месяц, невзирая на все  споры,
на все угрозы, что, если "дети" не вернутся, мир будет поделен вдоль реки  и
об их существовании  забудут.  Компромисс  был  прост  и  элегантен,  словно
инструмент, выточенный Дильной,  -  и  красив,  поскольку  более  или  менее
устраивал всех. Небесный Град будет  разделен  на  семь  частей:  собственно
Небесный Град, город Стипока, залив Линкири, кузня  Вьена,  мельницы  Хакса,
луга Капока и холм Нойока. Каждая часть имеет право голоса и может выдвигать
в Совет человека, который наравне с мэром будет создавать законы, наказывать
нарушителей и разбирать споры между городами.
   - Нас стало слишком много, - сказал в конце своей речи Нойок,  -  слишком
много для одного человека. Я не могу знать все и решать за всех. Но несмотря
на эти перемены, а также и благодаря им, мы должны остаться единым  народом,
чтобы Язон, который придет к нам сразу после жатвы,  увидел,  что  мы  нашли
способ разобраться с проблемами, не прибегая к ненависти и разделению.
   То были слова, полные надежды. Они сулили многое, и было видно, что Нойок
верит в то, о чем говорит. Поверил в это и Хум.
   Затем состоялось голосование. Биллин и его  дружки-приятели  присоединили
свои голоса  к  голосам  Эйвена  и  тех,  кто  ненавидел  город  Стипока,  и
предложение не было принято.
   Собрание закончилось хаосом. Даже  спустя  час  люди  из  города  Стипока
продолжали спорить и что-то доказывать друг другу. Стало наконец  ясно,  что
Биллин стоит за полное отделение, а когда он принялся обзывать  Викса  псом,
потому что тот лает, стоит только Нойоку приказать,  Вике  объявил  собрание
закрытым и направился к реке. Хум с дремлющим Кэммаром  на  руках  и  Дильна
последовали за ним. Так что они первыми поднялись на холм,  первыми  увидели
пламя, охватившее лодки.
   Они закричали и стали звать остальных на помощь, но было поздно.  Как  ни
старались залить лодки водой, огонь разгорелся так яростно, что близко  было
не подобраться. Но Хуму уже было на все наплевать. Он  опустился  на  землю,
сжимая в объятиях Кэммара, смотрел на танцующие над водой  языки  пламени  и
думал: "Ты сжег меня, отец, убил меня на воде, и сделал это именно  ты,  кто
бы тебе ни помогал. Ты разрушил мои творения, я теперь мертва.
   Спустя несколько часов от  лодок  на  берегу  остались  лишь  почерневшие
остовы. Измученные люди провожали глазами уходящее солнце и  обсуждали,  что
теперь делать.
   - Мы можем построить  новые  корабли,  -  сказала  Дильна.  -  Я  еще  не
разучилась делать инструменты, а
   Хум по-прежнему умеет строить лодки. Нойок поможет  нам.  Врагам  нас  не
остановить!
   - Чтобы построить один такой корабль, уйдет три месяца.
   - Коровы будут недоены, - произнес кто-то.
   - Сады зарастут сорняками.
   - Скот на лугах одичает.
   - И где мы будем жить все это время?
   - С нашими родителями?
   Затем сквозь бормотание отчаявшихся,  ослабевших  людей  прорвался  голос
Биллина:
   - А как же насчет защиты, обещанной нам  законами  Язона?  Мы  доверились
Нойоку, а он не смог спасти нас, у него  просто  не  хватило  власти.  Чтобы
уцелеть, мы должны сами защищать себя!
   Вике попытался было заткнуть ему рот:
   - Да, уж ты-то защитил нас, проголосовав против.
   - А ты думаешь, голосование что-нибудь изменило бы? Они давно планировали
это. Файс и Эйвен, Орсет и Кри - они знали, что придем мы все, что все  наши
лодки будут на этом берегу, что никого не останется в городе Стипока,  чтобы
переплыть реку и забрать нас  обратно.  Они  сожгли  наш  единственный  путь
домой. И я говорю - мы должны ответить им тем же!
