смотрели на него с недобрым недоумением.
     - Твари! - прорычал Эльф. - Носилки, живо! Ко мне!..


     - ...Как же так, Хонахт...
     - Не казни себя... друг... - человек слабо улыбнулся.  -  Видно,  мой
час  пришел.  Глупо  как...  Он  ведь  говорил...  Не  нужно   мне...   на
Пограничье... А я искал тебя...  Жаль  вот,  меч...  сыну  передать...  не
успел...
     - О чем ты? Я вылечу тебя, вот увидишь! Я все же Нолдо, мы умеем...
     - Благодарю... друг...
     И вдруг неожиданно остро Элион понял, осознал  -  ведь  Хонахт  может
умереть, умереть прямо сейчас, и так и не узнать  ничего...  Ведь  столько
лет гордость Нолдо не позволяла ему быть честным даже с самим собой. "Нет,
он не умрет. Он не может умереть, потому что я все, все  расскажу  ему,  и
тогда только и начнется жизнь... Он не сможет умереть!"
     Элион заговорил - быстро, словно боясь не успеть:
     - Знаешь, я только сейчас понял... Не во вражде дело: непонимание.  Я
ведь испугался тогда, когда осознал,  что  он...  что  он  -  Мелькор.  Не
разобрался, не почувствовал, значит - "мысли отравлены ложью Врага" - ведь
так говорят. Ты пойми, ведь нас  всех  так  учили.  С  детства  вбивали  в
голову: он - Враг. Я ведь его и не видел никогда  прежде  -  я  уже  здесь
родился... А тут - все по-другому. От него - как волны  тепла  и  какой-то
печальной доброты. И потом - он же Властелин, а ты - простой воин... разве
я посмел бы говорить так с  сыновьями  Феанаро?  Странно...  И,  знаешь...
теперь я хотел бы говорить - с ним. Мне почему-то кажется - он не  прогнал
бы меня, как... как мои соплеменники. От меня ведь даже брат отвернулся. А
я сам? Разве же я знал, что все - так?  Понимаешь,  люди...  вы  -  совсем
другие. Мы все думали, Элдар - высшие, Нолдор -  избранные  из  высших;  а
рядом с тобой я даже тогда себя мальчишкой чувствовал. Только признаться в
этом не хотел. Даже себе.
     Элион говорил так впервые в жизни - горячо, искренне; трудно давалось
каждое слово, но на душе становилось легче - словно выплескивалось то, что
годами копилось в душе:
     - Понимаешь... не было у меня друзей. Никто меня не называл так. И  я
думал - мне никто не нужен, я сильный, у сильных есть враги,  а  друзья  -
зачем? И гнал от себя мысль, что привязался к тебе, что -  успел  полюбить
тебя... Я тосковал по тебе... Словно часть души вырвали - как кусок  живой
плоти, и рана кровоточит... Никогда не было такого... А  теперь  -  ранили
тебя из-за меня, словно я проклят, и от меня -  только  горе.  Не  покидай
меня, друг...
     Эльф бережно взял в ладони руку человека, и вдруг отчаянно вскрикнул:
     - Хонахт!..


     - ...Вот меч твоего отца, Элион.
     - Что с ним? - лицо юноши помертвело.
     - Его убили. Он умер на моих руках.
     - Говори, - отрывисто бросил юноша.
     Эльф рассказал - жестко, подробно, не щадя себя, не тая ничего.
     - Я повинен в этом. Я в твоей власти, человек. Хочешь -  убей:  я  не
боюсь смерти, я и так казню себя...
     Юноша странно взглянул на него, и, выпрямившись, ответил  спокойно  и
твердо, хотя в глазах стояли слезы:
     - Отец так и хотел умереть. Пока он в силе, а не дряхлым стариком.  В
бою, как и подобает воину, а не в постели. От  ран  -  не  от  болезней  и
старости. На руках у друга, а не под рыдания женщин. Это достойная смерть.
