с на серебряном подносе кофе.
     -  Капитана уже недолго ждать, -  заявил он. - Меня как  раз известили:
его катер вышел четверть часа назад.
     Катер... Значит, у них не только моторная  лодка.  И его "известили". А
ведь  не  слышно было, чтобы звонил телефон, да  и,  насколько  ей известно,
телефонной связи в  доме нет. Стюард вышел, заперев за  собою  дверь. И  тут
Шейла, вспомнив, что ее сумочка осталась в машине, вновь поддалась  панике -
ужасное положение! Ни гребенки, ни губной помады.  Она не прикасалась к лицу
с  тех  пор,  как   вышла  из  бара  в  "Килморском  гербе".  Ужасно!  Шейла
посмотрелась в стенное зеркало,  висевшее над письменным столом. Так и есть:
волосы обвисли,  лицо землистое,  осунувшееся. Страшилище! Как  же  ей этого
Ника встретить - сидя в кресле с чашкой в руке,  вид раскованный, или  лучше
стоя  у  камина,  по-мальчишески небрежно  засунув руки в карманы?  Ей нужны
указания, нужен режиссер вроде Адама Вейна, который еще до поднятия занавеса
распорядится, что ей делать, в каком месте стоять.
     Шейла отвернулась  от  зеркала,  обведя  глазами  письменный стол, и ее
взгляд упал на фотографию в синей кожаной рамке. Снимок запечатлел ее мать в
подвенечном  платье, с откинутой вуалью и  торжествующей  улыбкой  на  лице,
которая  так коробила  Шейлу.  Однако  что-то  в этой  фотографии  выглядело
неладно. Новобрачный, стоявший об руку  с молодой  женой, был вовсе  не отец
Шейлы.  Это был Ник, подстриженный \textit{en  brosse}\footnote{Под гребенку
\textit{(фр.)}.},  с  надменным,  злым  выражением  лица. Шейла  всмотрелась
пристальнее   и,   оторопев,   обнаружила,   что  фотография   эта  -  ловко
смонтированная фальшивка. Голова  и  плечи Ника  приданы фигуре ее  отца,  а
гладко  причесанная  голова  отца  со счастливой улыбкой  на  губах  венчает
долговязую  фигуру  Ника,  маячившую  среди  подружек  невесты.  Единственно
благодаря  тому, что  Шейла  знала  этот  снимок  в его  подлинном  виде,  -
фотография стояла на столе  отца, да и у нее самой  была копия,  засунутая в
один из  ящиков  секретера, - подмена тотчас  бросилась ей в  глаза. А  ведь
другому  это и в голову бы не пришло. Но  к чему  такой  трюк?  Кого,  кроме
самого себя, Ник жаждал обмануть?
     Шейла  отошла  от  стола, охваченная  щемящим чувством тревоги.  Только
душевнобольные  тешатся самообманом.  Что  там, помнится,  сказал отец?  Ник
всегда был на грани... Если час  назад, на берегу озера, где ее  допрашивали
двое мужчин, ей было страшновато, то теперь ею овладел неодолимый физический
ужас - естественная реакция на возможное насилие.  Это  было уже совсем иное
чувство  - унизительное состояние  страха  перед неизвестностью,  и комната,
которая  вначале  показалась  ей  теплой,  привычной,  теперь  пугала  своей
причудливостью, даже сумасбродством. Ей захотелось выбраться из нее.
     Шейла прошла к балконной двери, раздвинула шторы.  Дверь была  заперта.
Ни ключа, ни  выхода! И тут до нее донеслись голоса.  Вот оно, подумала она.
Что   ж,   придется   выдержать.   Придется   лгать,   вести   свою   линию,
импровизировать.  Я здесь  одна,  не  считая  стюарда,  во  власти  человека
больного, безумного. Дверь распахнулась, и он ступил в комнату.
     Удивление было взаимным.  Он застал ее буквально на одной ноге,  когда,
привстав с кресла, она тянулась к столику за чашкой кофе, - поза на редкость
неизящная и неустойчивая. Выпрямившись, она уставилась на Ника. Он на нее. В
нем не было ничего от шафера со  свадебной фотографии, стоявшей на отцовском
столе, разве только фигура - такая  же долговязая и сухопарая. О  стрижке en
brosse не могло быть и речи: слишком мало волос осталось на голове, а черный
кружок, закрывавший  левый глаз, наводил на сравнение с  Моше Даяном.  Рот -
ниточкой. А пока он смотрел на нее, блестя своим правым синим глазом,  Шиппи
приплясывала у его ног.
