно  уставились на более
старших. Один из них хрипло и мяукающе произнес:
     -- Вы решили бы  все  точно  так  же.  Тогда  был  урожай,
который  надо  было  собрать, и хозяйство, за которым надо было
следить... Как и сейчас... Был Хаггард,  с  которым  надо  было
жить,  как  надо и сейчас. Мы прекрасно знаем, как поступили бы
вы, -- ведь вы наши дети.
     Дринн взглядом  заставил  его  сесть  на  место,  в  толпе
негодующе   заворчали,   но  волшебник  утихомирил  всех  одним
вопросом:
     -- В  чем  же  заключалось   проклятие?   Имело   ли   оно
какое-нибудь отношение к Красному Быку?
     Как  только  имя  Быка  холодно  прозвенело  в  освещенной
комнате,  Молли  вдруг  захлестнуло  чувство  одиночества.   Не
задумываясь, она задала вопрос, не имевший никакого отношения к
делу:  --  А видал ли кто-нибудь из вас единорога? Вот тогда-то
она поняла две вещи: разницу между молчанием и полным молчанием
и то, что она правильно сделала, задав этот  вопрос.  Хагсгейцы
пытались сохранить бесстрастное выражение лица. Дринн осторожно
сказал:  --  Мы  никогда не видим Быка и не говорим о нем. Все,
что имеет к .нему отношение, нас не касается. А вот  единорогов
-- нет. И никогда не было. -- Он опять налил вина. -- Я повторю
вам  слова  проклятья, -- сказал он и, сложив руки перед собой,
начал нараспев:
     Разделите вы, Хаггарда рабы,
     Взлет и паденье его судьбы,
     Вы будете богаты вам на горе,
     Покуда башни не обрушит море.
     Замок будет сокрушен Тем,
     кто в Хагсгейте рожден.
     Несколько голосов присоединились к голосу Дринна, повторяя
слова старинного проклятья.  Они  были  печальны  и  доносились
откуда-то  издалека,  словно раздавались не в комнате, а вились
где-то над трубой гостиницы, беспомощные, как сухие листья.
     "Что это на их лицах?  --  думала  Молли.  --  Кажется,  я
знаю".  Волшебник  молча  сидел  возле  нее, его длинные пальцы
играли бокалом.
     -- Когда эти слова были произнесены впервые, --  продолжал
Дринн,  --  Хаггарда  еще  не  было в стране, и все вокруг было
свежим и цвело, все, кроме Хагсгейта. Хагсгейт был тогда таким,
какой стала теперь вся эта  страна:  нищим,  голым  городом,  в
котором  люди  клали  на  крышу  большие камни, .чтобы ветер не
сдувал солому. -- Он горько улыбнулся, посмотрев на пожилых. --
Урожай... хозяйство! Растили капусту, брюкву, мелкую  картошку,
и  во  всем Хагсгейте была всего одна усталая корова. Странники
считали, что город прокляла какая-то мстительная ведьма.
     Молли чувствовала, как Она ходит по улице,  то  удаляется,
то  возвращается, беспокойная, как колеблющиеся тени факелов на
стене. Молли хотела выбежать к ней,  но  вместо  того  спокойно
спросила:  --  Ну,  а  потом, когда проклятие свершилось? Дринн
ответил:
     -- С этого момента мы не видали  ничего,  кроме  щедрости.
Наша  суровая  земля  стала  такой  доброй,  что сады и огороды
вырастали на ней сами по себе -- их не надо было ни сажать,  ни
поливать.  Наши  стада  множились;  наши  ремесленники  однажды
проснулись мастерами; воздух, которым мы дышим, и вода, которую
мы пьем, сохраняют нас от болезней. Все печали минуют нас --  и
это в то время, когда все вокруг стало пеплом в руках Хаггарда.
Пятьдесят лет процветаем только мы и он. Как будто прокляты все
остальные.
     -- "Взлет  и паденье его судьбы", -- пробормотал Шмендрик.
-- Так, так. -- Он выпил еще стакан черного вина и  рассмеялся.
-- А  старый  Хаггард  все правит и будет править, пока море не
хлынет на сушу. Вы и не знаете, что такое настоящее  проклятье.