Я благодарю тебя за то, что  ты  принес  мне  вести  -  и  отцовский  меч.
Благодарю.
     Лицо Эльфа дернулось. Вряд ли он ждал такого от сына Хонахта. Стократ
легче было получить проклятье или удар меча. "Лучше б убил, чем... Что  же
я наделал?.. что же мы делаем..."
     Теперь ничего не осталось. Идти - некуда. Не к кому. Один. И  пустота
в душе. Все кончено. Слишком поздно понял. Слишком поздно.
     Он побрел прочь, пошатываясь. Человек окликнул его. Он обернулся.
     - Едем со мной.
     На мгновение что-то  вспыхнуло  в  глазах  Эльфа,  потом  он  покачал
головой и произнес тяжело и медленно:
     - Меч - дар твоего отца. Прими и от меня дар. Имя. Сын Звезд, Элион -
ты. А я... у меня больше имени нет. Прощай.


     Какова была участь Элиона, прозванного  Лесной  Тенью  -  неизвестно:
может, погиб в стычке с Верными, может, попался Оркам... А может, не  лгут
неясные слухи об Эльфе, убитом его же шайкой из-за того, что вступился  за
слугу Врага - кто скажет?..



                              510 ГОД I ЭПОХИ

     Из "дневника" Майдроса:
     ...Элвинг - решительная женщина. Она  сейчас  одна  правит  остатками
народа Гондолина и разгромленного нами Дориата, ибо супруг ее Эарендил все
рыщет по морям непонятно зачем. Говорят, ищет  своих  родителей,  Идрил  и
Туора - тогда он, по меньшей мере, помешанный. Найди корабль в море!  Если
же ищет Валинор, то безумец десятикратно. Он даже не предполагает, что  он
там отыщет, если доберется.
     ...Она прогнала моего посланца. Мне сказали,  она  очень  красива,  а
Сильмарилл в ожерелье еще больше красит ее. Хотя мой  посланец  просил  ее
учтиво, не слишком угрожая, она сказала в тихой ярости:
     - Этот камень уже не ваш. Вы в нем видите лишь  желанную  до  безумия
драгоценность, знак вашей утраченной власти. Но он уже столько раз омыт  и
оплачен кровью, что эта кровь перетянет ваше право. Это - наша  память  об
убитых и погибших за него. О моих  отце  и  матери,  зарубленных  вами,  о
погибших братьях, о разоренном Дориате. И не я, а вы еще не раз  заплатите
за все, что сотворили. Благодари Валар, что ты посланец, иначе я велела бы
отослать твою голову твоему хозяину!
     Жаль. Придется убить ее. Такова клятва.  Мы  напали  внезапно.  Резня
была страшной. Я невольно  вспомнил  Алквалондэ  -  у  Синдар  тоже  много
светловолосых. Но на сей раз и  Нолдор  убивали  друг  друга.  Часть  моих
воинов взбунтовалась. И все же день был наш. Мы разорили их город,  искали
Элвинг. Воины притащили ко мне ее сыновей - близнецов  Элроса  и  Элронда.
Элвинг же бросилась в  море  на  глазах  моих  воинов.  Мальчишки  здорово
сопротивлялись, особенно Элрос - даже руку  мне  прокусил.  Я  не  дал  их
убить, слишком хорошо помню о детях Диора. Да и Маглор скорее  зарубил  бы
меня, чем дал  убить  их.  К  вечеру  подошли  корабли  Кирдана  с  его  и
Гил-Галада воинами. Хорошо, что пришли поздно. Мне было  бы  тяжело  убить
сына Фингона.
     ...Однако Сильмарилл потерян. Да, Амрод и Амрас  тоже  убиты.  Теперь
нас только двое. Кто будет следующим?"



                       СУД ТВЕРДЫНИ. 519 ГОД I ЭПОХИ

     Люди Уггарда ждали погони. Часовых выставляли каждую ночь,  днем  шли
сколь  возможно  быстро.  Но  настал  уже   четвертый   день,   а   ничего
подозрительного заметно не было, и Уггард успокоился.