     - Боб, проследите, чтобы к операции "Б" приступили немедленно, - бросил
он через плечо стюарду, не отрывая взгляда от Шейлы.
     - Есть, сэр, - ответил тот из коридора.
     Дверь затворилась, и Ник, шагнув к столику, сказал:
     - Боб, кажется, сварил вам кофе. Надеюсь, он не остыл?
     - Не знаю, - пожала плечами Шейла. - Я еще не пила.
     - Добавьте туда виски. Вам сразу станет веселей.
     Распахнув  створки  стенного   шкафчика,  он  вынул   из  него  поднос,
уставленный стаканами, с графином  и  сифоном,  и поставил на столик.  Затем
уселся в кресло напротив Шейлы, подняв собаку к себе на колени. Шейла налила
в кофе немного виски. Руки у нее дрожали. Она исходила холодным потом. Голос
у  него   был  хрипловат,  но   звучал  четко,  авторитетно,   как   у  того
кинорежиссера,  который преподавал ей  в  драматической школе и  от которого
полкласса ходило в слезах. Правда, не она.  Она даже  однажды демонстративно
ушла с его урока, и ему пришлось перед ней извиниться.
     -  Ну-ну, расслабьтесь, мисс, -  сказал хозяин дома. - А то вы  вся как
натянутая струна.  Прошу извинить  за  причиненное беспокойство. Но  вы сами
виноваты: зачем шататься у озера в вечерний час?
     -  На  указательном  столбе,  -   заявила  Шейла,  -  значилось  только
"Лох-Торра". Ни запретительного  знака,  ни  надписи  "Проход  воспрещен"  я
что-то  не  заметила.  Вам   следовало  уже  в  аэропорту  развесить  советы
иностранным  гостям, - мол,  не  гуляйте после захода солнца. Боюсь, однако,
это невыполнимо: подорвет туристский бизнес.
     Вот  так, извольте скушать, подумала  она про себя и  отхлебнула кофе с
виски.  Он осклабился, как бы смеясь вместе с ней - на самом деле над ней, -
и принялся гладить собачку по лоснящейся бархатной шерстке. Его единственный
глаз  смотрел на Шейлу в упор. И  ей казалось, что черный кружок скрывает не
пустоту, а такой же зрячий глаз.
     - Как вас зовут?
     - Джинни, - вырвалось у нее. Потом она добавила: - Блэр.
     Дженнифер Блэр было ее сценическим именем. Настоящее - Шейла Манни - ей
никогда не нравилось. Но никто, кроме отца, не называл ее Джинни. Почему она
вдруг разгласила их секрет? Нервы подвели.
     - Н-да, - сказал он. -  Значит, Джинни. Ничего, вполне мило звучит. Так
зачем я вам понадобился, Джинни?
     Поимпровизируем.  Исполним  этюд  -  любил  говорить  Адам   Вейн.  Вот
ситуация. Разыгрываем отсюда. Итак, начинаем.
     На столике  - коробка сигарет, рядом зажигалка. Шейла подалась  вперед,
взяла сигарету. Он и не подумал чиркнуть зажигалкой.
     -  Я - журналистка.  Моим  издателям пришла на ум  благая мысль открыть
рубрику  "Солдаты  на  покое".  Нравится  ли  ветеранам  жить  отдыхая  или,
напротив,  не  нравится. Чем они увлекаются и так далее. Вы же знаете такого
рода штучки.  Четырем журналистам дали соответствующие задания.  Вы попали в
мой список, и вот я здесь.
     - Понятно.
     Может, он  хотя  бы на минуту перестанет низать  ее своим  единственным
глазом? Собачка, млея от наслаждения под его ласкающей  рукой,  опрокинулась
на спинку и подняла кверху лапы.
     - С чего вы взяли, что моя особа заинтересует ваших читателей?
     - Ну, это не моего ума дело. На этот счет существует начальство - оно и
решает.  Мне  просто сообщили  исходные  данные. Послужной  список,  военные
отличия, вышел в отставку, живет  в Беллифейне, а остальное  велено  добрать
здесь.  Привезти  готовый  очерк.  Ну,  там личные  привычки, пристрастия  и
прочее.
     - Забавно, что  ваши  шефы остановили  свой выбор на мне, когда здесь в
округе  полно  знаменитостей, которым  я  и в подметки  не гожусь. Генералы,
тыловые адмиралы и прочие ушедшие на покой - их здесь пруд пруди.
     Она пожала плечами:
     - Насколько мне известно, имена берутся наобум. Кто-то - я уже не помню
кто  -  сказал,  что  вы  живете  отшельником. А  публике  непременно  подай
что-нибудь этакое. Вот мне и сказали: езжай и выясни, чем он там дышит.