   Впервые Хум был согласен с Биллином. Что еще  оставалось  делать?  Помощи
ждать неоткуда. "И снова  отец  -  а  я-то  уже  стал  думать,  что  наконец
освободился".
   С наступлением ночи страсти разгорелись еще сильнее.  На  пляже  зажглись
костры, пришли друзья из Небесного Града, предложили еду и ночлег.  Одна  за
другой семьи потянулись  в  город,  оставляя  позади  самых  сердитых,  тех,
которые предпочли и дальше слушать болтовню Биллина о ненависти и отмщении.
   - Пойдем, - сказала Дильна. - Раун и Уль предложили  нам  переночевать  у
них, а Кэммару и мне нужен отдых.
   - Так идите, - пожал плечами Хум.
   Довольно долго она ждала, надеясь, что он все-таки  пойдет  с  ней,  и  в
конце  концов  ушла.  На  берегу  осталась  лишь  дюжина  горожан,  все  они
сплотились вокруг костров, а на западе восходила луна, так что самое  темное
время ночи было еще впереди.
   Наконец  к   хору   возмущенных   голосов   присоединился   голос   Хума,
присоединился и прорвал его.
   - Все, что ты здесь делаешь,  это  только  болтаешь,  -  обратился  он  к
Биллину. - Болтаешь, какой будет расплата. Я же хочу сказать, что мы  должны
ответить им по мере наших сил, как можно проще. Они  воспользовались  огнем,
чтобы украсть у нас  наши  дома.  Какое  право  они  имеют  сейчас  спокойно
почивать в своих хижинах, после того что сделали с нами?
   - Ты что, предлагаешь сжечь Небесный Град? - не веря своим ушам,  спросил
Биллин. Подобное безумство даже ему не могло прийти на ум.
   - Да не Небесный Град, глупец, - поморщился Хум. - Неужели все его жители
участвовали в поджоге? Я ищу справедливости. Это сделал мой отец, вы все это
знаете, мой отец, который настолько ненавидит меня, что  решился  сжечь  мои
лодки.
   Они оторвали доски от обгоревших остовов ладей. С одного конца дерево все
отсырело,  но  с  другого  его  не  составляло  труда  подпалить.  Запасшись
материалом для поджога, они двинулись в обход холма, чтобы  их  случайно  не
заметили из города. Хум шел впереди, потому что собаки знали его.
   Однако оказалось, что не все домашние спят. Кое-кто ждал  их  у  конюшен,
где лошади начали беспокойно переступать с копыта на копыто, почуяв огонь.
   - Не делай этого, - промолвил Нойок. Хум ничего не ответил.
   Нонок перевел взгляд на остальных.
   - Не делайте этого. Дайте мне время найти тех, кто сжег ваши  ладьи.  Они
будут наказаны. Весь Небесный Град будет строить вам  новые  лодки.  На  это
уйдут не месяцы, всего лишь  недели,  а  маленькую  лодку,  как  сказал  мне
Стипок,  можно  будет  построить  за  несколько  дней.  Кто-нибудь  из   вас
переправится на другой берег и позаботится о животных.
   Ответил ему Вике - видимо, в глубине души он еще надеялся найти  какое-то
компромиссное решение:
   - И как же ты накажешь тех, кто совершил это?
   - Если мы точно будем знать виновных, то  накажем  их  по  закону  -  они
лишатся всей собственности, которая перейдет к вам.
   Услышав это, Биллин только сплюнул:
   - Ну да, конечно, ты спросишь, кто это сделал, и виновные  сразу  сделают
шаг вперед, да?
   Нойок покачал головой:
   - Если они не признаются, Биллин,  тогда  придется  прибегнуть  к  помощи
Язона - он придет через четыре месяца. Вы к тому времени  уже  давно  будете
дома,  и  он  уладит  все.  Обещаю  вам,  снисхождения  не  будет.  А   ваша
справедливость - какая она? Что, если вы сожжете дом невинного?