     ...Проснувшись,  он  мгновенно  оказался  на   ногах,   сжимая   меч.
Светловолосый человек в черном, в черненой кольчуге, стоял в двух шагах от
него. Осознав, что происходит, Уггард с глухим рычанием  рванулся  вперед,
целя в незащищенное горло. Он не успел заметить, как в руках черного воина
появился меч; миг - и он, безоружный, с бессильной  ненавистью  смотрит  в
неподвижно-бесстрастное лицо.
     - Ну, бей, волк Моргота! - оскалился Уггард. В лице его противника не
дрогнул ни один мускул:
     - Благодарю за честь. Верно, мы - волки. Волки Пограничья. И ты нужен
нам живым, пожиратель трупов, убийца женщин.
     Уггард  разразился  потоком  отборной  ругани,  которую  черный  воин
выслушивал с прежней невозмутимостью. "Только бы не заметил..."
     Воин  перехватил  руку  с  занесенным  для  удара  длинным  бронзовым
кинжалом-иглой и без особых усилий  сдавил  и  слегка  вывернул  запястье.
Уггард, при всей своей выдержке, зашипел от боли.
     - Ты нужен нам живым, - повторил воин.
     ...За  несколько  минут   он   выяснил   подробности   ночного   боя.
Девятнадцать человек были убиты, шестеро - пленники, так же, как и он сам;
остальные скрылись. В нем жила еще  отчаянная  надежда,  что  они  устроят
засаду на дороге и отобьют своего предводителя;  черные,  судя  по  всему,
подумывали об этом тоже. "Могучие духи, их же всего пятнадцать!.. Чего  же
ждут эти трусливые ублюдки?!"
     Скрученные ремнями  руки  затекли  и  болели;  когда  он  не  успевал
увернуться, ветви с  размаху  хлестали  его  по  лицу.  Всадники  ехали  в
молчании, тем более мучительном и пугающем, что он не имел  представления,
куда и зачем его везут. Он дал себе клятву стойко перенести все, что бы  с
ним не произошло, и молчал тоже, лишь стискивал зубы от боли в запястьях.
     К полудню устроили  привал.  Пленникам  развязали  руки,  но  стянули
ремнями ноги - предосторожность отнюдь не лишняя, поскольку Уггарду тут же
пришла в голову мысль о побеге. В конце концов, лучше умереть со стрелой в
спине, чем... кто их знает, что они сделают! Но голодом морить, по крайней
мере, не собирались.
     Уггард с удивлением заметил, что несколько воинов  устроились  спать.
Правда, отдыхать  им  довелось  не  больше  получаса:  тот  светловолосый,
видимо, старший в отряде, поднял всех и указал трогаться в путь.
     От Хитлум до Черных Гор тянется равнина, поросшая жестким ковылем,  с
редкими островками низеньких деревьев в ложбинах;  коннику  -  полтора-два
дня пути. Эти, как видно, решили добраться за день,  не  устраивая  долгих
привалов и не задерживаясь на ночевку.  Похоже,  их  кони  были  к  такому
привычны, пары часов отдыха  за  всю  дорогу  им  хватило.  Как  и  людям,
отдыхавшим действительно по-волчьи - урывками.
     Младший из пленников, Утер, более всех страдавший  от  неизвестности,
попытался заговорить со стражами. Те молчали, не поворачиваясь даже в  его
сторону. Уггарда эта дорога измучила  больше,  чем  он  мог  предположить;
пытался спать так же,  как  черные  воины,  но  такой  отдых  не  приносил
облегчения; пару раз он даже начинал  дремать  в  седле  и,  очнувшись  от
тяжелого краткого забытья в последний раз, увидел, что путь окончен.
     Горы расступились, рассеченные, словно ударом  меча,  узким  ущельем.
