ной
и грозной музыки; в нее вплетался печальный льдистый шорох  и  тихий  звон
звезд, как мучительная, болезненно нежная мелодия флейты; и  стремительный
ветер,  ледяной  и  огненный,  звучал  как  низкие  голоса   струнных;   и
приглушенный хор горных вершин - пение черного органа...
     ...Теперь он стоял на вершине горы. Он протянул руки  к  раскаленному
черному диску, и темный меч с черной рукоятью  из  обсидиана  лег  на  его
ладони, и огненная  вязь  знаков  змеиным  узором  текла  по  клинку:  Меч
Затменного Солнца.
     Он шел по земле, вслушиваясь в прерывистое дыхание Арты. Он  говорил,
и музыкой были его  слова.  И  произносил  он  Слова  Силы,  исцеляющие  и
изгоняющие боль - тогда ровно и  уверенно  стало  биться  огненное  сердце
Арты, и спокойным стало дыхание ее.  Настала  тишина  в  мире,  и  услышал
Крылатый  тихий  шепот  нерожденных  растений,  скрытых  слоем  пепла.   И
произносил он Слова Силы, обращающие смерть в  сон,  дабы  в  должный  час
пробудились в новом мире деревья и травы. Слова были  Музыкой,  что  дарит
жизнь, что творит живое из неживого.
     Но  пока  говорил  он,  вновь  рванулось  в  небо  пламя  вулкана,  и
расступилось,   и   вышли    из    него    новые    неведомые    существа,
пугающе-прекрасные. Пылающая тьма была плотью их, и глаза их -  как  озера
огня. С изумлением смотрел на них Крылатый; и понял он, что не желая того,
сам пробудил их к жизни, ибо были они рождены из пламени земли словом его.
И увидел он, что живут они  своей  жизнью,  и  пришли  они  в  мир,  чтобы
остаться в нем. Тогда подумал Крылатый: "Не по моей воле, но благодаря мне
явились они, и я в ответе за них и не могу оставить  их".  И  стали  новые
существа свитой его и войском его. Имя он нарек им -  Ахэрэ,  Пламя  Тьмы.
Были они иной природы, чем Майяр; огонь был их сущностью, и ни смирить, ни
укротить их до конца не мог никто. Дети Илуватара, Перворожденные, назвали
их Валараукар, и Балрогами -  Могущественными  Демонами.  Жизнь  их  могла
длиться вечно, но, если удавалось убить  их,  обращались  они  в  пламя  и
возвращались в огонь земли, ибо не было им дано бессмертной души, но  были
они воплощением стихии огня, и огонь был сущностью их.
     И было имя первому из Ахэрэ - Нээрэ,  Огонь;  но  под  другим  именем
узнали его Смертные  и  Эльфы.  Стал  он  предводителем  воинства  Демонов
Темного Пламени, когда  пришло  время  войны,  и  Готмог,  Воин-Ненависть,
нарекли его Эльфы. Не знали бессмертные в земле Аман, как пришли в мир эти
духи огня, и сочли их - Майяр. Потому так говорит "Валаквента":
     "Многих из Майяр привлекло величие Мелькора во дни его могущества,  и
остались они верны ему, когда склонился он к тьме;  прочих  же  сделал  он
слугами  своими,  прельстив  их  лживыми   речами   и   дарами,   таившими
предательство. Ужаснейшими среди  духов  этих  были  Валараукар,  огненное
бедствие, пламенный бич  в  руке  Врага,  те,  что  зовутся  в  Средиземье
Балрогами, Демонами Ужаса".
     Они были могучи и прекрасны. Но они не были Людьми.


     ...Когда утихла земля, и  пепел  укрыл  ее,  словно  черный  плащ,  и
развеялась тяжелая туманная мгла, Мелькор увидел новый мир.
     Нарушена была симметрия вод и земель, и более не  было  в  лике  Арты
сходства с застывшей маской. Горные цепи вставали  на  месте  долин,  море
затопило  холмы,  и  заливы  остро  врезались  в  сушу.   Пенные   бешеные
неукрощенные  реки,  ревя  на  перекатах,  несли  воды  к  океану;  и  над
водопадами в кисее мелких брызг из воды и лучей Солнца рождались радуги.
     Так мир  познал  смерть;  и  вместе  с  Артой  на  грани  смерти  был
Возлюбивший Мир.
     Так мир возродился; и вместе с Артой обрел силы Возлюбивший Мир.
     Мелькор вдохнул глубоко, всей грудью,  воздух  обновленного  мира.  И
улыбался он, но рука его лежала на рукояти меча.
     Бой был еще не окончен.


