кармана передника,
усадил ее в ближайшую клетку.
     Кэсерил продолжал настаивать:
     -- Но это ворон, которого я кормил. Конечно, он полетел ко мне. Вы ведь
тоже кормили его, да?
     --  Я кормлю всех священных  воронов  из башни  Шонсы. Так  же,  как их
кормят  леди, пажи,  и  посетители Зангра, и  служители, и  настоятели  всех
храмов Кардегосса. Просто чудо,  что птицы еще не разжирели настолько, чтобы
разучиться летать, -- ловким движением руки Умегат вынул из клетки следующую
пеструю пташку и окунул ее в ванночку с золой.
     Кэсерил немного отступил, чтобы не запачкаться в золе, и нахмурился.
     -- Вы -- рокнарец. Разве вы верите не в четырех богов?
     -- Нет,  милорд, --  ответил Умегат.  -- Хоть  я  и  рокнарец,  но я --
кинтарианец и исповедую Пятибожие со времен моей юности.
     -- Вы обратились в эту веру, когда прибыли в Шалион?
     -- Нет, в то время я еще был на архипелаге.
     -- Почему же... почему вас не повесили, как еретика?
     -- Я сбежал на корабле в Браджар прежде, чем меня схватили.
     Морщины между бровями  Кэсерила разгладились,  он  посмотрел  на четкие
черты лица Умегата и спросил:
     -- А кем был ваш отец на архипелаге?
     -- Недалекий, полный предрассудков человек. Хотя и крайне набожный.
     -- Я не это имел в виду.
     -- Я понял, милорд. Но он умер более двадцати лет назад. Так что теперь
это не важно. Я доволен своей нынешней жизнью.
     Кэсерил почесал бороду. Умегат достал очередную яркую птичку.
     -- А как давно вы старший грум в зверинце?
     --  С  самого начала. Около шести  лет.  Я прибыл вместе  с леопардом и
первыми птицами. Нас подарили.
     -- Кто?
     --  О,  верховный настоятель Кардегосса и орден Бастарда. У рея как раз
был день рождения. С тех пор добавилось много интересных животных.
     Кэсерил осмыслил сказанное.
     -- Да, очень необычная коллекция.
     -- Да, милорд.
     -- А насколько необычная?
     -- Крайне необычная.
     -- Можете рассказать поподробнее?
     -- Я прошу вас не расспрашивать меня больше, милорд.
     -- Почему же?
     -- Потому что я не хочу вам лгать.
     -- Почему?
     "Многие  делают  это  с  удовольствием".  Умегат на  мгновение задержал
дыхание, затем хитро усмехнулся и ответил:
     -- Потому, милорд, что ворон выбрал меня.
     Ответная улыбка Кэсерила стала немного натянутой. Он поклонился Умегату
и удалился.

        "10"

     Дня через три, когда  Кэсерил выходил из своей спальни,  направляясь на
завтрак, его догнал запыхавшийся паж и схватил за рукав.
     -- Милорд... Кэсерил! Управляющий замком... просит вас срочно прийти  к
нему во двор!
     -- В чем дело?  Что стряслось? -- подчинившись явной неотложности дела,
Кэсерил быстро зашагал рядом с мальчиком.
     --  Сьер  ди  Санда.  На  него  напали  прошлой ночью. Разбойники.  Его
ограбили и ударили ножом!
     Кэсерил зашагал быстрее.
     -- Как тяжело он ранен? Где он лежит?
     -- Он не ранен, милорд, он убит!
     "О, боги, нет!" Кэсерил бросился вниз по лестнице, оставив пажа позади.
Он выбежал в главный двор Зангра как раз в тот момент, когда мужчина в плаще
полиции  Кардегосса -- должно  быть, следователь -- и  еще один,  одетый как
крестьянин, сняли с мула застывшее тело и уложили его на булыжники мостовой.
Управляющий присел на корточки рядом с телом. Пара стражников взирали на них
с  расстояния  нескольких  шагов,  не решаясь приблизиться,  словно  ножевое
ранение могло быть заразным.
     -- Что произошло? -- спросил Кэсерил. Крестьянин посмотрел на его наряд
и, стянув с головы шляпу, прижал ее к груди.
     -- Я нашел его сегодня утром  у  реки,  сэр, когда  привел  на  водопой
скотину. Река там поворачивает,  и  я частенько нахожу  всякие вещи, которые
выносит  на  берег  течением. Вот на  той неделе нашел колесо  от телеги.  Я
всегда все осматриваю. Нет, покойники лежат там не часто, хвала  Милосердной
Матери.  Не считая  бедной леди,  что утопилась два года  назад,  -- они  со
следователем обменялись кивками. -- А этот -- не-ет, этот на  утопленника не
похож.