   - Он прав, - пробормотал кто-то. - Мы же ничего точно не знаем.
   Но Хум ответил:
   - Если мы сожжем ЭТОТ дом, Нойок, думаю, пострадает отнюдь не невинный.
   - Здесь живет невинная женщина, твоя мать. И я. Я тоже живу здесь.
   - Так вот о чем он заботится! -  расхохотался  Биллин.  -  О  собственной
крыше.
   - Нет, Биллин, я забочусь о вас. Небесный Град вне себя от ярости, все на
вашей стороне. Но если вы ночью сожжете чей-нибудь дом,  то  разом  лишитесь
всех своих друзей - они станут бояться, что когда-нибудь ночью сожгут  и  их
дома.
   Хум ухватил деда за рубаху и оттолкнул в сторону, так что тот  отлетел  к
стене конюшни.
   - Хватит пустых разговоров, - сказал  он,  -  Это  же  мэр,  -  прошептал
кто-то, ужаснувшись дерзости Хума.
   - Это он и сам знает, - ответил  Биллин.  -  У  Хума  просто  не  хватает
мужества.
   Толкнув Хума плечом, Биллин  подступил  ближе  и,  размахнувшись,  ударил
Нойока прямо в челюсть. Ударившись затылком о стену, тот сполз на землю.
   - Что ты творишь?! - воскликнул Вике. Биллин  стремительно  повернулся  к
нему:
   - Что нам этот Нойок?
   - Стипок говорил, что, если мы ударим человека, его друзья  отплатят  нам
тем же. Мы же не хотели драться, что мы, детишки, возящиеся в траве?
   Но Хум был далек от споров. Он вынес из конюшни охапку соломы.  Лошади  в
страхе косились на факел, пылающий у него в руке.
   - Это для тебя, - пробормотал он  и  двинулся  к  дому.  Остальные  разом
примолкли, увидев его лицо, но в конце концов кое-кто двинулся  следом.  Хум
вошел через дверь кухни и разбросал солому и  сложенные  у  очага  дрова  по
большой комнате, у занавесей и вокруг стола. Это была та  самая  комната,  в
которой Эйвен в последний раз ударил его. Он не колебался - когда  все  было
готово, он сразу поднес к соломе факел. По полу пробежали язычки пламени,  и
вскоре занавеси запылали. Разом стало так  жарко,  что  Хуму  даже  пришлось
сделать шаг назад - и еще один, секунду спустя. Огонь занялся  стремительно,
распространился по балкам дома; вдоль потолка едкий дым  ринулся  на  второй
этаж.
   Стоявший позади Вике положил ему руку на плечо:
   - Пойдем, Хум. Снаружи тоже все пылает - пора их будить.
   - Нет, - отрезал Хум.
   - Но мы не договаривались убивать кого-то, - возразил Вике.
   "Отец сам убил меня", - молча ответил Хум.
   - Твоя жена и сын живы, -  продолжал  убеждать  Вике.  -  Представь,  что
будет, если у тебя за спиной будут перешептываться, что кто-то другой, а  не
ты, поднял тревогу и спас твою мать. А если  скажут,  что  ты  желал  смерти
своему отцу?
   Хум содрогнулся. "Что я делаю? Да кто я такой?"  Он  кинулся  к  подножию
лестницы и закричал:
   - Огонь! Пожар, проснитесь! Бегите из дома!
   Вике присоединился к нему, а когда никто так  и  не  выбежал  из  комнат,
побежал наверх вместе с ним. Должно быть, дым просочился в щели под дверьми,
понял Хум, - в коридоре  стояла  серая  пелена,  из  которой  внутрь  комнат
втягивались тоненькие струйки. Он подбежал к комнате отца и распахнул дверь.