     Он налил себе стакан виски и откинулся в кресле.
     - От какой вы газеты? - спросил он.
     - Это не газета - журнал. Из новых, в глянцевой обложке, очень ходовой,
преуспевающий еженедельник "Прожектор". Возможно, он вам попадался.
     Журнал с таким названием  и  вправду не так  давно начал публиковаться.
Шейла проглядывала его во время полета.
     - Нет, пока не попадался, - ответил  он. - Но ведь я живу  отшельником,
так что ничего удивительного в этом нет.
     - Несомненно.
     Его глаз неотступно следил за ней. Она выпустила в воздух облачко дыма.
     - Значит,  не что  иное, как профессиональное любопытство, побудило вас
отправиться на озеро в ночное время, вместо того чтобы дождаться встречи  со
мной при свете дня.
     - Естественно. Ну и еще то, что  вы  живете  на острове. Острова всегда
овеяны тайной. В особенности ночью.
     - Вас, видимо, нелегко испугать.
     -   Я  очень  испугалась,  когда  ваш  страж  Майкл  и  этот  противный
почтмейстер подхватили меня под руки и потащили в лодку.
     - Что же вы думали, они намерены с вами сделать?
     - Избить, изнасиловать, пристукнуть - что-нибудь в этом роде.
     - Вот-вот - типичный результат чтения английских газет и сочинительства
для ходовых журнальчиков. Мы, ирландцы, - мирная нация, на удивление мирная.
Не  без того, чтобы мы не подстреливали друг друга, но это так, по традиции.
Насилие  над женщиной нам несвойственно. Мы редко берем  женщину  приступом,
скорее женщины берут за горло нас.
     Теперь  рассмеялась   Шейла  -   сама  того   не  желая.  Напряженность
рассеивалась. Словесная  схватка:  удар и контрудар.  Такую  дуэль она могла
вести часами.
     - Позволите вас процитировать?
     -   Не  стоит.  Может   повредить  сложившемуся  национальному  образу.
Ирландцам любо считать себя  лихими парнями. Это поднимает их в собственных,
да и в чужих глазах. Еще виски?
     - Благодарю, с удовольствием.
     На  репетиции,  подумалось  ей,  режиссер  в  этом месте  предложил  бы
переменить  позу.  Встань,  налей себе  из графина  очередную порцию  виски,
обведи взглядом комнату. Нет, отменяется. Лучше оставим как есть.
     -  Теперь ваша очередь  отвечать на вопросы, - улыбнулась  она  ему.  -
Скажите, ваш Харон умыкает всех туристов?
     - Никоим образом. Вы удостоились этой чести первая. Можете гордиться.
     - Я сказала ему, -  продолжала Шейла, -  и почтмейстеру также, что  для
вечернего визита  время слишком позднее, и предложила вернуться утром. Но им
это было словно об  стену  горох.  А когда меня  доставили сюда, ваш  стюард
устроил мне форменный обыск - обработал, так, кажется, это у вас называется.
     - Боб знает службу. Блюдет морские обычаи. На флоте всегда обрабатывали
местных  девиц, когда они подымались на борт.  Половина  удовольствия. А как
же.
     - Вы лжете, - возмутилась она.
     - Никак нет.  Теперь, говорят, эту потеху  упразднили, как  впрочем,  и
ежедневную порцию рома. То-то нынешняя  молодежь не спешит идти на флот. Вот
эту мысль, если угодно, можете процитировать.
     Она бросила на него взгляд поверх стакана.
     - Вы не жалеете, что бросили службу?
     - Нисколько. Я получил от нее все, что хотел.
     - Кроме повышения в должности?
     - А на что оно мне сдалось? Какая радость командовать кораблем в мирное
время, когда он устаревает, еще не сойдя со стапелей. А уж протирать штаны в
Адмиралтействе или в другой сухопутной конторе - слуга покорный. К тому же я
нашел себе здесь занятие не в пример интереснее.
     - То есть?
     -  Познакомился  с  собственной страной. Изучил историю. Не ту,  что от
Кромвеля и далее, - древнюю, которая куда  как  завлекательнее. Сам  написал
сотни страниц; правда, они вряд ли когда-нибудь  увидят свет. Статьи нет-нет
да появляются в научной периодике, но вот и все. Денег мне за них не платят.
Не то что вам - авторам, пишущим для ходовых журнальчиков.
     Он  снова  улыбнулся. На этот  раз  располагающе  -  не  в общепринятом
смысле, а с точки зрения  Шейлы.  Подстрекательски,  так сказать, вызывающе.
("Душа общества, в особенности в компании".) Может  быть, момент уже настал?