     Брюки на  ди  Санда были еще мокрыми,  но  волосы уже высохли. Тунику с
него  сняли те, кто его нашел, она была  перекинута через спину мула. Речная
вода смыла кровь с ран, и они  казались просто темными разрезами на  бледной
коже: на спине, на животе,  шее. Кэсерил насчитал около дюжины ран, глубоких
и безжалостных. Управляющий указал на  кусок  шнура, привязанного к поясу ди
Санда.
     -- Они срезали кошелек. Спешили, наверное.
     --  Это было  не простое ограбление, -- сказал  Кэсерил. -- Вот эти два
удара должны были уложить его на землю  бездыханным. Не было нужды... но они
хотели убить его наверняка и убедиться в этом.
     Они  или он? Определить невозможно, но ди Санда так легко бы не сдался.
Значит, они.
     -- Полагаю, его меч они забрали.
     Успел  ли  ди  Санда вообще  достать меч? Или  его  оглушили первым  же
ударом... человек, который шел рядом и от которого он не ожидал подвоха?
     -- Забрали, а  может, меч в реке утонул, -- ответил крестьянин. -- Кабы
сталь его ко дну тянула, он бы так быстро до того берега не доплыл.
     --  На  нем были  кольца  или  драгоценности?  --  спросил  следователь
управляющего.
     -- Да,  -- кивнул тот,  -- были. И золотое  кольцо в ухе.  Теперь их не
было.
     --  Мне нужно  подробное  описание всех  предметов,  милорд,  -- заявил
полицейский, и управляющий с пониманием кивнул.
     -- Вы знаете, где его нашли, -- обратился Кэсерил  к  следователю. -- А
где на него напали, как вы думаете? Тот покачал головой.
     -- Трудно сказать. Где-нибудь в нижних кварталах, наверное.
     Низы Кардегосса -- и с  социальной, и с топографической точек зрения --
теснились по обе стороны стены, которая тянулась между двумя рукавами реки.
     --  Существует около полудюжины мест, где можно  сбросить  тело прямо в
реку с городской стены. Одни из них более  пустынные, другие -- менее. Когда
его видели в последний раз?
     -- Я видел его за  ужином. Он не собирался в город,  -- сказал Кэсерил.
Он  подумал,  что  и в  самом Зангре существует пара местечек,  откуда легко
сбросить тело в реку... -- У него сломаны кости?
     --  Нет,  насколько   мне  кажется,  сэр,  --  ответил  следователь.  И
действительно, на бледном  теле  не было видно следов ударов о камни и явных
переломов.
     Допрос  стражников  показал, что ди Санда вышел из замка один,  пешком,
незадолго до полуночи. Кэсерил  отбросил нереальный план обшарить каждый фут
длинных коридоров  и темных уголков  огромного замка в поисках  пятен крови.
Позже,  после обеда, следователь отыскал троих свидетелей, утверждавших, что
видели секретаря принца, пьющим в одиночестве вино в одной из  таверн нижних
кварталов;  один свидетель  клялся, что секретарь был совершенно пьян. Этого
свидетеля Кэсерил с удовольствием допросил  бы наедине, в каземате каменного
туннеля, ведущего  к реке, чьи стены так славно поглощают  раздающиеся в нем
крики. Возможно,  тогда из него  удалось  бы добыть какие-то крупицы правды.
Кэсерил никогда не видел ди Санда пьяным.
     Кэсерилу выпало  составить опись  имущества  и  подготовить  оставшиеся
после ди Санда вещи для  передачи его старшему брату, проживавшему  где-то в
провинциях Шалиона. Пока следователь обыскивал нижние кварталы -- совершенно
бессмысленное  дело, Кэсерил  был  в этом уверен -- в поисках предполагаемых
разбойников,  секретарь  принцессы  посвятил  себя тщательной  проверке всех
бумаг ди Санда. Но что бы  ни привело покойного в нижние кварталы, эту тайну
он унес с собой в могилу -- среди  бумаг не  оказалось ни единого намека  на
возможную причину посещения тех мест.
     У ди Санда не было никаких близких родственников, которых можно было бы
ожидать  на  похороны;  церемонию  прощания  назначили  на  следующий  день.