Его мать, шатаясь,  кашляя,  разгоняя  дым  руками,  чтобы  хоть  что-нибудь
разглядеть,  поднималась  с  постели.  Хум  обнял  ее  и  вывел  наружу,  по
ступенькам лестницы спустился вниз.  Другая  половина  здания  уже  полыхала
вовсю.
   - Кто еще в доме? - крикнул Хум.
   Мать покачала головой:
   - Только Эйвен и Бисс.
   - Отца нет в постели, - сказал он.
   - Я заставила его... отказалась с ним спать, и он ушел в другую  комнату,
- ответила она. - Он сжег твои лодки, - добавила она.  И  вдруг  поняв,  что
случилось, выкрикнула:
   - Это ты устроил пожар! Ты сжег мой дом!
   К тому времени он уже выводил ее из  дверей.  Оставив  ее  на  улице,  он
кинулся обратно. Вике нес на руках Бисс.
   - Где отец?! - выкрикнул Хум.
   - Не видел! - откликнулся Вике.
   Протиснувшись мимо него, Хум ринулся в  пламя.  Обжигающие  языки  лизали
подножие лестницы, а дверь  в  комнату  родителей  превратилась  в  огненный
столп. Огонь распространялся быстрее, чем ожидал  Хум.  Из  окон  вырывались
яркие всполохи, распространяясь по потолкам. Отца не было в  своей  комнате,
не оказалось его и в комнате Бисс - конечно, не  оказалось,  иначе  бы  Вике
увидел его! - не было его и в комнате Нойока.
   - Спускайся, Хум! Его там нет! -  крикнул  Вике  снизу.  Хум  подбежал  к
лестнице. Перила превратились в ярко-красные уголья.
   - Выходи, пока не поздно! - Вике стоял у дверей. Крыльцо тоже горело.
   - А внизу его нет?
   - Будь он в доме, давно бы уже проснулся! - заорал Вике.
   Значит, его так и не нашли. Он обязан быть  здесь.  Хум  распахнул  двери
кабинета Нойока. Огонь ударил его в лицо, сжирая волосы, поджигая одежду. Но
он даже не остановился, чтобы сбить пламя. Оставалась  одна  комната  -  та,
которая когда-то принадлежала ему.  Он  пробился  сквозь  огненную  стену  и
ударом ноги вышиб дверь. До этой комнаты пламя еще не добралось, но  всю  ее
наполнял дым. Отец, заходясь от кашля, лежал на полу.
   - Помоги мне, - выдавил он.
   Хум схватил его за руку,  попытался  потащить  к  выходу,  но  Эйвен  был
слишком тяжел. Он взял его под руки и попробовал поднять.
   - Вставай! - рявкнул он. - Я не могу тащить тебя!
   Вставай и иди!
   Эйвен наконец понял и, шатаясь, поднялся на ноги. Подхватив его, Хум  как
можно быстрее устремился  к  лестнице.  Однако,  когда  они  проходили  мимо
кабинета Ной-ока, Эйвен вдруг оттолкнул его.
   - История! - воскликнул он. - Отец убьет меня, убьет!
   Он распахнул дверь. Пергаменты уже сворачивались от жара.  Хум  попытался
было удержать его, крича, что поздно, слишком поздно, но Эйвен одним  ударом
сбил его с ног и кинулся к рабочему столу. Хум  поднялся  как  раз  вовремя,
чтобы увидеть, как языки пламени метнулись навстречу Эйвену, принимая его  в
объятия. Прижимая пергаменты к груди, Эйвен закричал.
   - Прости меня! - кричал он. Он повернулся лицом  к  Хуму,  застывшему  на
пороге. Вся его одежда занялась огнем, и в агонии он снова выкрикнул:
   - Простите!
   И упал на объятый жаром пол. Кто-то схватил Хума и  потянул  к  лестнице.
Чьи-то руки выволокли его из рушащегося дома. Хум  уже  ничего  не  понимал,
перед глазами стоял образ отца, охваченного яростным пламенем. В  руках  его
была сжата пачка горящих пергаментов, и  сердце,  открытое  огнем,  кричало:
"Простите меня!"