     И, чтобы бороться с тварями  Пустоты,  новые  существа  были  созданы
Мелькором. Драконы - было имя их среди Людей.
     Из огня и льда силой Музыки Творения, силой  заклятий  Тьмы  и  Света
были созданы они. Арта дала силу и мощь телам их, Ночь наделила их разумом
и речью. Велика была мудрость их, и с той поры говорили люди, что тот, кто
убьет дракона и отведает от сердца его,  станет  мудрейшим  из  мудрых,  и
древние знания будут открыты ему, и будет  он  понимать  речь  всех  живых
существ, будь то даже зверь или птица, и речи богов будут внятны ему.
     И Луна своими  чарами  наделила  создания  Властелина  Тьмы,  поэтому
завораживал взгляд их.
     Первыми явились в мир Драконы Земли. Тяжелой была поступь  их,  огнем
было дыхание их, и глаза их  горели  яростным  золотом,  и  гнев  Мастера,
создавшего их, пылал в их  сердцах.  Красной  медью  одело  их  восходящее
Солнце, так что, когда шли они, казалось - пламя вырывается из-под пластин
чешуи. И в создании их помогали Властелину демоны Темного  Огня,  Балроги.
Из рода Драконов Земли был Глаурунг, которого называют еще Отцом Драконов.
     И был полдень, и создал Мастер Драконов Огня. Золотой  броней  гибкой
чешуи одело их тела Солнце, и золотыми были огромные крылья их, и глаза их
были цвета бледного сапфира, цвета  неба  пустыни.  Веянье  крыльев  их  -
раскаленный ветер, и даже металл расплавится от жара дыхания  их.  Гибкие,
изящные, стремительные, как крылатые стрелы, они прекрасны - и красота  их
смертоносна. В создании их помогал Властелину ученик  его  Гортхауэр,  чье
имя означает - "Владеющий Силой Пламени". Из рода Драконов  Огня  известно
лишь имя одного из последних - Смауг, Золотой Дракон.
     Вечером последней луны  осени,  когда  льдистый  шорох  звезд  только
начинает вплетаться в медленную мелодию  тумана,  когда  непрочное  стекло
первого льда сковывает воду  и  искристый  иней  покрывает  тонкие  ветви,
явились в мир Драконы Воздуха. Таинственное мерцание болотных огней жило в
глазах их; в сталь и черненое серебро были закованы они, и аспидными  были
крылья их, и когти их - тверже адаманта. Бесшумен и  стремителен,  быстрее
ветра, был полет их; и дана была им холодная, беспощадная мудрость воинов.
Немногим дано было видеть их медленный завораживающий танец в ночном небе,
когда в темных бесчисленных зеркалах чешуи их отражались звезды, и  лунный
свет омывал их. И так говорят люди: видевший этот танец становится  слугой
Ночи, и свет дня более не приносит ему радости. И говорят еще, что  в  час
небесного танца Драконов Воздуха странные  травы  и  цветы  прорастают  из
зерен, что десятилетия спали в  земле,  и  тянутся  к  бледной  Луне.  Кто
соберет их в Ночь Драконьего Танца, познает  великую  мудрость  и  обретет
неодолимую силу; он станет большим,  чем  человек,  но  никогда  более  не
вернется к людям. Но если злоба и жажда власти  будут  в  сердце  его,  он
погибнет, и дух его станет болотным огнем; и лишь в  Драконью  Ночь  будет
обретать он призрачный облик, сходный с человеческим. Таковы были  Драконы
Воздуха; и один творил их Мелькор. Из их рода происходил Анкалагон Черный,
величайший из драконов.
     Порождением Ночи были Драконы Вод. Медленная красота была в движениях
их, и черной бронзой были одеты они, и свет бледно-золотой Луны жил  в  их
глазах. Древняя мудрость Тьмы  влекла  их  больше,  чем  битвы;  темной  и
прекрасной была музыка, творившая их. Тишину - спутницу раздумий -  ценили
они  превыше  всего;  и  постижение  сокрытых  тайн   мира   было   высшим
наслаждением для них. Потому избрали они жилища для себя в глубинах темных
озер, отражающих звезды, и в бездонных впадинах восточных морей, неведомых
и недоступных Ульмо. Мало кто видел  их,  потому  в  преданиях  Эльфов  не
говорится о них ничего; но легенды  людей  Востока  часто  рассказывают  о
мудрых Драконах, Повелителях Вод...


                   Черной нитью в парче золотых легенд,
                   Лунной руной на свитке прошедших лет
                   Мы - остались. Осталось у рухнувших стен
                   Черных маков поле - нас больше нет...