Присутствовали принц, принцесса и  их приближенные да  несколько придворных,
пришедших в надежде заслужить благосклонность брата и сестры рея. Церемония,
проходившая в  зале Сына в храме, была  краткой. Кэсерилу стало  ясно, каким
одиноким  человеком был ди Санда: не было даже друзей, которые, склонясь над
изголовьем,  говорили  бы хвалебные  речи.  Кэсерил  был  единственным,  кто
произнес   слова   прощания   и  сожаления;  в  рукаве  он   прятал   спешно
приготовленную  и  записанную  утром  на бумаге  речь, которую  смущение  не
позволило ему извлечь и прочитать.
     Кэсерил   отошел  от  гроба  и   пристроился  перед  алтарем  рядом   с
плакальщиками,  давая дорогу  служителям  храмов  со  священными  животными.
Священники были  одеты в цвета бога своего храма;  они  расположились вокруг
гроба ди  Санда на некотором удалении  друг от друга.  В сельских храмах для
этого  ритуала использовались  те  животные,  что  были  под  рукой.  Как-то
Кэсерилу довелось наблюдать церемонию прощания с дочерью бедняка, на которую
прибыл  всего  один  священник  с   корзинкой,  где  мяукало  пятеро  котят.
Принадлежность каждого  котенка определенному богу  была отмечена  ленточкой
соответствующего  цвета.  Рокнарцы в основном использовали  рыбу -- только в
количестве четырех, а не пяти  штук.  Настоятели Четырех богов метили  рыбин
краской и  читали выражение  высшей воли по  следам этой  краски на воде.  В
общем,  как бы  там  ни было,  даже самый бедный человек после смерти не был
обделен вниманием богов, решавших,  к  кому из них направится его покинувшая
тело душа, и сообщавших об этом через священных животных.
     У Кардегосса было  достаточно  средств  для  обеспечения  своих  храмов
самыми  красивыми  и  тщательно  отобранными  по   цветам  и  внешнему  виду
животными. Служительница  Дочери  в синих  одеяниях  держала голубую  сойку,
вылупившуюся из яйца только этой весной. Представительница  храма Матери  --
вся  в зеленом --  поглаживала  сидевшую у нее на плече яркую зеленую птицу,
вроде той, что Кэсерил видел в  птичнике Умегата. Священник  из храма Сына в
красно-оранжевой  мантии привел горделивого  молодого  лиса,  чья  ухоженная
шерсть переливалась, как пламя, в сумрачном сводчатом зале. Рядом с одетым в
серое  священником  храма  Отца  сидел   толстый,  исполненный  невероятного
достоинства  старый  волк. Кэсерил думал, что  служительница  Бастарда в  ее
белом  плаще прибудет с  одним  из священных черных  воронов башни Фонсы, но
вместо  этого у  нее  оказались две  сверкающие  любопытными глазками  белые
крысы.
     Настоятель храма Святого Семейства обратился к богам с просьбой послать
знак, к кому перейдет душа ди Санда, затем встал в изголовье гроба.
     Священники  отпустили своих  животных.  Посланная  рукой хозяйки  сойка
описала круг и вернулась к ней на плечо, так же, как и зеленая птица Матери.
Лис, освобожденный  от  серебряной  цепи,  чихнул  и потрусил  к  гробу.  Он
вспрыгнул наверх, свернулся клубком рядом с ди Санда и, положив мордочку ему
на грудь, прямо над сердцем, глубоко вздохнул.
     Волк, явно очень опытный в подобных делах, даже не двинулся с места, не
проявив ни малейшего интереса. Служительница Бастарда опустила своих крыс на
каменный пол,  но они  тут же взобрались обратно и, пробежав по  рукаву к ее
плечу, принялись тыкаться  розовыми носиками ей в ухо и цепляться  за волосы
маленькими лапками, так что их пришлось осторожно отцеплять.
     Ничего удивительного. Если  человек  не  был при жизни  посвящен  иному
богу, то души бездетных отходили Дочери или Сыну, а души родителей -- Матери
или Отцу. У  ди Санда детей  не  было, а в юности  он  какое-то время служил
военному ордену  Сына,  так что  было  совершенно  естественно, что душа его
призвана Сыном -- даже если бы к моменту церемонии семье стало известно, что
у покойного где-то растет внебрачный ребенок.
     Бастард брал к себе души служивших его  ордену людей,  а также души, от
которых отказались остальные боги.  Бастард был последним убежищем для  тех,
кто совершал тяжкие грехи во время своей жизни на земле.