Перед ними черным силуэтом на фоне  ночного  неба  вырисовывалась  громада
Трехглавой Горы, о которой рассказывали старики - шепотом, чертя в воздухе
ограждающие знаки. Весь сон как рукой сняло.
     - Слезай, - нарушил  молчание  светловолосый.  Уггард  повиновался  с
удивившей его самого покорностью и попытался связанными  руками  погладить
своего вороного - благородное животное отстранилось и брезгливо  фыркнуло.
Уггарда это, непонятно почему, задело больше, чем поведение стражей.
     - Иди вперед.
     Краем глаза Уггард заметил, что остальные  шестеро  следуют  за  ним.
Утер был явно напуган и жался к старшим; Уггарду и самому было не по себе.
Однако - пусть не думают, что его так легко запугать, он не сопляк  какой!
Потому мимо стражей ворот и под высокими темными сводами коридоров и залов
шел, гордо подняв голову, выпрямившись  во  весь  рост.  Досада  брала  на
остальных: они как-то поникли, съежились и только затравленно озирались по
сторонам.
     В тронном зале уже собрались вожди и старейшины его племени; на троне
же...  Уггард  почувствовал,  что  не  может  отвести  взгляд  от  высокой
величественной фигуры: черные одежды и тяжелая мантия, черная же корона  с
двумя  камнями  венчает  седую  голову,  на  коленях  -  меч  со  странной
рукоятью... Уггард с трудом заставил себя смотреть  в  сторону,  борясь  с
желанием упасть на колени, как сделали остальные пленники.
     - Развяжите им руки.
     Холодный глубокий голос - словно с высоты, из-под сводов зала.
     - Итак. Знаете ли вы этих людей?
     - Да, - хрипло ответил вождь. - Это Уггард,  мой  молочный  брат.  Те
шестеро - его воины... Властелин.
     - Ведомо ли вам, что совершили они?
     Молчание.
     - Не говорил ли я дедам вашим: земли в Хитлум, что  взяли  вы  силой,
будут принадлежать вам, ибо не хочу лишать крова женщин и детей ваших,  не
ради вас; если же ступите вы за пределы этих земель  с  оружием  в  руках,
кара моя падет на вас?
     - Да, Владыка. Мы помним, - вождь склонил голову.
     - И ныне узнаю я, что твой молочный брат, о Утрад, сын Хьорна,  вождь
народа Улдора, преступил этот закон. Что же ныне сделаю я с ним?
     Вождь опустил голову еще ниже.
     - Я призвал вас сюда, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора,  Улхард,  сын
Дарха из рода Улфаста, и вас, старейшины двух  племен,  чтобы  увидели  вы
свидетельства беззакония, кое учинил Уггард, и подтвердили  пред  народами
вашими справедливость приговора.
     "Почему они  все  говорят  так  спокойно?!  Или  правду  рассказывают
старики, и его сердце -  холодный  камень,  а  тем,  кто  служит  ему,  он
вырывает сердца, взамен же вкладывает кусок льда..."
     - Признаешь ли ты, Уггард, сын Улда, что уничтожил  тому  шесть  дней
поселение Арнэ в лесах к северу от  Гор  Ночи,  пролив  кровь  невинных  и
предав огню дома их?
     - Как смел бы я, о Владыка? Быть может, это деяние  харги...  мне  же
неведомо то, о чем ты говоришь, - Уггард поклонился, прижав руку к сердцу,
по-прежнему не поднимая глаз: "Не осталось  следов?..  нет,  не  осталось.
Перед вождями и старейшинами... ему придется доказать..."
     - Орки не хоронят своих  убитых.  Незачем  тревожить  мертвых,  чтобы
узнать, кто лежит в той могиле... Взгляни -  вот  стрелы,  взятые  у  вас:
признаешь ли их своими?
     Тут  отпираться  бесполезно.   Бронзовые   наконечники   -   плоские,
расширяющиеся к древку и оканчивающиеся там неким подобием крюков, и бурое
оперение - знак племени Улдора.