Не рискнуть ли?
     - Скажите, - начала она. -  Вопрос, простите, коснется личной жизни, но
моим читателям захочется  узнать... Я не могла не заметить эту фотографию на
вашем столе. Вы были женаты?
     - Был,  - подтвердил  он. - Трагическая страница в моей биографии.  Моя
жена  погибла  в  автомобильной катастрофе.  Всего несколько месяцев  спустя
после свадьбы. Я, к несчастью, уцелел. Тогда и лишился глаза.
     Ну  и  ну!   Тут  у  кого  угодно  ум  зайдет  за  разум.  Придумай  же
что-нибудь!.. Сымпровизируй!..
     - Какой ужас! - пробормотала она. - Простите меня.
     - Ничего.  Прошло  уже много лет. Я, разумеется, долго не мог  прийти в
себя, но  постепенно научился  жить с  тем, что есть. Ничего другого мне  не
оставалось.  К  тому времени  я уже успел выйти в отставку, впрочем,  служба
мало бы что изменила. Так или иначе, таково положение вещей, да и, как я уже
сказал, все это случилось давным-давно.
     Неужели он и впрямь верит в свои россказни? Верит, что  был женат на ее
матери,  якобы погибшей в автокатастрофе?  Не иначе как, лишившись глаза, он
повредился  в уме;  что-то  сдвинулось в  его  мозгу.  Интересно,  когда  он
переклеил фотографию?  До или после катастрофы? И что его побудило? Сомнения
и настороженность вновь овладели Щейлой. А ведь она было уже расположилась к
нему, почувствовала себя с ним легко. Но теперь все это рухнуло.  Если перед
ней и впрямь сумасшедший, как ей вести себя с ним, что делать? Шейла встала,
подошла к камину. Удивительно, подумалось ей, какой естественный переход,  я
уже  не  играю  роль,  не  выполняю   указания  режиссера,   спектакль  стал
реальностью.
     - Послушайте,  -  сказала  она. -  Мне  как-то  расхотелось писать этот
очерк. Бессовестно выставлять вас напоказ. Вы слишком много пережили. Раньше
мне не приходило это в голову.  Я уверена, редактор со мной согласится. Не в
наших правилах бередить человеку раны. "Прожектор" - не такого сорта журнал.
     - Да? Как  жаль! -  воскликнул он. - А я-то  уже настроился почитать  о
себе всякую всячину. Я, знаете ли, человек суетный.
     И он снова принялся гладить собачку, ни на секунду не спуская взгляда с
лица Шейлы.
     - В таком случае, - сказала она, подбирая слова, - давайте я опишу ваше
житье- бытье на острове, привязанность к  собаке, увлечения... что-нибудь из
этого ряда.
     - Ну стоит ли такую скуку печатать?
     - Почему скуку?
     Вместо ответа он  вдруг  рассмеялся, сбросил с колен собачку,  встал  и
мгновенно оказался на каминном коврике рядом с ней.
     - Вам  придется придумать что-нибудь  поинтереснее  - не  то  провалите
задание, - сказал он. - Ладно, утро вечера мудренее. Утром и расскажете мне,
кто вы на  самом деле такая. Если и журналистка, в  чем я сильно сомневаюсь,
вас вряд ли  послали  сюда только затем,  чтобы описать мои увлечения и  мою
собачку. Забавно, однако, кого-то вы мне  напоминаете,  а вот кого,  не могу
сообразить.
     Он почти отечески улыбнулся ей - уверенный в себе, абсолютно нормальный
человек, напомнив...  но  что? Как  она  сидит  на  койке  в  каюте  отца на
"Эскалибаре"? Как отец подбрасывает ее в воздух, а она  визжит от восторга и
страха? Запах одеколона, который употреблял отец - и этот анахорет тоже, - а
не вонючих лосьонов, какими поливают себя нынешние мужчины...
     - Вечно я всем кого-то напоминаю,  - вздохнула  она. -  Увы, природа не
наделила меня своеобразием. А вот вы напоминаете мне Моше Даяна.
     - Вы это имеете в виду? - Он коснулся  черной  повязки. - Просто ловкий
маневр. Нацепи он или я такую же штуку телесного цвета, никто бы внимания не
обратил. А так совсем другое дело. Действует  на женщин, как черные чулки на
мужчин.
     Он пересек комнату к двери и, распахнув ее, крикнул:
     - Боб!
     - Слушаю, сэр, - раздалось из кухни.
     - Как протекает операция "Б"?
     - Майкл уже причаливает, сэр.