                      ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРИКАЗАНО ЗАБЫТЬ


                        КТО СМЕЕТ ВИДЕТЬ. ВЕК ТЬМЫ

     ...Имен не осталось.
     Приказано забыть.
     Только следы на песке - на алмазном песке, на острых режущих осколках
- кровавые следы босых ног. Но и их смыло море, но и их иссушил ветер...
     Ничего.


     Когда Светильники рухнули, по  телу  Арты  прошла  дрожь,  словно  ее
разбудило прикосновение раскаленного железа. Глухо нарастая,  из  недр  ее
рванулся в небо рев; и фонтанами брызнула ее огненная  кровь;  и  огненные
языки вулканов лизнули небо. Когда Светильники рухнули, сорвались  с  цепи
спавшие дотоле стихии.  Бешеный  раскаленный  ветер  срывал  с  тела  Арты
гнилостный  покров  неживой  растительности,  выдирал  из  ее  недр  горы,
размазывал по небу тучи пепла и грязи. Когда Светильники  рухнули,  молнии
вспороли слепое небо, и сметающий все на своем пути черный дождь обрушился
навстречу рвущемуся в  небо  пламени.  Трещины  земли  набухали  лавой,  и
огненные реки ползли навстречу сорвавшимся с места водам, и  темные  струи
пара вздымались в небо. И настала  Тьма,  и  не  стало  неба,  и  багровые
сполохи залили тяжелые низкие тучи, и иссиня-белые молнии рвали  в  клочья
дымные облака. И не стало звуков, ибо стон Арты, бившейся в родовых муках,
был таков, что его уже не  воспринимало  ухо.  И  в  молчании  рушились  и
вздымались горы, срывались пласты земли, и бились о  горячие  скалы  новые
реки. Словно незримая рука сминала мир, как глину, и лепила его заново.  И
в  немоте  встала  волна,  выше  самых  высоких  гор  Арды,  и   беззвучно
прокатилась - волна воды по волнам суши... И утихла плоть  Арды,  и  стало
слышно прерывистое огненное дыхание земли.
     Когда Светильники рухнули, не было света, не было тьмы,  но  это  был
миг Рождения Времени. И жизнь двинулась.
     Когда Светильники рухнули, ужас сковал Могущества Арды,  и  в  страхе
страхом оградили они себя. И со дна Великого Океана, из тела Арды  вырвали
они клок живой плоти и создали себе мир, и имя дали  ему  -  Аман.  Отныне
Эндорэ значило для них - враждебный ужас, и те, кто не отвратился от него,
не были в чести у Валар...
     Когда Светильники рухнули, не стало более преграды, что застила глаза
не-Светом. И он, забытый, потерянный в агонизирующем мире, увидел темноту.
Ему было страшно. Не было места на земле, которое оставалось бы твердым  и
неизменным, и он бежал, бежал, бежал, обезумев, и безумный мир, не имеющий
формы и образа, метался перед его глазами, и  остатки  разума  и  сознания
покидали его. И он упал - слепое и беспомощное существо, и слабый  крик  о
помощи не был слышен в реве волн, подгоняемых бешеным радостным Оссе.
     ...И в немоте встала волна выше самых высоких гор Арды, и  на  гребне
ее, как на коне, взлетел, радостно хохоча, Оссе. Долго мертвый покой  мира
тяжелым грузом лежал на его плечах, но он  не  смел  ослушаться  господина
своего Ульмо. И теперь великой  радостью  наполнилось  сердце  его,  когда
увидел он, что ожил мир. И не до угроз Ульмо было ему  -  он  почуял  свою
силу. Волна вознесла его над миром, и на высокой горе увидел он  Крылатого
Валу. Мелькор смеялся - и смеялся в ответ Оссе,  проносясь  на  волне  над
Ардой. И в тот, первый День, Майя Оссе стал союзником Черному Вале.