   Лэрд проснулся со щеками, мокрыми от слез.  Отец  прижимал  его  к  себе,
успокаивающе шепча:
   - Все хорошо, Лэрд. Ничего не случилось, все хорошо.  Увидев  отца,  Лэрд
всхлипнул и что было сил прижался к нему:
   - Мне снился ужасный сон!
   - Да, но это ничего, ничего...
   - Я видел отца... умирающего отца и так напугался...
   - Это всего лишь сон, Лэрд.
   Лэрд  глубоко  вздохнул,  пытаясь  успокоиться.  Оглядевшись  вокруг,  он
заметил, что остальные мужчины также проснулись и с  любопытством  глядят  в
его сторону.
   - Просто сон такой, - объяснил он им.
   Но нет, это был не просто сон. Это случилось  на  самом  деле,  страшная,
кошмарная история, когда остальные в конце концов отвернулись, Лэрд  схватил
руку отца, прижал ее к губам и прошептал:
   - Папа, я так люблю тебя, я никогда не причиню тебе боль...
   - Я знаю, - кивнул отец.
   - Я серьезно, - произнес Лэрд.
   - Я понимаю, А теперь  спи.  Тебе  приснился  страшный  сон,  но  он  уже
закончился, и ты ничего плохого мне  не  сделал,  что  бы  в  твоем  сне  ни
произошло.
   Отвернувшись, отец укрылся одеялом, чтобы вновь заснуть.
   Но для Лэрда это был не  просто  сон.  Сновидение,  которое  послала  ему
Юстиция, было  слишком  отчетливо,  чтобы  с  легкостью  прогнать  его,  как
обыкновенный ночной кошмар. Теперь Лэрд знал, что  ощущаешь,  когда  умирает
твой отец, знал, потому что именно он стал причиной его смерти. И тут, вновь
проявив свои непревзойденные способности вторгаться в мысли,  в  особенности
тогда, когда Лэрд меньше всего желал ее присутствия, Юстиция спросила:
   "А до этого сна ты знал, что любишь отца?"
   Лэрд резко ответил:
   - Лучше умереть, чем видеть твои сны.
   Вставая рано утром, на восходе, Лэрд чувствовал себя опустошенным.  Кроме
того, он ощущал стыд перед остальными мужчинами - вчера он  распускал  хвост
перед ними, а ночью плакал, как дитя. Этим утром он был тих,  говорил  очень
мало и с явной неохотой возглавил колонну, спиной  чувствуя  взгляды  едущих
позади.
   С Язоном он вообще не обмолвился ни словом. Он держался  рядом  с  отцом,
когда надо,  заговаривал  с  ним,  но  всячески  старался  избегать  взгляда
чисто-голубых глаз.
   В полдень Лэрд и отец распрощались с последними попутчиками.  Разговор  с
Язоном был неизбежен.
   - Лэрд, - окликнул он.
   Лэрд упорно смотрел на гриву лошади.
   - Лэрд, я тоже это помню. Я просмотрел все эти сны задолго до  того,  как
их увидел ты.
   - Ты поступал по своей воле, - ответил Лэрд. -  Я  же  этого  никогда  не
просил.
   - Мне было дано зрение. Если б у тебя оно было, ты что, всегда бы  держал
глаза закрытыми?
   - Но у него и так есть зрение, - недоуменно пожал плечами отец.
   - Поехали, пап, - сказал Лэрд.
   Молча они  проехали  оставшиеся  четыре  дерева,  добравшись  до  шалаша,
который не так давно построили Язон и Лэрд, - казалось, это  было  вчера.  А
вот и самое последнее дерево: на стволе явственно белеет отметина,  и  можно
браться за работу.