     -  Превосходно!  -  И,  обернувшись  к  Шейле,  предложил: -  Разрешите
показать вам остальную часть дома.
     Из этого обмена  репликами на морском жаргоне Шейла  сделала вывод, что
Майклу  поручено  доставить ее на моторной  лодке  назад.  Что  ж, когда она
вернется  в гостиницу, ей вполне  хватит времени, чтобы решить, приехать  ли
сюда вторично и довести игру до  конца или,  поставив на своей миссии крест,
убраться  восвояси. А  пока Ник  повел ее  по коридору, распахивая  одну  за
другой двери  с  надписями:  "Рубка", "Связь", "Лазарет", "Кубрик". Вот где,
пожалуй, зарыта собака,  сказала она  себе. Он, должно быть, воображает, что
живет   на  судне.  И   эта  игра  помогает  ему  примириться  с  жизнью,  с
разочарованием, с ударами судьбы.
     -  У нас  здесь  все организовано по высшему разряду, - объяснял  он. -
Зачем мне телефон? Связь с берегом  осуществляется  передатчиком на коротких
волнах.  Когда  живешь  на  острове,   нужно  иметь  все  при  себе.  Полная
независимость - как на корабле в море. Здесь все создано мной - от нуля, так
сказать. На  этом  острове,  когда  я сюда прибыл, не было  даже бревенчатой
хижины, а  теперь  он  оборудован  как  флагман.  С  него можно  командовать
эскадрой.
     Он    торжествующе   улыбнулся.    Нет,   все-таки    он   сумасшедший,
буйнопомешанный.  Но при  всем том обаятелен - и еще как. В  нем  ничего  не
стоит обмануться, принять за истину все, что он говорит.
     - Сколько человек здесь живет?
     - Десять, включая меня. А вот здесь - мои апартаменты.
     Они приблизились к двери в конце коридора, через которую он повел Шейлу
в отдельное  крыло.  Три комнаты и  ванная.  На  одной из  дверей значилось:
"Капитан Барри".
     - Вот  я  и у  себя,  -  возвестил  он,  распахивая дверь,  за  которой
оказалась  типичная  капитанская  каюта,  только  с  кроватью  вместо койки.
Знакомое убранство вызвало у Шейлы чувство глухой тоски по ушедшим временам.
     - Следующие двери в гостевые, - сказал он, - номер один и номер два. Из
номера один вид на озеро лучше.
     Он шагнул  в комнату и  раздернул занавески. Высоко в небе стояла луна,
освещая видневшуюся за деревьями полоску воды.  Кругом  царили мир  и покой.
Овечий остров вовсе не казался зловещим. Напротив - жутковатая тьма пеленала
далекий берег.
     -  Даже я заделалась бы отшельницей, поселись  я здесь, - сказала Шейла
и, повернувшись  к  окну,  добавила:  -  Не смею дольше злоупотреблять вашим
временем. Майкл, верно, уже ждет меня, чтобы отвезти назад.
     - Назад? Ни  в коем  случае, - сказал Ник, включая  лампочку  на ночном
столике. - Операция "Б" завершена.
     - Что вы хотите сказать?
     Он наставил на нее свой единственный глаз, нагнетая страх и забавляясь:
     - Когда мне доложили,  что неизвестная женщина ищет встречи со мной,  я
разработал план  действий. Операция "А" означала: эта  особа, кто бы она  ни
была,  не представляет для  меня интереса  и ее  можно отправить  обратно  в
Беллифейн.  Операция  "Б"   означала,   что  посетительнице   будет  оказано
гостеприимство,  ее  вещи  доставят  из  гостиницы,  а  Тиму  Догерти  дадут
необходимые объяснения. Тим - человек благоразумный.
     Шейла с ужасом посмотрела на него:
     - Но вы ведь  даже не дали себе времени подумать. Я  слышала: вы отдали
приказ приступить к операции "Б", едва перешагнув порог.
     - Совершенно верно. Я сторонник быстрых  решений.  А вот и Боб с вашими
пожитками.
     Снаружи кашлянули, раздался тихий стук в  дверь. В комнату вошел стюард
с чемоданом Шейлы в  руках.  Ее  вещи были, по всей  вероятности,  тщательно
собраны  -  все  мелочи, разбросанные в  номере.  А  также карта  и сумочка,
оставленные в машине. Ничто не было забыто.
     - Спасибо, Боб, - поблагодарил стюарда Ник. - Мисс Блэр позвонит, когда
пожелает завтракать.
     Опустив на  стул  чемодан и пробормотав: "Спокойной ночи, мисс", стюард
удалился.  Значит,  вот какой оборот событий, подумала Шейла. Посмотрим, что
буде