     Вода подняла  его  бесчувственное  тело,  закрутила  и  выбросила  на
высокий холм, и отхлынула вновь. И много  раз  перекатывалась  через  него
вода - холодная, соленая, словно кровь, омывая его, смывая с  тела  грязь.
Ветер мчался над ним, сгоняя с неба мглу, смывая  дым  вулканов,  протирая
черное стекло ночи. И  когда  открыл  он  глаза,  на  него  тысячами  глаз
смотрела Ночь. Он не мог понять - что это, где это, почему?  Это  -  Тьма?
Это - Свет? И вдруг сказал - это и есть Свет, настоящий Свет, а не то, что
паутиной оплетало Арду, источаясь из Светильников. Вечность смотрела ему в
лицо, он слушал шепот звезд и называл их по именам, и,  тихо  мерцая,  они
откликались ему. Тьма несла в себе Свет бережно, словно раковина - жемчуг.
Он уже  сидел,  запрокинув  голову,  и  шептал  непонятные  слова,  идущие
неведомо  откуда,  и  холодный  ветер  новорожденной   Ночи   трепал   его
темно-золотые длинные волосы. И именовал он Тьму - Ахэ, а звезды - Гэле, а
рдяный огонь вулканов, тянущий алые руки к Ночи - Эрэ. И казалось ему, что
Эрэ - не просто Огонь, а еще что-то, но что - понять не мог. И полюбил  он
искать слова, и давать сущему имена - новые в новом мире.
     И сделал он первый шаг по земле, и увидел, что она тверда, и пошел  в
неведомое. Он видел и первый Рассвет, и Солнце, и Закат, и Луну; удивлялся
и радовался, давал имена и пел... И думал он: "Неужели это - деяние Врага?
Но ведь это прекрасно! Разве может быть так прекрасно зло?  И  разве  Враг
может творить, тем более - такое? Может, это ошибка, может, его просто  не
поняли? Тогда ведь надо рассказать!" Он не решался  искать  Мелькора  сам,
страшась могучего Валы, потому решил  вернуться  и  поведать  о  том,  что
видел.


     Манве и Варда радостно встретили его.
     - Я думала, что ты погиб, что Мелькор погубил тебя! - ласково сказала
Варда. - Я счастлива, что снова вижу тебя!
     "Странно. Я же Майя, я не могу погибнуть!" -  удивленно  подумал  он.
Высокий, хрупкий, тонкий, он был похож на свечу,  и  темно-золотые  волосы
были словно пламя. Тому, кто видел его, почему-то казалось, что он  быстро
сгорит, хотя был он Майя, и смерть не была властна над ним. И когда пел он
перед троном Короля Мира, его  огромные  золотые  глаза  лучились,  словно
закат Средиземья отражался в них.
     Он пел о том, что видел, о том, что полюбил, и те,  кто  слушал  его,
начинали вдруг меняться в сердце своем, и что-то творилось с их зрением  -
сквозь яркий ровный свет неба Валинора они различали иной свет, и это  был
- Свет. И боязнь уходила из душ, и к Средиземью стремились сердца,  и  уже
не таким страшным казался им Мелькор. Светилась песнь, и создавала  она  -
мысль. Но встал Манве, и внезапно Золотоокий увидел его перекошенное  лицо
и страшные глаза. Король Мира схватил Майя за плечи,  и  хватка  его  была
жестче орлиных когтей. Он швырнул Золотоокого наземь и прорычал:
     - Ты! Ничтожество, тварь... Как смеешь... Предался Врагу! -  наверно,
Манве ударил бы Золотоокого, но Варда остановила его.
     - Успокойся. Он только Майя, и слаб душей. А Мелькор искушен во лжи и
злых наваждениях, - ласковым был ее голос, но холодным - ее взгляд.
     Манве снова сел.
     - Иди, - сурово сказал он. - Пусть  Ирмо  колдовскими  снами  изгонит
злые чары из души твоей. Ступай! А вы, - он обвел взглядом всех остальных,
- запомните: коварен Враг, ложь его совращает и мудрейших! Но  тот,  -  он
возвысил голос, - кто поддастся искушению, будет наказан,  как  отступник!
Запомните это!


     В мягкий сумрак садов  Ирмо  вошел  Золотоокий.  Ему  было  горько  и
больно; он не мог понять - за что? Не мог поверить словам Манве: "Все  это
наваждение; Тьма - это зло, и за Тьмой -  пустота".  "Но  я  же  видел,  я
видел!" - повторял он, сжимая руками голову, и слезы обиды  текли  по  его
щекам. Кто-то легко коснулся его  плеча.  Золотоокий  обернулся  -  позади
стоял его давний  друг,  ученик  Ирмо.  Его  называли  по-разному:  Мастер
Наваждений, Мечтатель, Выдумщик, Чародей. И все это было правдой. Он такой
и  был,  непредсказуемый  и  неожиданный,  какой-то  мерцающий.  И  сейчас
Золотоокий  смутно  видел  его   в   сумраке   садов.   Только   глаза   -
завораживающие, светло-серые, ясные. Казалось, он улыбался, но  неуловимой
была эта улыбка на красивом лице, смутном в тени темного облака волос. Его
одежды были мягко-серыми, но в складках  они  мерцали  бледным  золотом  и
темной сталью. Золотоокий посмотрел на него, и в его мозгу вспыхнуло новое
слово - Айо, и это слово значило все, чем был ученик Ирмо.
     - Что случилось? - спросил он, и голос его был глубок и мягок.
     - Мне не верят, - со вздохом, похожим на всхлип, сказал Золотоокий.
     - Расскажи, - попросил Айо, и  Золотоокий  заговорил  -  с  болью,  с
обидой, словно исповедуясь. И, когда он закончил, Айо положил ему руки  на
плечи и внимательно, серьезно посмотрел в глаза Золотоокого, и лицо его  в
этот миг стало определенным - необыкновенно красивым и чарующим.
     - Это не наваждение, поверь мне. Это не наваждение.  Я-то  знаю,  что
есть наваждение, а что - истина.
     - Но почему тогда?..
     - Я не знаю. Надо подумать. Надо увидеть мне самому...
     - Но я... - он не договорил. Айо коснулся рукой  его  лба  и  властно
сказал:
     - Спи.
     И Золотоокий тихо  опустился  на  землю;  веки  его  словно  налились
свинцом, голова упала на плечо... Он спал.