Послушайте-ка  мою  историю.  --  Его  глаза  вдруг наполнились
слезами. -- Начнем с того, что моя мать  не  любила  меня.  Она
притворялась, а я знал...
     Дринн  прервал  его, и только тогда Молли поняла, что было
странным в хагсгейтцах. Они были хорошо и тепло  одеты,  но  их
лица  были  лицами  бедняков,  промерзших  до  костей и слишком
голодных, чтобы есть. Дринн произнес:
     -- "Замок будет сокрушен тем, кто в Хагсгейте рожден". Как
мы можем наслаждаться своим богатством,  если  знаем,  что  оно
окончится  и  причиной тому будет один из нас. С каждым днем мы
все богаче и все ближе к гибели. Волшебник,  пятьдесят  лет  мы
жили, избегая привязанностей, порвали со всеми привычками... Мы
готовились  к  приходу  моря.  Ни минуты радости не дало нам ни
богатство, ни что-нибудь другое -- ведь  счастье  --  это  тоже
нечто, что можно потерять. Пожалейте Хагсгейт, путники, ведь во
веем жалком мире нет города несчастнее.
     -- Погибли,  погибли,  погибли,  -- причитали горожане. --
Горе, горе нам.
     Молли Отрава молча взирала на них, а Шмендрик  почтительно
сказал:
     -- Вот  это  доброе  проклятие,  вот  это профессиональная
работа. Я всегда говорю: если  тебе  что-нибудь  нужно,  иди  к
профессионалу. В конце концов это опправдает себя.
     Дринн  нахмурился,  и  Молли толкнула Шмендрика в бок. Тот
заморгал:
     -- Ой! Ну,  что  вы  хотите!  Должен  предупредить,  я  не
слишком  искусный маг, однако если бы я мог, то с радостью снял
бы с вас это проклятье.
     --Я и не думаю, что ты большой чародей, -- отвечал  Дринн,
-- но  и  такой,  как ты есть, ты поможешь не больше, чем самый
искусный из вас. Оставим проклятье в покое. Если кто-нибудь его
и снимет,  может,  мы  и  не  станем  бедней,  но  уж  богатеть
перестанем,  а  это столь же плохо. Нет, наше настоящее дело --
не дать замку Хаггарда обрушиться в морс, а раз герой,  который
разрушит  замок,  должен  быть  родом из Хагсгейта, наша задача
вполне выполнима. Поэтому-то мы и не позволяем селиться  у  нас
чужеземцам.  Мы  отгоняем  их,  если нужно -- силой, но чаще --
обманом. Мрачные сказки про Хагсгейт, о которых  ты  говорил...
выдумали  мы  сами  и  следим  за тем, чтобы их знали повсюду и
чтобы к нам никто не приходил.  --  Тут  на  его  впалых  щеках
появилась  гордая  улыбка.  Шмендрик,  оперевшись подбородком о
костяшки пальцев, с вялой улыбкой смотрел на Дринна.
     -- А как же ваши собственные дети? -- спросил он. --  Ведь
кто-нибудь  из  них, когда вырастет, может выполнить проклятье?
-- Он посмотрел  вокруг,  сонно  изучая  уставившиеся  на  него
морщинистые  лица.  --  Надо  подумать,  есть  ли в этом городе
молодежь. Когда в Хагсгейте кладут детей спать?
     Все молчали.  Молли  слышала,  как  стучит  кровь  в  ушах
хагсгейтцев, видела, как она затмевает их глаза, как волнами по
коже пробегает дрожь. Потом Дринн сказал:
     -- У  нас  нет  детей. Нет с того самого дня, когда на нас
пало проклятье. -- Он покашлял в кулак и добавил:  --  Наиболее
очевидный способ одурачить ведьму.
     Шмендрик откинул голову назад и беззвучно рассмеялся, так,
что дрогнули  огни  факелов.  Молли  поняла  --  волшебник  был
совершенно пьян.
     Рот Дринна исчез, а глаза стали потрескавшимся фарфором:
     -- Я не вижу в нашем положении никаких причин  для  смеха,
-- тихо  сказал  он.  --  Совершенно  никаких.  --  Никаких, --
пробулькал Шмендрик и, расплескивая вино, склонился над столом.