     - Да, Владыка. Каждый может подтвердить это.
     - Они не для охоты на зверя или птицу, не так ли?  Эту  стрелу  нашли
там. Утрад, сын Хьорна, ответь - это та же стрела?
     Молодой воин в черном протянул вождю стрелу - наконечник покрыт бурой
коркой.
     - Да... - глухо ответил Утрад.
     - Владыка, - отчаянье, мешавшееся с мучительной злостью  на  себя  за
роковую ошибку, придало Уггарду смелость, - любой воин племени Улдора  мог
выпустить эту стрелу - почему же напраслину возводят на нас?!
     - Кого ты обвиняешь? - голос Утрада был похож на сдавленное  рычание.
Владыка жестом остановил его:
     - Знак твоего рода - скалящийся медведь?
     - Да... ("А это еще к чему?..")
     - Кто может подтвердить это?
     - Я, Владыка, - тихо ответил Утрад.
     - Смотри же, вождь, и вы, старейшины -  видели  ли  вы  этот  знак  у
Уггарда, сына Улда?
     Тот же воин подал вождю бронзовую пряжку с  обрывком  ткани  плаща  -
того самого, который был сейчас на Уггарде. Он закрыл глаза; кровь стучала
в висках, по спине пополз мерзкий холодок. "Вот и все. Как  мог  забыть...
Откуда это здесь?.. Вот и все. Все кончено. Или - нет еще?.."
     -  Да,  Владыка,  -  на  этот  раз  заговорил  один  из  старейшин  -
надтреснутым старческим голосом. - Вещь эта ныне принадлежит Уггарду,  как
прежде отцу его Улду.
     - Довольно ли вам этих доказательств?
     Молчат, переминаются с ноги на ногу.
     - Эта пряжка была в руке молодой женщины, которую  ты,  Уггард,  -  с
силой, жестко выделяя последние слова, - обесчестил и убил.
     Уггарда била дрожь, отпираться  было  бессмысленно,  но  он  все-таки
попытался - от отчаянья:
     - Владыка, это навет... Кто-то захотел оклеветать меня...
     - Тебе - нужен - свидетель? - раздельно и так же ужасающе-спокойно.
     "Но ведь нет свидетелей, нет, нет!!"
     - Ахэтт, - негромко.
     Уггард поднял глаза на вошедшую в зал женщину, - еще  не  старую,  но
страшно измученную, - не узнавая лица - но она узнала и рванулась к  нему,
пытаясь вцепиться в лицо скрюченными пальцами. Ее оттащили.
     - Пес, пес, убийца! - она билась в  руках  воинов.  -  Доченька  моя,
о-о... Выродок! Ты убил ее, ты, ты, ты!!.
     Владыка встал с трона, медленно подошел к женщине и обнял ее за плечи
левой рукой - правая по-прежнему сжимала рукоять меча:
     - Дитя мое... - Уггард и представить себе не мог, что  голос  Владыки
может звучать такой теплотой и состраданием. - Прости меня  за  эту  новую
боль, но я прошу тебя рассказать сейчас перед всеми о том, что ты видела.
     Ахэтт уткнулась ему в грудь; голос не повиновался ей, она  заговорила
глухо и невнятно, но в мертвой тишине было слышно каждое слово...


     ...Женщина умолкла. Уггард  поднял  глаза  на  вождей  -  те  стояли,
склонив  головы.  Он  перевел  взгляд  на  Владыку,  впервые   осмелившись
взглянуть ему в лицо -  и  в  ледяных  глазах  прочел  приговор.  И  долго
сдерживаемый ужас прорвался в диком крике:
     - Утрад! Ты не позволишь ему!.. Я твой  молочный  брат,  вспомни,  мы
вскормлены молоком одной матери! Ты не отдашь меня им!