     Сказала Йаванна, горько плача:
     - Неужели  все,  что  делала  я,  погибло?  Неужели  прекрасные  Дети
Илуватара очнутся в пустой и страшной земле?
     И встала ее ученица, по имени Весенний Лист.
     - Госпожа, позволь мне посетить Сирые Земли. Я посмотрю  на  то,  что
осталось там, и расскажу тебе.
     На то согласилась Йаванна, и Весенний Лист ушла во тьму.


     Почва под ногами была мягкой и еще теплой; ее покрывал  толстый  слой
извергнутого вулканами пепла. Как  будто  кто-то  нарочно  приготовил  эту
землю, чтобы ей, ученице Йаванны, выпала высокая честь опробовать здесь, в
страшном, пустом, еще не  устроенном  мире  свое  искусство.  Соблазн  был
велик.  С  одной  стороны,  следовало,  конечно,  вернуться  в  Валинор  и
рассказать о пустоте и сирости Арды, а с другой - очень  хотелось  сделать
что-нибудь самой, пока некому запретить или указать, что  делать...  Очень
хотелось. И она подумала - не будет большой беды, если я задержусь. Совсем
немножко, никто и не заметит. Она не думала, что сейчас идет путем Черного
Валы - пытается создать свое. Она не осознала, что видит. Видит  там,  где
видеть не должна, потому, что в Средиземье - Тьма, и она знала это,  а  во
тьме видеть невозможно. Но сейчас ей было не до того. Она слушала землю. А
та  ждала  семян.  И  Весенний  Лист  прислушалась,  и   услышала   голоса
нерожденных растений, и радостно подумала - значит, не все погибло,  когда
Светильники рухнули. То, что было способно жить в новом мире - выжило. Она
взяла горсть теплой, мягкой, рассыпчатой земли, и  была  она  черной,  как
Тьма и, как Тьма, таила в себе жизнь. И  Весенний  Лист  пошла  по  земле,
пробуждая семена. Она видела Солнце и Луну, Звезды  -  но  не  удивлялась.
Почему-то не удивлялась. Некогда было. Да и не могла она осознать этого  -
пока. А все росло, тянулось к небу,  и,  вместе  с  деревьями  и  травами,
поднимался к небу ее взгляд. И забыла она о Валиноре, захваченная красотой
живого мира.
     И все же скучно было ей одной.  И  потому  появились  в  мире  поющие
деревья и говорящие цветы, цветы, что поворачивали свои головки  к  Солнцу
всегда, даже в пасмурный день.  И  были  цветы,  что  раскрывались  только
ночью, не вынося Солнца, но приветствуя Луну. Были  цветы,  что  зацветали
только в избранный  день,  -  и  не  каждый  год  случалось  такое.  Ночью
Колдовства она шла среди светящихся зловеще-алых цветков папоротника,  что
были ею наделены спящей  душой,  способной  исполнять  желания.  Но  такое
бывало лишь в избранный час. Со дна прудов всплывали серебряные кувшинки и
мерно покачивались на черной воде, и она шла в венке из мерцающих  водяных
цветов. Она давала души растениям, и они говорили с  нею.  И  духи  живого
обретали образы и летали в небе, качались на ветвях и смеялись в озерах  и
реках.
     И вырастила она растения, в которых  хотела  выразить  двойственность
мира. В их корнях, листьях и цветах жили одновременно смерть и жизнь,  ибо
полны  были  они  яда,  который  при  умелом  использовании  способен  был
приносить исцеление. Но более всего ей удавались растения, что были совсем
бесполезны, и смысл их