-- Никаких, простите, никаких, совершенно никаких. -- Под злыми
взглядами двух сотен глаз он попытался  взять  себя  в  руки  и
серьезно  ответил  Дринну: -- Тогда может показаться, что у вас
совсем нет забот. По крайней мере, серьезно тревожащих вас.  --
Легкий смешок вырвался из его рта, как пар из чайника.
     -- Да,  так может показаться, -- Дринн наклонился вперед и
двумя пальцами тронул Шмендрика за запястье. --  Но  я  еще  не
сказал  всего.  Двадцать  один  год  назад  в Хагсгейте родился
ребенок. Чей он был, мы так и не узнали. Я сам нашел его как-то
ночью на рыночной площади. Он молча лежал  на  колоде  мясника.
Шел  снег,  но  его  тесно  окружили бродячие кошки, и ему было
тепло и уютно. Кошки мурлыкали, и голоса их были полны  знания.
Я  долго  стоял  у  колыбели,  размышляя,  почему  идет снег и,
мурлыкая, пророчествуют  кошки.  --  Он  остановился,  и  Молли
Отрава нетерпеливо сказала:
     -- Конечно,  вы взяли ребенка домой и воспитали как своего
собственного? Дринн положил руки ладонями кверху. -- Я  прогнал
кошек,  --  ответил он, -- и в одиночестве отправился домой. --
Лицо Молли стало белым как туман. Дринн слегка поежился.  --  Я
понимаю, когда рождается герой... -- продолжал он. -- Знамения,
предзнаменования,  змеи  в  детской...  Если  бы  не  кошки, я,
наверно, попытался бы позаботиться о ребенке,  но  они  сделали
все  таким  ясным, как в мифах. Что я должен был делать, -- все
понимая, приютить гибель Хагсгейта? -- Губа его дрогнула, будто
в нее вонзился крючок. -- Как часто  бывает,  я  ошибся,  но  к
лучшему.  Когда  на  рассвете  я  вернулся,  ребенок  исчез. --
Шмендрик чертил что-то  пальцем  в  лужице  вина  и,  возможно,
ничего  не  слышал.  Дринн продолжал: -- Естественно, ребенка с
рыночной площади никто никогда не признал  своим.  Обыскав  все
дома  от  подвала  до  голубятни,  мы так и не нашли его. Я мог
подумать,  что  ребенка  унесли  волки  или  что  мне  все  это
приснилось,  и  кошки тоже, но именно на следующий день в город
въехал герольд Короля Хаггарда, приказавший нам  возрадоваться.
После тридцати лет ожидания король наконец обрел сына. -- Дринн
отвернулся,  чтобы не видеть лица Молли. -- Совершенно случайно
наш найденыш оказался мальчишкой.
     Шмендрик лизнул кончик пальца и поднял глаза. --  Лир,  --
сказал он задумчиво. -- Принц Лир. Но нельзя ли было как-нибудь
иначе объяснить его появление? -- Едва ли, -- фыркнул Дринн. --
Женщине,  согласной  выйти  замуж  за  Хаггарда, отказал бы сам
Хаггард. Он сочинил сказку, будто мальчишка --  его  племянник,
которого  он  благородно  усыновил после смерти родителей. Но у
Хаггарда нет ни родственников, ни семьи. Некоторые говорят, что
его породили осенние тучи, ну, как Венеру  --  море.  Никто  не
отдал бы Хаггарду ребенка на воспитание.
     Волшебник  спокойно наполнил свой бокал и предложил Дринну
-- тот отказался.
     -- Ну, одного он, на свое счастье, достал. Но как  он  мог
наткнуться на вашего кошачьего детеныша?
     -- По  ночам  он  ходит  по Хагсгейту, не часто, но ходит.