   Но внезапно Лэрда охватил жуткий страх. Он не знал почему. Он вдруг остро
почувствовал  свою...  незащищенность.  Открытость.  Он  старался  держаться
поближе к отцу, следуя за ним, куда бы тот ни пошел.  Он  потащился  за  ним
даже тогда, когда отец вернулся к  дровням  за  новым  топором,  потому  что
прежний показался ему слишком легким и все время норовил вырываться из  рук,
стоило посильнее ударить по дереву.
   В конце концов Лэрду пришлось заговорить, чтобы успокоить свои страхи.
   - А что, если бы на планете вообще не было железа? Или было  бы,  но  так
глубоко в земле, что нам бы до него было не добраться?
   - Я кузнец, Лэрд, - ответил отец. - Земли без железа не бывает.
   - Ну а вдруг?
   - До появления железа люди были  дикарями.  Кто  стал  бы  жить  в  таком
месте?
   - Вортинг... - как бы про себя произнес  Лэрд.  Отец  замер,  на  секунду
облокотившись на топор.
   - Я имел в виду мир, планету. На  поверхность  железо  выходит  только  в
одном месте. В пустыне.
   - Так отправляйся в пустыню и добывай себе железо  на  здоровье.  А  пока
руби дерево.
   Лэрд размахнулся топором, в стороны полетели щепки. Отец ударил вслед  за
ним, и ствол содрогнулся.
   Вскоре дерево было повалено, вдвоем они быстро обрубили ветки и  закатили
бревно на дровни. Это было  не  мачтовое  дерево;  даже  помощь  лошадей  не
потребовалась. К закату они срубили второе дерево, а потом улеглись спать во
времянке.
   Но Лэрд не стал спать.  Он  лежал,  глядя  широко  раскрытыми  глазами  в
темноту, ожидая сон, который, как он считал, непременно придет.  Как  только
его  одолевала  дремота,  он  сразу  рисовал  себе  образ  Эйвена,   Эйвена,
полыхающего подобно листку бумаги в пламени костра. Он понятия не  имел,  то
ли это он сам вспоминает сон, то ли  это  Юстиция  не  дает  ему  забыть  об
увиденном. Он не  смел  засыпать,  потому  что  боялся  еще  более  страшных
сновидений, хотя прекрасно знал, что Юстицию ему не остановить, даже если он
вообще перестанет спать. Решение не засыпать было чистейшей глупостью  -  он
просто боялся, страшно боялся той женщины, что ждала в ночи, чтобы отнять  у
него разум,  сделать  его  другим  человеком  и  заставить  совершать  чужие
поступки. "Ради отца я пойду и на смерть, я никогда не причиню ему боль".
   В ту ночь он так и не заснул, а следовательно, не увидел сна. Впервые они
последовали его желанию. Они ничего ему не говорили, ничего  не  показывали.
Но постоянное ожидание стоило ему отдыха. Из-за  горизонта  вынырнул  первый
солнечный лучик, и отец ткнул Лэрда в бок,  думая,  что  мальчик  еще  спит.
Теперь, когда отец проснулся, Лэрд вдруг почувствовал, что наконец-то  может
заснуть - его усталое тело буквально  молило  об  отдыхе.  Сон.  Ковыляя  на
шатающихся ногах, он исполнил утренние обязанности и впряг лошадей в дровни;
сам же чуть не свалился с седла, задремав.
   - Эй, парень, просыпайся, - раздраженно буркнул отец. - Да  что  с  тобой
сегодня?
   Помахав топором,  Лэрд  почувствовал,  что  сон  немного  отступил,  хотя
прежнюю бодрость он так и не обрел. Дважды  отцу  приходилось  останавливать
его.
   - Ты рубишь слишком высоко. Ниже бери, не то ствол  запутается  в  ветвях
других деревьев.
   "Извини, папа. Мне казалось, что я рублю там, где ты сказал. Прости меня,
простив.
   Падая, дерево все-таки повалилось не туда, куда  нужно,  и  действительно
запуталось. Все случилось так, как предупреждал отец.
   - Прости, - пробормотал Лэрд..
   Задрав голову, отец с отврашением смотре