     - Лучше бы материнское молоко стало отравой - я не дожил бы до такого
позора, - глухо ответил вождь. - Не называй меня братом. В моей родне  нет
ни бешеных псов, ни стервятников. Я отрекаюсь от тебя.
     - Улхард! - Уггард заметил в глазах второго  вождя  странный  упорный
огонек. - Вспомни, какова была наша награда за то, что мы служили ему!  Ты
горд - неужели ты склонишься  перед  ним,  как  наши  злосчастные  предки,
будешь лизать ему ноги, признав его власть?!  Ведь  мы  оба  -  из  народа
Улфанга!
     - Даже признав справедливость твоей мести, я не пожертвовал  бы  ради
тебя своим народом, - угрюмо усмехнулся Улхард. - Разве  ты  -  из  нашего
рода? Почему же я должен платить за  тебя  своей  жизнью  и  жизнью  своих
людей?
     - Шелудивые псы! Ублюдки! Предатели! Чтоб подохли  и  вы,  и  отродья
ваши, вы не мужчины, вы бабы, шлюхи,  продавшиеся  этому  уроду!  Наденьте
юбки, рожайте таких же гаденышей - это вам пристало  больше,  чем  меч!  -
Уггард дрожал от бессильной ярости. - И ты,  -  он  обернулся  к  Владыке,
оскалив зубы. - Я ненавижу альвов, но больше - вас! ненавижу  всех,  всех!
Мало вас резали! Дай мне меч - я пущу тебе  кровь,  будь  ты  хоть  трижды
бессмертен, и сердце твое брошу воронам!..
     - Каков будет ваш приговор, вожди и старейшины? - ровно спросил Вала.
     - Мы признаем его виновным, Владыка. Его жизнь и  смерть  -  в  твоей
руке. Да не падет гнев твой на народы наши, - ответил за всех Утрад.
     - Я умру с мечом  в  руках!  -  прорычал  Уггард;  лицо  его  страшно
перекосилось, став похожим на морду Орка.
     - Никто не запятнает свой меч твоей кровью, -  с  усталым  презрением
сказал Вала. - Ты, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора,  и  ты,  Улхард,  сын
Дарха из рода Улфаста - повторите клятву ваших  предков.  Во  имя  народов
своих - клянитесь не преступать границ Хитлум, дабы  не  навлечь  на  себя
гнев Севера.
     - Клянемся, - нестройно ответили вожди.
     - За то зло,  что  причинено  было  народу  моему,  сыновья  ваши  да
прибудут сюда. И останутся они в твердыне моей на пять лет. Слово  мое  да
будет порукой тому, что через пять лет они вернутся к своим народам.
     - Да будет так, Владыка...
     - Вы... - во взгляде Уггарда было безумие, -  вы  отдаете  ему  своих
сыновей?! Чтобы он вырвал их сердца, а взамен вложил мертвый камень?!
     - Молчи, глупец, - прошелестел голос одного из старейшин.
     Вала, казалось, вовсе забыл об Уггарде. Он по-прежнему держал руку на
плечах Ахэтт; смотрел куда-то в сторону.
     - Властелин, - нарушил молчание светловолосый воин. - Что мы  сделаем
с... этими? - он не называл имен, просто указал рукой.
     - Оставить пленниками всех.  Кроме  него,  -  слова  были  холодны  и
тяжелы. - Его - повесить. Ахэтт?..
     - Я не хочу видеть его.
     Вала кивнул.
     - Идем, дитя мое.
     Бережно повел женщину из зала, на  пороге  остановился,  обернулся  к
вождям:
     - Пусть ваши люди узнают, как это было. Вы -  увидите.  И  помните  о
клятве. Прощайте.
     И затворил за собой дверь, словно отгородив Ахэтт от безумного  вопля
Уггарда.



                           МАТЬ. 518 ГОД I ЭПОХИ

     - ...И еще, там женщина пришла, сына своего  ищет...  Говорит,  он  у
нас.
     - Пусть войдет.
     - Да, Учитель, - воин легко поклонился и вышел.