     Подчиняясь  выбору  элегантного  лиса  Осени, служитель Сына подошел  к
алтарю и вознес молитву, призывающую благословение Сына на отошедшую душу ди
Санда. Ряды  плакальщиков и  прочих  присутствующих  на  церемонии проходили
рядим  с гробом и клали на  алтарь Сына свои скромные дары.  Кэсерил чуть не
пронзил ладони  ногтями, крепко  сжав кулаки  при  виде притворной печали на
лице Дондо  ди Джиронала. Тейдес  был растерян и молчалив,  сожалея  --  как
надеялся  Кэсерил --  обо всех обидных  словах,  которыми он осыпал  сгоряча
голову своего строгого,  но верного секретаря и  воспитателя; его даром  был
тяжелый кошелек с золотом.
     Исель и Бетрис также были  тихи и спокойны -- и в этот момент, и потом.
Они не обращали внимания на ходившие при дворе слухи и  сплетни, связанные с
убийством; девушки с завидным постоянством отказывались от приглашений выйти
в  город и искали  малейшие предлоги,  чтобы  раз  по  пять-шесть  за  вечер
заглянуть к Кэсерилу и проверить, все ли у него в порядке и на месте ли он.
     В Зангре шептались об этом таинственном ограблении ди Санда, требуя все
новых  и новых,  каждый  раз  более  строгих и жестоких наказаний  для столь
опасных преступников  и негодяев,  как воры,  разбойники  и  убийцы. Кэсерил
молчал. Для него в смерти ди Санда не было ничего таинственного, кроме разве
что  возможности  добыть  достаточные  и   неоспоримые  доказательства  вины
Джироналов. Он  снова  и  снова прокручивал  в уме разнообразные способы, но
решение не  приходило. Он не осмеливался начать открытое расследование, пока
не  будет ясен каждый шаг  и его последствия -- в противном случае с  тем же
успехом и с меньшими потерями он мог сам себе перерезать горло.
     Тем не менее, решил  он, все  равно какие-нибудь неудачливые разбойники
будут ложно обвинены. Тогда он...  что? Стало  ли его слово менее весомым  и
достойным  доверия с  того  момента,  как  его исполосованная плеткой  спина
мистическим  образом   была  оправдана   вороном  Бастарда,  а  не  признана
следствием позорного наказания? Большинство придворных  искренне поверило  в
достоверность волеизъявления  высших сил, но  не все. Несложно было увидеть,
кто есть кто,  поскольку  некоторые кавалеры и дамы отстранялись от Кэсерила
при его приближении и  избегали его общества. Однако следователь  Кардегосса
не задержал  никаких подозреваемых в  нападении на  ди  Санда,  и постепенно
слухи,  домыслы  и  перешептывания  о печальном  инциденте прекратились. Так
перестает  кровоточить  затянувшаяся   и  зарубцевавшаяся  рана  на  теле  и
напоминает о себе впредь только болью при резких движениях.
     К  Тейдесу был приставлен  новый секретарь, выбранный  среди служителей
канцелярии  рея  самим ди  Джироналом-старшим.  Это  был  узколицый  парень,
полностью подвластный руке канцлера; он никоим образом не пытался сблизиться
с  Кэсерилом. Дондо ди Джиронал публично вызвался  развеять грусть  принца с
помощью самых восхитительных  развлечений. Насколько восхитительных, Кэсерил
мог судить по входившим и выходившим  поздней ночью из покоев Тейдеса шлюхам
и толпам  пьяных приятелей. Однажды Тейдес, видимо, не в состоянии  отличить
одну дверь от другой, ввалился в комнату Кэсерила, где его вырвало прямо  на
пол квартой  красного вина.  Кэсерил  провел  его,  зеленого, шатавшегося  и
ничего не соображавшего, к слугам, чтобы  те  вымыли и  уложили своего юного
господина. Но самым  тревожным, однако,  был момент,  когда  как-то  вечером
Кэсерил увидел  на  пальце  капитана охраны  принца,  прибывшего  с  ними из
Баосии,  кольцо  со знакомым  изумрудом.  На  пальце  того самого  капитана,
который  перед  выездом из  Валенды  поклялся  матери  и  бабушке  мальчика,
поклялся  по всей форме --  опустившись на одно колено  --  беречь, охранять
брата и сестру ценой собственной жизни...
     Кэсерил схватил проходившего мимо капитана за запястье, от вздрогнул от
неожиданности и остановился.
     -- Милое колечко, -- наконец вымолвил Кэсерил. Капитан освободил руку и
нахмурился.