Многие из нас видели его: высокий, серый, как выброшенный морем
ствол, в одиночестве крадется он под железной  луной,  подбирая
потерянные  монетки,  разбитые  тарелки,  ложки, камни, носовые
платки,  кольца,  раздавленные  яблоки,  все  что  угодно,  без
разбора. Это Хаггард подобрал ребенка. Я уверен в этом, так же,
как я уверен в том, что Принц Лир и есть тот, кто обрушит башни
и потопит Хагсгейт вместе с Хаггардом.
     -- Надеюсь,  что  это так, -- вмешалась Молли. -- Надеюсь,
что Принц Лир -- это тот ребенок, которого вы оставили умирать,
надеюсь, что он потопит город, надеюсь, что рыбы  обгложут  вас
как кукурузные початки...
     Слушатели  начали  шипеть как угли, кое-кто уже вскочил, и
Шмендрик под столом изо всех сил пнул  Молли  ногой.  Он  снова
спросил: -- Что вы хотите от меня?
     -- Полагаю,  вы  направляетесь  в  замок Хаггарда Шмендрик
кивнул.
     -- Ах, -- сказал Дринн. -- Разумному волшебнику так просто
подружиться с полным энергии и любопытства Принцем Лиром. Умный
волшебник,  конечно,  знает  все   старые   рецепты:   порошки,
настойки,  экстракты,  лекарства,  яды,  мази. Умный волшебник,
заметь я говорю "умный", не более, так значит, умный  волшебник
в      соответствующих      условиях...--Остальное     осталось
недосказанным, но тем не менее вполне ясным.
     -- И это за обед? --  Шмендрик  вскочил,  опрокинув  стул.
Прерывисто  дыша, он обеими руками оперся на стол. --Что же это
-- нынешняя цена? Обед за  жизнь  Принца?  Тебе  это  обойдется
дороже,  дружище Дринн. За такую цену я не стал бы даже чистить
трубу.
     -- Что ты говоришь! -- вскрикнула Молли Отрава и  схватила
его  за  руку.  Волшебник  оттолкнул  ее и незаметно подмигнул.
Дринн откинулся назад и улыбнулся: -- Я никогда не  торгуюсь  с
профессионалами, -- сказал он. -- Двадцать пять золотых.
     Они  торговались  около  получаса, Шмендрик требовал сотню
золотых, Дринн не соглашался более чем за  сорок.  Наконец  они
согласились  на  семидесяти, половина вперед, половина -- после
успешного завершения дела. Дринн прямо на месте отсчитал деньги
из кожаного кошеля, прикрепленного к поясу.
     -- Вы, конечно, проведете ночь в Хагсгейте, -- сказал  он.
-- Я  сам  был  бы  рад  устроить  вас...  Но волшебник покачал
головой. -- Не думаю. Мы направимся к  замку,  раз  уж  мы  так
близко.  Скорей туда, скорей обратно, а?--и он ухмыльнулся, как
опытный заговорщик.
     -- Замок Хаггарда всегда опасен, -- предупредил Дринн.  --
Но больше всего он опасен ночью.
     -- То же самое говорят о Хагсгейте, -- ответил Шмендрик --
Не следует верить всему, что слышишь, Дринн. -- Он направился к
дверям  гостиницы, Молли последовала за ним. Там он обернулся и
одарил улыбкой сгорбившихся в своих нарядах хагсгейтцев.  --  Я
бы  хотел  добавить  на  прощанье,  --  сказал он, -- что самое
профессиональное из когда-либо проскрипевших  и  прогромыхавших
проклятий не властно над тем, кто чист сердцем. Спокойной ночи.
     Ночь лежала на улице, холодная, как кобра, усеянная чешуей
звезд.   Луны   не   было.   Шмендрик  храбро  вышагивал,  тихо
посмеиваясь и позванивая золотыми монетами. Не глядя на  Молли,
он   произнес:   --   Щенки.  Поверить,  что  волшебник  охотно
замарается в крови. Ну,  если  бы  они  хотели,  чтобы  я  снял
проклятье,  я  мог бы сделать это не более, чем за обед, просто
за стакан вина, наконец.
     -- Я рада, что ты этого  не  сделал,  --  свирепо  сказала
Молли.   --  Они  заслужили  спою  судьбу,  они  заслуживают  и
большего. Оставить ребенка на снегу... -- Ну, иначе он  нико