     -- Мне тоже так кажется.
     --  Надеюсь,  вы не очень  дорого  заплатили  за  него.  Думаю, изумруд
фальшивый.
     -- Нет, он настоящий, милорд.
     -- На вашем месте я бы проверил его на подлинность у ювелира, ведь чего
только не скажут и не сделают люди ради собственной выгоды!
     Капитан прикрыл кольцо ладонью другой руки.
     -- Это хорошее кольцо.
     --  По сравнению  с тем, что вам пришлось отдать за него,  я бы сказал,
что это мусор.
     Губы капитана сжались. Он отшатнулся и зашагал прочь.
     "Если это осада, -- подумал Кэсерил, -- то мы несем потери".
     Погода стала холодной  и дождливой, реки вздулись. Сезон Сына неуклонно
приближался к концу. Одним  промозглым сырым вечером после ужина, когда двор
наслаждался игрой музыкантов, Орико наклонился к сестре и прошептал:
     -- Завтра в полдень приводи своих людей в тронный зал  на посвящение ди
Джиронала  в  провинкары.  Оденься  понаряднее  --  у меня  будет  несколько
радостных для всего двора объявлений. А! Чуть не забыл  -- твой жемчуг. Лорд
Дондо только вчера вечером жаловался мне, что ты не носишь его подарок.
     -- Не думаю, что он мне идет, -- ответила Исель. Она стрельнула глазами
в сидевшего  неподалеку  Кэсерила,  затем  снова  перевела  взгляд  на руки,
сжимавшие складки платья.
     -- Ерунда! Как может девушке не идти жемчуг? -- фыркнул рей и откинулся
в кресле, чтобы поаплодировать только что сыгранной пьесе.
     Исель  молчала до тех пор, пока Кэсерил, провожая леди в  их покои, уже
не собрался пожелать им спокойной ночи и отправиться зевая к себе. Тогда она
взорвалась:
     -- Я не ношу этот жемчуг, потому что он подарен мне вором! Я бы вернула
его ордену  Дочери, но  держу пари,  что этот дар  оскорбил  бы богиню. Этот
жемчуг -- грязный! Кэсерил, что мне с ним делать?
     -- Бастард -- не слишком прихотливый бог. Передайте его  настоятелю для
больницы или для сиротского приюта, -- предложил он.
     -- Это страшно  раздосадует лорда Дондо. Но он не сможет даже  выразить
свой протест! Отличная мысль! Передайте жемчуг сиротам от моего имени. А что
касается  завтрашнего дня --  я  надену мою красную бархатную накидку поверх
белого шелкового  платья. Это достаточно  нарядно. И  еще драгоценности, что
дала мне мама. Никто не осмелиться высказаться против того, что на мне будут
украшения моей матери!
     Нан ди Врит задумчиво спросила:
     --  А что имел  в виду ваш брат под  "радостными  объявлениями"?  Вы не
думаете, что он уже решил вопрос о вашей помолвке?
     Исель остановилась, заморгала, но потом уверенно сказала:
     --  Нет, не может быть. Это дело долгих месяцев -- сначала послы, потом
письма, обмен подарками, сборы  приданого...  в конце концов,  мое согласие!
Должны  написать мой портрет. И у меня будет  портрет жениха,  кем  бы он ни
был. И правдивый портрет, без  всяких приукрашиваний, написанный художником,
которого я выберу сама. Если мой принц толстый, косой, лысый губошлеп -- так
тому и быть, но я хочу честный портрет.
     Бетрис поморщилась.
     -- Я  очень  надеюсь, что вам достанется красивый  молодой лорд,  когда
придет на то время. Исель вздохнула:
     -- Это, конечно, было бы замечательно, но большинство великих лордов не
таковы. Достаточно и того, чтобы он был здоров -- не станем обременять богов
молитвами о невозможном. Пусть будет здоров и пусть будет кинтарианцем.
     -- Очень разумно, -- кивнул Кэсерил, приободренный таким практическим и
взвешенным  подходом к  жизни, который должен  был значительно облегчить его
жизнь в ближайшем будущем.
     Бетрис неуютно поежилась.
     -- В последнее  время при дворе было слишком много рокнарских послов из
всех пяти провинций. Исель поджала губы.
     -- Хм...
     -- Среди высших лордов  -- приверженцев Пятибожия -- выбор невелик,  --
задумчиво вставил Кэсерил.
     -- Рей Браджара  снова  овдовел, -- в сомнении заку